Реквием

А что? Все при мне: и рост, и стать. Издали морщинки не заметны. Да и не портят они меня. Я знаю, что когда улыбаюсь, мое лицо молодеет лет эдак… на двадцать. Ей-богу! Сегодня ни к чему мне озабоченность будней и неразрешимые проблемы! Я молодая и красивая! Я нравлюсь себе. У меня праздник. Я хочу жить! И хочу быть особенно счастливой, хотя бы некоторое время.

Иду, ловлю осторожные и прямые открытые взгляды мужчин и женщин. Спиной чувствую, что некоторые оглядываются, смотрят мне в след. О чем они думают? Осуждают? Оценивают себя в этой роли? Прекрасно! Пусть в моем гардеробе больше нет такой красивой одежды, и что из того, что мои сапожки не из натуральной кожи – оставлю это миллионерам. Я в этом новом наряде чувствую себя королевой! Я наконец-то позволила себе быть беззаботно-счастливой!

Мне семьдесят, но я не разучилась быть самой собой. В моей одежде роскошь изысканной простоты. Богатство не в накоплении, а в умении выбирать лучшее во всем. Это касается не только одежды и предметов быта, но и музыки, искусства, способов получения радости…

Все мои мысли всегда были о тех, кто со мною рядом, а сегодня я думаю только о себе. О, это удивительное ощущение свободы! Я стряхнула с себя груз лет. Я свободна от забот. Я чувствую себя женщиной! Меня не волнует, что некоторые люди скажут, мол, разоделась напоказ. Сейчас я – икона моды и стиля!

Я знаю, что, увидев меня, женщины средних лет и старше начнут копаться в своих «прошлых запасах», примеряя что-то в поисках того, во что еще можно «влезть». Будут подбирать под цвет шарфики, шляпки, прикладывать стародавние броши к своим «шикарным» грудям и долго смотреть на себя в зеркало… решаясь. Потому что они женщины. Я уверена, что завтра увижу уже многих из тех, которые вот так же, как и я – пусть поздно, – опять смогли почувствовать себя раскованными, помолодевшими. И я рада за них.

Такое уже происходило, когда я в пятьдесят и шестьдесят лет не захотела обряжаться в темное, будто бы приличествующее моему возрасту. Я являлась на работу в белых брюках или светлом строгом костюме. Тогда я тоже замечала, что мои далеко не юные коллеги как-то очень осторожно, но все же, подражая мне, надевали что-то нетрадиционное.

Уже десять лет я себе ничего не покупала. Донашивала старое. (Помните анекдот про «три Д»?) За всю свою жизнь я так ни разу не приобрела себе косметического набора. Помада и духи (как правило, подаренные к очередному женскому празднику) – вот и весь арсенал моего женского обольщения. Да, еще улыбка и легкий характер. Могу я хоть сейчас позволить себе раскошелиться в собственное удовольствие?! Скажете: «Так мало ей надо для счастья?» Мне много, очень много нужно. Но я всю жизнь собираю свое счастье по крохам, ни одной малости не хочу упустить, уронить. Крох этих у меня немало. Радуюсь успехам детей, здоровью внуков. День выдался солнечный, безветренный. С мужем сходила на рынок. Это тоже радость. Потому что в м е с т е…

И пусть не всё и не всегда вызывает положительные эмоции… Но сегодня я хочу быть красивой! И буду. Сегодня я счастлива!! Потому что я – Ж е н щ и н а!!!»

– «Я – Божество, носящее имя Женщина!» И пусть обомлеют небеса! – вскрикнула Лена восхищенно. – Блестяще! Я потрясена. Я испытала ни с чем несравнимое удовольствие. Это послание всем нам и про всех нас. Оно написано от лица женщины нашего поколения. Надо его завтра же дать девчонкам почитать.

– Узнаешь почерк?

– Еще бы! Лариска. Это ее шутливо-ироничное поэтическое приношение нам, женщинам без возраста. Чувствуется, что писала по вдохновению, будто одним росчерком, ни разу не запнувшись. А ведь если задуматься: возраст – это приобретение. Настоящая женственность не стареет!

