Тина

Вот чего бы я не хотела, так это встретиться с Кириллом. Мое мнение о нем колеблется между отвращением и симпатией. Не хочется окончательно разочаровываться. Хорошо, что тогда мы не сошлись с ним близко… Но не всегда для него существовал закон: чем проще, тем лучше, была в нем какая-то изюминка. А может, все же взглянуть на него одним глазком, хотя бы для того, чтобы убедиться, что Инка «заливает», а не попытается проникнуть в смысл его существования, не стремится найти «трассирующие пули»-несчастья, сгубившие человека, чтобы чем-то помочь?»

Жанна опять искала оправдания Кириллу. Она хотела сгладить в своей душе впечатление, произведенное рассказом Инны. Ведь в данном случае главное – заставить себя поверить в лучшее, а истинно это или нет – какая разница!.. «Некому поднять опавшие паруса жизни. Даже ветер надежды не шевелит их…» Какие прекрасные слова он раньше произносил! «Любящие должны не друг на друга смотреть, а в одну сторону». «Ты не можешь заменить мне мир, но и мир не может заменить тебя!» Говорить умел, но глубоко не задумывался о смысле своих слов, не вникал, не применял в своей жизни? Видно ни в мыслях, ни в своих заключениях о жизни далеко не заходил.

…Выходит так и провисел на подножке своей жизни… как медаль на груди у Тины. При жене прожил, никогда не чувствовал себя полноценной личностью, предпочел синицу журавлю. Мирился с собственной посредственностью. А раньше считал себя любимцем Фортуны! Не преуспел, сам себе запретил заходить за флажки. Так и не уразумел своего предназначения… Фу! Как мерзко. Просто наизнанку выворачивает от одной мысли о его падении… Да и то сказать: на подвиг достойной жизни способен не каждый. Что старое-то ворошить? Чудо перерождения с ним уже не произойдет. И детей он наплодил таких же никчемных?

А в мозгу-то у него всегда звучали литавры, извещавшие о его великих мечтах. Казалось, они упорно звали его к победам. Так какая же у него основополагающая черта характера? И почему мне запомнился его раздраженный, упрямо-капризный взгляд в тот день, когда мы распрощались навсегда? Хорошо, что я тогда выдержала, не стала его жалеть, успокаивать, не пошла на попятный. Он был груб со мной, его поведение граничило с насилием. Моему терпению пришел конец… И это стоило ему потери моей любви. Он был красивым? Взгляд приковывали особенности поведения, и лица его я уже не замечала.

А Тина? Представляю: его требования превышали пределы разумного… Она считала счастливыми те дни, когда муж не пил, не орал, не оскорблял. Такова была ее жизнь? И никакой отдушины, и ничего взамен?.. А ведь каждого можно за что-то поблагодарить. Это путь к гармонии, – привычно изживая боль в душе, печально думала Жанна. – Остается прикрыться шуткой юмориста Семена Альтова: «Она его ни о чем не просила. Он ей ни в чем не отказывал» Внешняя обертка, обормление юмора от поколения к поколению меняется, а суть его остается прежней».

– И что, помогли твои угрозы Кириллу? – спросила она Инну, очнувшись от воспоминаний.

– Куда там! Не сложил оружие передо мной старый закоренелый алкаш. Уперся в мою физиономию поблекшими презрительными глазками и ахинею понес с перекошенным от злости лицом. Потерял самообладание, прямо-таки зашелся в крике, борясь с постыдным желанием ударить меня. Мол, был бы у меня ключ от квартиры, неужели я бы стал торчать здесь и выслушивать твои бредни о позорных результатах моей жизни, о том, что здорово влип? Мол, маленькая, а такая беспощадная… напалмом сжигаешь. Забыл Кирка, что я не Тинка, чтобы слюни ему утирать. Конечно, не зная за собой вины, я обиделась.

