Невский без секретов. Были и небылицы

А вот еще от одного надгробия не осталось сегодня и следа. В 1916 году на Никольском кладбище была погребена Лидия Зверева, первая русская летчица. Одна из тех, кто не словами, а делами двигал женскую эмансипацию вперед.

Для нее авиация была делом всей жизни. «Еще будучи маленькой девочкой, я с восторгом поднималась на аэростатах в крепости Осовец и строила модели, когда в России еще никто не летал». Это слова из автобиографии Лидии Виссарионовны.

А уж когда в России начали летать на аэропланах, Зверева не могла остаться в стороне. Летом 1911 года она начала обучаться в гатчинской авиационной школе. В первый самостоятельный полет отправилась в августе. Летать, правда, в тот раз пришлось недолго: прямо над ней пронесся в небе другой «Фарман», и Зверева ушла на посадку. Самолет проверили, все оказалось исправно, и снова полет – на сей раз минут на двадцать.

Опыт она набрала быстро. Знаменитый летчик Константин Арцеулов вспоминал: «Зверева летала смело и расчетливо… Все обращали внимание на смелые мастерские полеты ее, в том числе и высотные. А ведь в то время не все, даже бывалые летчики, рисковали подниматься на большую высоту».

22 августа 1911 года Лидия Зверева сдала экзамен. А на следующий день получила диплом пилота-авиатора. Так и стала первой летчицей в России.

Летная жизнь ее была полна волнений и неожиданностей. Перед одним из полетов, например, кто-то насыпал в мотор ее «Фармана» железные опилки. Ей повезло, что полет был отменен, а иначе – не миновать бы гибели.

В Риге Зверева летала простуженной, с температурой 39 градусов. «Я не могу обмануть ожидания нескольких тысяч зрителей!» Дул сильный ветер, аппарат опрокинуло и бросило на землю. Летчица получила ушибы, а вдобавок заболела крупозным воспалением легких.

И все равно – она была счастлива. Летала, учила летать других.

Увы, этой счастливой летной жизни у нее было всего пять лет.

Лидия Виссарионовна Зверева умерла совсем молодой – от тифа.

Лейб-медик на Коммунистической площадке

Среди некрополей Александро-Невской лавры особенное место занимает самое маленькое кладбище. Это даже и не кладбище, а площадка в парадном дворе перед входом в Троицкий собор. Именуют ее Коммунистической, потому что здесь покоятся многие партийные и комсомольские работники.

И все-таки первыми в монастырском дворе перед Троицким собором были похоронены совсем не коммунисты. В июле 1917 года в ходе вооруженных столкновений в Петрограде были убиты семь казаков и один солдат, выступавшие на стороне Временного правительства. Похороны погибших были обставлены весьма торжественно: отпевание в Исаакиевском соборе, которое возглавлял митрополит Вениамин, перезвон всех церквей города, а затем процессия в лавру.

Лев Троцкий так описывал события этого дня:

«Церемониал начинался с литургии в Исаакиевском соборе. Гробы выносились на руках Родзянко, Милюковым, князем Львовым и Керенским и с крестным ходом направлялись для погребения в Александро-Невскую лавру. По пути следования милиция отсутствовала, охрану порядка взяли на себя казаки: день похорон был днем их полного владычества над Петроградом».

При новой власти захоронение казаков было фактически уничтожено: его сровняли с землей. (Только в 2002 году на его месте снова установили трехметровый крест.)

А совсем рядом с могилой казаков возникла Коммунистическая площадка. Вначале здесь были погребены участники обороны Петрограда (1919 год), затем – жертвы Кронштадтского восстания 1921 года. Потом свой последний приют нашли здесь погибший агент угрозыска Иван Говорушкин, финские большевики Эйно Рахья и Юхо Аатукка…

Среди похороненных здесь – и Злата Лилина, жена некогда всесильного диктатора Петрограда Григория Зиновьева. Она ушла из жизни 47-летней, в 1929 году – от рака легких. И хотя Зиновьев в ту пору прочно пребывал в опале, похороны Лилиной были многолюдны, а участие в них принял Сергей Миронович Киров.

