Батыева тропа

– Оно слабое, – сказал Лёнька, а Витька робко прибавил густым басовитым голосом:

– Как кисель.

– Да по вам заметно, что это за кисель! А что ж вы девчонок не пригласили? Нету их, что ли, здесь?

– Почему? Хватает, – подал голос и Мишка. – Все были с нами. Одна вон, спит наверху!

– Ну, это другое дело, – обрадовалась Маринка. – Без девок можно допиться знаете до чего?

Мальчики смутились ещё сильнее. Это произошло уже на терраске, которая представляла собой летнюю столовую с умывальником. Далее за терраской располагались справа и слева какие-то закутки – не то кладовые, не то чуланчики, а за ними – широкая винтовая лестница на мансарду и пара комнат. Одна из них, кажется, была основной столовой или гостиной, другая – апартаментами Лёньки. Он и его приятели потащили продукты в первую комнату, где имелся доисторический холодильник, и стали их в него перекладывать. Всё, конечно, не уместилось. Да и едва ли требовалось совать в холодильник, к примеру, хлеб и баранки, о чём Маринка, усевшаяся с ногами на небольшой диванчик около печки, трём дурням и сообщила. Кеды она сняла ещё на терраске. Вняв её замечанию, три болвана стали выкладывать все кондитерские изделия и напитки на большой стол. Имелся ещё и маленький, круглый, больше похожий на барную табуретку. Маринке было смешно наблюдать за действиями смущённых подростков. Когда они уставились на неё, ожидая новых распоряжений, она вскочила с диванчика.

– Молодцы! А теперь ведите меня наверх. Хочу познакомиться с юной дамой, которую вы споили.

Отправились на мансарду. Дама, действительно, оказалась довольно юной. Она спала на кровати, от задней спинки которой осталась только стальная рама. Одета девушка была полностью, даже лоферы с кисточками остались на её ножках поверх колготок или чулок. Это наводило на мысль о том, что она уснула немного раньше, чем улеглась. Кофточка на ней не имела признаков суетливого снятия и поспешного надевания, ремешок на джинсах застёгнут был аккуратно. Совсем не были нарушены и нюансы причёски, скреплённой шпильками. Одним словом, не плавали на поверхности даже косвенные улики, указывающие на то, что Лёньке с его друзьями следовало немедленно набить морды. Маринка удостоверилась в этом после того, как прошлась по комнате и решила, что разместится именно в ней. Мебель была так себе, обои в углу топорщились да и пол поскрипывал под ногами, но зато вид из окна открывался сказочный – на овраг, кладбище и лес. Левитан, решила Маринка, не упустил бы возможности перед этим окном поставить мольберт.

– Девчонка-то, знаете, исключительной красоты, – сказала она, вглядываясь в личико легкомысленной дамы, которая улыбалась во сне. – Как её зовут?

– Ленка Гулькина, – неохотно ответил Мишка, зачем-то переглянувшись с друзьями. – Её мамаша – наш классный руководитель. Они живут над ручьём, в том конце деревни.

– Классный руководитель? Вы все в одном классе учитесь? Где, в Батецком?

– Я поступил в медколледж после девятого класса, – напомнил о себе Лёнька. – А они – да, перешли в одиннадцатый.

– Как маму её зовут?

– Светлана Петровна.

– А кто ещё с вами был?

– Катька и Наташка Денисовы. Они сёстры.

– Сколько им лет?

– Четырнадцать и шестнадцать.

– А ещё в деревне девушки есть?

– Лизка Комарова. Ей восемнадцать уже.

– Что ж она здесь делает?

– У Светланы Петровны живёт, чтобы не жить с бабкой Комарихой.

– Чем же бабка такая страшная?

Три подростка не торопились с ответом. Решив его не тянуть клещами, Маринка ещё раз прошлась по комнате и сказала:

– Ну, хорошо. Пусть Ленка проспится здесь, а вы, Витька с Мишкой, идите вон. Мне надо вашему другу дать по ушам хорошенько.

Лёнька встревожился.

– Да за что? Ведь мы ничего не сделали!

– Скажи лучше, что не успели ничего сделать! Всё, идём вниз.

