Вкус жизни

У меня помимо брюк и этого свитера по бедности нет другой одежды, так что же, мне заказан вход в церковь? Не должна форма одежды препятствовать желанию человека познать что-то новое. Я же не голой явилась… Конечно, одежда должна, по возможности, соответствовать месту пребывания и тем самым выражать уважение к людям, а в данном случае – к месту поклонения Христу или Всевышнему. Слава Богу, в театр пускают в брюках. Там, наверное, меньше косности или люди умнее. Когда-то христианские традиции запрещали вскрытие тела. И к чему это могло бы привести?..» Я понимала, что начинаю грубить и что мне нужно остановиться.

Монашки были удивлены и озадачены моими горячими, искренними словами. Они растерялись. Они привыкли верить и бездумно исполнять. Одни обступили меня и стали вразумлять, другие негодующе покрикивали. Обстановка накалялась. Я уже собралась отступить перед пожилыми людьми – была воспитана в уважении к старшим, – и вдруг подошла ко мне самая старая из них, с тихим праведным лицом, молча обернула мои бедра куском черной материи, покрыла голову чистой белой тряпицей и впустила под таинственные сумрачные своды. Я благодарно взглянула на мудрую старушку и вступила в святая святых… В церкви я была одна. Глухо отражали каменные своды мои осторожные шаги, сначала даже мороз по коже пробегал…

Нет, я рассматривала иконы и картины как шедевры искусства, но на душе у меня было тепло и радостно, но совсем иначе, чем в музее. В моем диковатом сердце вместе с любопытством и смирением поднималось чувство благоговения. Тогда я отнесла это ощущение на счет встречи с мудрым человеком. Меня поразило гордое смирение, тихая доброта, скромное достоинство той монашки.

Почему люди верят в Христа? Потому что не всякому человеку можно верить? Почему Церковь с помощью Бога пытается приучить людей любить друг друга или хотя бы терпимее относиться к ближнему? Потому что люди сами не справляются?.. Я не сразу окончательно стала одиночкой, сначала пыталась верить церкви. Но вера не должна быть слепой. Я должна для себя хоть что-то в ней понять. Человек обязан давать себе отчет в собственных чувствах и действиях. А от меня требовали бездумного подчинения, принятия всех канонов Церкви на веру. А ведь многие из них уже изжили себя.

Вот я читаю Библию, вникаю и сомневаюсь в некоторых религиозных положениях. Они устарели и смотрятся примитивно. Книга, однажды принятая за непогрешимую истину… вера в неколебимые, неоспоримые постулаты… Правильно ли это? Я не о ключевых заповедях. Они бесспорны. Социалистическая нравственность тоже на них строилась… Что ни говори, все-таки религиозность несколько блекнет под влиянием просвещения. И священная Библия, безусловно, – книга книг, кладезь знаний, но всякий по-своему ее толкует. А понятая буквально, она опасна.

– Для жизни или смерти? – подняла брови Лиля. Но развивать эту тему не стала.

– Церковь не объяснила моего непонимания, не направила, не принесла успокоения. Если она говорит от имени Бога, то все в ее учении должно быть четко, ясно и прозрачно. В противном случае не избежать домыслов и двумыслия. Вот за что Бог наказывает безгрешных младенцев? Уж хотя бы их не трогал!

– Наказывает, чтобы заставить родителей доискиваться до причин наказания, размышлять о том, какими же прегрешениями они прогневили небесные силы. Так объясняет Библия, – печально вздохнула Лиля. Ничего кроме горечи не услышала в этом вздохе Аня. И в ее взгляде она не уловила ни издевки, ни агрессии, ни малейшего намерения оскорбить или унизить.

– Не устраивают меня… жесткие религиозные притчи. Недобрый человек их писал. Хотя и жизнь наша жестока. И такой ее делают жестокие люди… Из сказки все равно когда-то приходится возвращаться в реальность. Что тысячу лет назад было мистикой, теперь становится научным фактом. Теперь не сжигают на кострах. Все течет, все меняется. Чиновникам от религии приходится корректировать свои учения, они упираются, выкручиваются. А мне претит ложь. Признайте, что вы не во всем искренны, не утверждайте себя единственно правыми. Все пути движения к истине равноправны. Я не религиозный человек и не собираюсь кривить душой в угоду кому бы то ни было. Скажу тебе страшную тайну (шучу): помнится из истории, что еще при Петре Первом Феофан, может, не вполне сознавая, сломал хребет православию…

– Петр был верующим человеком, но Церковь не любил и мечтал создать новую религию. Достаточно весомое доказательство?

