Разбойники

Франц. Но я не хочу быть бессмертным: до других мне дела нет. Я заставлю Его уничтожить себя, я раздражу Его до бешенства, чтоб Он в бешенстве уничтожил меня. Назови мне самый величайший из грехов, наиболее могущий прогневить Его.

Мозер. Я знаю только два греха. Но они не совершаются людьми; даже и в голову не приходят людям.

Франц. И эти грехи?

Мозер (значительно). Отцеубийством зовется один, братоубийством зовется другой. Отчего вы побледнели?

Франц. Что, старик? Ты с адом, или с небом в заговоре? Кто сказал тебе это?

Мозер. Горе тому, у кого они оба на душе! Лучше бы ему никогда не родиться! Но успокойтесь: у вас, ведь, нет ни отца, ни брата.

Франц. Как, ты не знаешь грехов более тяжких? Подумай хорошенько! Смерть, небо, вечность, проклятия вьются около каждого твоего слова! Так нет более тяжких?

Мозер. Нет.

Франц (падает на стул). Уничтожения! уничтожения!

Мозер. Радуйтесь! радуйтесь! При всех своих злодействах, вы еще святой в сравнении с отцеубийцей. Проклятие, которое поразит вас, в сравнении с тем, что ждет того – песнь любви, искупление,

Франц (вскакивая). Ступай в ад, зловещая сова! кто велел тебе прийти сюда? Вон, говорю я, или я убью тебя!

Мозер. Разве поповские бредни могут устрашить такого философа? рассейте же их одним дуновеньем уст ваших. (Уходит).

Франц (в ужасном волнении, мечется в креслах. Глубокое молчание).

Слуга входит поспешно.

Слуга. Амалия бежала! граф внезапно исчез!

Дaниель вбегает в ужасе.

Даниэль. Милостивый граф, целое войско бешеных всадников скачет по дороге; кричат: «смерть, смерть!» Вся деревня на ногах.

Франц. Ступай – и прикажи ударить, во все колокола. Пусть все идут в церковь, падут на колени и молятся за меня. Всех заключенных выпустить на волю! Я вознагражу бедных вдвое, втрое… Я… Да ступай же зови духовника; да снимет он грехи с меня! И ты еще не ушел? (Шум становится слышнее).

Даниэль. Господи, прости меня грешного! Я и ума не приложу! Ведь, вы никогда не верили в Бога, и каждый раз, когда ловили меня за молитвой, вырывали из рук моих Библию и швыряли ее мне в голову.

Франц. Ни слова более! Смерть идет. Слышишь ли ты – смерть! Торопись – не то будет поздно… (Слышны возгласы Швейцера). Молись же, молись!

Даниэль. Не говорил ли я вам; «вот вы ругаетесь над молитвами; но подождите – придет нужда, настанет страшный час – и вы все сокровища мира отдадите за один христианский вздох». Вот видите! Вы ругали меня тогда – вот теперь и сами попались! Видите!

Франц (бешено обнимает его). Прости меня, мой милый, мой дорогой Даниэль! прости меня! Я одену тебя с ног до… Да молись же! Я сделаю тебя управителем[56]… Я… Да молись же, на коленях заклинаю тебя именем дьявола! молись же, молись!. (Смятение на улице, шум).

Швейцер (на улице). Бейте! ломайте! Я вижу свет: он верно там!

Франц (на коленях). Внемли моей молитве, Царь небесный! Это в первый раз… и уж верно никогда не повторится… Да услышь же, Царь небесный!

Даниэль. Что вы? Разве так молятся? Да это безбожная молитва!

Народ сбегается.

Народ. Воры! убийцы! Кто это там шумит в самую полночь?

Швейцер (все еще на улице). Отгони их, товарищ! Это дьявол хочет унести вашего барина. Где Шварц с своим отрядом? Окружай замок, Гримм! штурмуй стены!

Гримм. Эй! огня! Или мы к нему, или он к нам… Вот – постой – я подожгу его покои.

Франц (молится). Я не был каким-нибудь обыкновенным убийцей, мой Создатель! я никогда не грешил в пустяках, мой Создатель!