Потом Кирилл опять старую бодягу тянуть принялся. Говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с большим трудом. Развернул передо мной свой очередной «походный алтарь» жалобщика на судьбоносные превратности его несчастной жизни. Видно, у него их в загашнике на все случаи жизни хватало, и он их под любого слушателя подстраивал. И опять он не говорил о страданиях, которые выносила его жена за годы их совместной жизни, только себя любимого жалел, а остальных грязью поливал… Ни породы в нем, ни благородства, ни элементарной порядочности…

Я не вникала в Киркины «слюни» и «сопли». Вернее от злости не слышала, только видела неутомимое в своей ненависти лицо, немо жующие вислые губы и ощущала, как совершенно непроизвольно по моему лицу струилось непередаваемое выражение «ласково-восхитительной нежности». Начала ехидничать, «крестить» его и к месту, и не к месту, с неожиданной мстительностью в голосе. Жестокость зазвучала в моем голосе. Разошлась, спасу нет. Словно решила поквитаться с ним за все плохое, что сделал он моей подруге. «Ты – говорю, – е– гад, ушиблен на всю голову! Тут я, правда, запнулась, почувствовав, что с языка сорвалось совсем уж неподходящее для женщины слово, но все же продолжила его чихвостить. Мол, твоей жизнью управляют абсурд и нелепица. В ней ничего нельзя до конца объяснить. Ты – главный персонаж кошмаров жены. Твое место в психушке. Ну и все такое… А он мне: «Два психа под одной крышей – не слишком ли много?»

Представляешь, Жанна, самопожертвование и верность считал отклонением от нормы! Дебил.

А я ему: «Скажи как на духу, ты любил когда-либо Тину? Нет, конечно. Ты молчишь, потому что тебе нечего возразить.

А он мне с нескрываемой холодностью: «Любовь, добро – ложные идолы!»

«И кто ты после этого, и как прикажешь тебя понимать? Ты расчетливо смешивал Тину с грязью и принижал, а сам, по всей видимости, даже не совсем ясно представлял сокровища ее души. Что ты мог выжать из своей, черствой? Как ты посмел на ней жениться? «Я-таки докажу, что умнее ее!» Да? Доказал? И назвать твою карьеру блистательной ни у кого не повернется язык. Ты довольно скоро и с успехом похоронил в вине свою заинтересованность наукой. Она стала для тебя непозволительной роскошью. Куда пропала твоя энергия ненасытного самоутверждения, которая, как ты считал, сгубила тебя? То были одни пустые эмоции. Тебя раздирали противоречия. Ты мучился от своей неуверенности или от самовлюбленности? Не раскаиваешься?» – орала я, не в силах больше сдерживаться.

А Жанна слушала Инну и молча вздыхала:

«Что она пристала к Кириллу с наукой? Есть люди, не отмеченные Богом. Они работают, воспитывают детей, чем-то увлекаются. Их жизнь не пошлая, а настоящая, достойная. В ней заключена цикличность процесса жизни на земле. А любой талант элитарен. Это всегда что-то новое, что диктует Господь через человека. Он показывает, как надо жить, куда двигаться? Человек за талант платит Богу бескомпромиссностью. Вспомни социальные смерти многих из них… Эффект присутствия личности, понимание таланта притягивает к нему! Но не всем он оказывается по плечу. Его могут перехватить темные силы».

«Любое творение Природы прекрасно, а деяние рук человеческих может быть и уродливым… Сначала люди были полностью орудием Бога, потом произошел разрыв связей с Ним. Но мы всегда будем искать те нити, ту разорванность сознания… Нас всегда будет волновать вопросы: «Кто мы?», «Что там… за гранью?» И мы всегда будем стремиться в места, которые счастливо миновали присутствие человека», – пробубнила она себе под нос.

