скачать книгу бесплатно
Кит заволновался и ускорил шаг. До лагеря оставалось несколько метров, которые мы пробежали за пару секунд. От крайней палатки нам открылась маленькая площадка с костровищем в центре, вокруг которого стояли разнообразные седалища да и просто валялись белые гладкие брёвна.
В центре круга стояли, в бешенстве глядя друг другу в глаза, два человека: совершенно худой, астенического сложения, и огромный под два метра ростом толстяк. Худой кричал:
– Ну что ты такой упёртый! Как баран!
– Ты. Дрыщ худосочный! – надвинулся на него здоровяк. – Это моё место!
– Да, на тебе твоё место! – мы увидели, как в море, описав широкую дугу по баллистической траектории, полетел лёгкий складной стул. Дрыщ, по терминологии здоровяка, продемонстрировал яростный порыв и зашвырнул мебель далеко в волны.
Толстяк медленно повернулся вслед за стулом, и, увидев его судьбу, неожиданно громоподобно взревел и бросился на врага. Это был его стул.
Каким-то чудом худому удалось увернуться от летящей на него массы и, не дожидаясь стартового сигнала, он рванул вдоль линии волн, пятками взметая за собой мелкие камешки.
Когда толстый, преодолев инерцию, повернулся, его противник набирал скорость уже в пятнадцати метрах от лагеря и не думал останавливаться.
Толстый победоносно выпрямился, из под нахмуренного лба тяжело глянул на свидетелей его победы, стоящих вокруг, и грузно зашагал к воде вылавливать свой стул.
Худой же метров в пятидесяти сбавил ход и теперь просто шёл, удаляясь от лагеря. Он вряд ли ожидал погони.
– Привет! Друзья! – жизнерадостно подал голос Кит.
Все повернулись к нему и, как в один голос, хором ответили:
– Привет!
Потом по очереди подошли, кроме толстого. Каждый обнял.
– Смотрю, у вас весело, – продолжал улыбаться Кит.
– Да уж. Хохочем ежедневно, – вяло прошептала высокая деваха, полупрозрачный балахон которой не скрывал от глаз голую грудь пятого размера с большими темными сосками. Грязно зелёный цвет балахона и копна пепельно черных волос почему-то рождали у меня красочный образ болота, водяных и ведьм. Ведьма продолжала:
– С тех пор, как приехал Кнут, они с Потапом выясняют отношения. Потапа ты знаешь. Ну и Кнут не сдаётся. Артачится.
Она взглянула на нас с Леськой, сперва заметив мою жену и оценив её целиком, потом задержав взгляд на мне.
– Это ребята со мной – дружелюбно повернулся к нам Кит. – В Феодосии познакомились. Это Олеся. Это Артур.
– Вы случайно, не король? – протянула насмешливо болотная ведьма, обращаясь ко мне.
Я только выразительно поджал губы, потому что мне даже сказать пока было нечего, и помотал головой.
– Жаль… – протянула деваха и, томно качнув бёдрами, от чего галька под её пятками скрипнула, поплыла к лежаку у костровища.
Мы за ней. Кит представил нас с Лесей всем, расположившимся вокруг огня.
– Это ПашА. – с ударением на последнюю гласную указал он на бородатого богатыря в полосатом халате, – он у нас оперу поёт.
– Павел, – сочным баритоном представился тот и протянул мне руку.
Это Тошка. – Кит показал на взъерошенного худощавого парня, брови, небритые клочки на щеках и жидкие волосы на голове которого выцвели и делали весь облик его неопределенным. Даже возраст никак не угадывался: то ли молодой, то ли в возрасте.
– Это Лиза.
Девушка, на которую указал Кит, была молодой – это было видно. Но – некрасивой. Немытые волосы, недружные между собой части лица. Зато большие трогательные серые глаза смотрели прямо и честно.
– Ночь – он указал на болотную ведьму. – На другие имена не откликается.
– А это Потап.
Он повернулся к толстяку, который хмуро тащил за собой по гальке мокрый пострадавший в ходе конфликта стул. Поставив его на центральное место прямо перед огнём и с лучшим видом на море, здоровяк грузно втиснулся в проём между подлокотниками седалища и придавил его собой.
– Ну, а там бегает Кнут, – неопределенно махнул рукой Кит в сторону пляжа и опустился на бревно рядом со стулом Потапа.
– Даже не поминай имени его! – обиженно встряхнул губами Потап.– Здорово, кстати.
