Черный дом

Стас, мгновенно потеряв интерес к игре, бросил карты на стол и, скрестив руки на груди, вперил в Гошу пристальный, испытующий взор. Затем спросил:

– Гош, всё это реально с тобой было? На самом деле? Ты не гонишь? Не прикалываешься над нами?

Гоша, меньше всего походивший сейчас на человека, готового прикалываться над кем-то, мрачно осклабился и, склонив голову, продемонстрировал аудитории свой разбитый череп. И после того как приятели увидели это материальное свидетельство реальности всего рассказанного им, сомневаться и дальше в правдивости его истории не имело смысла. Огромная лиловая шишка, которую все рассмотрели с напряжённым вниманием и интересом, как некий ценный артефакт, а некоторые даже потрогали, будто не доверяли своим глазам, убедила самых ярых скептиков. После этого все без исключения прониклись к пострадавшему, чудом избежавшему гибели товарищу величайшим сочувствием и даже у самых отъявленных насмешников не возникло желания позубоскалить по этому поводу. А если и возникло всё же у кого-нибудь, они вынуждены были сдержать себя и прикусить языки, потому что подавляющее большинство присутствующих искренне жалели Гошу и шутки были бы теперь совершенно неуместны.

Стас выразил общее настроение компании, с серьёзным и участливым видом посмотрев на Гошу и медленно, с расстановкой проговорив:

– Сочувствую тебе, братан. От всей души, как грится… Как же тебя так угораздило?

Гоша дёрнул плечом и растерянно развёл руками.

– Сам не понимаю. Наваждение какое-то. Морок… Никогда со мной такого не было! Эта тёлка точно околдовала меня, захомутала, как быка, и повела за собой. И я послушно и радостно поплёлся за ней… Как в тумане был, ни хрена не соображал. Будто во сне всё было…

На плотных мясистых губах Стаса появилась лёгкая усмешка. Он кинул быстрый взгляд по сторонам и вновь обратил его на подавленного, поникшего головой Гошу.

– Так, значит, говоришь, она очень хороша собой?

Гоша, подняв на мгновение глаза и бросив грустный взор куда-то вдаль, молча кивнул.

– А мужик этот, папик её, – Стас прищурил один глаз, – что, действительно такой громила, как ты сказал?

Гоша снова утвердительно качнул головой.

– Да, реально здоровый бугай. Такого ещё поискать!.. Нечего и думать тягаться с ним один на один. Задавит, как цыплёнка! Это просто чудо какое-то, что он не убил меня своей дубиной! – И он бережно, точно какую-то драгоценность, потрогал свою шишку, чуть поморщившись при этом.

– И живёт, говоришь, эта сладкая парочка на Береговой, возле пляжа? – по-прежнему не сводя с Гоши острого, проницательного взгляда, продолжал спрашивать Стас. – В большом старом бараке, скрытом за деревьями?.. Странно, что-то не припоминаю я там этого барака… – Он наморщил лоб, будто напрягая память, а затем обернулся с вопросительным выражением к своему соседу по лавочке – Владу, такому же крепкому спортивному парню с хмурым замкнутым лицом и стриженной под ноль головой.

Тот, видимо, понимавший Стаса без слов, в ответ на его молчаливый вопрос едва заметно кивнул.

– Ага, значит есть всё-таки барак. Отлично! – взмахнув бровью, промолвил Стас, как будто довольный этим известием. Взяв в руки карты, он с заинтригованным и сосредоточенным видом снова принялся тасовать их, а потом раскладывать перед собой на столе, беззвучно шевеля губами и чуть-чуть, одними глазами, усмехаясь.

Все в молчаливом ожидании смотрели на своего предводителя, уже догадавшись по его виду, что он, очевидно, всерьёз заинтересовался только что услышанной историей и в связи с этим что-то задумывает. Или уже задумал. А если он что-то задумал, за этим непременно, и в самом скором времени, последуют какие-нибудь поступки, потому что Стас – не болтун, не трепло, а человек действия, решительный и непреклонный в достижении поставленной цели, не привыкший тратить слишком много слов и почти сразу же переходящий от них к делу.

