Куколка

Перед ним были ворота. Большие, массивные, сложенные из прочных, плотно подогнанных одна к другой тёмных досок, скреплённых металлическими заклёпками. Они загородили весь передний обзор, и Денис, чтобы понять, где он находится, бросил взгляд в боковое стекло. Но не увидел ничего определённого и характерного, проясняющего ситуацию, ничего, за что мог бы зацепиться взор. На переднем плане трава и кусты, чуть подальше – выстроившиеся нестройной вереницей деревья, переходившие в отдалении в густой тёмный лес. И тускло мерцавшее над его вершинами красноватое закатное солнце, бросавшее окрест косые притушенные лучи. Денису вспомнилось, какое оно было днём. Яркое, сияющее, заливавшее землю потоками света и тепла. И согревавшее даже его, считавшего себя тогда несчастнейшим человеком в мире и даже не предполагавшего, что впереди его ожидает действительное, не надуманное, непоправимое несчастье. Падение в бездну, в которую он продолжал погружаться всё стремительнее и неудержимее, отчётливо сознавая весь ужас своего положения, из которого, судя по всему, уже не было выхода.

Валера вышел из машины и, повозившись немного с воротами, отворил их. Створки со скрипом распахнулись настежь, и автомобиль медленно въехал в просторный двор, замкнутый со всех сторон всевозможными, различными по размерам и назначению строениями, а в промежутках между ними – высоким крепким забором, составленным из стройных, гладко оструганных брёвен с заострёнными верхушками. Денис, как ни был он подавлен и деморализован, как только они оказались во дворе, невольно принялся озираться кругом, пытаясь получше разглядеть то место, где, возможно, ему суждено было окончить свою жизнь. И от этой мысли, внезапно пронзившей его точно калёным железом, его прошиб холодный пот и вновь охватили безнадёжность и апатия. Он потупил глаза, ссутулил плечи и поник головой. Сердце сжалось и заныло от тяжкой, будто предсмертной тоски. Он понял, что сейчас, через считанные мгновения, начнётся самое страшное, обещанное ему его похитителями.

Подлил масла в огонь и Валера, заглянувший в машину и, растянув рот до ушей в идиотской усмешке, проговоривший:

– Ну что ты, фраерок, пригорюнился? Ссышь, да? Полные штаны там уже небось? Почуял наконец, чем дельце твоё труба?

Но Лиза прервала его, полуобернувшись к ним и прохладно обронив:

– Хорош трепаться, Валерка. Дело делай!

Какое именно дело, она не уточнила, но Валера, по-видимому, знал это и без подсказок. Нимало не медля, он сгрёб Дениса в охапку и, не особенно церемонясь, потащил его из машины. Денис не сопротивлялся. Не только потому, что находился в лёгкой прострации и плохо владел своим онемелым телом, но и, прежде всего, потому, что понимал всю бессмысленность сопротивления. Валера был физически неизмеримо крепче и сильнее его. К тому же в любой момент на помощь ему мог прийти его братец, такой же дюжий, здоровенный мужик с мощной бычьей шеей и могучими ручищами, способными, наверное, задушить медведя. Денису же помочь было некому. Он был один. И, похоже, он был обречён.

Он почти ничего не успел разглядеть за те несколько мгновений, что Валера волок его по двору. Перед глазами опять мелькнули какие-то деревянные постройки, высившийся чуть поодаль большой двухэтажный дом с поблёскивавшими в закатном свете окнами. А ещё послышался хриплый злобный лай, очень быстро перешедший в тонкое поскуливание и повизгивание, – видимо, пёс не мог определиться, что ему делать в первую очередь: лаять на чужака или радоваться возвращению хозяев.

Но всё это длилось буквально несколько секунд и не позволило Денису составить сколько-нибудь точное представление о месте, куда он попал. Да и зачем бы ему нужно было это представление? – тут же пронеслась мысль в его голове. Не всё ли равно, где пропадать? Какая разница, где именно он будет замучен и погребён? Конец-то всё равно один. Для него иного выхода, по всей видимости, уже не было.

