Солнечный удар

Она приняла похвалу своей красоте как должное; видимо, ей не раз приходилось выслушивать комплименты в свой адрес.

– Я знаю, – небрежно, как о чём-то незначительном, не стоящем внимания, сказала она, улыбнувшись уголками губ. – Ты не оригинален. Мне давно уже все уши прожужжали об этом. Все кому не лень… Только вот помогло ли мне это, когда… – и, будто вспомнив о чём-то неприятном и тягостном, она прервала себя, нахмурилась и поникла головой.

Заметив этот неожиданный перепад в её настроении, Андрей тут же предположил, что он вызван воспоминанием о ссоре и, возможно, разрыве с её парнем, свидетелем которого он был. «Значит, она всё ещё любит его, – немедленно последовало следующее предположение, логично, на его взгляд, вытекавшее из предыдущего. – Она тоскует по нему. Она хотела бы снова быть вместе с ним… Это плохо!» – констатировал он, оценивая воображаемую им ситуацию с точки зрения своих интересов и того, как, опять-таки в его воображении, должны были развиваться их собственные отношения. Которых пока что и не было вовсе, которые лишь смутно, но настойчиво рисовала ему его взбудораженная, разгулявшаяся фантазия, но которые обязательно, непременно, вне всякого сомнения обязаны были возникнуть. Ведь не зря же случай – да нет, не случай, сама судьба! – нежданно-негаданно свела их здесь, на этом берегу, столкнула их лицом к лицу, практически бросила их в объятия друг друга, как, несколько опережая события и направляя их в желательную для себя сторону, закончил он свои рассуждения, вихрем промчавшиеся в его голове и убедившие его в том, что ему нужно не стоять разинув рот, не сомневаться и не предаваться пустопорожним, лишь расслаблявшим его раздумьям, а начать наконец действовать и сделать всё возможное и невозможное, чтобы его мечты стали реальностью.

Вновь проглотив опять появившийся в горле ком, он шагнул вперёд, поближе к ней, и, стараясь придать своему немного севшему, хрипловатому голосу больше твёрдости и выразительности, произнёс, впервые обращаясь к ней по имени:

– Оля, я хотел поговорить с тобой… Познакомиться с тобой, узнать тебя получше…

Она глянула на него с лёгким удивлением.

– Ты знаешь моё имя? Откуда?

Он повёл плечом и чуть осклабился.

– Узнать не так уж сложно… при желании.

Её взгляд сосредоточился и заострился.

– А у тебя было желание?

– Ещё какое! – после небольшой паузы, глядя на неё в упор, открыто и просто вымолвил он.

Она не ответила. Лишь качнула головой, чуть поёжилась, как от холода, и, пристально поглядев на него ещё несколько секунд, отвела глаза, процедив сквозь зубы неопределённое:

– Ну-ну…

Разговор прервался. И он, и она замялись, не зная, что сказать, не умея найти верный тон, немного сбитые с толку накрывшей их волной неясных, незнакомых, не укладывавшихся в привычные рамки ощущений. Андрей понимал, что нет причины тянуть, что пришло время для серьёзного разговора, к которому он готовился все минувшие дни, невольно репетируя его про себя и по многу раз повторяя то, что он собирался высказать ей при встрече. И вот встреча состоялась, причём гораздо раньше, чем он предполагал, без всяких усилий с его стороны, в тихом, укромном месте, где он мог объясниться с ней совершенно спокойно, в интимной обстановке, не опасаясь, что кто-то помешает ему, побеспокоит, не даст выразить свою мысль так, как он желал бы. Обстоятельства благоприятствовали ему, всё было в его руках и зависело только от него самого. А он между тем всё чего-то ждал, мялся, томился, вздыхал, озабочено озирался кругом и с некоторой завистью поглядывал на своего напарника, который, как верно отметила Оля, оказался гораздо проворнее его и за предельно короткое время сумел наладить со своими новыми знакомыми довольно плотный контакт.

