Другая реальность

– А табуретку вон куда утащил, – Егор Егорыч указал пальцем на ближайшую поляну метрах в 30 от избы, на которой стояла старая синяя табуретка, – отдыхал, наверное, между уборками в избе. Сидел и дышал свежим воздухом. Не с одного же захода он натворил столько пакостей.

Племянник уже привык к тонкому юмору егеря, но невольно представил как медведь сидит на табуретке и тяжело дышит, поглядывая в сторону избы, потом встает, вздыхает и с обречённым видом идет обратно «наводить порядок» в человеческой берлоге и невольно улыбнулся:

– А зачем он это сделал? Его раздражает присутствие человека? Или его запах?

– Никто не знает. Скорее всего запах. Некоторые избушки он вообще не трогает никогда, хотя проходит рядом и судя по следам очень близко. А некоторые посещает по несколько раз в год. Вот эта изба все время страдает от их визитов. Причем ходят разные медведи. Иногда с периодичностью в несколько часов. Я здесь был последний раз весной, всё было в порядке, хотя судя по следам один точно подходил. А теперь видишь, что творится? Ладно, давай прибираться пока светло. Надо еще ужин сварить, здесь электричества нет, надо всё успеть сделать засветло, а ужинать будем при свечах.

Порядок навели не быстро. Вещи собрали, разложили всё по своим местам. Посуду отмыли от прилипшей листвы и грязи, некоторые из ложек были уже непригодны, потому что медвежьи зубы и когти сделали из них просто куски метала. Подмели от листьев и хвои крыльцо и завалинку. Сложили упавшую поленницу, накололи дров и натаскали воды на вечерние нужды. Потом Егор Егорыч принялся варить суп, а Женя уселся на ту самую синюю табуретку, поставив ее около крыльца, потому что в избе от растопленной железной печки стало жарко и душно. И наблюдая за окрестными деревьями и пробивающимися сквозь них лучами солнца, расспрашивал Егор Егорыча о всяких вещах:

– Эту избу вы строили?

– Нет. Тут жил тот самый Дедон о котором я тебе рассказывал. Но когда он в ней поселился, она уже стояла тут.

– А дорогу, по которой мы прибыли он проложил?

– Эта дорога очень старая. Кто ее проложил и когда никому не известно. Я пытался расспросить старожилов из ближайших населенных пунктов, но и они не знают ничего. Говорят «сколько мы тут живем, столько существует эта дорога, и родители наши ей пользовались и деды». Старая дорога. Наверное, благодаря ей и заповедник тут основали. Без нее сложно было бы передвигаться. Она так и идет вдоль всей восточной границы заповедника и заканчивается на дальнем большом болоте. За болотом ее уже нет. Такая вот дорога без начала и конца. Начинается на том мысу, где стоит моя станция и через 70 км заканчивается в болоте. Может лесорубы когда-то проложили, может кочевники древние, может еще и до них была, но судя по утоптанному грунту и старым бревнам на переправах через ручьи, она очень древняя.

– А вы мне велели посигналить, потому что боялись, что здесь может быть медведь?

– Он бы ушел, если бы был тут сразу, как только услышал бы квадроцикл. Но вдруг где-то поблизости лег бы отдыхать, поэтому сигнал не помешал. Да и я услышав сигнал понял что ты на месте и всё в порядке. А медведю ты сейчас не нужен. Осень уже, он сытый. Крутится где-нибудь около берлоги, а может быть и лег уже. Так что не бойся его. Весной еще можно боятся и то если ты его напугаешь неожиданно, а человеку нечего в лесу боятся, его самого все звери боятся он самый страшный для всех, особенно если на технике.

– А Старик который здесь жил что на гитаре играл? Я видел на стене листок с текстом и гитарными аккордами.