– В первоначальном варианте дважды присутствовала фраза «Чёрт возьми!». Мне казалось, что она вносила в содержание легкость, некоторую пикантность и особенный аромат, придавала беспечность и милую ироничность. Экспромт звучал сочнее, ярче. Но Лариса ее вычеркнула. Она, видите ли, режет её интеллигентское ухо! Побоялась, что тонкие и изысканные женщины почувствуют в этих, из души рвущихся словах, некоторую вульгарность. Зря отмела мой совет. Она посчитала, что облагородила текст! В ущерб искренности и эмоциональности?! Я выступила на их защиту, но не убедила, даже когда прочитала ей удивительно подходящее ситуации стихотворение. Хозяин – барин, сдалась я, и больше не стала приставать.

– Какое стихотворение? Прочти, – заинтересовалась Лена.

«Будь всегда красивой и беспечной,

К чёрту все домашние дела!

Чтоб мужчина думал – каждый встречный:

«Ах, какая женщина прошла!»

И про макияж не забывай, конечно,

Даже если ты идёшь домой.

Чтоб мужчина думал – каждый встречный:

«Ах, какая дама, Боже мой!»

И ещё один совет известный:

Иногда рюмашечку прими.

Чтоб мужчина думал – каждый встречный:

«Ах, какая баба, чёрт возьми!»

– Убила наповал!» – грустно рассмеялась Лена. – Две порции «коньяка» за один присест – это перебор! И как поразительно перекликаются женская проза и мужская поэзия, а значит, женские и мужские желания! Но… не возможности.

Инна подумала: «Вот и Ленка такая. Всегда элегантно, со вкусом одета, иногда даже шикарно. Ну, прямо вся из себя! Но в пределах разумного. Любит строгий сдержанный английский стиль, пастельные тона. Одеждой декларирует свое отношение к самой себе и окружающим. У нее мало вещей, но все великолепные, эффектные, изящные. Даже теперь, когда она пополнела. Каждая вещь будто прикипает, прирастает к ней. А я люблю яркое разнообразие. И я тоже по-своему элегантна! Кому что. А как насчет рюмашки и макияжа? Очень даже в меру.

Что это с Леной? Какие чувства пробудило это письмо, что всколыхнуло в ее душе, о чем заставило призадуматься? Что натолкнуло ее на грустно-восторженное восклицание? Будто испустила крик боли. Давно не позволяла себе быть раскованной, легкой, лучезарной? О это постоянное кружение дел, забот и ответственности, редко позволявших ей чувствовать себя женщиной яркой, ослепительной, шикарной! Может, ей стало жаль быстро скачущих лет? Вспыхнула горьким огоньком обиды тоска по быстро прошедшей молодости? Нет, это ей не свойственно. Просто устала и немного загрустила».

– С возрастом женщина познает все свои слабые и сильные стороны, и, если она умеет себя подать, в ее глазах появляется такое, мимо чего не может спокойно пройти ни один мужчина, – чуть кокетливо и загадочно произнесла Инна.

– Лена, помнишь, мою близкую подругу Валю Волкову? Это она прислала мне стихотворение. Прочитав Ларисино письмо, она сказала мне по телефону с грустью:

«От этого послания у меня возникло щемящее чувство то ли обиды, то ли горькой досады. Для меня оно не грустно-шутливое, а, пожалуй, пронзительно-печальное. Девочек надо баловать. Они должны хоть в детстве чувствовать себя принцессами! И девушка с юных лет должна сиять, благоухать, быть здоровой и счастливой! Жизнь колошматила и выколачивала из нас всю женскую суть. Нам редко приходилось вспоминать о том, что мы женщины. Да еще какие! Если только какой-нибудь внимательный мужчина сделает милый комплимент… От мужей их не услышишь».

А я подпела ей в унисон:

«Как-то рассказала своему мужу, что начальнику нравится взгляд моих глаз – тот на празднике после армянского коньяка был излишне откровенен, – так он бросил мне пренебрежительно, мол, когда отметить больше нечего, хвалят глаза. Брякнул и даже не заметил, что оскорбил и обидел. Я возмутилась, так он такую ахинею понес, что я не рада была, что затеяла этот воспитательный ликбез».

И Лена, улыбаясь, вспомнила:

– Работала я первый год после института. На Восьмое марта получила грамоту за первое место по пулевой стрельбе. Спускаюсь со сцены, а наш председатель профкома – обаятельнейший человек! – и говорит во всеуслышание: «Мужчины, будьте осторожны, не попадайте под обстрел прекрасных глаз нашей чемпионки. Иначе живыми не уйдете!» Чувствую, уши мои загорелись. Но было приятно. Ты права. Надо баловать (но не забаловывать!) детей, больше хвалить, радовать. Особенно девочек. Потому что неизвестно, как сложится их взрослая жизнь. Чтобы было им что вспомнить, на что опереться, если вдруг замаячит на горизонте беда.