Появились на Коммунистической площадке и могилы просто известных горожан. Например, академика-языковеда Николая Марра, чьи научные воззрения были публично развенчаны И. В. Сталиным – к счастью, уже после смерти Марра. Или Леонтия Гинтера, бывшего главного инженера 3-й ГЭС города. Именно эта электростанция впервые в истории города подала в дома горячую воду по теплопроводу общего пользования (случилось это осенью 1924 года). Не случайно на надгробии Гинтера, ушедшего из жизни в 1932 году, были выбиты слова: «Пионеру теплофикации в СССР».

А еще на Коммунистической площадке похоронено несколько знаменитых врачей. Хирург и травматолог Герман Альбрехт, чьим именем называется сегодня петербургский НИИ протезирования. Инфекционист, глава Боткинской больницы Глеб Ивашенцов, в честь которого названа одна из выходящих к Старо-Невскому улиц. Прославленный хирург Иван Греков, чье имя известно не только в истории медицины, но в истории литературы – благодаря шуточному поздравительному стихотворению, написанному в его адрес Евгением Шварцем и Николаем Олейниковым:

Я пришел вчера в больницуС поврежденною рукой.Незнакомые мне лицаПокачали головой.Закрутили, завязалиРуку бедную мою.Положили в белом залеНа какую-то скамью.Вдруг профессор в залу входитС острым ножиком в руке,Локтевую кость находитЛучевой невдалеке.Плечевую удаляетИ, в руках ее вертя,Он берцовой заменяет,Улыбаясь и шутя.Молодец профессор Греков —Исцелитель человеков.Он умеет все исправить,Хирургии властелин.Честь имеем Вас поздравитьСо днем Ваших именин!

Стихи эти были написаны за год до смерти хирурга; он ушел из жизни в 1934-м.

А неподалеку от Грекова нашел последний приют еще один знаменитый хирург, Сергей Федоров. И есть немалая ирония судьбы в том, что он в числе своих коллег оказался погребен на кладбище с названием Коммунистическая площадка. Потому что знаменитым медиком он стал еще до революции, числился лейб-хирургом Николая II и наблюдал за здоровьем больного гемофилией наследника Алексея.

Приходилось Сергею Петровичу выполнять и иные придворные поручения. Когда в начале 1915 года при катастрофе поезда была тяжело ранена и получила перелом бедра фрейлина Анна Вырубова, именно Федоров проводил ее медицинское обследование. Дало оно, среди прочих, один неожиданный результат: Вырубова оказалась девственницей. Учитывая слухи о близости фрейлины с Распутиным, этот факт стал настоящей придворной сенсацией…

Федоров вообще со всей серьезностью относился к феномену Распутина. Священник Шавельский, близкий ко двору, записал свой разговор с лейб-хирургом уже после убийства старца:

«Я, стоя рядом с проф. Федоровым, спрашиваю его:

– Что нового у вас в Царском? Как живут без „старца”? Чудес над гробом еще нет?

– Да вы не смейтесь! – серьезно заметил мне Федоров.

– Ужель начались чудеса? – опять с улыбкой спросил я.

– Напрасно смеетесь! В Москве, где я гостил на праздниках, так же вот смеялись по поводу предсказания Григория, что Алексей Николаевич заболеет в такой-то день после его смерти. Я говорил им: „Погодите смеяться, пусть пройдет указанный день!” Сам же я прервал данный мне отпуск, чтобы в этот день быть в Царском: мало ли что может случиться! Утром указанного „старцем” дня приезжаю в Царское и спешу прямо во дворец. Слава Богу, Наследник совершенно здоров! Придворные зубоскалы, знавшие причину моего приезда, начали вышучивать меня: „Поверил «старцу», а «старец»-то на этот раз промахнулся!” А я им говорю: „Обождите смеяться, иды пришли, но иды не прошли!” Уходя из дворца, я оставил номер своего телефона, чтобы в случае нужды сразу могли найти меня, а сам на целый день задержался в Царском. Вечером вдруг зовут меня: „Наследнику плохо!” Я бросился во Дворец… Ужас! Мальчик истекает кровью! Еле-еле удалось остановить кровотечение… Вот вам и „старец”…»

С 1915 года Федоров находился при царской ставке. В день отречения Николая II он разговаривал с императором, пытался отговорить его от этого шага. Николай был непреклонен…

Удивительно, что после революции Федоров не эмигрировал. И хотя он пережил арест в 1921 году (по делу «Петроградской боевой организации»), затем получил признание и у новых властей: стал заслуженным деятелем науки, удостоился ордена Ленина. И был погребен на Коммунистической площадке.