Он протянул мокрую ещё руку в сторону Кита и пожал его ладонь, едва попавшуюся в пальцы.
– Да. Очень кстати. – Кит, извиняясь, посмотрел на нас с Лесей. – Поздоровайся хоть с гостями. Артур, его жена Олеся.
– Привет, – буркнул Потап, даже не посмотрев на нас. И тут же продолжил своё:
– Нет, он что это думает? Что все полные люди добрые и покладистые? И на всё согласные, когда просят. Я ему покажу, этому огрызку. Обломаю, и останется от него один сучок.
– Ну, прости его, Потапушка, – лениво подала голос болотная колдунья Ночь.
– Не, не прощу! Я исключение! Я злой! И память у меня великолепная на его беду! Он в прошлом году что сказал мне? «Видеть тебя не хочу! Ты БОЛЬШАЯ ошибка природы!». А ещё потом прошептал Ночь тебе: «Как это я такой БОЛЬШОЙ из мамы вылез? Наверное, порвал её». Говорил так, Ночь? Что молчишь?
– Я не помню.
– Вот. Я же говорил, что память у меня хорошая. Я всё слышал тогда. Слух у меня тоже хороший оказался. И теперь фиг ему, а не прощение!
И Потап снова надуто замолчал.
Я ошарашено слушал. Такой натуральной драмы с первых секунд знакомства я не ожидал. Не чувствуя ещё себя своим в этом кругу, сжав губы, молчал. А когда возникла пауза, виновато наклонившись к уху своего проводника, спросил:
– А почему Ночь?
– Я не знаю, – коротко махнул Кит рукой. – Просто, Ночь. Наверное, потому, что она обычно только вечером просыпается, а днём спит.
– Да нет, – ничуть не стесняясь, влезла в наш перешёпот девушка с нормальным именем Лиза, – песню знаешь: «Здравствуй Ночь, Людмила, где тебя носило, я ж тебя кормила…я б тебя убила» и так далее. О чём песня мы не паримся, а её так-то Людой зовут. Ну и внешность опять же. Вот и Ночь.
Я покивал головой, показывая, что всё понял. Это был первый раз, когда я услышал голос Лизы. Он был у неё изумительно тонкий и чистый. Ну, почти как у Алёнушки в старых советских сказках, которые я смотрел в детстве.
– А, Кнут – почему?
– Фамилия у него Кнутов. – Кит посмотрел на Лизу. Та кивком подтвердила версию.
Интересно мне стало, а как меня бы они назвали между собой? Для этого, конечно, нужно было бы быть близко знакомым как минимум сто лет. Новичкам особые имена не дают, иначе это была бы просто издевательская кличка, которых я не мало собрал ещё со школы. Здесь же, как мне показалось, называли не для того, чтобы обидеть.
Как не крути, уже всё это было для меня экстремально ново и интересно. Маленькая бытовая война, коей я был свидетелем, Людмила-Ночь, трясущая без комплексов грудью, детский, ангельский голос Лизы. И вообще, сам нудистский антураж происходящего. Как мне рассказывал Кит по дороге из Феодосии, в отличии от любителей оголиться, которые теснились непосредственно у коктебельского пляжа, натуристы, как они себя сами называли, стояли в стороне от города отдельными группками, уважая пространство друг друга, и оголенностью своей не светили. Тем более днём, когда запросто можно было сгореть на палящем солнце. При этом для каждого из них было абсолютно естественно полностью скинуть свою одежду, или не обращать внимания на голое тело рядом с собой. Что естественно, то не прячут и не боятся – природная философия этой общности людей, которая рождалась не из распутности, а из простоты и порождала собой открытость всякой природной непосредственности.
Вот и сейчас все жители Свободного города были в некотором роде одеты. На них была разномастная одежка: балахоны, накидки, платки, из под которых, конечно, временами проглядывали голые телеса. На ПашЕ был цветной халат, который делал его образ барским и богемным. И только Тошка сидел полностью голым на тёплой к вечеру гальке, поджав коленки к подбородку.
– Есть хотите? – спросила Лиза, обращаясь к нам.
Мы с Леськой благодарно улыбнулись и, как будто извиняясь, что голодные, согласно кивнули.
– Да вы не стесняйтесь. Если уже сидите за нашим костром, считайте, что свои. А своих всегда накормим.