– И поэтому опирался на пушки, а не на иконы?

– Это уже политика. Ты, главное, не ожесточайся. И не противоречь себе. Сама же сказала, что динамика – всеобщий закон. Религия, раз она создана людьми, тоже должна корректироваться, как бы она ни была консервативна, – как бы в раздумье заметила Лиля и терпеливо улыбнулась. – А Петра Первого я уважаю. Он, конечно, много чего натворил, но зато пробудил Россию от сна. А еще мне нравится его фраза: «Русский тот, кто Россию любит и России служит». При всех своих многочисленных закидонах талантливейший был человек. Человечище. Задал тон нашей стране на три последующих столетия.

А Аня опять о своем:

– Мне нравятся сказания о том, что после смерти мы возвращаемся на Землю в другой ипостаси и будем возвращаться до тех пор, пока не дойдем до высшей степени своего развития. Ведь на Земле душа учится. Это правильно. Рай надо заслужить, а за одну жизнь другой столько ошибок натворит, что и за три новых не исправит. Но и в этой сказке масса недочетов. Может быть, кто-то очень умный другую версию придумает?

– Поздно сочинять новое.

– Наверное, это одна из приятных людям сказок…

– Мне один священник сказал, что атеисты или очень безрассудные, или очень отважные люди. Мол, трудно достойно умирать, если знаешь, что исчезнешь навсегда бесследно… Допустим, была бы я неверующей. И почему это я должна исчезнуть бесследно? В моих детях и внуках я останусь. И твои, Аня, добрые дела еще долго будут аукаться в поколениях детей и внуков тех мальчишек и девчонок, которым ты сумела помочь, сделала счастливыми. В Евангелии от Матфея есть фраза: «То, что вы делаете братьям меньшим, вы делаете Мне». Так что место в раю тебе обеспечено, – улыбнулась Лиля.

– Священник, очевидно, имел в виду, что твоя душа погибла бы в Мироздании, не внесла бы в нее свой вклад. Но откуда ему это известно? Из тех же сказок? Мы каждым своим шагом, каждым своим деянием связаны с Космосом. Я верю в бессмертие души.

– А твой любимый Чехов говорил, что бессмертие – вздор, – не без легкого ехидства заметила Лиля.

– Я этот его пробел с лихвой в себе восполню, – отшутилась Аня и добавила серьезно: – Нельзя запугивать порядочных людей и тем самым лишать свободы выбора, которую всем нам предоставил Бог, то есть Природа. Пусть Церковь преступников пугает.

Лиля попыталась скрыть свое разочарование Аниной «детскостью» под улыбкой. Аня смутилась, почувствовав наивность высказанной ею последней фразы, но продолжила сетовать:

– Пусть Церковь помогает вернуть преступников к праведной жизни, если это им по силам, в чем я искренне сомневаюсь. А школе нельзя навязывать преподавание Закона Божиего. Это нарушение прав человека. Кто чувствует себя неспособным без помощи Церкви воспитать хороших детей, тот пусть приобщает их к религии. Вот история религии вещь интересная и полезная, ее нужно изучать.

Может, ты считаешь, что сейчас, когда культурно-нравственные ценности забыты, когда многие родители и учителя не учат детей доброте и, как следствие, не справляются с жестокими взаимоотношениями между учениками, религия нужна школе?

«О, она только начинает входить во вкус беседы! Еще один педагогический мозговой штурм я не выдержу», – заволновалась Лиля и настроилась защищаться. Но Аня быстро отступила от привычной школьной темы.

– …Не верю я, что Богу (Высшей Силе) требуется наши жертвы, приношения. Их люди придумали для своего спокойствия. Представь, положили меня на операцию. Никто не заставляет меня нести врачу подарок, а я все равно от чистого сердца что-нибудь да подарила бы. Ругаешь меня?

Я вот еще о чем подумала. Проходят тысячелетия, а души человеческие не приближаются к идеалу. Отдельные личности приподнимают великое звание Человек, а другие его опускают в бездну, в черную пропасть преисподней, а в массе своей – он остается все тем же, с теми же пороками. Сколько же миллионов лет человечеству отпущено на совершенствование своей личности?.. Да… Природа – гениальный созидатель, прекрасный архитектор. Ее воображение бесконечно, а наше, человеческое, ограничено тем, что мы видим, слышим, ощущаем… Вчера впервые увидела по телевизору, как кораллы – живой камень – выпускают семена, источники своего бессмертия. Была потрясена… И подумала: ответ на вопрос «В чем смысл жизни?» все-таки даст наука, а не религия.