– О да! Он еще и сам стихи сочинял и песни. Вообще был веселый человек. Однажды к нам забрели геологи. Была зима, они возвращались откуда-то из экспедиции целой колонной своей техники ну и, увидев на навигаторе точку с надписью «техстанция» решили сделать небольшой крюк, чтобы посмотреть, что это за строение. Молодые веселые ребята. А Дедон в это время пришел к нам на лыжах и притащил с собой целый рюкзак копченой рыбы, потому что ему опять стало скучно. И тут они встретились. Они целый вечер пели песни и играли на гитаре, а на утро у одного из геологов разболелся зуб, да так сильно, что обезболивающие не помогали. Верхняя челюсть опухла очень сильно и глаз почти закрылся от отека. Начальник геологической экспедиции решил вызвать вертолет, чтобы эвакуировать больного, а заодно, решив, что гонять такую дорогую технику зря не стоит, отправил на этом вертолете почти всех своих ученых и научных сотрудников в город. Оставил только техников и водителей, чтобы догнать колонну техники до места возвращения. Наш Дедон прыгнул с ними в вертолет со словами «скучно мне с вами, у меня все равно дежурство сегодня кончилось» и улетел с ними в город. Даже гитару забыли свою впопыхах. Вертолет улетел, колонна техники с остальными геологами уехала, – Егор Егорыч помешивал суп в кастрюле большим деревянным половником, засыпая в него соль и перец, – мы с напарником остались наводить порядок после такого массового посещения людей. Через три дня на мысу там, где большой камень мы увидели зависевший в снежном вихре вертолет. Он пошумел винтами разгоняя снежные вихри, снизился над остатками сугроба и через минуту взлетел, оставив на снегу человека. Когда вертолет улетел, мы услышали свист и крики. Этот человек махал нам руками и явно звал к себе. Я прыгнул на снегоход и поехал к нему. Когда я подъехал, то удивлению моему не было предела. Передо мной стоял наш Дедон в кожаном плаще и большом просто огромном вязанном шарфе обмотанным вокруг шеи в два раза и одним концом накинутым на голову:

– Ну? Что ты смотришь? Поехали быстрее, а то у вас тут холодно мои уши замерзли.

Он запрыгнул на снегоход позади меня, и мы рванули к станции. Весь вечер он рассказывал нам как они с вертолета сразу же пересели на самолет и улетели в Москву, как гуляли там по Красной площади, мостам и набережным радуясь электрическому освещению и на ходу поглощая мороженное огромными порциями, а потом сидели в ресторане и ели пельмени запивая их лимонадом. Тут он взял оставленную геологами гитару брякнул по струнам и затянул:

Харизматичный эмигрант из Камеруна

Скулил нам песни. Терзал он струны.

Он пел про зайцев и шоколад.

А мы гоняли вилками пельмени

Со вкусным фаршем из оленя

И нам плевать на Камерунских негров

На тощих зайцев и на зайчат.

– Это только первый куплет. Я его запомнил, потому что слушал, а потом мы с напарником катались по дивану со смеху, держась за животы и разминая пальцами скулы, которые сводило от растянутых улыбок, а он всё пел и пел про то, как они гуляли по московским ресторанам и как весело провожали его в аэропорту всей компанией его новые друзья.

Егор Егорыч замолчал, снял с печки кастрюлю с супом и, поставив ее на стол, стал доставать из рюкзака хлеб и остальные припасы, выкладывая их на стол и готовясь к ужину. Солнце уже скрылось за деревьями, и пора было зажигать свечи.

– А как он нашел вертолет, чтобы прилететь к вам на станцию? – спросил племянник, продолжая сидеть на табуретке и разглядывая темнеющий лес.

– Говорит, что пришел в авиакомпанию и попросил довезти его до нашей станции за отдельную плату, на что у него действительно хватило бы денег. Ему предложили обратиться в отдел грузовых перевозок, потому что на не оборудованные площадки пассажирские рейсы не выполняются. Он пришел туда и поговорил. Объяснил, что ему срочно надо в заповедник и что у него уже четвертый день три некормленые собаки, а они злые и никого кроме него к себе не подпускают, что если он не доберется до них хотя бы к завтрашнему вечеру собаки умрут лютой голодной смертью и вина за их смерть будет теперь на авиакомпании, потому что отказались везти его даже за деньги. Начальник сказал, что через час по маршруту рядом с заповедником полетит грузовой вертолет, и он сможет сделать небольшой крюк чтобы высадить его рядом с нашей станцией. На этом они и сошлись. Вот так он добрался до нас.

– А как же собаки? Они действительно сидели все эти дни голодные?

– Этот же вопрос мы задали ему когда он рассказал про свою свору. Он сказал что оставлял им мороженую рыбу, но скорее всего они ее уже сгрызли и теперь наверное воют с голоду на звезды и животы у них прилипли к позвоночникам, но умереть они еще не должны потому что упитанные.