После минутного раздумья он вынул из колоды даму пик и, с улыбкой поглядев на неё, бросил карту на стол. Затем цепким, обволакивающим взглядом окинул столпившихся вокруг него и нетерпеливо ожидавших его слова приятелей и, точно приняв решение, тряхнул головой.

– Ну что ж, друзья мои, – начал он со значительным и важным видом, будто открывая какое-то торжественное мероприятие, – картина происшедшего мне вроде бы ясна. В общих чертах, конечно… Ну да ничего, подробности мы ещё выясним… В то, что нашего Гошу собирались убить, я, честно говоря, не очень-то верю. Как и в россказни этой сучки о четырёх мужиках, которых она якобы замочила со своим папашей. Девочка явно насмотрелась ужастиков и чуток перевозбудилась. Она вообще, судя по твоему описанию, не совсем адекватная. Как тебе показалось?

Гоша, немного помедлив, снова кивнул, правда, не так уверенно, как в первый раз.

– Итак, – продолжал Стас, – насколько я могу судить, тебя просто хотели развести. Попугать маленько. Эта парочка, – у обоих из них, я так понимаю, не всё в порядке с головой, – видимо, отрывается таким нехитрым способом: завлекает к себе в дом всяких придурков… Не обижайся, братан, – оговорился он с тонкой усмешкой, заметив, как насупился Гоша, – но в данном случае это именно так: ты повёл себя в этой ситуации как последний дурак… Так вот, они, пользуясь красотой этой шмары, завлекают к себе озабоченных мудаков и устраивают небольшой самодеятельный спектакль – убьём, мол, замучим, прощайся с жизнью и всё такое… Ну что ж, я их где-то даже понимаю, – лицо Стаса озарилось мрачноватой, недоброй улыбкой. – Пожалуй, это действительно смешно. Мы ведь тоже, чё уж там греха таить, развлекаемся порой таким же образом. А иногда и похлеще…

Он, ухмыляясь, оглядел своих приятелей с озорным, заговорщическим видом, а те в ответ закивали головами и тоже заухмылялись.

Но вслед за тем его лицо вдруг резко изменило выражение – нахмурилось, стало серьёзным, строгим, почти озабоченным. Усмешки, как по команде, сползли и с физиономий его товарищей, которые уставились на своего вождя с напряжённым вниманием, не понимая, чем вызвана перемена в его настроении и чего от него ждать. Тот не стал слишком долго томить соратников неизвестностью: сверкнув глазами и сомкнув крепкие, почти квадратные челюсти, он неторопливо, со значением проговорил:

– Ладно, похохмили и будет. Дело ведь, по сути своей, нешуточное. Одному из нас причинили очень серьёзный ущерб, чуть не убили. Ведь, что ни говори, а Гошина башка могла и не выдержать удара битой и мы теперь не юморили бы, а справляли по нему поминки. И неизвестно, что эти уроды сделали бы с ним, если б ему каким-то чудом не удалось унести оттуда ноги. Убить не убили бы, но поизмывались бы, скорее всего, вволю… Короче, я к чему веду, – он чуть повысил голос и обвёл окружающих твёрдым немигающим взглядом. – Мы не можем, не имеем права никак не отреагировать, оставить это без последствий, спустить на тормозах. Мы наказывали наших врагов и за гораздо меньшие проступки, порой за сущие пустяки, а здесь – прямая, непосредственная угроза жизни! Это серьёзно, очень серьёзно… Я лично не собираюсь оставлять это дело так, как будто ничего не было. Я считаю – и надеюсь, все со мной согласятся, – что необходимо отомстить! И так отомстить, чтобы у всех раз и навсегда пропала охота трогать нас. Чтоб надолго нас запомнили!

Особенно подчеркнув заключительную фразу, он пристально воззрился на своих слушателей, поблёскивая глазами и чуть раздувая ноздри.