Димон разговорил наконец безмолвных до тех пор, вероятно стеснявшихся его поначалу Олиных подружек. Они, хотя и скупо, стали отвечать на его замечания и вопросы, смеяться его далеко не всегда остроумным шуткам, строить ему глазки, невольно или нет поддразнивая и распаляя его. А он, всё более входя в раж, чувствуя прилив необычайного энтузиазма, которого давно уже не ощущал, тарахтел без умолку, в буквальном смысле слова трепал языком, выбалтывая первое, что приходило ему на ум, и неся порой совершенную околесицу, в которой не было ни толка, ни проблеска мысли. Но девушек, по-видимому, это нисколько не смущало, их, похоже, всё устраивало, им, судя по всему, нравился их общительный, неугомонный собеседник, отличавшийся, помимо весёлого нрава, приятной, даже несколько смазливой наружностью и весьма солидной мускулатурой, что, по всей видимости, было в глазах девочек несомненным преимуществом и большим плюсом. А Димону только этого и нужно было. Он непроизвольно напрягал мускулы, от чего они, как водится, выглядели ещё внушительнее, ещё сильнее раздувал ноздри, будто в предвкушении чего-то необыкновенно приятного и возбуждающего, сверкал глазами и, как и прежде, беспрерывно переводил их с одной красотки на другую, не в силах определить, кто из них симпатичнее и на какой следует сконцентрировать основные усилия.

Неизвестно, сколько бы ещё простоял Андрей в сомнениях и нерешительности, обдумывая план своих дальнейших действий, но так ничего и не предпринимая, если бы Оля, вероятно разочарованная и утомлённая его бездействием, не взяла инициативу на себя и, обернувшись к нему, не спросила напрямик, пронзая его острым, блиставшим каким-то нездешним светом взглядом:

– Я что же, нравлюсь тебе?

Никак не ожидавший от неё такого откровенного вопроса, он, возможно, именно от неожиданности, ответил немедленно, не раздумывая, сказал то, что всё это время так и вертелось у него на языке, ожидая лишь подходящего мгновения, чтобы быть озвученным:

– Да, нравишься.

Она прищурила глаза, воззрилась в него ещё пристальнее и зорче и, чуть понизив голос, задала уточняющий вопрос:

– Очень?

– Очень, – так же быстро и утвердительно ответил он, будто стремясь сразу же рассеять малейшие сомнения на этот счёт, которые могли бы возникнуть у неё.

Её губы тронула лёгкая, немного грустная, как ему показалось, улыбка. Но она тут же, чуть тряхнув головой, согнала со своего лица этот неуместный и несвоевременный оттенок печали, непринуждённо усмехнулась и, по-прежнему блестя глазами и буквально впившись ими в него, задала ещё один вопрос:

– Так, может, ты уже и любишь меня?

На этот раз Андрей ответил не с ходу. И не потому, что хоть на секунду заколебался с ответом, а будучи просто не в состоянии в первое мгновение вымолвить ни слова. Он почувствовал стеснение в груди, у него перехватило дыхание, затрепетало сердце. Он понял, что вот и наступил – так скоро, так нежданно – момент, которого он так долго ждал, о котором на все лады фантазировал и мечтал, который представлялся ему едва ли не самым главным, незабываемым, переломным мигом в его жизни. После которого всё в ней должно было измениться до неузнаваемости, заиграть новыми, многоцветными, ослепительными красками, стать неизмеримо лучше, прекраснее, ярче, чем прежде. Он верил в это как в нечто естественное, закономерное, само собой разумеющееся, как в то, что не может не произойти, в то, что непременно должно войти в его жизнь, расцветив, изукрасив, обогатив её, наполнив её новым, ещё неведомым ему смыслом, о котором он раньше даже не догадывался. Да его и не могло быть, этого смысла, потому что в его жизни не было ЕЁ. Но теперь она появилась, и всё мгновенно стало по-другому, встало на свои места, обрело значение, стройность, гармонию. Сделалось так, как только и должно было быть, как не могло не быть…

Очнувшись от своих путаных, сумбурных дум и спохватившись, что его молчание чересчур затянулось, он вскинул глаза на девушку, продолжавшую сверлить его зорким, наблюдательным, загадочно мерцавшим взором, и, стараясь говорить уверенно и твёрдо, но против воли чуть срываясь и задыхаясь, пролепетал едва слышно:

– Да… люблю.

Она двинула бровью, нахмурила лоб и довольно резко, жёстким, требовательным тоном отчеканила:

– Не слышу, громче!

Он, чувствуя, как кровь бросилась ему в голову и сердце колотится всё сильнее, возвысил голос и с усилием выбросил из себя:

– Я люблю тебя… Полюбил сразу… как только увидел.

Она, точно удовлетворённая его признанием, взмахнула ресницами и кивнула. Черты её смягчились, морщины на лбу разгладились, на губах заиграла улыбка.