– И что было с собаками?

– Да ничего с ними не было, они даже не похудели ничуть. Мы в этот же вечер поехали в избушку к Дедону и накормили их до отвалу, – Егор Егорыч резал хлеб крупными кусками и складывал его в железную миску которую они еще совсем недавно подобрали вместе с остальной посудой у входа в избу, – Давай будем ужинать, хватит сидеть на улице. Простынешь еще.

– А я смотрю, вы не изменяете своим привычкам, хоть дома, хоть вдали от него, – племянник рефлекторно назвал станцию «домом»,– как там говориться «война войной, а ужин по расписанию», – сказал он, входя в избу и направляясь к умывальнику, чтобы помыть руки.

– Ты прав, парень, прав. Война войной, а обед по распорядку. Знаешь, за многие годы я привык многое делать в одиночку. Я могу один катер вытащить на берег, один спустить его обратно. Могу спокойно жить в одиночестве целый месяц. Но, единственное к чему я так и не могу привыкнуть – это принимать пищу в одиночестве. Если это где-то в лесу под кустом и на пенечке с ножа или просто руками, то тут проблем нет, но если это за столом с тарелками, ложками, вилками, чашками и нормально нарезанным хлебом, мне становится как-то очень не по себе, иногда даже аппетит пропадает. Мой дед, твой прадед, говорил так – в одиночестве даже поросята плохо едят и рассказывал случай о том, как держал он одного кабанчика, а тот плохо ел и поэтому плохо набирал вес. Тогда он купил для него специальное небьющееся зеркало и поставил напротив кормушки и поросёнок стал съедать все, что ему приносили. Вот так то, – ответил Егор Егорыч, усаживаясь за старый дощатый стол.

После ужина они почти сразу легли спать, потому что на улице уже была ночь, и она была не очень теплая, хотя и без осадков, поэтому не располагала к прогулкам. Проснулся Егор Егорыч уже темной ночью от того что от противоположной стены бил в глаза отраженный яркий свет который даже сквозь веки заставил проснуться.

– Что случилось?

– Хочу сфотографировать этот листок с аккордами и текстом, – ответил племянник освещая телефоном висящий на стене листок с песней хозяина избы.

– А что среди ночи то? До утра не мог потерпеть?

– Вдруг утром забуду. Мне всё равно не спиться. Не привычно как то. Шум леса, мыши где-то шуршат еще и пищат. Дрова в печке трещат, – племянник зачем-то заглянул под листок, который был аккуратно завернут в прозрачную пластиковую пленку и запаян со всех сторон, – Ого! Тут тоже какая-то песня с гитарными аккордами. Автор тот же.

– Это вырезка из какого-то журнала в котором один раз опубликовали его авторские песни. В этом журнале еще вставки были толи с пластинками, толи с дисками какими то. На них были записаны его песни. Вот он и повешал этот листок на стену как память о признании своего творчества. Сколько лет он здесь висит я уже и не помню, – проговорил егерь сквозь сон и переворачиваясь на другой бок подальше от резкого белого света издаваемого телефоном, – вот сколько медведи лазят в избушку, постоянно всё срывают со стен, а листок этот так и висит.

– Хватит уже про своих медведей, итак уснуть не могу!

– Спят они уже. Зима скоро вот и легли, и ты спать ложись, утром не встанешь.

Проводы осени.

Женя проснулся поздно. Было уже очень светло и нос щекотал горячий сухой воздух жарко натопленной железной печки, но кожей чувствовалось, что предметы вокруг были холодные, поэтому вылезать из-под одеяла не очень то хотелось. Но он выглянул, откинув его с головы. Егеря уже не было на своем месте. Прислушавшись, Женя услышал, как тот шумит где-то за стеной избушки и только он хотел встать со своей лежанки как дверь избушки отворилась и на пороге в клубах густого пара появился Егор Егорыч, и увидев, что племянник проснулся он сказал:

– Всё! Кончился наш поход. Сейчас аккумулятор оттает, запускаем квадроцикл и на станцию рванем пока не поздно.

– Не поздно что?

– Мороз ударил. Градусов за тридцать сейчас. А вдруг будет еще ниже. У нас ведь одежда то не такая чтобы выдержать сорокаградусный мороз.

– Вчера была плюсовая, а сегодня – 30? Разве так бывает? Ведь еще ни одной снежинки не было?