В следующий миг перед ним раскрылась какая-то дверь, и Валера впихнул его в открывшуюся за нею чёрную пустоту. Не удержавшись на ногах, он повалился на что-то мягкое. Как тут же определил, на солому.

Ещё через пару мгновений рядом с ним бессильно рухнуло другое тело. Он понял, что это Влад. Их, очевидно, ожидала одинаковая участь. Кто-то раньше, кто-то позже, уже не имело значения.

Дверь захлопнулась, снаружи щёлкнула задвижка, и приятели остались в кромешной тьме, которую не могли рассеять бледные клочки света, проникавшие в помещение сквозь многочисленные трещины в стенах. Денис ещё некоторое время прислушивался к уже хорошо знакомым ему голосам, доносившимся извне. Лиза и Толян вполголоса обсуждали что-то, – он не мог разобрать, что именно. Валера же, беззаботный, как дитя, по-видимому, играл с собакой – слышался его придурковатый утробный смех и радостный заливистый лай пса.

Но спустя минуту-другую все эти звуки стихли. Голоса постепенно удалились, смех и лай заглохли. И во дворе установилось глубокое, ничем не нарушаемое безмолвие. Ещё более беспредельная, немая тишина царила в помещении, где находились пленники. От этой мёртвой, давящей тишины у Дениса вскоре зазвенело в ушах. Больше всего на свете ему хотелось встать и уйти отсюда. Он отдал бы всё, что имел, за возможность покинуть это жуткое, внушавшее ему неодолимый ужас место. Подняться с этой гнилой вонючей соломы, вырваться из этого душного чёрного сарая – и идти, идти, идти. Наугад, куда глаза глядят. Через леса, поляны, опушки, заросли и буреломы. Не останавливаясь ни перед какими препятствиями, не зная устали, до полного изнеможения. Лишь бы оказаться как можно дальше от этого затерянного, будто спрятавшегося в лесной глуши двора и его странных и страшных обитателей.

Но это были только мечты. Он знал, что ему не вырваться и не уйти отсюда. Что он в ловушке, в западне, из которой ему не выбраться живым и здоровым. Пример его несчастного друга наглядно продемонстрировал ему, какая судьба его ожидает. Посулы Лизы и её братца также не вселяли в него надежд на благополучный исход. Всё было плохо. Очень плохо. Хуже некуда. Он чувствовал себя лежащим без сил на дне глубочайшего ущелья, разбитым, растерзанным, сокрушённым. Где-то там, в неизмеримой, недосягаемой выси, угадывается крошечный кусочек неба, мутное, размытое пятнышко света, не отваживающегося проникнуть в безбрежную мрачную глубину, где нет и не может быть жизни. И он знает, что ему никогда не добраться до этого света, что он обречён навечно остаться во тьме, сгнить тут заживо, обратиться в прах и исчезнуть.

Глухой стон прервал его тяжкие замогильные думы. Денис слегка вздрогнул от неожиданности. Он на какое-то время позабыл о своём бесчувственном товарище. Или, вернее, так погрузился в свои тягостные, безнадёжные размышления, немного смахивавшие на бред, что забыл, кажется, обо всём и обо всех на свете. Стон приятеля вернул его к действительности. Денис обернулся к нему и некоторое время смотрел на лежавшее рядом неподвижное, казалось, бездыханное тело. У него, как и в машине, возникло ощущение, что его напарник уже мёртв. Что Влад отмучился, покончил все счёты с жизнью и пребывает теперь в местах более приятных и уютных. А ему самому остаётся лишь последовать за усопшим другом и без особых сожалений покинуть этот холодный, враждебный и страшный мир, где жизнь так неустойчива и хрупка и каждую минуту может оборваться и рухнуть в никуда.

