Любовь моя

– Я не человек стаи. Мне сподручнее один на один высказать свое мнение. Есть у нас один писатель. Для всех он чуть ли не классик, а для меня – дрянь-человек. Но я же не стану об этом никому говорить. У него дети, внуки… Я не могу переступить через себя.

Из ваших слов я поняла, что та поэтесса – магнитная аномалия в пространстве современной культуры, озоновая дыра, каких сейчас много. Она – перетянутая струна, готовая лопнуть. Она глас…

– Чей голос? Что за ней стоит? – вопросительно приподняла одну бровь Инна.

– Не бесспорный, конечно…

– Что мнешься? В этом проявляется твоя интеллигентность? Так ведь современная культура не насаждает одну точку зрения. Она предполагает варианты, диалоги, призывает к диспуту. Давай, смелее!

– Да ну, тебя, – отказалась отвечать Жанна. – Я не читала этой книги. Я попыталась в общих чертах…

– Аня, а ты испугалась, что я высоко вознесу и короную непонятно кого? Нашумевшее произведение признанного мэтра в литературе… Правда, только областного масштаба. – Губы Инны брезгливо изогнулись.

– Может, другой слоган предложишь?

– Жалеешь? Сваливаешься в подобострастие? У нее в своей губернии есть поддержка? Боишься тронуть сильных мира сего? Это не противоречит разумному объяснению, но у меня такое не прокатывает.

– Тебя не волнует собственная репутация? – удивилась Жанна.

– Фрейд говорил, что о репутации заботится только тот человек, у которого ее нет.

– Опять фразы, – дернула плечом Жанна.

– Ты за плюрализм мнений, то есть и нашим, и вашим, а та поэтесса убежденная и не хочет поддакивать из стадного чувства, свою линию ведет.

– Не путай меня. Кто ее главные герои? Кого она прославляет? – занервничала Жанна.

«О ком они говорят? Я выпала из темы?» – попыталась вникнуть в разговор подруг Лена.

– Если бы ты читала ее другие книги, то так категорично не выступала. Она была лояльна к советской власти, – сказала Аня.

– Была лакировщиком? Писала заказные бодяги? – спросила Инна.

– Если советское, так сразу бодяга? Я бы автора не стала нам противопоставлять. Все мы по причине недостаточной информативности во многом верили партии. А некоторые знали кое-что, да помалкивали, – раздраженно забормотала Жанна. – А кое-кто и до сих пор… Аня, я совсем запуталась. Вы сошлись с автором на волне любви или нелюбви к прошлому?

Но та лишь задумчиво еле слышно пробурчала:

– На своем принтере, что ли она распечатывала эту книжку?

– Я читала ее юношеские стихи. Даже когда прекрасно пишет о любви, у нее всё «я, меня, мне…», – сказала Инна.

– Инна, ты жутко предвзята. Мне очень понравилось одно ее стихотворение, из ранних. Наверное, о своей первой любви писала. В нем искреннее, чистое, пронзительно нежное чувство. Многие в этом плане до нее не дотягивают. Знать есть у нее душа, – возразила Аня.

– Была, – отрезала Инна.

– Попахивает ревностью. Недолюбливаешь ее? При всем желании я не могу с тобой согласиться. Хотя… счастливая любовь часто не интересна русскому читателю. Ты в их числе?

– Причем здесь характер поэтессы, если мы о творчестве беседуем?

Аня не ответила, боясь пустить спор по новому следу и тем самым усилить ненужные дебаты.

– …Не наезжай. Сама выскажись, оцени ее дар, выдай себя с потрохами. Она умней или хитрей других? Выделиться хочет? Если она такая смелая, пусть пошлет свою книгу президенту или премьеру.

– Тебе-то послать нечего. – Сама не зная почему, Аня на это раз не уступила Инне в злом ехидстве.

– Ловко ты меня… – спокойно отметила та. – Не перестаю удивляться. Благодатная почва?

– Не одной тебе…

Инна не ответила, на Лену отвлеклась. Та резко потянулась за книгой, и ей судорогой свело ногу. А когда обернулась, Жанна спрашивала Аню:

– Свой подарок автор, заранее подгадав, приготовила к очередному юбилею? А вдруг это фарс?

– Не знаю. Но я думаю, перевернутость событий и смыслов заставит читателей по-новому задуматься над тем, что всепрощение не всегда право. Нет, я понимаю, оно важно и нужно, но перед памятью погибших в те страшные годы, главный враг не может быть прощен, – однозначно выразила свое мнение Аня.