– Бывает, бывает. Выйди на улицу и сам всё увидишь. Только одевай всё что можно, там очень холодно.

Племянник вышел за двери и остатки сна сразу же слетели с него. Воздух был действительно очень холодный. Деревья вокруг были белые до самых вершин от инея и изморози. В тишине было слышно как стволы деревьев трещали то тут то там. Эхо повторяло эти звуки и можно было подумать, как будто в лесу шла охота и кругом звучали сухие щелчки выстрелов. Он повысил голос, зная, что его хорошо слышно через дверь:

– А как вы определили что сейчас ниже 30 градусов?

– Кожей. За столько лет я научился определять температуру собственными ощущениями, – ответил егерь, выходя из избы, – сейчас я покажу тебе верный способ как определить, что температура стремиться к 40 градусам.

Он глубоко вдохнул носом и сложив губы трубочкой длинно выдохнул. Воздух издавал какой-то странный шипящий гул и выходил изо рта такой мощной струёй пара как будто кипел чайник:

– Вот так вот, парень! Видишь, как воздух шумит на выдохе? Это значит что где-то очень близко к сорока градусам ниже нуля по Цельсию. Так что поедем мы с тобой на станцию. Иначе будем сидеть здесь и топить целыми днями печку, чтобы не замёрзнуть в надежде на потепление и можем ждать его неделю, а то и две. Режим выживания в самом прямом смысле слова.

Пока аккумулятор грелся около печки, они пили чай и доставали из рюкзаков запасную одежду, её запасливый егерь взял с собой на всякий случай. Еще пришлось позаимствовать с вешалок в избе старые, но еще добротные куртки, потому что своих зимних курток у них с собой не было. Аккумулятор почти оттаял, о чем говорил иней, который полностью опустился до самого нижнего края его стенок и остался только очень узенькая белая полоска в самом низу. Не в силах больше ждать Егор Егорыч взял его и унес к квадроциклу. Племянник собрался выйти ему помочь, но за стеной избы уже был слышен шум работающего двигателя и было понятно, что пора ехать. Он схватил оба рюкзака и быстро вышел из избы. Через несколько минут они уже мчались по промерзшей дороге между деревьями. Обратная дорога прошла без особых приключений и уже через неполных три часа они подъезжали к станции с раскрасневшимися от морозного встречного воздуха лицами, основательно продрогшие, но довольные что вернулись к теплу и свету.

– Беги внутрь, отогревайся. Я пока технику в гараж загоню. Разгружать пожитки позже будем.

– Хорошо. А то я что-то сильно промерз, – ответил Евгений слезая с железного коня.

– Я вижу. Тебя аж потрясывает от мороза. Не заболел бы, – сказал Егор Егорыч нажимая на рычаг газа и отъезжая от крыльца в сторону гаража.

Племянник взлетел на крыльцо и, открыв дверь, всей грудью глубоко втянул теплый и такой долгожданный воздух человеческого жилья. Он стал раздеваться и разуваться, снимая с себя многослойную защиту от мороза и в это время вошел егерь:

– Ну как? Ни чего не отморозил?

– Вроде бы нет. Пальцы покраснели на руках и ногах, но двигаются.

– Чувствительность не потеряли?

– Нет. Если надавить то боль чувствуется.

– Это хорошо. Градусник на гараже показывает минус 30. Если учесть что у него возле избы градусник всегда показывает на 2-3 градуса ниже и то что утро это обычно самое холодное время суток, то было наверное где-то -35 когда мы выезжали.

– Минус тридцать пять это очень холодно. Аж жутко делается от одних только цифр.

– Нормально. Главное вырвались без потерь. Сейчас разденешься, беги в свою спальню и залазь под одеяло, можешь взять еще пару одеял, а когда согреешься, приходи на кухню будем чай с медом пить. Я пока выйду на связь с дежурным доложу, что у меня всё в порядке.

– А вы не замерзли?

– Я привыкший.

Они разошлись по своим делам, и когда Егор Егорыч уже стал волноваться, не приболел ли племянник, потому что он уже долго не выходит из своей спальни, и хотел было идти к нему с проверкой, как с кухни донеслась звуки гитары и какая-то очень знакомая старая мелодия. Он прислушался, не поднимаясь с рабочего места к звукам песни. Он узнал ее. Это была та самая песня с журнального листа, висевшего на стене в избушке. Только голос был другой:

Здесь у леса на опушке

В старой низенькой избушке

Я живу и сам не знаю как

Здесь теряет смысл время

Деньги здесь пустое бремя

Вся надежда только на собак..