А Инна продолжала возмущаться:

– Получил он от меня выволочку по первому разряду. Я кричала от бессилия, от обиды на свою неспособность помочь им обоим. В голове я желала Киру такого, что боялась додумать свои мысли до конца. Озвучу самую простую: «На месте Тины я надела бы на Кирку корону из рогов. Но она же святая! Живет тихо, замкнуто, даже в гости к подругам не ходит, отговариваясь тем, что не любит больших компаний. На самом деле стыдится, что станут расспрашивать, а похвалиться-то нечем.

– Святые жены не интересны мужьям, не ценят они их, – усмехнулась Жанна.

– И ты так считаешь? Твоя позиция в этом вопросе намного сильней моей, – удивилась я. – В общем, я опять в который раз накинулась на Кирилла:

«Мои тебе поздравления – ты лучший среди самых худших! Как бы не храбрился, в моих глазах, ты – ноль. Никчемный, неприспособленный, ленивый, невыносимо глупый фантазер, сгусток пустого, неоправданного тщеславия! Что бровями-то играешь?»

Я все отрицательные эпитеты собрала, характеризуя его. А он мне в ответ, будто через силу: «Не надо мне читать проповеди, в этом я и сам мастак».

Инна, коротко поразмыслив, видно решила оправдаться перед Жанной за свою вспышку гнева:

– Я сама была смущена охватившим меня бешенством, но, честно говоря, видя растерянную физиономию Кирки, я испытывала непередаваемое удовлетворение и в тот момент не чувствовала неудобства от своей грубости. Знаешь, никто с нашими теперь нервами не застрахован от срывов. Ведь как бывает: бьешься, бьешься, хочешь помочь, а тебе брезгливо фигу под нос подсовывают. Но все же я больше не стала испытывать его терпение и сама умолкла.

«Вскользь брошенные замечания-клише в большом ходу у обоих», – подумалось Жанне.

– А Кир попытался не услышать моих «комплиментов», не заметить моего презрительного жеста и отвечал мне с ошарашивающей откровенностью: мол, живешь с победным ощущением, богоравная моя.

У меня аж глаза на лоб полезли. Ну и я соответственно… Он, конечно же, не стерпел, тоже вспылил, порывисто замахал руками, пытаясь протестовать. Жутко вспоминать, какие начал выписывать передо мной кренделя, остервенело вихляя тощим задом, колотя руками воздух и выкрикивая при этом пространные, обескураживающие неуместные возгласы. Как ненормальный вел себя. Я перепугалась, думала, он из ума выжил. В немом изумлении наблюдала эту странную картину. Его сходство с сумасшедшим было воистину поразительным и, по моему глубокому убеждению, вполне намеренным. Он не впал в ярость, а, по всей видимости, прекрасно играл. Сцена достойная театральных подмостков! Он не смотрел мне в глаза. И я тогда лишний раз убедилась, что нет смысла вразумлять человека, который не видит дальше своего кончика носа».

«В характере Кирилла присутствует одна из разновидностей темперамента с протестной компонентой. У них обоих привычка выражаться недомолвками и загадками, говорить невпопад, ни к кому не обращаясь, бесцеремонно вторгаться и прерывать собеседника, не стесняясь, обзывать друг друга самыми последними словами. Собственно, в этом они очень схожи и стоят друг друга. Такие люди никогда не находят общего языка», – размышляет Жанна, успевая одновременно внимательно слушать и разглядывать бывшую сокурсницу.

Инна говорила раздраженно, нервно поправляя отороченный прелестными рюшами, глубокий вырез своей яркой блузки.

«А у нее утонченный вкус, – призналась сама себе Жанна. – Почему она до сих пор не переоделась в пижаму?.. Когда-то Кирилл быстро завладел всеми моими мыслями… Если жена его прощает, может и мне простить ему наше прошлое: мои наивные попытки перевоспитать его, мою постоянную боль в течение почти двух лет, его ложь… Я, в общем-то, уже почти не сомневаюсь во многом, о чем говорила здесь Инна, но ее милосердие остается под большим вопросом.