Те безмолвствовали, по-видимому обдумывая сказанное Стасом. Переглядывались, покачивали головами, пожимали плечами, не спеша высказывать своё мнение и выдвигать свои предложения.

Наконец, общее молчание прервал Димон, невысокий черноволосый парень с неспешными, размеренными, как будто ленивыми движениями и таким же спокойным, приглушённым голосом, которым он, чуть нахмурив лоб, спросил:

– Что же конкретно ты предлагаешь?

Стас, у которого, очевидно, уже сложился ориентировочный план предстоящих действий, не спешил отвечать, видимо желая на этот раз немного потомить приятелей и возбудить их любопытство. Лишь выдержав длительную паузу, он, в тон спросившему, негромко, но веско произнёс:

– Я предлагаю сейчас же, не откладывая в долгий ящик, отправиться всей шоблой в тот самый дом, где с Гошей так паршиво обошлись, и побазарить с хозяевами по душам. Как вам такая идея?

Идея Стаса вызвала неоднозначную реакцию. Некоторые, прежде всего его ближайшие приятели – Влад и Костик, горячо и безоговорочно поддержали её; другие заняли равнодушно-нейтральную позицию – им, в общем-то, было всё равно, куда идти и чем заниматься, лишь бы как-то скоротать вечер, а о том, что им предстоит делать, они не задумывались, полностью полагаясь в этом вопросе на Стаса, давнего, признанного лидера их компании, главного вдохновителя и организатора их бесчисленных проделок и хулиганских выходок.

Но нашлись и те, кто отнюдь не пришёл в восторг от его проекта. Ими оказались Димон и Макс. Услышав предложение Стаса, они нахмурились и мельком поглядели друг на друга, после чего Димон, в упор посмотрев на Стаса, спросил:

– Ты серьёзно?

Тот ответил ему таким же пристальным, выразительным взглядом и, скупо отцеживая слова, проговорил сквозь зубы:

– Вполне. А что тебя собственно смущает?

Димон, не отводя глаз, спокойно ответил:

– Многое. И прежде всего – что мы будем делать, когда, как ты предлагаешь, заявимся в тот дом?

Стас неопределённо махнул рукой.

– Смотря по обстоятельствам. Там видно будет. Когда придём на место и изучим обстановку, примем окончательное решение.

Димон, явно не удовлетворённый таким расплывчатым ответом, покачал головой.

– Нет, извини, Стас, но так дело не пойдёт. Мы пойдём чёрт-те куда, непонятно зачем, без определённых намерений… А нас там неизвестно что ожидает. Возможно, то же самое, что и Гошу. А может, и похуже…

Стас с едва скрываемым раздражением дёрнул плечом и, метнув на оппонента косой неприязненный взгляд, с показной беззаботностью промолвил:

– А что плохое может нас там ждать? Гоша был один, он ни о чём не подозревал, не ожидал ничего дурного. Вот и попал по неведению под раздачу! А нам обо всём известно, мы ко всему готовы, мы будем начеку. Никакая падла нас не подстережёт и не проведёт… И наконец, нас много – десять рыл! А их всего двое… хотя нет, только один: тёлка не в счёт.

– Ну, во-первых, этот один, судя по всему, стоит многих, – возразил Димон. – По словам Гоши, он реальный амбал, и связываться с ним небезопасно. Так ведь, Гош?

Понурый, казалось, совершенно безучастный к разгоревшемуся спору Гоша, вероятно, услыхавший только последние слова Димона, поднял голову и утвердительно кивнул.

– Да, здоровый бугай, – тихо вымолвил он и невольно вновь потрогал свою шишку. – Вырубил меня знатно. Я его на всю жизнь запомню…

– И мы наверняка запомним, если сдуру попрёмся туда знакомиться с этим мурлом! – с явной иронией подхватил Димон и, сложив руки на груди, прямо взглянул на Стаса.