Воспоминания рисовали картинку, когда они собирались в избушке у старика, и он играл им на гитаре разные песни, а они слушали его не рискуя прервать это концерт лишними разговорами. Егор Егорыч поднялся с кресла и пошел на кухню, внимательно слушая песню и стараясь не производить лишнего шума своим движением.

Племянник сам накрывал на стол, доставая из холодильника и ящичков разные съестные припасы и расставляя их по столу:

– Похожа? – спросил он глядя на появившегося на кухне Егора Егорыча, и видя что он не сразу понял о чем речь повторил, – песня похожа?

– Не то слово. Почти один в один только тембр голоса другой, а так звучит как будто Дедон ее играет, я аж вспомнил наши вечерние посиделки. Как это у тебя получилось ее так быстро восстановить?

– Виртуальная реальность. Сейчас полно всяких программ в интернете. Загружаешь туда лист с аккордами и словами и через некоторое время получаешь готовую песню. Вот как только я добрался до вашего интернета я именно это и сделал, пока не забыл. Голос я подобрал мужской и взрослый. Других данных про исполнителя у меня нет. Садитесь чай пить. Сегодня я дежурный по кухне.

Они уселись за стол. Евгений взял в руки смартфон и нажимая что-то пальцами на его экране спросил:

– А эту вы слышали?

Из динамика зазвучала музыка и тот же голос запел:

Жизнь прожить не поле перейти

Жизнь прожить достойно и красиво

Так прожить, чтобы приобрести

И столько чтоб на две еще хватило…

– Да, эту песню он тоже любил петь, – ответил егерь, задумчиво глядя в окно, – интересно, где он теперь? Прожил уже или еще живет? Хоть бы позвонил, сообщение какое-нибудь прислал.

Он замолчал и молча дослушал песню до конца всё так же глядя куда-то в заоконную даль. Племянник не стал докучать вопросами, молча попивая горячий чай и закусывая его сладким пахучим медом. Песня кончилась, но разговор начинать никто не хотел. Они так и сидели, молча думая каждый свои мысли. Только в когда чай в чашках закончился, егерь сказал:

– Завтра домой тебя отвезу, родители твои сообщение прислали. Закончился их отпуск, и они прилетели домой сегодня утром. В их отпуске еще вчера похолодало и тоже резко и по прогнозам синоптиков надолго. Поэтому они еще вчера купили билеты и сегодня уже дома. Ждут тебя. Волнуются. Я им уже отзвонился, сказал, что завтра доставлю тебя в целости и сохранности прямо к ним руки. Так что кончилась твоя командировка в другую реальность. Собирай вещи. Если хочешь, можем прямо сейчас рвануть. Сейчас можно везде напрямую проехать после такого мороза всё кругом промерзло и реки и болота и ручьи.

– Нет. Сегодня я уже накатался. Куда торопиться-то? Завтра может быть потеплее будет, завтра и поедем. Сколько уйдет времени, чтобы доехать на снегоходе отсюда до города?

– Я думаю, что часа за 4 доберемся. Плохо, что снега нет, трясти будет очень сильно, но я знаю дорогу, по которой можно и без снега проехать, без особых проблем, – Егор Егорыч поднялся из-за стола, – хорошо завтра так завтра, тогда сегодня ты мне еще поможешь приготовить станцию к зимовке у нас впереди еще целых полдня.

Эти полдня прошли плодотворно. Они вдвоем укрыли брезентом ту часть техники и прицепы которые не имели своего места в гараже. Перевернули все емкости и бочки вниз горловинами чтобы в них не залетал снег. Поставили стоймя разные доски и палки которые, по словам Егор Егорыча могли пригодиться зимой «но под снегом их потом не найти». Осмотрели все крыши на наличие на них посторонних предметов, потому что весной они могли сойти вместе со снегом и нанести травму или повреждения технике. В общем простая рутина. Вечер прошёл без каких либо интересных событий и когда стемнело с неба посыпался снег. Огромные пушистые снежинки падали с неба в полной тишине почти вертикально и покрывали всё вокруг белым покрывалом. Воздух сразу потеплел, не до плюсовых значений, но после 30 градусных морозов и -15 им казалось оттепелью. Егор Егорыч заметил, что это хорошо, потому что снегоход должен ехать по снегу.