Наш разговор неожиданно натолкнул меня на мысль, что Инна со стервозным смешком и обо мне может порассказать много интересного… мне самой неизвестного. Не пощадит, еще одно очко зачтет в свою пользу. И я усматриваю в этом угрозу моей спокойной жизни… как тогда, много лет назад. Мало ли чего она может подразумевать под тем, что ей известно. Тем более что, судя по всему, она была тесно связана с компанией Кирилла. Но что бы она ни думала на мой счет, ничего серьезного, слава богу, у меня с Кириллом не было.

Как я теперь понимаю, он не любил, играл в любовь даже когда полный безумного обожания стоял передо мной на коленях. Тогда это модно было. По всей видимости, просто хитрые сети-уловки расставлял. Еще не знал, что всемирный ньютоновский закон – закон притяжения, – хотя и в несколько других коэффициентах, распространяется и на людей. А я-то, глупая, боялась, что он будет сильно переживать из-за нашего разрыва. И в самом деле, было бы о чем переживать… Инка станет сводить счеты с прошлым? Но Кирилл ей не нравился… А что, все равно может натрепаться, терять ей нечего. Она же, как всегда, в опале», – обеспокоилась Жанна. Но уже через минуту, слегка досадуя на себя за глупые страхи, посмеялась над собой: «Ученые открывают новые планеты, исследуют особенности генов, решают глобальные проблемы, а я пытаюсь разобраться в характерах людей, которых не видела несколько десятков лет. А мне это теперь нужно?»

Голос Инны опять привел Жанну в чувство:

– …Спохватился Кир, обнаружив, что издеваюсь над ним, да еще и угрожаю, затрясся весь от злости, схватился за голову и взмахом ладони дал понять, чтобы я замолчала. Потом сделал отсылающий жест кистью руки: мол, тяжело мне, уйди… уйди от греха подальше. Артист чертов. К нему будто неожиданно вернулась студенческая привычка пугать своим поведением преподавателей. Он думал, что я разрешу ему безнаказанно дурить мне голову. Не на такую напал!

Сначала хотела не упустить случая, поставить «артиста» на место, мол, «актерских брызг неавторская речь!» Потом пожалела себя. Испугалась, что вдруг на самом деле его удар хватит, тогда проблем с ним не оберешься. Обеспокоила тревожная изменчивость его лица. На нем то страдание, то отчуждение… Сообразила, что пора уходить, не то могу броситься на него с кулаками. Пришлось задушить в себе «юношеский» максимализм, отбросить жеребячий энтузиазм доверчивой юности, который иногда еще пробивался сквозь «седины» моего возраста, и взять себя в руки. Подумала, что не хватало мне еще сцепиться с Киркой врукопашную. Представляю, как бы я со стороны смотрелась: злая, стервозная, с выпученными глазами. Хотя моя неспособность сдержать в тот момент свой порыв была бы вполне простительной и оправданной, ведь крохотные молоточки у висков давно били тревогу, и на шее угрожающе пульсировала вздувшаяся вена… Я не желала подставлять этому дураку ни левую, ни правую щеки. Я не сторонница цирковых представлений с моим участием, хотя по фигуре – как утверждают злые языки – немного похожа на змею, – дрогнувшим, со слезой то ли от обиды, то ли от грустных воспоминаний, голосом добавила Инна. – Нет, решила я, таких дополнений к нашему с Киром «променаду» я не выдержу.

– Инна, кончай «травить», я устала. Совсем запуталась, пробираясь сквозь хитросплетения твоих «поэтических» картин, – взмолилась Жанна. А сама тут же подумала: «Рассказывает о Кирилле, но высвечивает себя».

– Говори «заканчивай», а то со словом «кончай» у меня связаны другие ассоциации.

– Бандитские или сексуальные?

– Да ну, тебя! Ладно, закругляюсь, совсем чуть-чуть осталось поведать. Не вдаваясь в подробности, коротко доложу.