– Да будет так! – согласилась Инна. – Эх, расчехлить бы сейчас гитару! Хочешь, тихонько затянем песню, самую любимую, созвучную нашим сердцам?

– Не то слово! Мечтаю, – обрадовалась Лена.

«Милая моя, солнышко лесное! Где, в каких краях встретимся с тобою?»

Две подруги, как и в юности, сидели спина к спине и тихо пели о своей грусти, о преданности, о том, что мир человеческий лишен гармонии, о любви, которая так украшает жизнь. О той самой, которой им всегда не хватало по жизни. Низкий тёплый бархатный голос Лены обволакивал и вбирал в себя нежный, более высокий – Иннин. Им казалось, что их слитый воедино ласковый зов уплывает всё выше и выше… в поисках чего-то очень важного и так необходимого каждому человеку на этой прекрасной, но печальной земле, и что именно слияние этих голосов заключало в себе их самый тесный духовный контакт.

25

– Жизнь дается для радости? – спросила Инна.

– Для испытания горем, радостью и успехом. Она трагична уже тем, что быстро кончается.

– Жизнь тебя раскрыла и закалила. Ты не бежала от бед, окуналась в них, преодолевала, перебарывала. Человек боится не самих событий, а собственных страхов.

– В хорошие события тоже погружалась с головой.

– Как быстро промелькнула жизнь! Будто не было этих прожитых десятилетий. Ободзинского вспомнила: «Возможно, жить осталось уж совсем немного». Талантлив был, но быстро сошел, – вздохнула Инна. – Я вот подумала… Помнишь песню «Листья желтые над городом кружатся»? Вся страна ее пела. Она буквально восторженное сумасшествие вызывала. И не только молодежь бесновалась. Но на смену ей пришла другая. Она была чуть хуже, но её приняли на ура, потому что первая приелась. Так и в семьях: надоела, надоел…

– Существует мода на песни, а она меняется. И любовь тут ни при чём.

– Мы с тобой со студенчества любим «Солнышко лесное» и «Милую» в исполнении Сличенко. Песню тоже можно полюбить так, что её пронесешь через всю жизнь. Почему некоторые песни не надоедают?

– Талантливые. Сравнивать любовь к песне и к человеку – все равно, что влюбленность и страсть называть словом «любовь». Чудачка, заблудилась ты в своих рассуждениях. Сколько песен мы в сердце держим!

– Крыть нечем. Ты, как всегда, права. – Инна стушевалась, шутливо-кокетливо повела глазами и картинно заломила руки.

– Ну, совсем как в немом фильме! – улыбнулась Лена.

Но уже через минуту Инна грустно пробормотала:

– Листа вспомнила, его «Пляску смерти». Хотелось понять, уловить фразировку, присвоить сердцу и… воспроизвести в голове стук костей скелетов. А знаешь, Шопена надо деликатней, нежнее играть, не страстно. Он под другие руки и души писал. И инструмент надо уметь понять, прочувствовать.

– Ты прекрасно знаешь теорию музыки и саму музыку, а мне не дано. Я ее только чувствую.

– Я – счастливый человек. Рядом со мной столько прекрасных людей находилось! Я их уважаю, обожаю, люблю. Не могу себе представить, что было бы со мной, если их изъять из моей жизни. С ума можно сойти, – сказала Лена.

– Трагедия, слов нет. А наша дружба на чём держится? Если быть до конца честной – на твоей снисходительности. Именно поэтому мы за всю жизнь ни разу крепко не поссорились.

– И на твоей тоже.

– А сегодняшнее мое поведение тебя не шокировало, не напрягало?

– Даже не удивило. Все знают, что провокация – твоя вторая натура. Но твои лучшие качества для многих наших сокурсниц прячутся за семью печатями. Они под грифом «секретно», – улыбнулась Лена.

– У меня же своя собственная шкала ценностей. А почему, сама себе толком объяснить не могу, – слабым голосом, в котором звучал отзвук усмешки, произнесла Инна. И в ее лице что-то мгновенно неуловимо изменилось. Она хотела сказать «была», но не стала лишний раз заострять внимание Лены на своей жизненной драме.