– Может, я и не совсем права, но за давностью лет… Главное сделать правильные выводы, – как всегда замялась Жанна и огульно предположила:

– А вдруг автор шокирует читателей, чтобы ее заметили. В голову ей не заглянешь.

– Уши заложило? Я же говорила, что она достаточно известна, принята, обласкана, многократно увенчана. Маститый титулованный писатель и поэт, именитая фамилия. Всю жизнь писала в угоду партии и местным властям, была явным фаворитом, а тут вдруг… – с недоумением заметила Аня.

– Теперь все, кто во что горазд, – потупилась Жанна.

– Значит, не дутая фигура. И это уже хорошо. Теперь столько всякого… всплывает, – подтвердила Инна. – А история рассудит: права она или нет. Сейчас в мире все так быстро меняется. Это процесс естественный и неостановимый. С будущим не надо бороться. Оно все равно придет. Мне кажется, в основополагающих вопросах писательница права. Она много интересно дискутирует с экрана. Ну, а если где-то, в чем-то с кем-то не совпадает, так это не криминал. По мне – вне зависимости от того, какой партии служит писатель – главное в нем: пишет он талантливо или нет. Возьми, например, Горького и его «Клима Самгина». Помню, трудно читался. Но сколько там глубоких мыслей, тяжких раздумий, размышлений, сколько непонимания, боли за страну!

– Важно, какой партии служишь, – упрямо не согласилась Аня. – И все-таки мне кажется, что автор просто пытается протащить свои спорные идеи под маркой новизны и тем прославиться. Артисты тоже, чтобы их заметили или не забыли, иногда пиарят себя неблаговидными поступками. И тогда каждый их дальнейший шаг становится достоянием прессы.

– Если даже плохо говорят, то и это хорошо, потому что реклама! – в общем плане согласилась Жанна.

– Вызывающее поведение – это твоя, Инна, прерогатива, а она серьезный писатель, – возразила Аня.

«Ничего я не поняла из их спора. Кто прав, кто виноват?» – раздосадовано подумала Жанна.

– Я была бы несказанно рада, если бы твое предположение о серьезности автора оправдалось, – сказала Инна, и принялась спокойно уминать печенье, оставленное Кирой на случай «смертельного голода» у некоторых гостей, привыкших к ночным бдениям. – Отдаленно напоминает сытный ужин, – рассмеялась она, скрывая за шуткой неловкость за свой непомерный аппетит.

– Потворствуя гостеприимству и кулинарным способностям хозяйки – а она у нас сама забота и очарование – или своему желанию ты так много ешь мучного? И не поправляешься? У тебя удачная конституция? – спросила Жанна.

Наступила «содержательная» пауза.

– Так читать мне или не читать это спорное произведение? – быстро нашлась Жанна.

– Экзотические фрукты каждый день есть не будешь, а попробовать надо, – сказала Инна. – Это типа того: сюрреалистические спектакли у нас не «произрастают», а если бы «завезли», я сходила бы для эрудиции, чтобы почувствовать степень их влияния на мою и без того экспрессивную психику.

«Что в этой книге экзотического? Теперь нас мало, чем можно удивить. Провоцирует ознакомиться? Это на Инну похоже», – решила Лена и прочла фамилию автора на обложке.

Инна продолжала с удовольствием хрустеть печеньем. Это навело мысли Лены на кулинарную тему. «Подбежал ко мне как-то мой аспирант – милый, открытый парнишка – и восторженно объявил: «Я теперь совсем не ем мяса и рыбы! Питаюсь только овощами и фруктами. Мы с женой решили вести здоровый образ жизни!» Я удивилась и сказала, что считала основными компонентами здорового образа жизни: беречь нервы близким, не пить, не курить и заниматься спортом. Может, я отстала от современных веяний? Вам виднее. Только мне кажется, что в жизни не так уж много причин радоваться. Зачем же намеренно лишать себя одной из них, очень даже приятной? Я каждый день пытаюсь радовать мою маленькую семью чем-то вкусненьким. А в молодые годы я не представляла себе праздника без ароматного с дымком шашлыка на природе или приготовленного в электрошашлычнице на кухне. А умопомрачительные отбивные на косточке с острой приправой аджикой! От одного только их аромата настроение поднималось до небес! А фаршированный карп к новогоднему столу! Сидим, бывало, с близкими друзьями или коллегами кружком, под тихую чудную музыку ведем задушевные разговоры… Перед каждым бокал хорошего вина или рюмка коньяка и сигаретка… Душа радуется! Чему удивляешься? Да, сигарета. Одна. Не «шмаляли» по две пачки в день, как теперь некоторые. Только в праздник, в узком кругу, для терпкости воспоминаний юности, будто у костра… Пьяных никогда не было, лишь легкая хмельная радость праздничного общения.