Однако, как оказалось, Влад был жив. Всё ещё, несмотря ни на что, жив. Хотя жизнь, по-видимому, тлела в нём едва-едва, как слабый трепещущий огонёк, в любой миг готовый вспыхнуть в последний раз умирающим призрачным пламенем и погаснуть навсегда. Из его груди вырывалось тихое, едва уловимое хрипловатое дыхание, по телу пробегала лёгкая дрожь, стоны, всё более короткие, отрывистые, замирающие, всё реже слетали с уст.

Денис осторожно коснулся его плеча. И едва удержался, чтобы немедленно не отдёрнуть руку: плечо было холодное как лёд. Денису показалось, что он притронулся к трупу. Тем не менее он, преодолевая волнение, чуть слышно позвал:

– Влад… Владик…

Ответа не последовало. Влад был недвижен и безгласен. Лежал в том же положении, которое приняло его тело, когда его швырнули сюда, – скорчившись на охапке соломы, согнув ноги в коленях и уткнув голову вниз.

С трудом глотнув наполнившую его рот вязкую горьковатую слюну, как будто разбавленную слезами, Денис снова потряс приятеля за плечо и окликнул чуть погромче:

– Вла-ад! Ты слышишь меня? Скажи хоть слово.

Но Влад, очевидно, не был способен произнести ни слова. Он лишь промычал что-то невразумительное. Едва ли он услышал Дениса. Вряд ли он вообще что-то слышал и понимал.

Тем не менее Денис ещё некоторое время тормошил его и взывал к нему. Но с тем же результатом. Влад либо совсем не реагировал, либо чуть слышно стонал или что-то невнятно лепетал.

Уяснив тщетность своих попыток привести товарища в чувство, Денис понимающе кивнул и отодвинулся от него. Не зная уже, что ему делать, о чём думать, на что надеяться, пустым, отчуждённым взором огляделся кругом. Освоившиеся с темнотой глаза различили смутные очертания громоздких бесформенных предметов – то ли ящиков, то ли сундуков, то ли каких-то деревянных чурбаков – в беспорядке сваленных вдоль стен и по углам. Пространство под крышей прорезали тонкие прямые полосы рассеянного бледноватого света, пробивавшегося в отверстия между кровлей и стенами и понемногу растворявшегося в плотневшем сумраке. Где-то в соломе, густо устилавшей трухлявый дощатый пол, раздавалось шуршание и писк. Воздух в помещении был спёртый, застоявшийся, пропитанный гнилью и ещё какими-то не совсем понятными и не слишком приятными запахами, уловив которые, Денис при других обстоятельствах не преминул бы брезгливо скривиться.

Но сейчас он не обратил на них ни малейшего внимания. Внешние неудобства и раздражители не играли теперь для него никакой роли, он попросту не замечал их. В сравнении с той угрозой, что нависла над ним, всё остальное было так мелко, незначительно, несущественно, что даже как-то смешно было думать об этом. Он и не думал. Впрочем, как и обо всём другом. С определённого момента он уже, как ему казалось, вообще ни о чём не думал. Как будто утратил вдруг эту способность. На смену целому вороху мыслей, соображений, предположений, догадок и версий, переполнявших его мозг ещё совсем недавно, пришла совершенная, абсолютная, звенящая пустота. И как её неизбежное сопровождение – бессилие, вялость, изнеможение, неспособность не то что действовать, а просто двигаться, шевельнуть рукой или ногой. Его понемногу охватывала своего рода летаргия, полнейшее безразличие к окружающему и отрыв от него, неодолимое желание растянуться на земле, закрыть глаза, замереть и погрузиться в глубокий беспробудный сон, несущий с собой тишину, покой, избавление от суеты и забот, от страдания и страха. И не беда, если у этого сна не будет пробуждения, если он окажется вечным. Может быть, это даже хорошо. В конце концов, не была ли вся его жизнь сном. Только не светлым, покойным и умиротворяющим, а буйным, неистовым, будоражащим, сбивающим с толку и оставляющим в итоге мутный, горький осадок, точно память о недостойном поступке, совершённом ненароком, по недомыслию, но оставившем на совести безобразное тёмное пятно, которое не смыть никакими силами…

VII

Громкие, оживлённые голоса и яркое, слепящее сияние внезапно ворвались в окутавшую его плотную пелену, вмиг разорвав её в клочья. Он не без усилия поднял веки и, щурясь от резкого красноватого света, ударившего ему в глаза, растерянно уставился на представшие перед ним, словно вынырнувшие из-под земли расплывчатые человеческие силуэты.