И та в свою очередь с готовностью закивала. Ей было не по себе от невыносимо горького тона подруги. И даже дело всей её жизни, над которым она перед этим размышляла, утратило в её глазах свое сакральное значение и на время словно бы полностью выветрилось из её головы.

– Много ли встретилось тебе ярких путеводных звездочек, которые повлияли на тебя, повели по жизни? – спросила Инна.

– В детстве: детдомовская кухарка, потом бабушка, учительница математики.

– А у меня была ты – мой талисман. Тебя сам Всевышний ко мне прислал. Судьбу благодарю за это. Я не сразу это поняла. Твоя честная категоричная душа обладала каким-то непостижимым мерилом правильного отношения ко всему происходящему вокруг. Ты не терпела фальши, лукавства, позёрства, ненавидела предательство. Ты говорила: «Честность не отпугнет настоящего друга. Если любая мелочь может разорвать дружбу, значит, между друзьями была недостаточная душевная связь». Я была твоей звёздочкой, а ты – моей галактикой. Все самое искреннее и чистое у меня связано с тобой. Я бесконечно признательна тебе за всё. – Голос Инны как-то подозрительно быстро осип. Набежали слезы. Потекли безудержно.

– Не надо. А твои племянники? – подсказала Лена, промокая Иннины слезы и с трудом сдерживаясь, чтобы самой не расплакаться. – Они выросли и взяли на вооружение твое деловое энергичное отношение к жизни. «Я вызову их в первую очередь, чтобы успели приехать и в последний раз повидаться», – тут же подумала Лена и в память, как в записную книжку, внесла свое решение.

– А внучатые племянники уже не те, какими я хотела бы их видеть. Иногда мне кажется, что мы с ними живем на разных планетах. Только меньшеньким внучонком я полностью довольна. Чего-то им не додала?

– Не придумывай. Своим воспитанием ты заложила в племянников хороший аванс на будущее. И все равно им сейчас трудно. Учились они в одном времени, а живут в другом. Мир изменился. Эпоха другая. И опыт нашей жизни им уже не очень подходит. Они должны свой накапливать и передавать детям. Поэтому ошибки их детей – уже не твоя забота.

– Не скажи. Не снимай вины.

– И потом, со временем даже родители перестают быть для своих детей центром мира. Подростки сами для себя становятся главным солнцем Вселенной. Они разочаровываются во всех и во всём. Но ты права, они нуждаются в таких, как ты, родственниках-друзьях. Это общение очень важно для их становления, особенно в опасный период разброда чувств и мыслей. Они, эти милые своенравные несмышленыши, слишком юны, чтобы понять, что пройдет не так уж много времени и с ними самими произойдет то же самое, что уже произошло с нами. Они повзрослеют.

– Я за своих внучатых племянников не очень волнуюсь. Они уже преодолели свой сложный возраст. Генетика взяла свое. Не было у нас в роду ни конченых слабаков, ни полных дураков. А мелочи в их характерах пусть родители подправляют.

Мне сестра рассказывала, что как-то пришли к ее старшему внуку подружки. Она открыла им дверь и непроизвольно вскрикнула: «О ужас!» Она не хотела их обижать, но так вышло.

– Что же ее так напугало? – полюбопытствовала Лена.

– Волосы девочек были выкрашены во все цвета радуги. Но это самое безобидное. Волосы можно остричь, они отрастут. Но в ушах у одной были украшения, уродующие мочки ушей, другая нарастила во рту неприятные клыки, лицо третьей, как новогодняя ёлочка: сплошь увешано пирсингом. На ушах, бровях, губах и в носу она насчитала не меньше полсотни побрякушек. Помимо всего руки и шеи у всех троих были разрисованы несмываемой татуировкой. Уж не знаю, что у них под одеждой», – рассмеялась Инна. – Сестра забеспокоилась, мол, чего внук может набраться от этих «прости господи», чему они его научат?

Пока внук заканчивал в ванной комнате водные процедуры, сестра растолковывала девчонкам, какой вред они нанесли своему организму и своей прекрасной юной внешности. А заодно просветила их, что все их глупости от безделья, неразвитости и отсутствия самостоятельности. Мол, родители вам репетиторов наймут, чтобы поднатаскали. А не поступите на бюджетное отделение, так и платно выучат и пристроят. А если бы вы имели мечту, только на себя надеялись, сами поступали и сами себе на жизнь зарабатывали, как это делали мы, то некогда было бы глупостями заниматься.