Придет время, и все равно что-то где-то будет болеть, потому что организм изнашивается – старики устают уже только от того, что живут – и тогда не будут вкусны самые распрекрасные деликатесы. Овсянка и травяные, постные салатики станут твоей ежедневной, скучной пищей…»

Я не одинока в своем мнении. И Лиля нечто подобное говорила своему племяннику».

Лена задумалась и переключилась:

«Ценить надо жизнь, ее мелкие каждодневные радости, которые складываются в большие и значимые. Раздражаемся из-за ерунды, злимся по пустякам, не задумываясь, стоят ли они того?..»

* * *

Лена с переменным успехом борется то со сном, то с желанием наконец-то крепко заснуть. И первое на этот раз побеждает.

– …Ты искренне веришь во всенародность пропагандируемых теперь в СМИ идей? Ох уж эта твоя беспредметная праведность и безмерная доверчивость! Стоит ли вменять их себе в заслугу? Это граничит… с глупостью. В тебе еще с детства остались и наивное жизнелюбие, и простодушная человечность?

Аня не нашлась чем ответить Инне и только неопределенно пожала плечами.

– Не хватает духу поспорить? Ты никогда никого не затрудняла своей ненамеренной медлительностью, не создавала слепой поспешности, – насмешливо заметила Инна.

«Из всех на свете людей Инка терпит только Лену. Ей единственной она позволяет говорить себе в лицо любую, даже самую жесткую правду. Ну, может, еще Аллу и Антона, хотя в меньшей степени. И это красавца, первоклассного, калиброванного интеллигента, хорошего товарища, который всегда поддержит, не обидит, не станет в мелочах настаивать на своем! Простые смертные для нее ничто, мусор?» – разозлилась Аня и попыталась настроить себя на достойный ответ обидчице.

– Ты постоянно пребываешь в дурном настроении, всем досаждаешь, а я терпеливая и у меня болезненная жалость к… тебе. Но даже мне начинает надоедать твоя излишняя экстравагантность, – сказала она, взяла из стопки книжку малого формата и перевела разговор на необсужденного еще автора.

– Этот рангом повыше многих здесь будет. И все-таки он, наверное, ядовитый тип. Профессия обязывает и отпечаток накладывает что ли?

– Да ладно тебе! Аня, может, в общении он очень даже мил? Вглядись в портрет. Какое умное, приятное лицо! – не согласилась Жанна.

– Не переходите на личности. Меня можете сколько угодно обсуждать, я здесь присутствую, а других не трогайте. Одно дело произведение критиковать и совсем другое – человека, – поморщилась Лена.

– Не будь столь щепетильна, мы же в своем тесном кругу. Может, все же разомнемся, посплетничаем, перышки пощиплем? Жизнь себе подсластим. Дай в удовольствие пошипеть, – рассмеялась Инна. – Ладно, отложим до лучших времен. Пробьет и его час. Между прочим, злая ирония в писательстве не изъян, а большой плюс.

– И в быту? – с усмешкой спросила Жанна.

– Зациклилась на быте? У тебя крыша поехала?

– Кое у кого она всегда немного набекрень.

– А у тебя ветер в голове.

– Этот ветер иногда приносит блестящие мысли, – отбила атаку Жанна.

– А иногда от него из головы улетучивается здравомыслие и остается одно занудство.

«Не выношу насмешливого высокомерия Инки. На этот раз я не замечу ее издевательского тона, иначе она не прекратит», – решила Жанна. И небрежно спросила:

– Мне умилиться ходом твоих мыслей?

«Опять у них нашла коса на камень. Неудивительно, что Жанна испытывает к Инне противоречивые чувства», – вяло подумала Лена.

«Обе не чают, как меня спровадить. – Теперь уже Инна проявила мнительность. – «Всему своя мера и свои пределы». «Не пора ли язык на предохранитель поставить»», – вспомнила она Ленины поговорки.