Перекинувшись с Кириллом парой ничего не значащих фраз, чтобы хоть чуть-чуть сгладить впечатление от ссоры, я ушла от греха подальше. Можно сказать, с неприличной поспешностью, стараясь не выдавать паники, покинула поле боя с досадливым чувством неудовлетворенного, но не одураченного! человека. Да… не сказать, что я была рада той встрече. Думаю, – отвергая все свои сомнения, – такое мое решение в тот момент нельзя было не признать разумным. Чуть ли не бегом припустила прочь, рада была распрощаться. Расставшись с Кириллом, я почувствовала непомерное облегчение. Он орал мне вслед какую-то невразумительную, невнятную глупость, заливаясь своим жутким хриплым хохотом. Взбудоражил всех соседей. Псих потомственный…

Я ощущала смутную тревогу и совершенно непонятную взвинченность и, чтобы унять беспокойство, пошла еще быстрее. Люди бросали на меня сочувственные взгляды, вслед мне неслись громкие шепотки его соседей, а я злилась: тут драма разыгрывается, а они уставились, любопытно им! И все же, признаться, меня поразила острота мимолетной искренности Кирилла. В этот момент опять, где-то на донышке моей души, шевельнулось к нему смутное незваное чувство и имя ему – жалость. Наверное, я, наконец, почувствовала и осознала глубину его горя, и уже не могла топтаться рядом с ним, нагло и жестоко критиковать его загубленную жизнь, пытаясь пресечь поток его «красноречия». Может, именно поэтому и сбежала. Конечно, он сам подтолкнул меня к тому, чтобы я разнервничалась.

Хоть и редко, но бывают у меня подобные вспышки раздражения. Тогда я, чтобы отвлечься и успокоиться, даже позволяю себе пару сигарет и рюмку коньяка. Я таким способом душевные раны зализываю. «Получается, что за сочувствием к Тине я не видела Кирилла? Нет, жалость к нему не покидала меня во время всего нашего разговора, иначе я бы не стала с ним разговаривать. Да и раньше…» – успокаивала я себя, направляясь к своему подъезду.

Да, нелепая, несколько даже идиотская история вышла, если не выразиться покрепче. У меня до сих пор ноги слабеют при упоминании о ней. А Киру, наверное, смысл всего сказанного мной дошел уже, когда я скрылась из виду. А может, наш разговор тут же начисто выветрился из его памяти? Откуда мне знать?

«Похоже, Инна пытается оправдать себя, – презрительно фыркнула про себя Жанна. – Я могла бы сказать ей об этом, но не стану этого делать. Раскаяние – это уже много». И все же пошутила:

– Чудо, что Кирилл после твоей выволочки остался жив.

– Чудо – это по ведомству богословия. Твоя епархия, – неожиданно резко отреагировала Инна, села на постели, облокотившись о стену, и заплела ноги крученой веревочкой.

«Знак сильного раздражения», – отметила про себя Лена.

Жанна после несколько напряженной паузы предприняла осторожную попытку снова завязать разговор:

– И что было дальше?..

– Я подумала, что надо бы взять Кирку за шкирку и отконвоировать к себе домой, чтобы под ногами у людей не путался, ведь рядом живем. Но побоялась препроводить его в свою квартиру, испугалась, что снова разверещится этот злостный нарушитель спокойствия и всех моих соседей растревожит. И что тогда? Отдавать события на волю божью или заниматься устрашением и устранением пьяницы? Потом разбирайся, оправдывайся перед всеми. Весьма вероятно, что все так бы и произошло. Да и сплетни не заставили бы ждать, мол, увожу чужого мужика. А вдогонку им полетели бы другие, еще более заковыристые.