Однако почти сразу же эта слабая, как будто робкая улыбка растаяла, глаза потускнели, и по лицу её снова разлилась тень. Словно какая-то тайная, неизбывная грусть точила её изнутри, внося в душу смятение, не позволяя забыться и упрямо напоминая о чём-то невыразимо печальном и безотрадном, то и дело омрачавшем её черты и заволакивавшем дымкой взгляд.

Но она, как и незадолго до этого, видимо, нашла в себе силы преодолеть минутное расстройство, взяла себя в руки и вернула на лицо тонкую, чуть насмешливую и одновременно мягкую, доброжелательную улыбку, так шедшую к её правильным, изящно очерченным, будто высеченным из мрамора чертам. Взглянув на него немного искоса, с лукавым прищуром, она подняла руку, шутливо погрозила ему пальцем и смеющимся, мелодичным голосом произнесла, почти пропела:

– Ну да, я заметила тебя, ещё когда мы шли по городу. Как ты пялился на меня! Ну, и во дворце, разумеется. Там уж ты просто глаз с меня не сводил… Что, влюбился по уши, как только увидел? Любовь с первого взгляда?

Ирония, звучавшая в её словах, не очень понравилась Андрею, настроенному в этот момент более чем серьёзно и рассчитывавшему на такое же отношение с её стороны, но он, стараясь не обращать на это внимания, лишь чуть заметно хмурясь, ответил сдержанно и веско:

– Да, с первого взгляда… И, возможно, навсегда!

Подобная категоричность развеселила Олю ещё больше. Она широко, сверкнув красивыми белоснежными зубами, усмехнулась и, вперив в него испытующий, словно прощупывавший его взгляд, с притворно наивным, недоумевающим выражением промолвила:

– Вот как! Прям-таки навсегда! Какая, однако, прыть… Но у тебя ведь, если не ошибаюсь, есть девушка. И довольно красивая, насколько я помню. Ты что же, уже не любишь её?

Андрей поморщился. Напоминание о Наташе, тем паче из Олиных уст, показалось ему чем-то совершенно ненужным, не идущим к месту, едва ли не противоестественным. Он уже практически забыл о ней, вычеркнул её из памяти, она успела стать для него далёким и невозвратным прошлом, не стоящим того, чтобы воскрешать и переживать его снова. К чему же ворошить это прошлое, извлекать его на свет божий, тревожить то, что уже умерло и не способно ожить? Напрасное, бессмысленное занятие. И он не намерен был предаваться ему. Он перевернул эту страницу своей жизни, по-своему важную и значительную, но уже не интересную ему, и не желал возвращаться к тому, что было знакомо ему, как прочитанная книга, и не способно возбудить в нём ничего, кроме уныния и скуки. Может быть, отчасти даже стыда…

Мгновенно передумав всё это, он криво ухмыльнулся и, оставив её явно провокационный вопрос без ответа и справедливо рассудив, что лучшая защита – это нападение, сам перешёл в наступление, заметив не без лёгкого ехидства:

– Но ведь, если память мне не изменяет, и у тебя есть парень. И тоже довольно видный, насколько я могу судить об этом.

И снова, не в первый уже раз, хотя теперь, вероятно, по другой причине, её красивое лицо заволоклось тенью и притух мерцавший в глазах огонёк. Её губы чуть побледнели, между бровями обозначилась тоненькая, как ниточка, складка. Отведя помрачневший, остановившийся взгляд в сторону, она после короткого молчания промолвила с отрешённым, бесчувственным видом, словно обращаясь не к собеседнику, а к себе самой или же к кому-то ещё, кто, возможно, стоял перед её мысленным взором:

– Был, а теперь нет… И никого, и ничего больше нет… Всё ушло, сгинуло, растаяло, как сон… Да и было ли?..

Андрей, напряжённо прислушивавшийся к её несколько загадочным словам и тщетно пытавшийся понять их значение, не успел даже удивиться очередной перемене в её настроении, сопровождавшейся на этот раз отрывочными, сбивчивыми репликами, разгадать смысл которых не представлялось возможным, а девушка, будто опомнившись, вмиг согнала с лица задумчивость и грусть, вернула на него беспечное, легкомысленное выражение и, задорно взглянув на не сводившего с неё внимательных глаз Андрея, с непринуждённым, размашистым жестом проговорила:

– Нету у меня больше никакого парня! Был да сплыл… Я теперь совершенно свободна. Могу делать всё, что угодно. Любить кого захочу! – и, метнув на него при этом довольно красноречивый, снова вспыхнувший взгляд, она разразилась чувственным, переливчатым смехом, прозвучавшим для Андрея подлинной музыкой.