Лиза быстро разлила в огромные эмалированные тарелки какой-то овощной жиденькой похлёбки, которая, не смотря на свой сомнительный вид, пахла просто волшебно. Я сразу вспомнил, что не ел больше 8 часов. И какой же это праздник, вспомнить, что ты жутко голодный, в тот момент, когда тебе предлагают вкусно поесть.
И вот, мы увлечённо стучали ложками по потрескавшейся эмали старых тарелок и тем напросились на добавку. Кит, сидящий левее меня, рассказывал о своих раскопках. Справа, между мной и Лесей, периодически появлялась Лиза и подкладывала нам в тарелки. Остальные по кругу, ПашА, Тоша, Ночь, слушали молодого археолога, заворожено глядя на живые язычки пламени.
Вечер накрыл долину быстро. Никто не заметил, как сумерки усыпили море, и оно, сонное, тихо шелестело волной, перебирая мелкие камешки у кромки пляжа. Когда подбрасывали дров, огонь становился ярче и тёплым светом касался набегающей воды, и она от этого вздыхала и смущённо отбегала обратно к морю. Было тепло и тихо.
Прошло пару часов. Все уже утомились разговорами и просто сидели, уставившись на огонь. И в этой тишине в темноте звонко послышалось шуршание шагов по гальке. На самом краю светлого круга показалась фигура беглеца Кнута.
– Пота-ап… – тихо позвал он. – Ты… это… Прости меня за стул. Разозлился я.
Потап открыл глаза и грозно скосил их в сторону просителя. Недовольно поджал губы и с полминуты смотрел на Кнута, который смиренно ждал своей участи.
– Садись – тихо приказал Потап без видимых признаков милосердия.
Кнут тут же повиновался и сел как можно ближе к огню между мной и Китом. От него пахнуло свежими водорослями и одиночеством. Он жадно потянулся к тёплому огню нашей компании. А Потап снова закрыл глаза и чему-то улыбнулся сам с собой. Может он посчитал себя победителем в этой ситуации, а может ему и без этого было хорошо сидеть тут. Никто не спрашивал его об этом. Да он, судя по виду, и не нуждался в обсуждении своих чувств.
И снова тишина, наполненная нашим покоем, шелестом волн и треском белеющих под напором пламенного жара дров. Редкие слова произносились шёпотом. И только те, без которых не обойтись. В остальном, слушали тихие голоса своей поющей изнутри души. Где ещё их можно было услышать так близко?
И мы так долго проживали этот прекрасный момент, что сил у нас с Лесей ставить палатку для сна уже не осталось. Далеко за полночь, когда где-то за горой только начал угадываться прозрачный лёгкий свет нового утра, все стали расходиться. А мы с Лесей кинули на гальку пенки и, укрывшись одолженной палаткой, утонули в своих счастливых снах.
Спал я беспробудно, и снилось мне под шелест волны что-то очень хорошее. Только в невзрачной серости утра я, улыбаясь, медленно выплыл из своих снов, потому что услышал странный звук. Где-то над нами, среди колючих кустов на обрыве, тягуче, в нос, мужской голос непрерывно тянул «ОМ». Короткое «О» удивлённо вырывалось после небольшого вдоха, и тут же запиралось губным «М», которое в свою очередь, в самой кульминации, казалось звенело от внутренней интенсивности целую минуту.
Голос был тихий, как выдох, но звук покрывал собой пространство далеко вокруг. Или мне просто со сна так казалось в этой предрассветной тишине.
Я удивился на полсекунды, но потом решил считать это игрой снов, что приходили ко мне только что. Пусть они поливают этот мир своим волшебством почаще. Я же, глубже зарывшись носом в палатку, прошептал отдаленному голосу первое, что пришло: «Аминь, брат». И снова провалился из этого мира в свои сны.
4.
На утро, если так можно сказать, потому что солнце уже почти расплескалось дневным жаром по морю и гальке вокруг, я неожиданно проснулся, почувствовав резкие движения Леси под боком. Солнечные лучи припекали её, и она беспокойно ворочалась. Я тоже стал размякшим овощем, веки мои заплыли, и глаза не могли открыться полностью, а голова камнем висела на ослабшей шее. Пришлось совершать усилия, потому что было понятно, что дальше будет только хуже. Я медленно, сначала на четвереньки, потом и на свои ноги, встал и побрёл к ближайшему от пепельнобелёсого остывшего костровища бревну. Сел.