Заранее стыдясь возможного скандала, Аня поспешила разбавить неловкость между подругами вопросом: «Какова просветительская миссия автора в этой книге?»

– Ради Бога не заводи педагогическую пластинку, иначе меня придется отхаживать со скорой помощью! – картинно воздела руки к потолку Инна.

– Вот всегда так: одни творят и говорят черте что, а другим достается расхлебывать и на своих плечах выносить все тяготы экспериментов «великих мыслителей и идеологов», да еще и отвечать за их ошибки, – легкой иронией, но положительно отреагировала Аня на всплеск Инниных эмоций.

«Ну, поглядите на них: одна другой умнее, – удивилась Лена. – Коль скоро в Анином психическом здоровье наметились признаки явного улучшения, то и от Жанны следует ожидать…» Она не успела додумать свою мысль до конца, как ее на самом деле прервала Жанна:

– На кой нам сдались эти СМИ, эта политика?

– Так ведь тошно и обидно, – ответила Аня.

– А я в эти «каналы не заплываю».

– Это вселяет спокойствие, – легонько щипнула Жанну Инна. Но та не ответила.

– …Еще мне не нравится, когда авторы усиливают драматический эффект своих рассказов смертью героев. Самое простое – убить героя, и тем добавить остроты происходящему, – услышала Лена. – …Или того хуже – привлекают высшие силы, используя нездоровый интерес некоторой части читателей к трагическим мистическим событиям и «божьим посланиям», – вернулась в русло литературной темы Аня. – Им не хватает слов выразить глубину и боль человеческой беды?

– Они берут сюжеты из жизни, – защитила писателей Лена. – Важно, чтобы из нее были пойманы очень точные и сильные характерные моменты, а не случайные факты.

– Недавно была на выставке центрального и черноземного районов России. Не поленилась посчитать. Две трети картин с церквями. Виданное ли дело, чтобы Бог, если он есть, присутствовал там, где люди назначили ему быть! Он в сердцах верующих, – неожиданной мыслью закончила свое наблюдение Аня.

– Векторы художнических устремлений у авторов картин не случайно параллельны, – отметила Жанна. – А тебе хотелось, чтобы они были коллинеарны или вовсе разнонаправленны? Так чего же тогда к писателям цепляешься?

– Сравнила. Какова степень их влияния на массы, и какова у художников! Писатели держатся на той вере, что их произведения достигают сердец читателей и помогают им жить! – заявила Аня.

– Теперь книга – капля дождя «в прогнозе погоды» для всего мира, – грустно пошутила Лена. – Произошла девальвация слова. Визуализация событий оказывает более мощное влияние на человека. Телевидение – вот где океан возможностей. В наше время значение писателя уже не такое, каким было еще тридцать лет назад. Это раньше ему даровался голос во имя тех, кого заставляли молчать. Хотя и сейчас талант дается, чтобы переживать за людей и способствовать облегчению их участи.

– Нашу жизнь ничто печатное уже не перевернет, – поддакнула Аня. – Хотя… что есть телевидение без писательского слова?

– Ты забыла об интернете, – сказала Инна. – Вот куда перебралась литература.

– …А как тебе вот этот «мощный» роман? Килограмма на два потянет. – Инна взвесила на ладонях, как на весах, два увесистых тома.

– Объемный труд. Все три будет. Книга – это вещественное мемориальное искусство, – охотно ответила Аня с улыбкой. – Глубокий роман, но несколько сыроватый. В нем то страшная скученность мыслей и событий, то излишняя затянутость текста из-за длительных рассуждений. То притягивает, то утомляет. «Пройтись» бы по нему хорошему редактору. Но читала я с большим интересом. Роман не тривиальный, особенный, умный, полезный.

Инна одобрительно закивала головой. Аня поняла: их мнения совпали. И она тут же радостно подумала: «Я много читаю и считаю, что у нас есть талантливые поэты и писатели. Им только надо помогать пробиваться. Как сказала моя любимая знаменитая оперная певица Хибла Герзмава? «Если ты не солдат, не борец, ты не в профессии». Жизнь – постоянное преодоление.

– …Не слушала бы ты всяких, – посоветовала Аня.

– Так ведь хочется уповать на чудо, – вздохнула Жанна.