А у девочек на всё один ответ: «Время теперь другое. Мы хотим не только вкалывать, но и жить».

«Так вкалывайте, учитесь на совесть. Станьте крепко на ноги, тогда и развлекайтесь», – заспорила с ними сестра.

«Мы постареем, и нам будет уже неинтересно развлекаться»,– не сдавались девчонки.

«Вот за что вас любить и уважать? За «татушки»? – напустилась на них моя сестра. – Для вас главное быть не такими, как все. Но выделяться надо талантом, чем-то умным. А разве сейчас легко вашим родителям? Мне кажется, им труднее, чем нам было в их годы. А вы что творите, вместо того, чтобы им помочь?»

Ну, я, конечно, стала успокаивать сестру, мол, не воспринимай слишком серьезно все эти юношеские «бзики». Переболеют, перерастут. А она расстроилась: «Их, дурёх, жалко. Разве приличный парень позарится на таких вот «красавиц»? Потом сестра про второго внука стала рассказывать и жаловаться. «Переехал сын. Школу ребенку пришлось поменять. Новый класс его не принял. Били, общие молчанки устраивали. Конечно, все молчали по-разному: кто опасливо, кто негодующе. Одни зло, другие презрительно. Не единодушно, но сообща… И «классуха» не вступилась. Так в этой школе классных руководителей обзывали. Внучок грустил, своих друзей вспоминал, говорил, что все у него теперь стрёмно. «Плохо, страшно», – пояснял он. Я сначала отказывалась верить, потом убедилась. Внук долго крепился, но не выдержал прессинга одноклассников. Пришлось оформлять мальчишку на «домашку». На домашнее обучение. И хотя он раньше занимался бегом на длинные дистанции, мы срочно отправили его в секцию бокса».

– Трудно современным подросткам дается период взросления, – подтвердила Лена. – Они все чаще стали обращаться к психологам, потому что не находят общего языка ни с ровесниками, ни со взрослыми. Даже с родителями. Особенно с матерями, которые воспитывают детей без отцов и все время тратят на зарабатывание денег или на поиски партнеров.

Наши внуки – это поколение детей, задёрганных нестабильностью родителей, которым некогда было душу в них вкладывать. Выживали. И сейчас у них положение с работой зачастую неустойчивое. Они боятся её потерять. И на самом деле часто теряют. Вот и стали нетерпимее, злее. И у подростков депрессия, цинизм. И мудрые старики живут отдельно от внуков.

– Мы с тобой тоже были абсолютно одиноки.

– Но мы через одиночество учились отличать подлинное от ложного, потому что была у нас чёткая цель, которая совпадала с потребностью общества. А сейчас разброд во всём. Как-то шла вслед за компанией школьников, идущих на выпускной вечер. Ты знаешь, о чем они разговаривали? Об одиночестве, о страхах и болезнях. Да, о болезнях! Как старики! Я была потрясена. Причем это одиночество без учета социальной среды. Складывалось впечатление, будто они брошены всеми даже в благополучных семьях. И это происходит с ними здесь и сейчас, на наших глазах.

Инна отвлеклась, успокоилась и вернулась к прежней теме.

– В нашем с тобой дуэте первую скрипку ты играешь, хотя многим кажется наоборот.

– Но инициатива в основном принадлежит тебе, а я, как всегда, – надёжный исполнитель и стабилизатор.

– Твоя жизнь – забег на длинные дистанции, а моя состоит из множества коротких спринтерских отрезков. Я окунаюсь в жизнь с головой, тону, барахтаюсь.

– Главное, всегда выплываешь.

– Долго дальше вторых ролей не поднималась, а планы вынашивала грандиозные. Нос всем нашим нацеливалась утереть, а успехи на поверку оказывались более чем скромные. И всё этот начальник цеха, супостат, директорской ставленник! Стервец. Не разделял он моего стремления «выбиться в люди». Меня от мысли о нём по сию пору колотит. Подобное подлое явление подлежит истреблению в масштабах всей страны. – Инна горько усмехнулась, освежая в памяти годы работы на допотопном заводе, который стоило «списать» ещё сразу после войны. – Я – вечный, надёжный, пробивной зам, на котором все пашут. Это всем на руку. Но я всегда была болезненно амбициозна. Пробилась. Думаешь, подфартило? Всё своим горбом. Сначала приохотилась ездить в командировки. Новые города, интересные люди – лекарство от депрессии. Жёсткий график мне всегда претил. Боялась потерять бдительность, сорваться, а в командировках не до того было. «Отработала» объект, подписала договор или отчёт, посидела с заказчиками с коньячком в гостиничном номере – прибежище одиноких душ – и не поминай лихом! Там все зависело только от меня, от моих способностей, а не от «стаи товарищей», среди которых были и лодыри-нахлебники, и блатные. Но зарплата-то у всех одинаковая, сто двадцать «рэ» на круг. В этом плане мне в «ящике» больше нравилось работать. Там был ежедневный личный отчет о проделанной работе. Вот там-то я показала себя!