Он не услышал – или не пожелал услышать – явственно улавливавшиеся в этом смехе ненатуральность и фальшь, причины которых он не находил нужным выискивать. Он услышал лишь то, что являлось для него главным. У неё не было парня! Его предположения оказались верны: разразившаяся у стен ледового дворца ссора, очевидцем которой он был, в самом деле завершилась полным и окончательным разрывом между ней и тем, кого он считал своим соперником и на этом основании заочно ненавидел лютой ненавистью. И вот выясняется, что его переживания были напрасны, надуманы, никакого соперника у него больше нет. Был да сплыл! Остался в прошлом, как и Наташа. А значит, самое существенное и серьёзное препятствие, опять-таки без всяких усилий с его стороны, само собой устранилось. Путь свободен. Будто сама судьба ворожит ему, подталкивая к цели. Теперь всё зависит только от него самого. Всё в его руках. Ему остаётся сделать лишь последний, решительный шаг, чтобы добиться желаемого. Ещё шаг – и его самая заветная, самая розовая мечта осуществится. Один только шаг – и он счастлив. Так, как никогда ещё не был счастлив. И, возможно, не будет…

Но, как обнаружилось в следующее мгновение, даже этого единственного шага ему делать не понадобилось. Инициативу опять проявила девушка. Причём в такой откровенной и шокирующей форме, что он в первые секунды оторопел, решив, что он ослышался, примерно так же, как давеча не поверил своим глазам, узрев на берегу голых купальщиц. Оля вдруг окинула его дерзким, искушающим взглядом и ровным, негромким голосом, будто речь шла о чём-то обыденном и привычном, произнесла:

– Ладно, хватит трепаться. Займёмся лучше делом. Давай потрахаемся!

Андрей, выпучив глаза, уставился на неё с таким видом, будто услышал самое потрясающее и диковинное предложение в своей жизни. Некоторое время он не мог произнести не слова, с трудом осмысливая услышанное и решая, как же ему отреагировать на это. Но мысли, как назло, двигались в голове едва-едва, со скрипом, и он, не сумев придумать ничего подходящего, в замешательстве промямлил лишь невнятное:

– Ч-чего?

Она, глядя на его растерянное, недоумевающее, пожалуй, несколько глуповато выглядевшее лицо, усмехнулась – добродушно и одновременно снисходительно, если не пренебрежительно, – и, будто не замечая его изумления, граничившего с лёгким шоком, как ни в чём не бывало продолжала, конкретизируя своё предложение:

– Ну, займёмся любовью. А что тебя так удивляет? Ты что, с девушкой никогда не был?

– Был! – тут же почти автоматически удостоверил Андрей, не желая, чтобы у неё возникла даже тень сомнения в том, что он опытен в этой области.

– Ну, так в чём же дело? – промолвила она, не спуская с него дразнящего, смеющегося, завораживающего взора. – Чего нам стесняться? Что может помешать нам? Я свободна, ты, я так понимаю, тоже. Как видишь, никаких препятствий. Никаких обязательств ни перед кем у нас нет. Мы вольные птицы. Можем делать всё, что пожелаем. А желание есть, правда ведь?

Андрей, в свою очередь не отрывая от неё взгляда и всё более погружаясь в глубокую синь её широко распахнутых искрящихся глаз, опушённых длинными изогнутыми ресницами, ощущая дрожь во всём теле, с трудом пробормотал внезапно онемевшим языком:

– Правда.

Она улыбнулась ещё шире и ещё обворожительнее, с озорным видом подмигнула ему и, смахнув со лба упавшую на него непослушную прядь, мягким, замирающим голосом проворковала:

– Ну, вот и прекрасно. Наши желания совпадают. За дело!

Но Андрей всё никак не мог прийти в себя и поверить в то, что он услышал. В то, что это случится прямо здесь и сейчас. Что то, что он даже в самых смелых своих предположениях и планах всё же откладывал на более или менее отдалённое будущее, осуществится вот теперь, немедленно после знакомства, после нескольких фраз, которыми они успели обменяться. Это превосходило самые отважные его ожидания. Он отказывался в это верить. Он, конечно, встречал раскованных, разбитных подруг без комплексов и без тормозов, готовых буквально на всё чисто ради интереса и без малейшего сопротивления, с охотой подчинявшихся велениям своего неуёмного темперамента.