– Завтрак! – жизнерадостно пропела Лиза, тут же нависшая надо мной, и протянула мне жестяную закопченую кружку. В ней плескался бледно заваренный травяной чай, видимо такой же, что мы пили вчера. Я хлебнул из кружки, чай оказался сладким. Как нельзя, кстати, – организму требовалось взбодриться. И я пил и пил, до самого донышка, чувствуя, как тело оживает, и я прихожу в сознание.
Вспомнив о ближнем своём, я повернулся и кинул маленький камешек в бедро Леськи, которая никак не хотела просыпаться.
– Лесенька, солнышко, сваришься. Просыпайся, давай.
– У-у-у. – услышал я в ответ.
Я подобрал ещё один камешек, побольше, и метко метнул его в попу любимой.
– Ы-ы-ы… щас встаю… – не шевелясь, пообещала Леся.
– Могу помочь, – угрожающе предупредил я.
Олеся откинула рукой палатку и, щурясь, села. Пшеничные волосы её спутались в стоячей соломенной копне и медленно заваливались к помятой щеке. Я любовался красотой своей жены. В этот момент она была беззащитна перед моей жадной любовью и поэтому точно её не замечала. Я мог совершенно безответно какой-то своей глубиной сливаться с распахнутой душой близкого мне человека. Который пока ничего не замечал, но явно питался моим чувством. Поднявшись, Олеся поплелась к кромке сверкающей воды и, встав перед ней на коленки, опустила ладошки в прозрачную прохладу. Солёным сияющим всплеском прижала ладони к лицу и пригладила пшеничную копну на голове. Потом по лбу, щекам, шее повела влажными ладонями. Ещё и ещё. Ей нравилось. Она оживала. И сев на пятки, она, наконец, выдохнула морю свои сны, окинув взглядом залив.
Я понял, что тоже хочу свежести. Встал и подошёл к волне, присел рядом с женой на корточки. Умываясь, зачерпывая охапками воду, я вдруг подкинул полные ладони сверкания ввысь. Леся зажмурилась и опустила улыбающееся лицо к груди, вжавшись подбородком и плечами. Я же задрал лицо к небу и смотрел на вспышки маленьких прохладных радуг над головой, которые прорастали высокой кроной и падали вокруг нас звездопадом. Потом, ещё и ещё, я взмывал искры в солнце, пока Леся не подскочила и не убежала к костровищу. Когда я закончил забавляться и вернулся на своё место, она тоже держала в руках кружку с утренним чаем.
– Так откуда вы? – Лиза села перед нами.
– Уральские горы.
– У-у-у, издалека.
– Относительно, – улыбнулся я, – а ты?
– А я из Одессы, – с изысканным звучанием звука «э» после аккуратного «д» произнесла Лиза.
– Украина… – вставил я.
Теперь это слово для нас наполнялось особым смыслом, мелькая в новостных сюжетах.
– Да – просто ответила Лиза.
– Как же ты тут оказалась?
– Да я уже несколько лет сюда приезжаю. После первого курса, когда вырвалась из под опеки родителей, рванула с девчонками автостопом до Киева. Не была там ни разу до того момента. Потом Карпаты. А на следующий год решила в Крым поехать, уже одна. По пути сюда поймала попутку, водитель которой Кита знал, ну и приезжал сюда пару раз. Так тут и оказалась. Вот третий раз сюда приезжаю. После учёбы отдыхаю, а потом ещё и поработать тут остаюсь в каком-нибудь гостевом доме или официанткой в кафе.
Не мог не спросить её:
– Как границу теперь пересекаешь?
– Да нормально. Долго только по времени, но главное, – сильно никто не придирается.
– Ага – что-то похожее на сочувствие вставил я. – сложно сейчас с Украиной. Всё больше разделений.
– Я об этом не думаю. Совсем озвереешь, если будешь слишком часто новости слушать. Жизнь продолжается, только теперь как-то параллельно всему этому.
Лиза всыпала в котелок кипящей воды темно коричневым потоком крупу.
– Ну, хоть гречка нас ещё объединяет, – улыбнулся я.
– В смысле? – улыбнулась Лиза.
– Да, не важно. А другие откуда?
– Потап с Тошей из Краснодара сюда приезжают. Они тут раньше всех были из нынешних ребят. Ещё когда в Крым надо было паромом переправляться, и через границу, в Украину. Тоша мне рассказывал.
– Понятно. А кто они? Чем занимаются? – подала голос Леся.