– Нет, братан, ты глянь только: он, походу, спал! – послышался вздрагивавший от смеха женский голос. – Это ж какие дубовые нервы надо иметь, чтоб умудриться заснуть в его положении. Даже Валерка, наверно, не был бы способен на такое. Да, Валер?

– Ага, не был бы, – отозвался сиплый, тоже смеющийся мужской голос. – Я б ни за что не закимарил, коли б знал, что из меня щас жилы тянуть будут. Какой уж тут сон! – И Валера разразился отрывистым грохочущим хохотом.

От этих слов и смеха болезненная дремота Дениса рассеялась окончательно, и его прояснившемуся взору со всей чёткостью явились уже известные ему фигуры. Огромные, под два метра ростом, крепко сколоченные, плечистые – мужские и тонкая, миниатюрная, грациозная – женская. Все трое стояли у раскрытой двери, за которой угадывались сгущавшиеся вечерние тени, и с различным выражением на лицах взирали на валявшихся у их ног пленников. Лиза – с мягкой, приветливой, едва ли не ласковой улыбкой, как если бы перед ней были дорогие, долго ожидавшиеся ею гости, наконец-то почтившие её дом своим визитом. Валера – с широкой безалаберной усмешкой, обнажавшей крепкие, не очень ровные желтоватые зубы и сообщавшей его крупному, почти круглому полнокровному лицу медного цвета простодушно- туповатое выражение, видимо вполне соответствовавшее его характеру и уровню интеллектуального развития. И лишь Толян отчего-то не поддался владевшему его родичами благодушному настроению: он был хмур, сосредоточен, немного напряжён, словно ему предстояло важное, ответственное дело, не терпящее легкомысленного к себе отношения.

Денис сразу же отметил, что братья очень похожи и телосложением, и обличьем. Возможно даже, они были близнецами. Единственное, что их отличало и мешало спутать, это выражение лиц. У Валеры – беззаботное, открытое, глуповато-наивное, почти детское, как будто, в полной мере развившись физически, он остался ребёнком в умственном отношении. У Толяна же – твёрдое, чёрствое, замкнутое, обличавшее сильный, упрямый характер и хотя, может быть, и ограниченный, но по-своему цельный и здравый ум.

Сохраняя на лице добродушную, снисходительную улыбку, как могло показаться, вполне искреннюю, непритворную, Лиза приблизилась к Владу и, чуть склонившись к нему, внимательно всмотрелась в его уткнувшееся в солому поблёкшее, синеватое, без единой кровинки лицо.

– Эй, алё! – позвала она, касаясь его запавшей щеки кончиком ноги, обутой в немного поношенный полосатый кроссовок. – Владик… или как там тебя? Ты живой ещё, или окочурился уже?

Влад, то ли по-прежнему бесчувственный, то ли в самом деле уже испустивший дух, никак не откликнулся ни на её слова, ни на прикосновение.

– Ну, ну, не притворяйся, – ещё не желая верить, что перед ней мертвец, продолжила Лиза свои призывы. – Тоже мне, симулянт выискался. Вздумал тут покойника разыгрывать. Меня не надуешь такими дешёвыми номерами. Не на ту напал. Давай, не упрямься. Поверни ко мне свою рожу и посмотри на меня, живо! Я ведь, если не ошибаюсь, так нравилась тебе. Ты глаз от меня оторвать не мог. На край света готов был идти за мной… Ну вот и пришёл!

И, не выдержав, она залилась звонким мелодичным смехом, как-то странно и дико прозвучавшим в этом мрачном сарае, озарённом слабым дрожащим светом запылённой рыжеватой лампочки, висевшей под потолком на тонком кривом проводке.