Лёнька проводил друзей до калитки и что-то им объяснил. Маринка его ждала, лёжа на диванчике. Поза была ею избрана как для съёмки: левая нога вытянута, правая согнута в колене и на нём сцеплены пальцы рук. Однако на Лёньку вся эта красота не произвела отдельного впечатления – он, вернувшись, уставился на свою сестру точно так же, как двадцать минут назад, около калитки. Робко. Растерянно. Восхищённо.

– Чайник поставь, – скомандовала она, придав взгляду строгость. – Я ведь с дороги!

– Может, вина? – пробормотал Лёнька. – За встречу…

– А может, по лбу?

Лёнька угодливо захихикал и, схватив чайник, кинулся на терраску, чтобы наполнить его водой. Обратной дорогой, кажется, расплескал, так как было слышно, что он ругнулся и кран опять зашумел. Маринка, тем временем, просто села, ноги опустив на пол. Следя, как Лёнька включает чайник и распаковывает коробку «Липтона», она поинтересовалась, где чашки, ложки и сахар. Он снова ринулся на терраску и всё оттуда принёс, в том числе красивый заварной чайничек.

– Что ты, вообще, ешь? – опять привязалась к брату Маринка, когда уже пили чай, сидя за столом.

– Так ведь полный погреб всяких закусок, – ответил Лёнька, кроша белыми зубами баранку.

– Чего? Закусок? Ты ежедневно, что ли, закусываешь?

– Да нет! Еды, я хотел сказать. Ну, консервы, сало, маслята в банках. Бабушка запасла. А так я, вообще, иногда обедаю у соседей.

– У каких именно?

– Да у всех. Чаще у Денисовых. Иногда – у Мишкиной матери, тёти Нади. Она ведь держит и кур, и гусей, и уток. Мяса и яиц столько, что если бы не я, всё бы портилось.

– Любопытно!

Съев пару пряников и налив себе ещё чаю, Маринка сухо продолжила:

– Слушай, Лёнька! Мой папа тебе звонил?

– Да, звонил.

– Он тебе сказал, что если не оформить на тебя попечительство, ты окажешься в детском доме до восемнадцати лет?

– Конечно. Я и без него это знал.

– Отлично. Ты подтверждаешь своё согласие на то, чтобы я была твоим попечителем?

– Ну а как же! Кому ж ещё, если не тебе? Сам Дмитрий Романович ведь не может сюда приехать.

– Да, он не может бросить своих студентов. А я могу здесь побыть некоторое время. Заявку в органы опеки и попечительства по месту своего жительства я уже подала. Они направят запрос в здешние структуры, то есть в Батецкий. Думаю, что на днях сюда приедет комиссия, чтобы принять решение относительно моей просьбы. Ты понимаешь, что это значит?

Лёнька кивнул и распаковал два пирожных. Одно протянул Маринке. Та продолжала, взяв его двумя пальцами:

– Хорошо. Но на всякий случай я уточню. Если злые тётки, которые к нам приедут, заметят в доме бухло или девку пьяную либо что нибудь в этом роде – ты понимаешь, к чему это приведёт?

– Ещё бы не понимаю! Они откажут тебе.

– Вот именно…

У Маринки были ещё какие-то мысли, но Лёнька вдруг сделал ей предостерегающий жест, и она умолкла. И тут же оба услышали торопливый топот шагов – сперва на терраске, а потом ближе, по коридорчику. Вслед за тем в комнату вошли три хмурые женщины средних лет, одна из которых была весьма недурна собою. Её, пожалуй, можно было назвать редкостной красавицей, и простой наряд деревенской жительницы подчёркивал утончённость всех её черт и движений. Возможно, две её спутницы также чем-то заслуживали внимания, но Маринка к ним приглядываться не стала, поскольку сразу же догадалась, кем была первая и зачем она прибежала. Лёнька своим испугом её догадку полностью подтвердил. Заметив, что он готов спрятаться под стол, Маринка вскочила и обратилась к красивой даме, которая вошла первой и гневно остановилась, сжав кулаки:

– Светлана Петровна, всё в порядке! Я вам это гарантирую. Вашу дочку никто не трогал. Она спокойно спит наверху.

Три женщины молчаливо переглянулись. Потом уставились на Маринку с Лёнькой, который несколько раз кивнул.

– Вы его сестра? – спросила учительница. – Марина?

– Да, она самая.

– Как же вы догадались, кто я такая?

– Я ж вам сказала, что видела вашу дочь. У вас с ней одно лицо.