Но она… Она-то в его представлении была совсем другой. Не имеющей ничего общего с подобными девицами. Она особенная, неповторимая, не похожая на остальных. И её прекрасная наружность вполне соответствует её внутреннему содержанию. Её характеру, чувствам, эмоциям, взглядам на жизнь и на отношения между людьми. Прежде всего, разумеется, между девушками и парнями. И эти взгляды, как он непонятно почему вообразил себе, полностью или почти полностью совпадают с его собственными взглядами. Которые, правда, – в чём он вынужден был иногда признаваться себе, – носили весьма расплывчатый и неопределённый характер, находясь в стадии становления и порой довольно причудливо и не всегда обоснованно видоизменяясь в зависимости от ситуации или попросту перемены настроения.

Впрочем, что он вообще знал о ней, предмете своей внезапной, скоропалительной, вспыхнувшей, как факел, и ослепившей его любви? Какие основания он имел судить и рядить о её внутреннем мире, взглядах, поведении? Что он знал о её прошлом, о её прежней жизни, о людях, окружавших её? Ровным счётом ничего. Кроме разве что того, что на днях она поссорилась – и, как оказалось, рассталась – со своим парнем. Это, конечно, было важно для него, но явно недостаточно, чтобы составить сколько-нибудь ясное представление о ней. Она оставалась для него загадкой, чистым белым листом, на котором он мечтал написать своё имя, запечатлеть свой образ, оставить свой след.

И вдруг такое беззастенчивое, ошеломляющее предложение, которое он менее всего ожидал от неё! Которое ошарашило его, обожгло, как удар хлыста, поставило в тупик. Что это, глупая шутка, розыгрыш? А может быть, своего рода проверка? Как он поведёт себя в подобной ситуации, поддастся ли на провокацию? А если поведётся, она даст задний ход и поднимет его на смех. Своеобразная и довольно суровая женская месть за то, что они, непрошенные и нежеланные, вторглись на облюбованный незнакомками берег, нарушили их покой да ко всему прочему увидели их голыми.

Он, однако, тут же отбросил эти несуразные предположения, молнией пронёсшиеся в его взбудораженном мозгу. Нет, очевидно, она и не собиралась подшучивать над ним или провоцировать его, чтобы потом высмеять. Ей это ни к чему. Она не такая. Она выше этого. Она действительно предлагает ему себя! Открыто, без малейшего стеснения, будто говоря о чём-то обычном, стандартном, само собой разумеющемся. Спокойно глядя на него своими глубокими ясными глазами, которые, как ему порой казалось, он где-то уже видел, только при совсем других обстоятельствах, даже как будто и не наяву. Но он никак не мог вспомнить, где именно…

Кто же она такая, в конце концов? Неужели она в самом деле из числа тех девиц, что готовы отдаться первому встречному-поперечному, лишь бы испытать острые ощущения и потешить свою разгульную душеньку? Он не хотел верить в это. Это было слишком тяжело, нестерпимо. Это нанесло бы его чувству такой удар, который оно, скорее всего, не вынесло бы. Это означало бы конец его любви, ставшей уже просто необходимой ему, словно питавшей его, делавшей его жизнь красочной, захватывающей, исполненной неведомых ему до той поры смыслов, делавшей каждый её миг ярким и незабываемым и сулившей впереди что-то ещё более волнующее, потрясающее, неописуемо прекрасное…

Она меж тем, ничего не зная об этих его далеко зашедших хаотичных размышлениях, но ясно видя отражавшуюся на его лице внутреннюю борьбу, надула губы и с капризной интонацией протянула:

– И-и? Чего мы ждём? Кто-то, кажется, уверял недавно, что любит меня. Что-то незаметно.

Андрей выдохнул, смущённо переступил с ноги на ногу и, не в силах выдержать её колючий, пронизывающий взор, в котором ему чудились насмешка и уничижение, потупил глаза.

– Вот те раз! – опять раздался её певучий, подрагивавший от подавленного смеха голос. – Ты разочаровываешь меня. Неужели я ошиблась? Я подумала с первого взгляда, что ты парень не промах и своего не упустишь… Вон как твой друг. Он, в отличие от тебя, даром времени не теряет.