Но, видя, что Влад не отзывается и, как и прежде, лежит без движения, она резко оборвала смех и, насупившись, процедила сквозь зубы:

– Слушай, не зли меня, чувачок. Не надо испытывать моё терпение на прочность. Повернись ко мне – или горько пожалеешь!

И вновь никакой реакции со стороны Влада. Что заставило девушку подумать, что он действительно мёртв. Она надула губы и, сердито пнув неподвижное тело, разочарованно протянула:

– Вот те на-а… От незадача-то. Сдох! Так быстро. Не ожидала я от него такой прыти. Думала, протянет ещё немножко… Ну хотя бы эту ночь.

Видя, что она немного расстроена, Валера попытался, как умел, утешить её:

– Да он в любом случае не жилец был. Слишком много кровищи из него вытекло. Ведро, наверно, целое.

– Н-да, жаль… Очень жаль, – не слушая его, промолвила Лиза, вновь, на этот раз с некоторым ожесточением пихнув ногой безжизненное тело Влада. – А я специально ради него прихватила с собой его член. В пакетик его упаковала. Хотела, чтобы, перед тем как дать дуба, он посмотрел, как я скормила бы его дохлый хер Вольфу… А он, стервец, взял и загнулся! Лишил меня забавы. Э-эх, поспешил, поспешил…

– Поспешишь – людей насмешишь, – ввернул острое, как ему показалось, словцо Валера и громко расхохотался, трясясь всем своим объёмистым туловищем и взмахивая руками.

Однако его веселья никто не разделил. Лиза, похоже, действительно была раздосадована тем, что запланированная ею потеха неожиданно сорвалась. Толян, как и прежде, был непроницаем и угрюм и, вероятно, менее всего склонен к развлечениям. А уж про Дениса и говорить нечего: состояние, в котором он находился в этот момент, вообще трудно было передать словами. Он водил кругом одичалым, затравленным взглядом, как зверь, загнанный в расставленную ему ловушку, окружённый со всех сторон охотниками и приготовившийся к неотвратимой и скорой гибели, подступившей к нему вплотную. Он понимал – и на основе услышанного и узнанного до сих пор, и, в не меньшей степени, на основе внутреннего чувства, которое явно не обманывало его, – что рассчитывать ему не на что и не на кого, что пощады ему не будет, что нужно быть готовым к самому жестокому и страшному финалу.

Да он, собственно, уже и был готов. Он примирился со своей участью. Он не верил в спасение – ему неоткуда и не от кого было прийти. Пока был жив Влад, он, несмотря на всю отчаянность их положения, как ни странно, ещё на что-то надеялся. Не мог в полной мере осознать весь ужас происходящего. Не в силах был до конца поверить, что всё случившееся с ними – не дурной сон, не бред, а правда, явь. Что всё происходит на самом деле.

Смерть друга окончательно убедила его в этом. В том, что для него всё кончено. Что жизнь его вот-вот оборвётся. Вопрос был только в том, как суждено ему погибнуть. Мгновенно, безболезненно, легко? Или же он обречён умереть в муках, под пыткой, корчась от нечеловеческой, затмевающей разум боли и моля своих мучителей о смерти как об избавлении? Именно это посулила ему Лиза. И всё сказанное и сделанное ею до этого убедительно свидетельствовало, что ей можно верить. Что она не шутит, не бросает слов на ветер. Что она приведёт свои угрозы в исполнение и сделает с ним всё, что посчитает нужным. Ведь никаких препятствий для этого нет. Он в полной, абсолютной её власти. Слабый, беззащитный, беспомощный, жалкий… Только на её жалость ему рассчитывать не приходится. Она не пожалеет, не пощадит. Он ясно прочитал свой приговор в её ледяном, мрачно посверкивавшем взоре, который она устремила на него после того, как уверилась в смерти Влада.