Что ж, хорошие врачи всегда в цене!

Отправление с Красной площади

Ну вот и пришло нам время покинуть лавру. Наше движение по Старо-Невскому начинается с полукруглой площади, отмеченной памятником Александру Невскому.

Это только кажется, что Красная площадь на свете существует одна – в Москве. В Ленинграде почти тридцать лет имелась своя Красная площадь. Так в 1923 году революционные власти назвали Александро-Невскую площадь перед лаврой. А в 1952-м, в новую политическую эпоху, вернули старое имя в чуть переиначенном виде – площадь Александра Невского.

А вот памятник князю появился на площади совсем недавно и вряд ли ее украсил. У скульптуры, по скромному мнению автора этих строк, одно достоинство – внушительные габариты. Что же до художественной выразительности и динамики, то с этим все плачевно. Кто не согласен, может мысленно сопоставить бронзового Александра, скажем, с Медным всадником…

Площадь Александра Невского. Фото 2004 г.

Но оставим скульптуру – нас сейчас больше интересует транспорт. Тот его вид, который и сегодня присутствует на площади Александра Невского.

Как утверждает один известный историк, в 1902 году состоялся первый в нашем городе пробный рейс троллейбуса, причем прошла машина от Александро-Невской лавры до Благовещенской площади. Все бы хорошо, только вот беда: уважаемый автор самым забавным образом спутал два факта городской истории!

Да, был троллейбус в 1902 году. Его изготовила петербургская фирма Петра Александровича Фрезе, а первую поездку он совершил весной того года. Однако весь его первый пробный «рейс» проходил во дворе фирмы Фрезе в Эртелевом переулке. На обычный грузовик, выпускавшийся этой фирмой, установили вместо бензинового двигателя электрический – и испытания начались! Причем оказались они вполне успешными: первый троллейбус не просто ездил, но и «легко уклонялся от прямого направления, давал задний ход и поворачивался».

А к лавре троллейбусы пошли куда позже. Этот вид транспорта вообще непросто приживался в нашей стране. Никита Хрущев не случайно вспоминал в своих мемуарах, какие были волнения вокруг первой в СССР троллейбусной линии в Москве.

«Когда троллейбусная линия была уже готова и надо было ее испытать, раздался вдруг телефонный звонок от Кагановича: „Не делать этого!” Я говорю: „Так ведь уже испытали”. – „Ну, и как?” – „Все хорошо”. Оказывается, Сталин усомнился, как бы вагон троллейбуса не перевернулся при испытаниях. Почему-то многие считали, что троллейбус обязательно должен перевернуться, например, на улице Горького – на спуске у здания Центрального телеграфа. И Сталин, боясь, что неудача может быть использована заграничной пропагандой, запретил испытания, но опоздал. Они прошли удачно, и троллейбус вошел в нашу жизнь. Тут же ему доложили, что все кончилось хорошо и что этот вид транспорта даже облагораживает город: он бесшумен, работает на электричестве и не загрязняет воздуха. Получился прогрессивный вид транспорта. Сталин одобрил это, и в 1934 г. первая троллейбусная линия начала работать».

В Ленинграде троллейбус появился два года спустя. Первая в нашем городе троллейбусная линия открылась в октябре 1936 года и проходила от Красной площади по проспекту 25-го Октября (он же Невский), улице Гоголя и бульвару Профсоюзов до площади Труда. Всего на маршрут вышли тогда четыре небольшие машины ярославского производства марки ЯТБ-1. И, несмотря на скромные свои размеры, перевезли они за день более 8 тысяч пассажиров.