Даниэль. Прости его, Господи! И молитвы у него становятся грехами. (Летят камни и пуки зажженной соломы. Стекла разлетаются в дребезги. Замок горит).

Франц. Я не могу молиться! (Указывая на лоб и сердце). Здесь, здесь так пусто, так темно. (Встает). Нет, я не хочу молиться: этой победы да не будет; за небом! ад да не насмеется надо мною!

Даниэль. Боже милосердый! Помогите! помогите! Весь замок в огне!

Франц. Возьми поскорей эту шпагу и всади мне в живот, чтоб эти канальи не надругались надо мною. (Пламя увеличивается).

Даниэль. Сохрани Бог! что вы это! Я никого в свете не соглашусь преждевременно отправить на небо, тем более в… (Убегает).

Франц (безумно смотрит ему вслед; после некоторого молчания). В ад, хочешь сказать ты. Ты прав: я уже чувствую что-то подобное. (В сумасшествии). Уж не ваши ли эти песни, не ваше ли шипенье, вы, змеи преисподней?… Они бегут сюда, ломятся в двери… Но отчего меня пугает это смертоносное острие?… Дверь трещит… падает… Нет спасенья! Сжалься хоть ты надо мною! (Срывает золотой шнурок со шляпы и удавливается).

Швейцер со своими.

Швейцер. Каналья, где ты? Что, видели, как они разбежались? Неужели у него так мало друзей? куда скрылась эта бестия?

Гримм (наткнувшись на труп). Стой! Кто это лежит здесь на дороге? Посветите сюда.

Шварц. Он предупредил нас. Вложите сабли: он лежит, как околевшая кошка.

Швейцер. Мертв! Что? мертв? без меня мертв? Вздор, говорю я. Посмотрите, как он вскочит. (Толкает его). Эй, ты! хочешь еще раз уморить отца?

Гримм. Не беспокойся; не встанет.

Швейцер (отходит от него). Да! он не радуется. Он мертв, как крыса. Ступайте назад и скажите атаману: «он умер!» Меня же он более не увидит. (Застреливается).

Вторая сцена

То же местоположение, как и в последней сцене предыдущего действия.

Старик Моор сидит на камне. Разбойник Моор стоит перед ним.

Разбойники там-в лесу.

Р. Моор. Он нейдет! (кинжалом о камень, так что сыплются искры).

Ст. Моор. Прощение да будет его наказанием; моя месть – удвоенной любовью.

Р. Моор. Нет, клянусь моей раздраженной душою, этого не будет! Я не хочу этого. За пределы вечности он должен влачить за собою свое злодеяние. Зачем же бы я его убивал?[57]

Ст. Моор (заливаясь слезами), О, дитя мое!

Р. Моор. Как, ты плачешь об нем у этой башни?

Ст. Моор. Сжалься! о, сжалься! (В отчаянии ломает руки). В эту минуту судят моего сына!

Р. Моор (с испугом). Которого?

Ст. Моор. Что значит твой вопрос?

Р. Моор. Ничего, ничего.

Ст. Моор. Ты насмехаться пришел над моею горестью!

Р. Моор. Предательская совесть! Не обращайте внимания на слова мои.

Ст. Моор. Да, я мучил сына, и сын меня теперь мучит; это перст Божий. О, Карл, Карл! если ты носишься надо мною в одежде мира, прости меня! о, прости меня.

Р. Моор (быстро). Он вас прощает. (Спохватившись). Если он достоин называться вашим сыном – он должен простить вас.

Ст. Моор. О, он был слишком: прекрасен для меня! Но я пойду к нему навстречу со своими слезами, со своими бессонными ночами и мучительными грезами; я обниму его колени и закричу, громко закричу: «я грешен перед небом и тобою! я не достоин называться отцом твоим!»

Р. Моор (растроганный). Так вы его любили – вашего другого сына?

Ст. Моор. Бог тому свидетель! О, зачем послушался я коварных советов дурного сына? – я был бы счастливейшим отцом между отцами всего человечества. Возле меня цвели бы дети, полные надежд. Но – будь проклят этот час! – злой дух вошел в сердце моего второго; сына; я поверил змее – и потерял обоих. (Закрывает лицо руками).

Р. Моор (далеко отходит от нею), Навеки!