Вижу в твоем взгляде немой вопрос. Попытаешься разуверить меня или отмести обвинения? Думаешь, я атеистка. Вовсе нет. Я верю в того же Бога, что и все христиане. Я ощущаю божественную связь с мирозданием, но не могу воссоединяться с остальными верующими, потому что представляю ее несколько иначе, чем бабушки на паперти. Поэтому я одиночка. Скажешь, не грузи меня своими глупыми измышлениями?

– Что тут скажешь? «Суду все ясно». Мы до сих не знаем природу руководимых нами сил, не знаем, в каком виде они существуют. Из страха на всякий случай умные люди две тысячи лет назад придумали для себя Христа и поклоняются ему. Не исключено, что человек, послуживший ему прототипом, на самом деле жил на земле и был личностью планетарного масштаба. И это тоже сыграло не последнюю роль в выборе его кандидатуры на место Спасителя. Проще обращаться к кому-то более естественному в твоем понимании, чем к чему-то неопределенному… А сказочности ему добавила таинственная связь с Высшей Силой – Богом-отцом. Так просвещали нас в вузе? Новых учений в этой области знаний мне за мою жизнь ниоткуда не прибавилось.

– Люди любят мифы и склонны превращать в святых тех, кого боятся, не понимают или ценят. Помню, как я, будучи въедливой пятиклашкой, была поражена, узнав, что Александр Невский – святой. Для меня он был героем, победителем, а при чем тут святость, я не понимала. Я как-то не очень представляла себя припадающей к кресту, истово молящейся великому полководцу и просящей у него пятерку по контрольной… и тем более умоляющей подарить мне хорошую семью.

…Возьмем хоть мавзолей Ленина – языческое капище. Это тоже вопрос святынь… Недостаточно целостное образование. Надеюсь, не устоит…

– Ленин – сакральный символ. В церквях тоже мощи.

– Упокоиться бы вождю с миром, а то и в хвост, и в гриву треплют его имя. Душа его, небось, мечется, мается. Пора бы уж определиться с его местом… и в истории тоже… Собственно, словами все можно оправдать: публичный дом и публичная библиотека – суть разная…

– Умные люди создали учения, придумали церкви, внедрили обряды, процедуры церковных служб. Надо же как-то объединять народные массы. Во времена многобожья обряды, между прочим, тоже имели место. Насколько я понимаю, все церковные песнопения основаны на обращении к Христу… Сначала основная масса народа этому противилась, потом эти учения кому-то стали выгодны… Со временем кое-что в них менялось согласно требованиям обстановки и вышестоящих лиц. И наука ударяла по мракобесию. Представляешь, если бы до сих пор жгли ученых… и сейчас кое-что в религии подправляется. И это нормально… – будто про себя повторяя школьный урок, тихо говорила Лиля. – Если сказать по совести, религия, Церковь как способ общения и единения людей у нас теперь не всегда срабатывает. Много ты видишь людей в церквях? Все больше старушки, да и те в основном по праздникам, как мы в театр… Наличие церквей не приблизило человека к Всевышнему. Это удел ученых. Мне так кажется.

– По религии Бог совершенен, а его творение – человек – нет. Сам создал мир несовершенным и потом сына своего послал за него умирать. Что-то тут одно с другим не сходится… Нет, я, конечно, читала, что своей смертью Христос показал людям их жестокость, чтобы опомнились… И все же я не понимаю, как можно будучи взрослым верить в сказки.

Недалеко я продвинулась в своих «изысканиях», может, потому, что в них доминирует научная составляющая, которая не дает отторгнуть от себя логику… или не от того отталкиваюсь… Чем больше человек познает мир, тем глубже в его мыслях бездны сомнений. Иной раз кажется, что мир никуда не годится и ждет своей гибели. Не звучит внешний мир в лад с моим внутренним. Душа то расправляется, то снова съеживается, чувствуя свою беспомощность. Не наступает в ней праздник… И это еще не все: жить все равно хочется, но стоит ли?.. Вот и пришла к выводу, что ни к чему мне религия. Достаточно веры.