Хотя первые ленинградские троллейбусы были не слишком совершенны технически, довольно долго они обходились без серьезных аварий. И только на исходе 1937 года случилось первое ЧП: в восемь часов вечера рейсовый троллейбус потерпел аварию у Фонтанки. Причиной было лопнувшее колесо. Водитель не справился с управлением, и «троллейбус опрокинулся на лед реки Фонтанки». Были жертвы.

Но ничто не могло уже остановить развитие нового вида транспорта в нашем городе…

Родившаяся под звон колоколов

Конец Старо-Невского был когда-то прочно отдан во власть церкви. По нечетной стороне – дома Александро-Невской лавры от самой лавры до Золотоношской улицы, по четной – богоугодные заведения и епархиальные ведомства и опять же дома лавры…

Вот и двухэтажное здание под номером 190, как мы уже знаем, было построено по проекту Ивана Старова для Александро-Невской лавры. Иван Егорович оформил выход Невского проспекта на лаврскую площадь двумя двухэтажными домами, которые приносили лавре доход: помещения в них сдавались внаем жильцам и торговцам.

30 августа 1846 года в доме, носящем ныне номер 190, случилось памятное событие, о котором и пойдет речь в этой главе. Что значил в старом Петербурге и в лавре день 30 августа, читатель тоже знает – со слов Анны Григорьевны Достоевской. Именно она и была главной героиней памятного события.

«Мои родители жили в доме, принадлежащем и поныне Лавре, во втором этаже. Квартира была громадная (комнат И), и окна выходили на (ныне) Шлиссельбургский проспект и частью на площадь перед Лаврою. Семья была большая… Жили дружно и по-старинному гостеприимно… Особенно много собиралось гостей 30 августа, так как при хорошей погоде окна были открыты и можно было с удобством посмотреть на шествие, а кстати, и побыть в веселом знакомом обществе. Так было и 30 августа 1846 года. Моя матушка вместе с прочими членами семьи, вполне здоровая и веселая, радушно встречала и угощала гостей, а затем скрылась, и все были уверены, что молодая хозяйка хлопочет во внутренних комнатах насчет угощения. А между тем моя матушка, не ожидавшая так скоро предстоявшего ей „события”, вероятно, вследствие усталости и волнения, вдруг почувствовала себя нехорошо и удалилась в свою спальню, послав за необходимою в таких случаях особою.

Мать моя всегда пользовалась хорошим здоровьем, у ней уже прежде рождались дети, а потому наступившее событие не внесло никакой суматохи и волнения в доме.

Около двух часов дня торжественная обедня в соборе окончилась, загудели звучные лаврские колокола, и при выступлении крестного хода из главных ворот Лавры раздались торжественные звуки стоявшей на площади военной духовой музыки. Лица, сидевшие у окон, стали сзывать остальных гостей, и были слышны восклицания: „Идет, идет, тронулся крестный ход”. И вот при этих-то восклицаниях, звоне колоколов и звуках музыки, слышанных моею матушкою, тронулась и я в мой столь долгий жизненный путь.

Торжественная процессия прошла, и гости стали собираться домой, но их удержало желание проститься с бабушкой, которая, как им сказали, прилегла отдохнуть. Около трех часов в залу, где были гости, вошел мой отец, ведя под руку старушку-мать. Остановившись среди комнаты, мой отец, несколько взволнованный происшедшим событием, торжественно провозгласил: „Дорогие наши родные и гости, поздравьте меня с великою радостью: Бог даровал мне дочь Анну”. Отец мой был чрезвычайно веселого характера, балагур, шутник, что называется, „душа общества”. Думая, что это известие – праздничная шутка, никто ей не поверил, и раздались восклицания: „Не может быть! Григорий Иванович шутит! Как же это возможно? Ведь Анна Николаевна все время была тут”, – и т. д. Тогда сама бабушка обратилась к гостям: „Нет, Гриша говорит правду: час тому назад появилась на свет моя внучка, Нюточка!”

Тут посыпались поздравления, а из дверей выступила девушка с налитыми бокалами шампанского. Все пили за здоровье новорожденной, ее родителей и бабушки. Дамы бросились поздравлять родильницу (в те времена не было докторских предосторожностей) и целовать „маленькую”, а мужчины, пользуясь отсутствием дам, прикончили припасенные бутылки шампанского, провозглашая тосты в честь новорожденной. Таким-то торжественным образом было встречено мое появление на свет божий, и, как все говорили, это было хорошим предзнаменованием насчет моей будущей судьбы».