Ст. Моор. О, я глубоко чувствую то, что мне раз сказала Амалия! Дух мести говорил её устами: «Напрасно станешь простирать руки к сыну; напрасно захочешь уловить горячую руку твоего Карла: он никогда не будет стоять у твоей постели!»

Р. Моор (отворотившись, протягивает ему руку).

Ст. Моор. Если б это была рука моего Карла! Но он лежит в тесном дому, спит непробудным сном; он не услышит никогда голоса моей горести. Горе мне! Умереть на чужих руках… без сына, без сына, который бы мог закрыть мои глаза…

Р. Моор (в сильном волнении). Теперь настало время! (Разбойникам). Теперь оставьте меня. Но разве я могу возвратить ему сына? Нет, я этого не сделаю.

Ст. Моор. Что, друг мой? что говоришь ты там?

Р. Моор. Твой сын… (чуть внятно). Ты прав, старик, – твой сын погиб для тебя навеки.

Ст. Моор. Навеки?

Р. Моор (с ужасающей тоской смотрит на небо). О, только теперь не дай ослабнуть душе моей! только теперь поддержи меня!

Ст. Моор. Навеки, говоришь ты?

Р. Моор. Не спрашивай меня более. Да, навеки.

Ст. Моор. Незнакомец, зачем освободил ты меня из башни?

Р. Моор (про себя). Что, еслибы я похитил теперь у него благословение? – украл бы его, подобно вору, и потом убежал с этою божественною добычей? Отцовское благословение, говорят, навеки нерушимо.

Ст. Моор. И мой Франц также погиб?

Р. Моор (бросается к ногам его). Я сломал запоры тюрьмы твоей: благослови меня!

Ст. Моор (с горестью). О, если б ты пощадил сына, спаситель отца! Видишь ли: Божество не устает в милосердии, тогда как мы, ничтожные черви, отходим в вечность вместе с своим гневом. (Кладет руку на голову разбойника). Будь так же счастлив, как был сострадателен!

Р. Моор (встает тронутый). О, где мое мужество? Мускулы мои ослабли: кинжал валится из рук.

Ст. Моор. О, как божественно, если братья живут согласно, божественно, как роса, падающая с Гермона на горы Сиона[58]. Постарайся заслужить это наслаждение, молодой человек, – и ангелы неба будут греться в твоем сиянии. Мудрость твоя да будет мудростью седин, а твое сердце да будет сердцем невинного детства!

Р. Моор. О, дай мне хотя понятие об этом блаженстве! Поцелуй меня, божественный старец!

Ст. Моор (целует его). Вообрази, что это поцелуй отца! а я буду думать, что целую моего сына. Ты можешь также плакать?

Р. Моор. Мне думается, что это поцелуй отца! Горе мне! если они теперь приведут его! (Отряд Швейцера входит печально, повесив голову и закрыв лицо руками).

Р. Моор. Небо! (Боязливо пятится назад и стараемся спрятаться. Они проходят мимо. Он отворачивается от них. Глубокое молчание. Они останавливаются).

Гримм (с преклоненною головою). Атаман! (Разбойник Моор не отвечает и отступает назад).

Шварц. Атаман! (Разбойник Моор подается более и более назад).

Гримм. Мы не виноваты, атаман!

Р. Моор (не глядя на них). Кто вы?

Гримм. Ты не смотришь на нас, твоих верных слуг.

Р. Моор. Горе вам, если и на этот раз вы были мне верны!

Гримм. Последнее прости от твоего верного слуги Швейцера: он уже не воротится – твой верный Швейцер.

Р. Моор (вскакивая). Так вы его не нашли?

Шварц. Нашли мертвым.

Р. Моор (радостно всплеснув руками). Благодарю Тебя, небесный Распорядитель! Обнимите меня, мои дети! Милосердие отселе наш лозунг! Если и это миновало – все миновало.

Еще разбойники. Амалия.

Разбойники. Ура! ура! добыча, знатная добыча!

Амалия (с распущенными волосами). Мертвецы, говорите, воскресают от его голоса… Мой дядя жив, в этом лесу… Где он? Карл! Дядя! (Бросается к старику).