Тот ответил ему откровенно враждебным, метавшим молнии взором, однако через силу усмехнулся и раздельно, подчёркивая каждое слово, произнёс:

– Но он один. Один! Как бы здоров он ни был, с десятком человек ему не справиться. Тем более что мы сами ребята не слабые… ну, большинство из нас, – и Стас гордо выпятил свою широкую мощную грудь и стиснул кисти рук в довольно внушительные кулаки.

Точно не услышав и не увидев этих достаточно убедительных, с точки зрения Стаса, доводов, Димон, не сводя с него прямого, чуть насмешливого взгляда и как бы продолжая свою прерванную речь, ровным, подчёркнуто безразличным голосом проговорил:

– А во-вторых, не факт, что их там только двое. Насколько я помню, Гоша упоминал о каких-то звуках, доносившихся из глубины дома в то время, когда эти упыри чмырили его. Было это, Гош? – вновь обратился к нему Димон за подтверждением.

Гоша тяжело вздохнул и с угрюмым видом кивнул. А затем, будто внезапно осенённый мыслью, отчего-то не приходившей ему до этого на ум, устремил задумчивый взгляд куда-то вдаль и пробормотал:

– И кто-то ведь всё-таки выпустил меня. Не сама же дверь открылась… Я слышал шаги…

Димон, не дослушав его, подвёл итог:

– Так что извини, Стас, но, как бы ни хотелось нам всем наказать Гошиных обидчиков, придётся, думаю, отказаться от твоего проекта. Нельзя лезть в это осиное гнездо, не разузнав в точности, кто там обитает и что может нас там ожидать…

Стас, в свою очередь прервав его, промолвил с мрачной усмешкой:

– Так, значит, ты предлагаешь оставить всё это без последствий? Будто ничего и не было. Спустить всё этим выродкам? А может, ещё подставить другую щёку?

– Нет, зачем же? – как можно спокойнее и непосредственнее произнёс Димон, выдерживая упорный недоброжелательный взгляд Стаса. – К чему такие крайности? Просто поскольку тут налицо явный криминал, возможно, попытка убийства, пусть этим тёмным делом занимаются менты. А нам, по-моему, соваться в это не стоит.

– По-твоему… ну да, – скрипнул зубами Стас, продолжая ухмыляться и злобно поглядывать на Димона. – Ещё и ментов сюда впутать. Только их тут и не хватало!

Димон пожал плечами.

– А почему нет? Менты нам, конечно, не товарищи, но, как ты сам верно заметил, тут дело нешуточное. Самим нам браться за это рискованно – можем угодить в такую передрягу, что не обрадуемся. Это не над бомжами изгаляться! Тут, похоже, всё очень серьёзно. Вот пусть этой дрянью и занимаются менты. Им в самый раз!

– Менты, говоришь?! – зловещим полушёпотом произнёс Стас, сверкая глазами и едва сдерживаясь, чтобы не взорваться. – Ты вообще соображаешь, чё ты городишь? Какие нахрен менты после того, что произошло на Костиков день рождения? Уже забыл, что ли? Так быстро? Такая короткая у тебя память? А ведь ты тоже в этом участвовал, как и почти мы все. Ты тоже по уши в дерьме! Вспомни, Димон, ту весёлую ночь, вспомни хорошенько. Тогда, может, изменишь своё мнение?

Манёвр Стаса, очевидно, достиг цели, так как после этих его слов Димон слегка изменился в лице и не нашёлся что ответить. Он лишь хмуро поглядел на нагло ухмылявшегося Стаса, потом метнул беглый взгляд на приятелей, тоже отчего-то вдруг погрустневших и словно призадумавшихся о чём-то, и, так ничего и не сказав, опять воззрился на своего оппонента, точно ожидая, что тот продолжит развивать эту, по всей видимости, не слишком приятную для него, как и для большинства присутствующих, тему.