Судьба Анны Григорьевны и впрямь выдалась нерядовой. И особое место в ее биографии заняла лавра.

«С Александро-Невской лаврой в Петербурге соединены многие важные для меня воспоминания: так, в единственной приходской церкви (ныне монастырской) Лавры, находящейся над главными входными вратами, были обвенчаны мои родители. Сама я родилась 30 августа, в день чествования св. Александра Невского, в доме, принадлежащем Лавре, и давал мне молитву и меня крестил лаврский приходский священник. На Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры погребен мой незабвенный муж, и, если будет угодно судьбе, найду и я, рядом с ним, место своего вечного успокоения».

Анна Григорьевна Достоевская скончалась летом 1918 года в Ялте. Время стояло на дворе революционное, отправить тело покойной в Петроград было нереально. Достоевскую похоронили в Ялте. Но полвека спустя, в 1968-м, последняя воля Анны Григорьевны была все же исполнена: прах ее перенесли в лавру и захоронили рядом с могилой мужа.

Obdiratio et oblupatio

Что такое петербургская Духовная консистория, знали до революции все горожане. Этот орган управления столичной епархией имел власть и над обычными мирянами: в его ведении были дела по бракам, разводам, богохульству.

Долгое время консистория помещалась на территории Александро-Невской лавры, а в середине XIX века переместилась на Старо-Невский – в специально построенный для нее дом № 178 (который с той поры не раз перестраивался).

Юрист Анатолий Федорович Кони иронично описывал нравы консистории, «где чинится расставшимися с соблазнами мира монахами своеобразное правосудие по бракоразводным делам, нередко при помощи „достоверных лжесвидетелей”, и проявляется начальственное усмотрение под руководством опытной канцелярии по отношению к приходскому духовенству, вызвавшее весьма популярное в его среде якобы латинское изречение: „Consistorium protopoporum, diaconorum, diatchcorum, ponomarorum – que obdiratio et oblupatio est”…» Перевести эту шуточную латынь можно так: «Консисторские протопопы, дьяконы, дьячки, пономари – обдиратели и облупатели».

Насчет достоверных лжесвидетелей Кони иронизирует не зря. Дореволюционное законодательство допускало разводы лишь по четырем причинам: из-за доказанного прелюбодеяния супруга, из-за неспособности супруга к брачному сожитию (в том лишь случае, если неспособность имела место еще до брака), в случае если супруг был приговорен к уголовному наказанию с лишением всех прав и при «безвестном» отсутствии супруга в течение пяти лет. Нетрудно догадаться, что чаще всего причиной развода становилось прелюбодеяние.

И вот тут обманутые и жаждущие развода супруги сталкивались с серьезной проблемой. Дело в том, что Устав духовных консисторий имел на этот счет четкие указания: «Главными доказательствами преступления должны быть признаны: а) показания двух или трех очевидных свидетелей и б) прижитие детей вне законного супружества, доказанное метрическими актами и доводами о незаконной связи с посторонним лицом». Особо оговаривалось, что «прочие доказательства: письма, обнаруживающие преступную связь ответчика, показания свидетелей, не бывших очевидцами преступления, но знающих о том по достоверным сведениям или по слухам…», могут иметь силу лишь при наличии одного из двух главных доказательств.

О последствиях таких требований закона писал Николай Семенович Лесков: «Лжесвидетельство у приходящих в православные консистории наблюдателей акта совокупления супругов с несоответствующими лицами сделалось повсеместным и притом крайне бесцеремонным. Оно даже поставлено ныне на правильно организованную коммерческую ногу… Никто не может сказать, чтобы это было иначе, и всякий знает, что этому нельзя быть иначе, ибо никто не обращается с своими ласками к женщине так, чтобы другие видели его с нею „в самом акте”, но тем не менее все, кому нужно, обращаются к этой преступной комедии, закрепляемой страшною ложною клятвою именем всемогущего Бога».