– Но ты, защищая тихоню-подругу, «полезла в бутылку». Помню, ей норму повысили, а зарплату срезали. Ты, конечно, на дыбы. Не зря говорят: характер есть судьба, – подсказала Лена.

– Много во что втюхивалась. Но не жалею. С легким сердцем вступала на борьбу за праведное дело.

– Потому-то вся твоя жизнь представляет головокружительную череду взлетов и падений. Неудобной ты была для начальников.

– Мы с тобой всегда становились на сторону слабых. Только я открыто, а ты осторожно, но действенно.

«Опять о работе хочет поговорить? Чтобы легче было уходить из жизни с сознанием до конца выполненного долга?» – подумала Лена.

– Возьму на себя смелость предположить, что командировки тебе скоро надоели. Не было ощущения парения? Освежи память тех лет. Ты всегда к большему рвалась, искала, где интересней приложить свои способности. Мне ли не знать твоего трудолюбия и напористости. Только благодаря тебе нам удавалось довести до конца и закрыть многие кабальные договора, когда мы вместе с тобой работали в первые годы перестройки. Вкалывала на совесть.

– Но с трудом до зарплаты дотягивала. Времечко было «не в советскую армию».

– А я не умела себя предлагать, крепко держалась за постоянное место работы.

– Но это было поле битвы, на котором ты всегда выигрывала. Ты в него органично вписалась. Чем обусловлено твое недовольство собой, своими успехами?

– Патологической неуверенностью, которую я в себе так и не вытравила. Ощущение отверженности сохранилось во мне навсегда, на всю жизнь.

– Тебе мало достигнутого? И ведь не подумаешь. До перестройки ты всегда была нарасхват. Да и сейчас не в пролете, хоть и дается это с трудом. Но кому сейчас сладко?

– С точки зрения обывателя я успешный человек, но я-то знаю, что сделала слишком мало из того, что хотела бы сделать. А теперь возможности здоровья несоразмерны с желаниями.

– Ты о писательстве? Зато много наработала из того, что требовалось институту, заводу, стране, в конце концов.

– Книги тоже не только для души.

– Может, еще успеешь наверстать?

Инна перевернулась на живот, положила подбородок на сцепленные пальцы и задумалась.

– Мне в университете иногда не хватало достойного, понимающего студенческого окружения. Прекрасные педагоги были, такие как Курош – тот самый автор знаменитого вузовского учебника по алгебре; по нему до сих пор студенты учатся, – еще Шимко, Шидловский, Гусаров и иже с ними. Они все вошли в мое сердце. Они привели меня к самой себе, но дальше я должна была идти сама, нащупывая свой собственный путь, свою судьбу, чтобы отдаваться ей безраздельно и непоколебимо. Путь мне прокладывали лучшие ученые и преподаватели страны! Я до сих пор испытываю к ним невероятное почтение и благодарность. Я отголосок, отзвук, отражение людей, которые меня учили и воспитывали. Профессор Мэд! Я благоговела перед ним до самозабвения. При упоминании этого имени у меня под сердцем разливается благость. На его лекциях в аудиторию столько студентов с разных факультетов набивалось! Только что на карнизах и люстрах не висели. Попасть к нему в дипломники было самой большой удачей. Студент в его руках достигал своего максимума. Я до сих пор ему во многом подражаю. Прекрасные были ученые! Всех не перечесть. В них ощущался мощный интеллект, удивительный темперамент мыслей. Такие люди – базовые элементы любого прилично развитого культурного общества. Они как галактики – главные элементы Вселенной. Я благодарна каждому человеку, внесшему хотя бы маленький положительный штришок в мою судьбу.

– Мы помним и чтим тех, кто приподнял нас над нами самими. Мы познали «любовь врага и зависть друга», усилиями которых взрослели и мужали.