И тот не обманул его ожиданий: по-прежнему с ехидной, издевательской улыбочкой на лице, видимо, очень довольный тем, что нащупал наконец слабое место противника, и понимая, что надо пользоваться этим и бить в это слабое место до полной победы над врагом, он продолжал приглушённым голосом, то и дело озираясь по сторонам, точно опасаясь быть услышанным посторонними:

– Давай начистоту, братан: ты не просто участвовал в этой заварухе, ты, можно сказать, играл там первую скрипку. Ведь именно ты пошёл первым, а потом уж и мы, вслед за тобой, по очереди… – Он остановился и вперил в Димона неподвижный, чуть прищуренный взор, будто желая различить в его облике признаки смущения, волнения или растерянности.

Но не различил: Димон оставался внешне спокоен и невозмутим, ни один мускул не дрогнул на его лице, оно стало лишь ещё более сумрачным и непроницаемым. Он выдержал назойливый, как будто лезший ему в душу взгляд Стаса и так же негромко, но твёрдо, отчётливо выговаривая каждое слово, произнёс:

– Я не знал, как обстоит дело на самом деле. Я думал, что она обычная шлюха. Ведь ты же и привёл её. Ты должен был знать, кто она и чего можно от неё ожидать.

Стас закатил глаза и с недоумённым видом развёл руками.

– Откуда ж я мог это знать? Я тоже, как и ты, как и мы все, думал, что она обыкновенная шлюха и что никаких проблем с ней не будет. Перепихнёмся по-быстрому и разбежимся… А оно вишь как получилось! Она возьми и накатай на нас заяву. Мол, групповое изнасилование. Да ещё и небылиц там всяких насочиняла… А может, и не насочиняла, – обмолвился он, похабно ухмыльнувшись. – Типа, извращения там всякие были, то да сё… Короче, – прервал он себя, внезапно став серьёзным и с важным и чуть озабоченным выражением сдвинув брови, – дело это гадкое, пакостное, и не хочется даже вспоминать об этом. Слава богу, всё вроде улеглось, затихло, и не следует, по-моему, ворошить прошлое.

Димон, заметно обескураженный и, очевидно, потерявший вдруг желание отстаивать свою точку зрения и прекословить Стасу, стоял с несколько отстранённым видом, склонив голову и словно внимательно высматривая что-то у себя под ногами.

Стас же, поняв, что нанёс противнику неотразимый удар, от которого тому уже не оправиться, и стремясь закрепить свою победу, продолжал, оглядывая одного за другим своих товарищей и то и дело останавливая торжествующий взор на поверженном неприятеле:

– Да-а, ребятушки, дорого нам могла бы обойтись та бурная пьяная ночь, если б не помощь Костикового дяди. Век мы его благодарить должны! Если б он не подключил свои связи и не доказал, что эта курва – действительно распоследняя шлюха, пробы ставить негде, и никакого изнасилования не было, а всё произошло по взаимному согласию сторон, и она уже не раз пыталась предъявлять такие обвинения кому ни попадя, – если б он не сделал всего этого, дела наши были бы очень плохи. Даже представить страшно! Вели б мы сейчас беседу не здесь, в нашем дворе, возле родной беседки, а совсем в другом месте, где к насильникам, как известно, отношение очень специфическое!

Выделив последние слова голосом и выразительной мимикой, он в очередной раз обвёл приятелей многозначительным взглядом и остановил его на коренастом плечистом парне с неподвижным туповатым лицом без всякого выражения и пустым взглядом маленьких бесцветных глаз. С улыбкой кивнув ему, Стас поднял руки и сцепил их в приветственном пожатии.

– Костик, при случае ещё раз поблагодари дядьку. Скажи, что и мы, и наши родаки никогда не забудем его услуги. Возможно, только благодаря ему и разгуливаем пока на свободе. Если б не он… – То ли чтобы не повторяться, то ли не желая продолжать эту тему, Стас оборвал сам себя и лишь махнул рукой.