Ст. Моор. Амалия, дочь моя! Амалия! (Сжимает ее в объятиях).

P. Моор (отступая). Кто вызвал этот образ пред глаза мои?

Амалия (вырывается из объятий старика, бежит к разбойнику Моору и в восторге обнимает его). Он опять со мной. О, вы, звезды небесные, он опять со мной!

P. Моор (вырываясь из её объятий, к разбойникам). В дорогу! Сатана изменил мне!

Амалия. Жених мой, жених мой, ты в бреду! Верно, от восторга! О, отчего я одна так бесчувственна, так холодна среди этого вихря радости?

Ст. Моор (содрогаясь). Жених? Дочь! дочь! Жених?

Амалия. Навеки – его! навеки, навеки, навеки – мой! О, вы силы неба! снимите с меня это убийственное наслаждение: я изнемогаю под его бременем.

Р. Моор. Оторвите ее от груди моей! Убейте ее! убейте его! меня! самих себя! все! Да погибнет весь мир! (Хочет бежать).

Амалия. Куда? Что? Любовь – вечность! радость – бесконечность! и ты бежишь?

P. Моор. Прочь, прочь, несчастнейшая из невест! Всмотрись сам, расспроси сам, вслушайся, несчастнейший из отцов! Дайте мне навеки убежать отсюда.

Амалия. Поддержите меня! ради Бога, поддержите меня! – у меня темнеет в глазах. Он бежит!

Р. Моор. Поздно! напрасно! Твое проклятие, отец… Нет, не спрашивай меня ни о чем более! Я… я… Твое проклятие, твое мнимое проклятие… Кто заманил меня сюда? (С обнаженной саблей бросается на разбойников). Кто из вас заманил меня сюда, вы, твари преисподней? Так погибни ж, Амалия! Умри, отец! умри от моей руки в третий раз[59]! Твои спасители – разбойники и убийцы! Твой Карл – их атаман! (Старик Моор умирает).

Амалия (немая, бесчувственная стоит, как статуя. Вся шайка хранит ужасное молчание).

Р. Моор (ударяясь о дуб). Души загубленных мною в чаду любви, раздавленных в священном сне – ха, ха, ха – слышите ли треск порохового погреба над головами невинных? видите ль это пламя над колыбелями младенцев? Это – свадебный факел, это – свадебная музыка. О, он ничего не позабывает![60] Он умеет связывать![61] вот почему радости любви бегут от меня прочь и любовь для меня – пытка. Это возмездие.

Амалия. Это правда! Владыко небесный, это правда! Чем согрешила я, бедная? Я любила его.

Р. Моор. Это свыше сил человека Я слышал, как смерть из тысячи стволов свистала около меня – и ни на один шаг не подавался перед нею: ужели теперь мне начать учиться дрожать, как женщина, дрожать перед женщиной? Нет, женщине не потрясти моего мужества! Крови, крови! Виной всему этому прикосновение женщины. Дайте мне отведать крови – и это пройдет! (Хочет бежать).

Амалия (бросается к нему в объятия). Убийца! дьявол! Ангел, я не могу расстаться с тобой!

Р. Моор (отталкиват ее от себя). Прочь, коварная змея! Ты хочешь насмеяться над моим бешенством; но я поборю тиранское предопределение. Чего ты плачешь? О, вы бесстыдные, злобные созвездия! Она только показывает вид, будто плачет, как-будто есть еще кому обо мне плакать. (Амалия падает к нему на грудь). Это что? Она не плюет на меня, не отталкивает меня. Амалия, или ты позабыла?.. Знаешь ли, кого ты обнимаешь, Амалия?

Амалия. Единственный, неразлучный!

Р. Моор (в порыве восторженной радости). Она прощает меня! она любит меня! Я чист, как эфир небесный: она любит меня! Слезы благодарности тебе, милосердное небо! (Падает на колени и плачет). Мир души моей возвратился ко мне! умерло горе! нет более ада! Смотри, о, смотри – дети света плачут на шее плачущих дьяволов. (Встает, к разбойникам). Плачьте же и вы! плачьте, плачьте! – вы, ведь, так счастливы. О, Амалия, Амалия! Амалия! (Уста их сливаются и они остаются в немом объятии).