– Аня, ты просто устала.

– Недавно я услышала от священника притчу о монашке, пролежавшей, будто бы в угоду Богу, в своей келье двадцать лет. Меня очень взволновал его рассказ, вызвал разнообразные противоречивые чувства и массу вопросов. Естественно, во мне, человеке верующем, но не религиозном, возобладал дух противоречия и противодействия. Особенно в той части, где превозносилось «самоотречение, самоуничижение и самоуничтожение себя» и где «матушка сказала ей лежать», мол, «подвиг ее такой». Для кого-то эта история, может быть, звучит благостно-умиротворяюще, но для меня, воспитанной в духе уважения к достоинству каждого человека, послушничество монашки выглядело как бессмысленное насилие (пусть даже и добровольное) над личностью. Зачем надо было молодой женщине идти на такие лишения? Разве умышленно губить здоровье – это не грех? Сознательно избрала мученичество. Пожертвовала собой, отказалась от лучшего в себе, достойного, высокого, стала ничтожной. Во имя чего?! Думаю, мы бы с тем священником не поладили…

Рядом со мною были дети. И я, как педагог, подумала: «История, конечно, впечатляющая, красивая, но к чему она призывает, о чем свидетельствует, чему учит детей? Религиозному фанатизму, покорности, бездумному благоговению перед церковными традициями и обрядами? Как я должна объяснить детям этот «подвиг»? Верьте, и вам воздастся? Я как-то не очень представляю своих учениц, истово молящихся той якобы святой: «Укрепи меня, Господи, дай силы выучить уроки», – усмехнулась Аня.

– А истово просящих: «Господи, верни мне папу»? – жестко спросила Лиля.

Аня, опустив глаза, подумала: «Кому угодно молиться?.. К чему это приведет?» и продолжила:

– Там в церкви я почувствовала свою неподготовленность к четкому осознанию – в смысле запаса знаний – этой темы. Без специального образования или хотя бы самообразования я плохо воспринимала церковную терминологию. Я с трудом вникала в суть произносимого священником. «Возможно, – думала я, – есть такие люди, которым ничего, кроме как поклонения Христу, в жизни не требуется? А может, монашке задурили голову или она «с приветом», как грубо выражаются мои дети? Здесь надо глубоко понимать психологию фанатично настроенных религиозных людей. А какие чувства испытывают монашки, которым приходится ухаживать за этой мнимой «лежащей»? Может, во мне говорит мое атеистическое воспитание, и преодоление его требует от меня определенной зрелости, – сомневалась я. – Трудно судить чужое поведение… не суди, да не судима будешь. Но именно имея такие сомнения, люди попадают в секты. По мне – лучше довериться сердцу, чем какому-то новоявленному «мессии». Многое в нашей жизни зависит от умения слушать себя.

Святость – что это такое? Верное служение Богу или людям? Эта монашка для меня не святая. Она ради себя мучается? Мне казалось, что мои подопечные ребята большим подвигом считают жизнь своей нянечки, которая в войну потеряла мужа и двух старших сыновей, одна вырастила четырех младших детей. Имеет медали за труд в колхозе. Чтобы прокормить семью, вынуждена была на своем горбу таскать мешки с картошкой пешком за десять километров в город. А в старости, во время перестройки, стала работать в детдоме, чтобы хоть какую-никакую копеечку принести в дом, где куча внуков… Недавно няня умерла. Боли у нее были дикие. Криком кричала. Лекарства не помогали. И только тут она воззвала к Господу: «За что?» И разуверилась… Дети помнят нянечку, мы на могилку к ней ходим… Может, это совсем другая история, не имеющая к религии никакого отношения…

– Серьезный повод для изучения основ христианской религии, – произнесла Лиля. И подумала: – «Недооценивает себя Аня. Считает себя хуже, чем есть на самом деле».

– И я о том же. Не столько для себя, сколько для моих подопечных. Хочу вникнуть, разобраться, чтобы уметь отвечать на их вопросы. Мой долг направлять их, тем более что они доверяют мне, как никому другому. Может, моя жизнь отчасти несчастливая по причине религиозного невежества? В этом, правда, я искренне сомневаюсь. Вера, в принципе, замечательный инструмент воспитания человека. Но вера, религия, церковь – у всех народов разные… и кто прав… Понимаешь, пока я не доведу это знание до полной ясности, оно не прорастет во мне, а значит, я не смогу им воспользоваться.