Безмолвствовавший до сих пор Костик, посчитав, вероятно, что ему необходимо высказаться в ответ на похвалу в адрес его родственника, выдавил ненатуральную деревянную улыбку и таким же невыразительным отрывистым голосом, делая большие паузы между репликами и с трудом подбирая слова, выдавил из себя:

– Да, дядька знатный адвокат… Выигрывает практически безнадёжные дела… К нему многие обращаются… Бабки гребёт лопатой…

Но Стас, видимо уже потеряв интерес к Костику и его влиятельному родичу, вновь обратился к своему разгромленному неприятелю, очень быстро утратившему свой недавний боевой задор и впавшему в глубокую задумчивость. Взглянув на примолкшего, понурого Димона, он с выражением явного превосходства и одновременно снисходительности – победителя к побеждённому – промолвил:

– Ну вот, дружбан, ты сам убедился, что в ментовку нам обращаться никак нельзя. У нас и до этого репутация была не ахти. Почти все из нас хоть раз побывали в «обезьяннике» и получили за что-нибудь свои пятнадцать суток. Нас даже здесь, в нашем собственном дворе, не любят – бабки вон, смотри, зверем глядят! – И он указал на группку старушек-соседок, проходивших в этот момент поблизости и крайне неприязненно посмотревших на приятелей. – Нас вообще никто не любит, – произнёс Стас холодно, почти скорбно, и на лицо его легла тень. – Мы одни на всём свете, кругом нас враги, только и думающие о том, чтобы уничтожить нас, унизить, втоптать в грязь. И чтобы не допустить этого, мы должны быть готовы постоянно, чуть ли не каждый день, отстаивать свои права и интересы, биться за них беспощадно, если потребуется – до смерти. И никого не бояться, ничего не забывать и не прощать! – Резко повысив голос на заключительных словах, он внезапно умолк и обвёл слушателей зорким, наблюдательным взглядом, точно проверяя, какое впечатление произвела на них его короткая, но энергичная речь. А затем, мотнув головой и резанув воздух ребром ладони, чёткими, рублеными фразами выговорил: – Короче, тут всё ясно. Дискуссия закончена! Никаких ментовок. Эту проблему мы решим сами. Своими силами! Надеюсь, теперь все за? Возражений нет? – И он вновь окинул окружающих тяжёлым, пронизывающим взором.

Все молчали. Никто больше не возражал. Те, кто был против предложения Стаса, после того как внезапно умолк Димон, лишившись своего предводителя, также смирились и, поддавшись стадному чувству, молча присоединились к большинству.

Стас, поняв, что бунт подавлен, причём без особых затруднений, и власти его ничто больше не угрожает, удовлетворённо усмехнулся и переглянулся с Владом. Тот кивнул и понимающе улыбнулся в ответ. Ещё более широкая самодовольная усмешка озарила лицо Стаса; он решительно тряхнул головой и потёр руки, как делал всегда, когда предстояло интересное, захватывающее предприятие, обдумать, организовать и возглавить которое, естественно, должен был он.

– Ну что ж, ребятушки, – сказал он, быстро взглядывая то на одного, то на другого из обступивших его товарищей, – дело, по-моему, ясно как день. Нашего друга, одного из нас, заманили в западню, оскорбляли, унижали, запугивали и чуть не убили. И если б не счастливый случай, неизвестно ещё, чем бы всё это закончилось. Не исключено, что мы могли бы и не увидеть больше нашего Гошу. Сгинул бы он в этом грязном притоне – и поминай как звали… В общем так, – его голос сделался глуховатым и жёстким, а глаза мрачно блеснули, – член нашей компании едва не погиб сегодня. Мы наказывали наших врагов, вольных или невольных, и за гораздо меньшие провинности. Здесь же речь идёт, ни больше ни меньше, о самой жизни. О жизни одного из нас! Такого мы не можем, не имеем права спускать никому, ни одной живой душе. Мы должны отомстить и мы отомстим, чего бы нам это ни стоило. И, само собой разумеется, сделаем это сами. Ни в чьей помощи мы не нуждаемся, тем более в ментовской! – особо отметил он, искоса взглянув на Димона.

Тот, по-прежнему задумчивый и погружённый в себя, никак не отреагировал на выпад Стаса, лишь слегка передёрнул плечами и отвёл глаза в сторону.