«Лена опять молчит. Никак не встряхнется. Ей кроме себя никто не нужен? Сама себе собеседник, друг, товарищ и брат? Как улитка. Рожки высовывает в случае острой необходимости. «Вещь в себе», как учили нас когда-то на семинарах по философии… Чехов тоже в компании был не очень интересен, а как замечательно писал! Наверное, Лена нас слушает и находит новые темы для своих рассказов. А может, думает о несовпадении масштабов людей, делящихся своими мнениями о произведениях?» – неуверенно подумала Аня, но вслух произнесла искренно и грустно:

– А мне хочется героев гордых, независимых, достойных, прекрасных, но реальных. Устала я от жестокой фантастики и в книгах и на телеэкране.

– О положительных героях мирного времени писать очень трудно, поэтому их «выплеснули» из современных романов. А в результате наша молодежь, читая фантастику, питается отбросами с Запада и впитывает всякую дрянь, – сказала Инна.

– Хорошее – оно естественно и спокойно, а плохое раздражает, вызывает неистовые эмоции неприятия, вот и запоминается, – отозвалась Жанна. – Его нельзя убирать из произведений, оно помогает разграничивать в себе…

– Да уж куда проще писать о предательстве. Тут целый букет личных и социальных чувств: негодование, презрение и прочее, – подтвердила Аня.

– Анатомируем произведения, согласно своим воззрениям «делаем разъятие на детали, предоставляем друг другу специфическую «нарезку», пытаемся всех авторов уложить в рамки своих мнений. В чем уникальность нашего импровизированного «конкурса»?

– Для нас все конкурсанты равны и голосуем мы открыто, – ответила Жанна Инне.

– А зачем ты его устроила? – спросила Аня.

– Чисто поржать. Не вышло. Аудитория не осилила этот жанр, – рассмеялась Инна.

Жанна недовольно передернула плечами.

31

– …Мы ушли от темы, – спустя некоторое время вернула разговор к главному для себя Инна. – Сейчас жесточайшая «цензура» денег и связей. Вот так и портится вкус читателей. Нет не ангажированных премий.

– Зачем оскорбляешь достойных людей? А как же внутренняя цензура, которая идет от воспитания и генетики? – возмутилась Жанна.

– Ой, о чем ты!

– …Без серьезной государственной поддержки служителям искусства и литературы в массе своей не выжить, вот и приходится крутиться, – посочувствовала Жанна творческим людям и тем как бы предложила закрыть вопрос. Похоже, Иннина категоричность в беседе о проблемах писателей ей набила оскомину.

Но Аня уже завелась, и ей снова не терпелось выложить наболевшее, пережитое самой:

– Я недавно прочла книгу одного интересного писателя.

– И чем он тебе интересен? – В голосе Инны, как всегда, звучала легкая, но на этот раз не обидная ирония. В ней преобладало любопытство.

– Он священник.

– Священники теперь пишут романы? – усмехнулась Инна.

– Во-первых, эту книгу я бы не назвала романом.

– По определению?

– Это до некоторой степени сумма журналистских рассказов, очерков и морализаторских, религиозных проповедей.

– Толстой тоже был моралистом, – подметила Жанна.

– Но талантливым! – вспыхнула Аня, возмущенная необоснованным сравнением. – Во-вторых. Мне кажется, это по большей части неэмоциональное произведение весьма сомнительных художественных достоинств. Простенький пересказ событий, происходивших с разными людьми в связи с единственным главным героем-священником, воздающим нескромную хвалу себе любимому. Он, якобы, благодаря божьему слову, исцеляет измученные бедами души людей. А на самом деле, с моей точки зрения, он предприимчивый человек, охваченный грехом чрезмерной гордыни, глубоко зараженный карьеризмом, эгоизмом и с ними связанной внутренней непорядочностью.

Жанна, пораженная Аниной оценкой священника, не смогла слова вымолвить и только гневно затрясла головой.

– Ого! Это профанация или святотатство? Ты больная на голову? Предъяви обвинения. А как же презумпция невиновности? – удивилась Аниной категоричности Инна. – Карьеризм по нынешней жизни качество положительное.

– Название книги претенциозное, а по сути… Мне кажется, в данном случае, оно не лучший помощник автору. Писатель не должен считать себя носителем Света или даже самим Светом.

– Свет не зависит от нас. Сам себе Светило только Бог! – по-своему поддакнула Жанна Ане. – В порядке назидания скажу…

– То, что позволительно читателю, не подобает литератору, – прервала ее Аня.