Они молча стояли на крыльце, наблюдая за приходом зимы. Снежинки падали беззвучно покрывая землю белым пушистым одеялом и не смотря на сумерки, опускавшиеся на окружающий лес, от этого снежного покрывала мир вокруг становился светлее. На их глазах зима брала всю власть в свои руки. Было так тихо, что казалось, будто даже слышно как падают снежинки.

– Пришвинг, – сказал Евгений.

– Вот из ит «пришвинг», – спросил Егор Егорыч на лету схватывая что это что-то из английского, поэтому подстраивал свои акцент под англицкий манер.

– На нашем жаргоне так называется молчаливое созерцание происходящего в дикой природе. Писатель был такой. Пришвин – фамилия, – пояснил племянник.

Егерь молча улыбнулся и добавил:

– Знаю о нем. Хорошо хоть в таком виде вы его помните, я уж думал, что современники даже и не подозревают о его существовании, – улыбка сошла с губ, – но слово подобрано четкое, точное – пришвинг. Теперь буду знать, чем я занимался всю жизнь. Рад я тому, что взял тебя с собой на эти несколько дней, думал, я тебя учить буду, а оказалось, что сам у тебя многому научился. Пойду ко сну готовиться завтра мне целый день за рулем сидеть.

На следующий день, после восхода солнца они уселись на снегоход и Егор Егорыч увёз племянника обратно к родителям в город. Дорога прошла без приключений и бесед, потому что езда на открытом транспорте с большой скоростью не располагает к разговорам, пассажир смотрит в затылок водителю, водитель смотрит вперед крепко держа в руках руль и маневрируя между деревьями и кочками. На окраине города там, где кончается асфальт, Евгения ждал отец, а Егор Егорыч в гости к ним не поехал. Тому было множество причин, надо было как-то и куда-то определить снегоход, чтобы не бросать его в чистом поле. Световой день стал очень коротким, а ему очень хотелось засветло вернуться на станцию. Его дежурство кончалось, и со дня на день должен был подъехать сменщик. Поэтому он коротко попрощался с племянником и братом и уехал обратно по своему следу, поднимая за собой клубы снежной пыли. А Евгений уселся в теплую машину отца, и они направились домой по которому он уже успел соскучиться за такую короткую, но насыщенную поездку.

Племянник не изменился кардинально после этой поездки. Он так же просиживал в своем виртуальном мире целые дни, а иногда и ночи. Даже профессию он себе выбрал связанную с виртуальной реальностью. Стал «гидом виртуальных миров», кстати, одним из первых получил диплом такого специалиста. Виртуальный мир стал его профессией и призванием. Он слыл ведущим специалистом в этой области, чем не мало радовал своих близких, а родители даже гордились, что вырастили такого профессионала в этой сфере. С дядей они встречались и общались очень редко (потому что существовали в разных мирах) в основном это были сообщения по праздникам и Дням рождения, но каждый из них был в курсе событий происходящих в жизни друг друга. А однажды племянник прислал Егор Егорычу видеоролик, в котором показывали его интервью одному из каналов, и в заключение этого интервью Евгений сказал следующие слова:

«Я часто вспоминаю свою поездку в заповедник к своему родному дяде. Вспоминаю наши беседы за столом с чашкой чая в руках. Я только потом через некоторое время понял что он хотел от меня, того что когда то он сделал сам с собой. Он мог остаться сугубо городским человеком, но стал лесным жителем. Мог стать строителем, осваивать новые территории тем самым разрушая уже устоявшийся веками уклад жизни и ландшафт, а стал егерем – хранителем заповедника. Он мог бы всю трудовую деятельность провести в избушке, а разработал и внедрил станции технической поддержки, которые теперь являются стандартными для всех заповедников Земли. Он сам для себя создавал реальность, ту, которая ему больше нравилась. Он хотел изменить мою реальность. Я не стал этого делать. Я привык к тому, что я делаю с самого детства. И мне нравиться то, что я делаю. Я выбрал виртуальную реальность своей профессией. Я постоянно меняю ее для себя и для других. Думаю, что я делаю это не зря».