– Тэ-эк… – протянул Стас, кривя губы и раздувая кончики ноздрей, точно в предвкушении чего-то острого и опасного. – Отлично! Раз все согласны и возражений не имеется… не имеется, так ведь? – Он снова обвёл приятелей колючим, пронизывающим взором, внимательно вглядываясь в лицо каждому. И, не встретив возражений, оживлённо и деловито продолжал, как если бы речь шла о предстоявшей им увеселительной прогулке: – Тогда не будем терять времени. Действовать нужно быстро и энергично. Ситуация обязывает. Выдвигаться, я думаю, нужно немедленно, чтобы не дать противнику очухаться и принять меры предосторожности… Хотя, – оговорился он, чуть нахмурившись, будто застигнутый внезапным сомнением, – скорее всего, они уже приняли эти меры. Гошин побег – если только он изначально не входил в их программу – не мог не всполошить их. И, конечно же, они уверены, что, вырвавшись на свободу, он первым делом побежал в ментовку и выложил там всё как на духу. Ну что ж, это логично, – заметил Стас с кривой усмешкой. – Так наверняка поступил бы любой другой человек. Но не мы!.. Ладно, – он резко взмахнул рукой, точно отметая сомнения и пытаясь крепче утвердить себя и других в принятом решении, – как бы там ни было, надо идти. И сейчас же! Каждая минута дорога. Будем надеяться, что эти уроды ещё не успели унести ноги и мы сможем накрыть их на месте и поквитаться с ними как следует…

– А может, всё-таки не стоит так спешить, – раздался неожиданно тихий, не слишком уверенный голос Макса, стоявшего чуть в стороне и всё это время хмуро слушавшего Стаса. – Затем вот так, с бухты-барахты, очертя голову, лезть на рожон? Может, умнее было бы действовать как-нибудь по-другому?

– А как? – резко обернувшись к нему, воскликнул Стас. – Как по-другому? У тебя есть предложения, альтернативные варианты? Если есть, говори, не стесняйся! У нас здесь свобода слова, каждый имеет право на своё мнение, даже дурацкое. Так что давай, предлагай! Мы с удовольствием послушаем.

Однако у Макса, по-видимому, не было никаких предложений. Под пристальным пренебрежительно-насмешливым взглядом Стаса он смутился, порыскал глазами по сторонам, словно в поисках поддержки, но, ни у кого не встретив её, пожал плечами и молча понурился, как бы признавая своё поражение.

Стас презрительно скривился, как будто считал победу над Максом не стоящей внимания, и, отвернувшись от него, заговорил с серьёзным, сосредоточенным видом, точно высказывал свои сокровенные, заветные мысли, внезапно вырвавшиеся у него в порыве откровенности:

– У меня есть одно железное правило, которому я следую всегда и везде, при любых обстоятельствах: я никогда, никому, ничего не прощаю! – отчётливо, тщательно выговаривая каждую букву, произнёс он, и в глазах его вспыхнули холодные злые огоньки. – Оскорбление, нанесённое мне или моему другу – это для меня одно и то же, – всегда жестоко наказывается. Вы это отлично знаете, – он метнул на примолкших, с интересом внимавших ему приятелей красноречивый взор, – сами не раз были тому свидетелями… Но сейчас всё серьёзнее, гораздо серьёзнее. Одного из нас не просто обидели, оскорбили, унизили, – нет, чуть не отправили на тот свет! Всякое, конечно, бывало в нашей нелёгкой жизни. Меня, как вы помните, год назад полоснули пером по лицу, так что я чуть кровью не захлебнулся, – он провёл пальцами по шраму, рассекавшему его щёку и подбородок, и зловещим полушёпотом присовокупил: – Ну да ничего. Те, кто это сделал, сами потом кровью умылись… И я, помнится, как-то раз, немного не рассчитав сил, отключил Гошу на ринге, после чего он почёл за лучшее уйти из бокса… Помнишь, братан? – с улыбкой обратился он к Гоше, как и прежде, сидевшему на краю лавочки с безразличным, отсутствующим видом, как будто всё происходившее и говорившееся вокруг него совершенно не касалось его.