Один из разбойников (с гневом выступая вперед). Стой, изменник! Руки врозь, или я скажу тебе такое слово, что у тебя затрещит в ушах и зубы защелкают от ужаса! (Простирает саблю между ними).

Старый разбойник. Вспомни о богемских лесах! Слышишь! чего же еще медлишь? Вспомни о богемских лесах! Изменник, где твои клятвы? Разве раны забываются так скоро? Когда мы счастье, честь и жизнь готовы были положить за тебя, когда стояли, как стены, как щиты, ловили удары, на тебя одного направленные – не ты ли тогда поднял руку к небу, не ты ли поклялся никогда не оставлять нас, как и мы – никогда не покидать тебя? Предатель! клятвопреступник! Из-за кого ты хочешь оставить нас – из-за какой-нибудь развратницы?

Третий разбойник. Не стыдно ли тебе! Знай, дух убитого Роллера, призванный тобой в свидетели из царства мертвых, покраснеет за твою подлость и, во всеоружии встав из гроба, накажет тебя.

Разбойники (разрывают на себе одежду и говорят все вместе). Взгляни сюда, взгляни! Узнаешь ли эти раны? Ты наш! Кровью нашего сердца мы купили тебя с душою и телом. Ты наш хотя бы сам архангел Михаил подрался из-за этого с Молохом! Пойдем с нами! Жертва за жертву! Амалию – за шайку!

P. Моор (выпуская её руку из своей). Все кончено! Я хотел обратиться и идти к Отцу моему; но небо судило иначе. (Холодно). Близорукий глупец, зачем хотел ты этого? Великий грешник разве может когда-нибудь обратиться? Великий грешник никогда не может обратиться – дело давно известное! Успокойся! прошу тебя, успокойся! Ничего не может быть справедливее: я не хотел Его, когда Он искал меня; теперь я ищу Его – и Он меня не хочет. Что ж может быть справедливее? Не смотрите на меня таким неподвижным взглядом: я не нужен Ему. Ведь у него всяких тварей целая пропасть! Без одного Он очень легко может обойтись, и этот один, по несчастью, – я: вот и все тут! Пойдем, товарищи!

Амалия (останавливает его). Стой, стой! Удара! одного смертельного удара! Опять покинута! Вынь свой нож – и сжалься надо мной!

P. Моор. Сожаление ушло к медведям: я не убью тебя.

Амалия (обнимая его колени). О, ради Бога! ради всех милосердий! Мне уж не нужно любви: я знаю, что наши созвездия враждебно бегут одно от другого. Одной смерти прошу я. Покинута! покинута! Понимаешь ли ты ужасные звуки этого слова: «покинута!» Я не могу перенести этого. Видишь сам: женщине не перенести этого! Одной смерти прошу я! Видишь, моя рука: дрожит: у меня не достает твердости, чтобы нанести удар. Я боюсь блестящего острия – тебе ж это так легко, так легко: ты ведь такой мастер убивать. Вынь же нож свой – и я счастлива!

Р. Моор. Так ты одна хочешь быть счастлива? Прочь – я не убиваю женщин!

Амалия. А! душегубец! ты умеешь только убивать счастливых, и проходишь мимо пресыщенных жизнью! (к разбойникам). Так сжальтесь же вы надо мною, вы, ученики самого дьявола! В ваших глазах такое кровавое страдание, что несчастный поневоле утешается. Ваш атаман – пустой, трусливый хвастун.

P. Моор. Женщина, что говоришь ты? (Разбойники отворачиваются).

Амалия. Ни одного друга? И между ними нет друга? (Встает). Ну так ты, Дидона, научи умереть меня! (Хочет уйти. Один из разбойников прицеливается).

Р. Моор. Стой! Осмелься только! Возлюбленная Моора должна и умереть от руки Моора! (Закалывает ее).

Разбойники. Атаман, атаман! что ты делаешь? в уме ли ты?

Р. Моор (неподвижным взглядом смотрит на труп). В самое сердце. Еще одно содрогание – и все кончено. Смотрите! чего вам еще нужно? Вы жертвовали мне жизнью – жизнью, которая уже не принадлежала вам, жизнью, полною отвратительных преступлений и срама: я для вас убил ангела. Посмотрите, посмотрите! Довольны ли вы теперь?