– Ну что ж, чувачок, – вымолвила она, присаживаясь рядом с ним на корточки и заглядывая ему в глаза, – раз твой приятель откинул копыта (рано, надо сказать, слишком рано) и с ним мы уже не позабавимся – какой прок от трупа, – займёмся тогда тобой. Ты, надеюсь, не против?

Денис не ответил на этот издевательский вопрос. Он не желал подыгрывать ей и участвовать в её гнусном спектакле. Она не просто внушала ему ужас, она была омерзительна ему. Эта милая девушка с утончённой фигуркой и очаровательным кукольным личиком отчего-то не понравилась ему ещё там, на дороге, когда он – как выяснилось, на свою беду – увидел её впервые и ещё ничего не знал о ней, кроме разве того, что она не прочь покататься на машине с незнакомыми парнями, поболтать о своих пристрастиях в интимной сфере и по-быстрому перепихнуться на лесной полянке. И он не ошибся. Предчувствие не обмануло его. Он оказался прозорливее своего несчастного любвеобильного друга, в безумной, слишком далеко заведшей его погоне за наслаждениями погубившего и себя, и своего напарника. За обольстительной, трогательной внешностью скрывалось чудовище. Такое, какого он не встречал в своей жизни и даже не предполагал, что подобное вообще возможно.

– Ну, что молчишь-то? – окликнула его Лиза, видимо заметив, что в мыслях своих он витает где-то далеко. – Язык отнялся от страха? Или не хочешь разговаривать со мной?

Он опять проигнорировал её вопросы. И даже, чтобы не смотреть в её впившиеся в него мерцающие глаза, отвёл взгляд и попытался отвернуться.

Но она не дала ему сделать это. Вцепившись в его лицо своими маленькими тонкими пальцами с длинными, заострёнными на концах ногтями и приблизив к нему свои губы так, что он ощущал её горячее дыхание, она прошипела:

– Э-э нет, не смей отворачиваться! Смотри мне в глаза. Я хочу, чтобы, подыхая, ты видел свою смерть воочию. А твоя смерть – это я!

Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Она – с яростным, немного сумасшедшим блеском в глазах, со злобной радостью, торжеством, упоением и ещё чем-то таким, чему, наверное, и названия не было. Он – хмуро, безучастно, казалось, без всякого страха, с какой-то даже усталостью и обречённостью, словно он был безмерно утомлён происходящим и ждал только того, когда всё это закончится.

Но у Лизы, очевидно, были другие планы. Она, в отличие от него, по-видимому, никуда не спешила и, напротив, стремилась растянуть затеянное ею представление подольше. Отпустив его лицо, на котором остались отпечатки её ногтей, она поднялась и, мотнув на него головой, коротко распорядилась:

– На столб его.

Её указание было выполнено незамедлительно и чётко. Толян и Валера подхватили Дениса под руки, подтащили к стоявшему поблизости толстому гладкому бревну, крепко врытому в землю, и, вскинув его руки кверху, привязали их запястья к металлическому кольцу, закреплённому у вершины столба. После чего, проверив, хорошо ли они всё сделали, удовлетворённо кивнули и снова заняли свои места за спиной Лизы.

Та тоже с довольным видом качнула головой и подмигнула Денису.