Андрей, давно уже переставший слышать немолчный до этого говор приятеля и щебетанье и смешки его новоявленных подружек, но, всецело занятый собой и своей собеседницей, не обративший на это внимания, покосился в их сторону и расширил глаза от удивления. Димон и две красотки, которых он так настойчиво и искусно обхаживал и развлекал – и что, по всей видимости, произвело нужный эффект, – действительно не тратили времени впустую. От слов они перешли к делу. Все трое были без малейших признаков одежды, стояли тесно прижавшись друг к другу, образовав точно одно целое, почти слившись воедино, и находились в непрестанном, как бы волнообразном движении, совершая медленные, плавные, как будто ленивые жесты, в которых очевидно читалось едва сдерживаемое желание, готовое в любой момент выплеснуться наружу. И, судя по всему, этот момент был уже очень не далёк…

– Ну, как тебе? – донёсся до него, на этот раз словно издалека, томный, журчащий, по-прежнему немного насмешливый Олин голос. – По-моему, чудесно. Просто заглядение!.. Жизнь слишком коротка, чтобы расточать время попусту, на всякие глупости, которыми мы обычно занимаемся… Ты даже представить себе не можешь, как она может быть коротка и как неожиданно и нелепо может оборваться! – произнесла она после короткой паузы с внезапным надрывом, почти рыданием в голосе.

Но, видимо тут же овладев собой и вернувшись к прежнему шаловливому, фривольному тону, более соответствовавшему ситуации, она мягко коснулась его рукой и вполголоса, с придыханием проговорила:

– Ну, а я тебе как?

Он обернулся к ней – и обомлел. Его обдало жаром. Она, как и её подруги, занятые Димоном, была совершенно обнажена. Он даже не заметил, как она успела скинуть с себя купальник, – он будто сам собой исчез с неё.

Андрей в неизъяснимом смятении отступил на шаг, не отрывая от неё округлившихся немигающих глаз и окидывая с головы до ног. Но, несмотря на этот пристальный, казалось, замечавший всё до последней мелочи взгляд, в действительности он видел её в этот миг не очень ясно, как в тумане. По какой-то не вполне понятной ему причине – то ли от волнения, то ли от возбуждения, владевшего им в продолжение всего разговора с нею и многократно усилившегося после того, как он опять, на этот раз вблизи, увидел её нагой, то ли ещё от чего-то – у него не было ни желания, ни сил разбираться сейчас в этом, – как бы то ни было, его широко раскрытые глаза будто заволоклись дымкой, что мешало ему разглядеть то, что он, наверное, совсем не прочь был бы разглядеть поподробнее. Она виделась ему в самых общих чертах, без всяких подробностей, как хрупкий пленительный сон, завлекающий и кружащий голову чудными пьянящими видениями, готовыми, однако, рассеяться в любую секунду. Её стройное грациозное тело, озарённое косыми закатными лучами и словно отливавшее золотом, мерцало и переливалось перед его изумлённым и заворожённым взором, маня, дразня, тая в себе что-то невообразимо, непередаваемо прекрасное и чарующее. Но в то же время, – и он, невзирая на буквально захлёстывавшие его волны обожания и восторга, не мог не отметить и этого, – как будто настораживая и пугая какой-то неведомой опасностью, скрытой угрозой, пока что незримой, затаившейся, только предполагаемой им, возможно и не существующей вовсе, но при этом явно ощущавшейся им, точно жалившей его своим невидимым, острым, как игла, жалом.

Ещё немного погодя у него кругом пошла голова. Кровь прихлынула к сердцу. В глазах окончательно помутилось. Он пошатнулся, попятился назад, взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие.

Но не сохранил. Земля ушла у него из-под ног, всё вокруг – берег, река, заходящее солнце – всколыхнулось и метнулось куда-то в сторону. Уже лёжа на земле и из последних сил стараясь удержать стремительно покидавшее его сознание, он угасавшим взором успел разглядеть, как её мягко и немного грустно улыбавшееся лицо склонилось над ним, а огромные сияющие глаза, в которых ему почудился отблеск слёз, заглянули в его глаза. Успел ощутить, как её тонкие трепетные пальцы погрузились в его волосы, стиснули его голову и запрокинули её назад. И спустя мгновение холодные, как лёд, кроваво-красные уста впились в его губы. И этот ледяной холод тут же проник в него, пронзил его насквозь. У него перехватило дыхание, сердце замерло и, казалось, перестало биться, и он провалился в чёрную бездонную пропасть, где уже не было ни чувств, ни мыслей, ни восторгов, ни страхов. Ничего…