Гримм. Свой долг ты заплатил с лихвою. Ты сделал то, чего ни один человек не сделал бы для своей чести. Теперь пойдем с нами.

Р. Моор. Ты думаешь? Не правда ли, жизнь праведницы против жизни бездельников – ведь это неравная мена? О, говорю вам, если каждый из вас взойдет на эшафот, и у каждого раскаленными щипцами станут рвать тело кусок за куском и промучат так одиннадцать летних дней, и тогда вам не искупить одной слезы её. (С горьким смехом). Раны! Богемские леса! Да, да, это, конечно, требовало отплаты.

Шварц. Успокойся, атаман! Пойдем с нами! Такое зрелище не для тебя. Веди нас далее!

Р. Моор. Стой! – еще одно слово перед уходом. Слушайте, вы, гнусные орудия моих варварских планов! – с этой минуты я перестаю быть вашим атаманом. Со стыдом и горестью слагаю я здесь этот кровавый жезл, под которым вы могли безнаказанно злодействовать и деяниями тьмы пачкать этот небесный свет. Ступайте, куда хотите! С этих пор у меня с вами ничего нет общего.

Разбойники. А, малодушный! где же твои высокопарные планы? Мыльные пузыри они что ли, что лопнули от дыхания женщины?

Р. Моор. О, я глупец, мечтавший исправить свет злодеяниями и законы поддержать беззаконием! И я называл это местью и правом! Я захотел – о, Провидение! – сточить зазубрины Твоего меча и исправить Твое пристрастие – и вот – о, ветреное ребячество! – я стою теперь на краю ужасной жизни и узнаю с воем и скрежетом зубов, что два таких человека, как я, могли бы уничтожить все здание нравственного мира. Умилосердись же, умилосердись над ребенком, дерзнувшим предупреждать Твои предначертания! Тебе одному подобает мщенье: не нужна Тебе рука человека. Правда, не в моей власти воротить прошедшее: что испорчено, то испорчено, что я разрушил – никогда не восстановится; но еще мне остается чем примирить оскорбленные законы и заживить поруганный порядок. Они требуют жертвы – жертвы, которая показала бы всему человечеству свое несокрушимое величие, и эта жертва – я. Я сам должен умереть за них.

Разбойники. Отнимите у него саблю: он хочет наложить на себя руки!

P. Моор. Глупцы, осужденные на вечную слепоту! И вы думаете, что смертный грех может искупить смертные грехи? И вы думаете, что гармония света выиграет от этой безбожной разноголосицы? (Презрительно бросает свое оружие к ногам их). Я иду предать себя в руки правосудия.

Разбойники. Закуйте его в цепи – он с ума сошел.

Р. Моор. Не то, чтоб я сомневался, что рано или поздно Оно отыщет меня, если захотят того Высшие силы; но Оно может напасть на меня во сне, настичь меня в бегстве, или силой и мечем сокрушить меня – и тогда пропадет моя единственная заслуга, что я умер за Него добровольною смертью. И на что мне, подобно вору, утаивать долее жизнь, которая уже давно отнята у меня в совете небесных хранителей.

Разбойники. Пускай идет! Разве не видите: он заражен славолюбием. Он меняет жизнь на пустое удивление.

Р. Моор. Мне станут удивляться? (После некоторого размышления). На дороге сюда мне случилось говорить с бедняком-поденщиком, у которого одиннадцать человек детей. Тысячу луидоров обещано тому, кто предаст славного разбойника живым. Для бедняка это будет не дурная помощь. (Уходит).

Русские переводы «Разбойников»

1. Разбойники. Трагедия г-на Шиллера. Перевел с немецкого Н. Сандунов. М. 1793.

2. Разбойники. Перевод фр. переделки Ламортельера (Kobert, chef des brigands, о которой см. выше, стр. 181) в «Сочинениях и переводах Ф. Ф. Иванова», ч. II. М. 1824.

3. Разбойники. Трагедия в 5 действиях, соч.: Шиллера. Перевод с немецкого (H. X. Кетчера). М. 1828.