– Серьезный мотив. Намерение, безусловно, похвальное, – опять задумчиво произнесла Лиля, явно что-то обдумывая. – Я лично детям сказала бы так: «Подрастайте, осознавайте себя как личность, полезную себе и обществу, а потом сами решите этот вопрос для себя, без чужого давления. Если сейчас, пока вы взрослеете, имя Бога вам помогает, обращайтесь к нему». Вот и все! Зачем мудрствовать? Еще Вольтер писал: «Если Бога нет, его надо выдумать». Стоит ли лишать себя идеалистического? Здравомыслие не всегда на пользу человеческой психике… Один умный человек сказал: «Кто ищет Бога, тот его уже нашел. А тайна так и останется тайной…»

– Я хочу разобраться в религии как в науке, чтобы подняться на еще одну ступень духовного развития, вот и спрашиваю себя: а не воображаемая ли она, эта ступень? Об этом я часто думаю, слушая прекрасные возвышенные духовные стихи знакомой поэтессы, которая в быту, вообще-то говоря, жутко склочная.

Иногда, читая поэтов-классиков, я чувствую себя ущемленной тем, что испытываю восторженное благоговение к их виршам, а не к религии, потому что знаю многих людей, которые приходят в благостное состояние уже только при виде самой неприметной церквушки. Одним видом своим она поворачивает их помыслы к высокому, возвышенному, вызывает светлый творческий экстаз. Понимаешь, они открыли для себя духовное, религиозное измерение жизни. Я имела счастливую возможность лично убедиться в этом. Но стихи тех же авторов меня волнуют иначе, когда я чувствую в них обращение к Высшей Силе, или Богу-отцу, как принято называть его в стенах церкви… Мне кажется, поэты тоже не всегда четко осознают, кого и что превозносят. Навеяло, и все. Наверное, я подобно многим… нет, не берусь судить,… этого не следует делать. Не о них речь, обо мне…

Понимаешь, не сливаются во мне воедино два символа: Отец и Сын. Религии – внешние интерпретации Высшей силы – разные, так уж исторически сложилось, а Бог все равно для всех – един. Как сказал один мой ученик священнику на уроке по православию: «Бог один, да провайзеры разные». И чего копья ломать?.. Наверное, и здесь экономическая подоплека просматривается?.. А как-то строчка из Борхеса меня потрясла до глубины души. «…Но кем же движима Всевышнего рука?..» «Рука», я думаю, в данном случае это метафора. Что может быть выше Вселенского разума? А поэт задумался, усомнился…

Колокольный звон трогает мое сердце. Он будто из древности пытается донести мне информацию о душах всех предыдущих поколений православных людей. Духовную музыку люблю, она глубоко и мощно тревожит мое сердце, в чем-то даже возвышает. При этом я чувствую, что радость выше скорби, а красота выше страха и ужаса. Эта музыка уносит меня в какой-то иной вдохновенно-печальный, может быть, даже параллельный мир… пробуждает божественное… А потом я возвращаюсь в сложную реальную жизнь, и мне становится еще менее комфортно. А ты так-таки ничего не чувствуешь от духовной музыки?

– Почему же. Чувствую.

– Еще орган меня восхищает, особенно его низкие регистры, такие глухие, густые, глубокие. Они обволакивают меня, полонят, отгораживают… Я преклоняюсь перед людьми, способными к музыке, я боготворю их. Они для меня – небожители, потому что владеют недоступным мне искусством. Ты думаешь, что, не понимая религии, я лишаюсь огромного пласта чего-то неосознаваемого, но очень важного в моей жизни? Вряд ли. Хотя, конечно, этот вопрос слишком глубок и тонок для меня, – грустно созналась Аня.

– Я недавно в церкви была, проповедь отца Геннадия слушала.

«…Существует божественный одухотворенный Космос – информационно-энергетическое поле земли, – в нем хранятся все многовековые знания человечества. Именно оттуда приходит информация на всё живое в этом мире и на каждого человека в отдельности и несет ему свет и любовь. А вот каков ее закон распределения – загадка загадок. Скорее всего, это информационно-энергетическое поле охватывает все Мироздание. Есть еще «пространство творения»…

Это тебе, Анечка, уже не религиозные догмы многовековой давности, эта теория – тонкая, изящная, диалектическая конструкция. Импонирует мне его философия.