– Какое безверие, какая наглость! Совсем распоясалась! Ты писателя судишь? Ты покусилась на священника, на церковь, на самое святое? Ох, уж эта мне детдомовская категоричность! – с интересом вглядываясь в мелкие невыразительные черты Аниного лица, шутливо возмутилась Инна.

– Я не автора, его героя предаю анафеме. Ему бы с особым тщанием заняться распространением теплой искренней человечной сути русского православия, его духовной глубины, стараться открыть глаза и уши прихожан для добра, а не заботиться об удовлетворении собственного тщеславия. Оно же заслоняет истину. (И тут педагог учит и задания раздает!)

– А поп разве не учит, не просвещает свою паству? Мне, что ли, выступить в его защиту? Священников надлежит уважать, – насмешливо заметила Инна.

– Было бы за что. Тоже мне эталон! Я где-то слышала, что священники – необходимое неудобство. Может, мне его еще и бояться? И потом, если я критикую героя книги или ее автора, это не значит, что я не верую в Высшую силу, гармонизирующую Природу. Верю, но не вижу ее связи с церковью. Связь придумали люди. Священникам нужны ритуалы для одурманивания и привлечения людей в церковь. Религия – это большая игра, длящаяся столетиями. Мне вспомнилась ритуализация зла в Германии – грандиозные нацистские факельные шествия. Вот где обаяние жестокости и страха используется на максимум!

– Еще бы тебе не верить. «Человек, мало-мальски наделенный чутьем и слухом к слову, никогда не усомнится в существовании Всевышнего». (Откуда это изречение?) Ты мнишь из себя судью? Ты проникла в замысел Творца? – насмешливо спросила Жанна Аню.

– Вот так попал поп в переплет! Аня, не слишком ли большую волю ты дала собственному воображению? Я вспоминаю лютые гонения двадцатых годов. Снова грядет?.. – рассмеялась Инна. – Может, еще не поверишь непререкаемой канонической правоте священного писания? Расчихвостила, уличила беднягу во всех смертных грехах. Я потрясена! Я в предвкушении… Ты – «явление Христа» или «наивности» народу? Что понапрасну пилишь и молотишь воздух руками? Горячку-то не пори, шебутная. Нельзя быть столь категоричной. Бог мир создавал любя. И священники проповедуют добро. Это неверующие люди мир Божий губят. (Инну опять заносит?)

– Мы, твои подруги, губим? Окстись. Я не смею позволять себе хулить Бога, это вне моей компетентности, но я имею право сомневаться в людях. А ты всеми правдами и неправдами пытаешься доказать мою глупость. Так и норовишь подковырнуть, уесть. Потянешь меня на костер инквизиции? – рассердилась Аня.

– Я просто вспомнила фразу «Безумство ищет, глупость судит».

– Да будет тебе известно, я тоже ищу причины своего неприятия этой книги, – обиделась Аня.

– Оно, конечно, необычные взгляды, интересные неожиданные сюжетные повороты… иногда приводят к истине. Чем этот представитель духовенства тебя так больно зацепил? Ты не устыдилась своей предвзятости и невоздержанности? Если ты борешься со слугами божьими, значит, признаешь Его?

– Религия – не ключ к пониманию строения мира. Фундаментальные ингредиенты вселенной изучает физика. Ее новые исследования не подрывают уже известную картину мира, а только расширяют и усложняют.

– Материальную картину. А духовную? Там случается такое, чего ты не можешь себе вообразить в самых дерзких фантазиях. Но мы сейчас не об этом. Так о ком или о чем новом поведал нам Оракул в своем бессмертном произведении? Оно о Боге?

«Инна признает за Аней понимание великих смыслов? Они нашли общий язык?» – удивилась Лена.

– Фонтан вопросов. Причем здесь Бог? Я – о главном герое думаю. Сначала, читая эту книгу, я долго не могла сообразить, что пытается втолковать автор читателю, вставляя в текст трудные для понимания непосвященных куски из Евангелия. Там и взрослый голову «сломает», не то что школьник. Эти проповеди по терминологии даже для меня на уровне квантовой физики. Он хвалится своей эрудицией? «Передрал» дословно из религиозной книги… как мои двоечники. Церковь обязана говорить на старорусском языке? У других авторов я читала проповеди «переведенные» на современный удобоваримый язык и могла в них добраться до сути. Они нарушали церковные предписания и самостоятельно взламывали броню стереотипов? Писал бы уж для пущей солидности на латыни.