Как в воду глядела, не дошел Кир в тот день до своей квартиры, выпил – много ли алкашу надо! – в драку ввязался, в очередную историю угодил, глупо так вляпался… Случается, что химеры воображения где-то все-таки воплощаются… Со мной не получилось полностью разрядиться, так все равно нашел на кого выплеснуться. Такие всегда находят. Выяснила, что венчала эту историю поножовщина. Печенку ему будто бы отбили и что-то порезали, в больницу загремел. Говорил потом, что грохнулся с лестницы. Черт его знает, может, и не врал. Я отвыкла ему верить. Настроение мое было явно не из лучших. И Тинка опять, наверное, с ним мудохалась…

И незадолго до этого подобная история с ним случилась. Поражала меня его убийственная беззаботность. Ну, пил бы себе дома за милую душу, так нет же, ему компанию подавай, чтобы «гром победы раздавался». Ему, видите ли, в этом деле пособничество дружков требуется, чтобы было перед кем покуражиться. Хорошенькое дело! Мало сокрушений жены. Ему для разнообразия нужны нелицеприятные разборки. Он, как известно, еще в студенческие годы не умел уходить от конфликтов, увязал во всякого рода проблемах. В дурь гнал… Что за мысли копошатся при этом в его голове? Нет числа его порокам…

Инна брезгливо поморщилась, видно вспомнив что-то очень неприятное.

«Опять заведется и, наверное, надолго», – решила Жанна.

– И почему природа сама не выбраковывает такие экземпляры? Как Тина с ним жила? У меня ум за разум заходил от нашего с ним кратковременного общения. На стенку хотелось лезть… Подонок, ухлопал свою жизнь черте на что и еще слезы льет: «Спаси, Тина! Помоги!» Помню его противно раззявленный пьяный рот… – Инна подняла глаза к небу и произвела губами до автоматизма выверенное движение. – Если тебе родители дали жизнь, руки-ноги, приличную голову, так трудись, а если выбрал себе путь гниения, то ни на кого не обижайся и ни от кого ничего не требуй, никому кровь не порть! Конечно, в последней истории я, отчасти виновата, себя не помнила от ярости, – зачастила Инна. – Я ни разу не оказывалась в таком дурацком положении. Но, думаю, Тине мое признание было слабым утешением. Что сделано, то сделано.

– Как ты разделала Кирилла! Врезала по самые… уши! Ты на все смотришь трезвыми, но слишком беспощадными глазами, будто шкура у тебя дубленая.

– С такими мужиками задубеешь, – сердито хмыкнула Инна. – К ним нельзя поворачиваться спиной. Имею опыт. Спина – слепая зона и для хищных животных, и для подлецов-хитрецов… Только они об меня зубы ломали.

– Кое с чем я, конечно, могу согласиться, но с большим скрипом и с непомерной натяжкой, – сказала Жанна. – Ведь случалось, Кирилл был хорош в компании, бывал очаровательно бесцеремонен, помнишь? Само дружелюбие, само обаяние.

– Это можно за ним признать. Но только в контексте, что именно «случалось», – подтвердила Инна.

– Чтобы у тебя, Жанна, не сложилось искаженное представление о Кирилле, я специально не навожу глянец на его поведение и стараюсь не перебирать в тщательности и щепетильности. Да будет тебе известно – не заслуживает он того, чтобы ретушировать его образ. Слава богу, я научилась распознавать людей. Да, чуть не забыла: детей у них нет, Кир не хотел, – продолжила Инна, не обращая внимания на сильные толчки Лены в ее подреберье.

Лена знала, что на самом деле Кирилл относился к вопросу об отсутствии детей не так спокойно, как можно было заключить из слов Инны, он просто примирился со своей виной, избегал этой темы, чтобы лишний раз не травмировать ни себя, ни Тину.

– Кир не позволял Тине рожать, боялся, что дети будут мешать ему в осуществлении его грандиозных планов. Не понимаю Тину, как можно сознательно лишать себя детей – этого обыкновенного человеческого счастья – и посвящать себя этому выродку! Ведь ей не семнадцать лет было.