– Ну вот и отлично! Ты на своём месте. Можно приступать к делу. Предупреждаю сразу, чтоб не было потом нареканий в мою сторону, что, мол, не сказала заранее. Будет больно! Очень больно. Так, что ты даже вообразить себе не можешь. Свой ад ты проживёшь здесь, в этом сарае, возле этого столба. Который, уж поверь мне, повидал за последние пару лет много мук, много крови. Слышал вопли, хрипы, мольбы о пощаде… Хотя нет, – перебила она себя, презрительно скривив губы. – Какая там пощада! В это они сами не верили. Понимали ведь, с кем имеют дело… Они молили о смерти, о прекращении мучений, о смертельном ударе, который покончил бы со всем разом. И с болью, и с жизнью… Хотя, – снова оговорилась она, увлечённая неожиданно посетившей её мыслью, – разве это практически не одно и то же? Вся наша жизнь – это, в сущности, сплошная боль. В боли мы рождаемся, в боли умираем. Жизнь невозможна без боли… Так же, как, впрочем, и без коротких мгновений наслаждения. За которые, однако, часто приходится расплачиваться. И порой очень высокой ценой… Яркий пример тому – твой дружок, – Лиза мотнула головой в сторону распростёртого на полу Влада. – Он испытал самое большое для мужика удовольствие: ему отсосала такая потрясающая красотка, как я! Он мнил себя на вершине блаженства, полагал, что достиг предела своих желаний, и, вероятно, рассчитывал вслед за ротиком оприходовать и мою киску… Ха-ха-ха! – несколько театрально рассмеялась она, взглядывая по очереди на обоих своих приспешников, точно призывая их разделить её веселье. – Какая наивность! Какая слепота. И какая глупость. Тем большая, что за неё пришлось заплатить сначала членом, а потом и жизнью. Твой недалёкий похотливый дружбан не учёл, что в ротике у красотки есть не только нежный, умелый, способный творить чудеса язычок, но и острые, как у кошки, зубки. – Она самодовольно усмехнулась, обнажив два ряда прекрасных, сверкавших безупречной белизной зубов. – И одним лишь их нажатием я не только сделала его кастратом, но и лишила в конце концов жизни… Впрочем, не счастье ли это своего рода – расстаться с жизнью таким образом. Принять смерть от рук… хотя нет, не от рук – от зубов сногсшибательной красавицы, о которой можно только мечтать!

Денис промолчал. По-видимому, он не разделял её мнения. А ещё вернее – он попросту плохо понимал, что она хочет сказать и что имеет в виду, для чего она всё это говорит, какую цель преследует, чего добивается. Он просто бездумным, отупелым взглядом смотрел на неё и её помощников, чувствуя, как холодеет и тоскливо ноет его сердце, стынет кровь в жилах, а в голове творится такая вакханалия, какая бывает лишь при сильном опьянении или на грани безумия. Но ведь то, что происходило с ним сейчас, по сути и было самым настоящим безумием. Разве это возможно в действительности? Как такое может быть на самом деле? Если бы кто-то сказал ему сегодня утром, когда он выходил на улицу, что вечер он встретит не у себя дома, и не в компании друзей, и не в каком-нибудь весёлом заведении, где он имел обыкновение не без удовольствия, расслабляясь и развлекаясь, проводить вечера, а где-то далеко за городом, в лесу, в грязном, тускло озарённом пыльной лампочкой сарае, привязанным к пыточному столбу, рядом с мёртвым, истёкшим кровью другом и лицом к лицу с тройкой маньяков, готовых приступить к своему кровавому делу, – он, скорее всего, просто пожал бы плечами или покрутил пальцем у виска, а ещё вероятнее – от души посмеялся бы такой странной и мрачной фантазии, сильно смахивавшей на фильм ужасов. Однако каким-то диким, невероятным образом всё случилось именно так. Нечаянная встреча и болтовня с приятелем, затеянная последним чехарда с прохожими девушками, поездка на дорогом новеньком авто в неизвестном направлении, соблазнительная остроглазая девица, любительница ароматных сигарет и пикантных разговоров, плавно перетекающих в спонтанный секс на лоне природы, – поэтапно, шаг за шагом злая, за что-то ополчившаяся на него судьба, будто задавшись целью погубить его, вела его к этой внезапной и катастрофической развязке. Если бы он когда-нибудь задумался о своей смерти, он мог бы, наверное, представить всё, что способно породить самое буйное воображение, предположить какой угодно вариант, сделать самое причудливое и необычное допущение. Но только не такое! То, что в итоге действительно случилось с ним, выходило за рамки возможного, превышало всякое вероятие, превосходило любую, самую изощрённую и ненормальную фантазию. Этого не может быть! – чуть ли не кричало что-то внутри него, заходясь от ужаса. Этого просто не может быть!