«Смогут ли люди когда-нибудь расшифровать хотя бы код своей планеты, или он так и останется тайной тайн? Собственно, в природе нет ничего непомерного человеку. Это вопрос времени… Все указывает на то, что преображающая нас энергия, соединенная с высшей мудростью, открывается не всем. Если у кого-то в результате захламленности грехами и стереотипами сбита индивидуальность, жизненно важная энергия не проходит, не вливается в него…»

Не поручусь за точность пересказа. Но смысл я уловила и передаю правильно… «Без истинной веры невозможно найти глубинный смысл жизни, без веры трудно идти вперед…» Я думаю, он говорил о Творце.

Я нечто подобное в молодости читала у философа Павла Флоренского. Мне его слова были близки и понятны. Меня тогда поразило его утверждение, что наука и религия не только совместимы, но и неотделимы. Он же был священником! Разошелся Флоренский с обществом лет на пятьдесят. А ведь издание его трудов даже в то время было бы уместным и полезным для страны. Но это надо было понимать…

– Это тот самый Флоренский, который не снял с себя сана, не отрекся от Бога и был расстрелян на Соловках? Тихий, незаметный, но мало чего боялся, потому что верил в свою правоту. Его будто бы собирались канонизировать?

– Праздный вопрос. Канонизация не прибавит ему величия. Он и так велик. Речь идет не просто о человеке, а о человечном Человеке… Есть преступления против человечества, которые не имеют срока давности, даже если в них погибают одиночки. Вспомни Джордано Бруно.

– Невежественные люди уничтожали талантливых, и кара не настигала их. Ну хотя бы божественная…

– Не о нем, ему молиться нужно. Спасибо ему…

Собственно, не мне судить о предпочтительности для тебя тех или иных взглядов. Это личное дело каждого. Но мне кажется, они у тебя близки с моими, только находятся в еще более «расхристанном» состоянии. Жаль, я не имею возможности посвятить себя изучению интереснейшей темы. Я не знаю, как относился Флоренский к Церкви и была ли у него вера в Христа.

– Да, религия – это не маленькое недоразумение, которое вот-вот должно разрешиться положительно… но не зря же люди славят Бога в стольких поколениях.

– Это «недоразумение» затянулось на две тысячи лет. Как говорил поэт Саша Черный: «Века в тревожной вере», – позволила себе пошутить Лиля, чтобы как-то загасить Анины «сполохи».

– Объясняя свою систему взглядов, ты тоже все время путаешь Христа и Бога. Ну это отдельный разговор…

– А ты, обращаясь к Богу и Святому Духу, умышленно обходишь своим вниманием Христа. Я не ошибаюсь?.. Мне двумя-тремя фразами эту проблему не охватить, не высветить все твои ошибки. Тут целая система семинаров потребуется, так сказать, отдельный спецкурс. Ты лучше на эту тему с Кирой поговори. Она, похоже, вплотную занялось вопросами веры. Только сегодня не заводи диспута. Для полного счастья нам только его и не хватает, – мягко посоветовала Лиля.

– Она слишком заумно говорит о подобных вещах. Ты доступнее объясняешь, – смущенно созналась Аня и опять «накинулась» на Лилю. Она никак не могла быстро угомониться.

– Что есть для тебя Бог?

– Мечта, никогда не обретающая реальность.

– Ты носишь крестик?

– Нет. Распятие – символ вечности и упования на Бога, молчаливый символ церковных законов и означает страдание. Я ношу абстрактный янтарный крест-кулон. Солнце греет мне душу. Я обожаю символы. Они открывают глубины. Для меня в этом их прелесть.

– А как ты понимаешь слова «не суди, да не судим будешь»?

– Ты сейчас ведешь себя совсем как школьница, – удивилась Лиля. – Не впадай в детство.

В ее голосе уже слышалось раздражение, но она уже в который раз взяла себя в руки.

– С одной стороны эти слова правильные. Осуждать ближнего, не зная глубинных причин его поведения, неумно. Но с другой стороны они призывают к терпимости по отношению к несправедливости и еще к бездействию. Вот почему мы должны терпеть плохих чиновников? Разве мы не обязаны осуждать бездельников, лжецов? Должна существовать гражданская позиция. У каждой медали две стороны. Объясняй своим подопечным: шурупить надо, мозги развивать, гибче быть, а не слепо подчиняться заветам. Вот и весь сказ.