– Может, Тина сама не особенно стремилась, а обвиняла Кирилла, – осторожно предположила Жанна.

– Как бы не так! Уж мне ли не знать, – с горячностью возразила Инна. – Она очень хотела, страдала! Но ты знаешь, ни разу ни в чем не упрекнула Кирилла, себя казнила за мягкотелость, за недальновидность. Ну а потом муж стал ее ребенком. Тина не умеет ненавидеть, кого бы то ни было, патологически сердобольная. Ее можно только пожалеть. Наверное, никто не научил ее в детстве радоваться жизни, не приходилось ей по-настоящему столбенеть от счастья, вот и выдумала себе что-то вроде религиозного послушания. Вопиюще-несправедливая судьба, жалкий жребий!

Разве ей комфортно было в том состоянии, в котором она находилась, разве не надоедало ей барахтаться в пучине пьяного бреда непутевого мужа? Я бы давно взбунтовалась и вышла из-под подчинения. У нее, видите ли, любовь необоримой силы! Как можно прощать этого вечно грешного и никогда не кающегося эгоиста? Может, я чего-то не понимаю, но мне видится не просто трагедия человека, а именно трагедия личности. Иногда я думаю: «Как мало Тине нужно было, чтобы почувствовать себя счастливой! Но ведь и того не получала». Жизнь от смерти, счастье от несчастья отделяет очень малое… Лошадь такая умная, преданная и красивая, а ее тоже бьют… Обнажила проблему?

Как-то случайно наткнулась на любительское фото – Тинка с Кириллом стоят в обнимку. У нее там такое счастливое лицо! Меня даже слеза прошибла. Представляешь, вопреки всему, что я о нем знаю, она любила его! Бред сивой кобылы! Я это всегда видела собственными глазами, потому-то не хотела влезать в их жизнь и распутывать узлы их странных взаимоотношений. Я была лишь сторонним наблюдателем, вернее, в силу моего характера, азартным зрителем. Любовь – это, конечно, неплохое объяснение их странному альянсу.

Как-то Тина сказала мне: «Сколько бы Кирилл не причинил мне боли, я буду его любить, а не любить его всегда найдется кому. Никто другой не станет с ним возиться. Я ему нужна. Без меня он погибнет…» Никаких упреков ему не предъявляла. Чудачка. И, как видишь, их отношения, вернее терпение Тины выдержало испытание временем. Это не сиюминутная история. Тридцать лет – не один год. Одному богу известно, что придавало ей сил. И что самое странное, в глубине души она гордилась этим своим странным подвигом. «Терпеливое перенесение скорбей». И вроде бы не дура… и не религиозна. И когда она говорила, что у нее все нормально, хотелось верить, что это так на самом деле. Живет в какой-то трагикомичной гротесковой ситуации и считает ее вполне приемлемой. Нелюбимая, несчастливая. Дикость какая-то средневековая… Говорят, что со временем любая истина начинает противоречить сама себе… А у Тины, как в той притче, рассказанной по совершенно другому поводу: «Сколько листья ни обрывай, ветка дерева все равно живет и возвращается на прежнее место».

Может, Тина стала нечувствительной к выходкам Кирилла? Не думаю. Во всяком случае она ни о чем не жалела и никогда не опускалась в своих отношениях с ним до откровенной грубости… Ей, наверное, хотелось, чтобы и душа его принадлежала ей. А он никогда не раскрывался перед ней на все сто. В его душе всегда оставались уголки, недоступные ее пониманию. Так он охранял свою независимость. Она никогда не могла владеть им полностью. Мне казалось, это обижало ее. Как она его терпела?.. Я себя чувствую подле него крайне неуютно. Меня рядом с таким на аркане не удержать. Нет, я понимаю – нужно прощать, но все равно надо помнить и делать выводы.… Ой, не могу! Распалила я себя, прямо-таки до состояния нежного сострадания. Сейчас расплачусь.