– Она наверху?

– Да, спит. Эти идиоты заставили её выпить стакан вина, и я их за это уже отшлёпала. Если бы они осмелились сделать что-то ещё, я бы их убила. Даю вам слово.

Опять обменявшись взглядами, три нежданные гостьи стремительно повернулись и устремились к лестнице на мансарду. Спустя мгновение она вся заскрипела и затряслась от их торопливости. После этого начал вздрагивать потолок.

– Две другие кто? – спросила Маринка Лёньку. Тот был ещё в глубокой тревоге и сказал сбивчиво:

– Тётя Надя, Мишкина мать. И тётя Лариса, Витькина.

– Вы действительно идиоты!

– Да что мы сделали? Ты сама сказала, что ничего!

– Да, сказала. Но я в этом не уверена. Две другие девчонки, Катька с Наташкой, точно в порядке? Их папа не прибежит сюда с топором?

– Нет, не прибежит. Он сам любит выпить.

– Успокоительная деталь! А зачем Мишка и Витька стали трепаться о том, чем вы занимались?

– Да, видать, Светлана Петровна встретила их, унюхала запах и допыталась. Кинулась к матерям. Вот все и примчались.

– Весело здесь!

Сверху доносились бойкие голоса и прочие звуки взволнованной суеты. Брат с сестрой прислушивались. Им всё же было тревожно. Но когда все, кто был на мансарде, сошли на нижний этаж, гора с плеч свалилась. Ленка шла первой. Она зевала и протирала глаза, очень осторожно спускаясь по деревянным ступенькам. Спрыгнув с последней ступеньки на пол, она опустила руки и улыбнулась Маринке, которая подошла к дверному проёму.

– Здравствуйте.

– Привет, – сказала Маринка и перевела глаза с осторожной школьницы на её сердобольных спутниц, также уже спустившихся. – Всё в порядке? Ведь я же вам говорила! Садитесь пить с нами чай.

– Чаю мы с тобой попьём обязательно, – улыбнулась в ответ Светлана Петровна. – Но не здесь. Мне сейчас противно смотреть на твоего братца, который стал алкоголиком. Пойдём к нам?

Маринка задумалась.

– Или к нам, – сказала вторая дама – как потом выяснилось, Лариса. – Я пирогов напекла с утра. Надеюсь, что Витька не все их уже сожрал!

– Вот и приходи вместе с ними, – не уступила преподавательница. – И ты приходи, Надежда. Да и Денисовых позовём, и Сопелкиных. Надо же познакомиться с нашей новой соседкой! Как ты на это смотришь, Марина?

– С радостью, – продолжая глядеть на сонную Ленку, дала Маринка ответ. И сразу же вышла вместе с соседками, сказав Лёньке, чтобы ложился спать и проспался.

Глава третья

Мужа у Светланы Петровны Гулькиной давно не было. Вряд ли бы она успешно справлялась с большим хозяйством и своенравной дочерью, унаследовавшей её красоту, если бы не Лиза Комарова. Жила она в доме Гулькиных третий год, потому что также имела весьма непростой характер и с бабкой в тесной избушке не ужилась. Бабка Комариха, взявшая к себе внучку после смерти обоих её родителей в Чудове, была ведьмой. По крайней мере, её таковой считали, и у неё не было охоты это оспаривать. Домик старухи стоял как бы на отшибе, аж за ручьём. Там спуск был пологим, и ей удобно было стирать. А домовладение Гулькиных, как и прочие, высилось на другом берегу ручья, более крутом. Соседствовало оно с владением Кузнецовых, то есть родителей Мишки. Ручей напротив их дома был перекрыт высокой плотиной, благодаря которой образовалась запруда. В ней плавали гуси с утками. Развела их Надежда, Мишкина мама. Была у Мишки сестрёнка двух с половиной лет. Её звали Анька. Её и Мишкин отец, Николай Геннадьевич, был хорошим водопроводчиком. Он работал в райцентре, притом не только по основной специальности, потому что имел репутацию мастера на все руки. Не худшим мастером был Семён Дмитриевич Сопелкин – пенсионер, отставной военный, который жил со своей женой Авдотьей Григорьевной на другой стороне деревни. Их сыновья и дочь давно разбрелись по свету и редко было о них слыхать. Держали пенсионеры кроликов и козу по имени Пелагея. Имелись у них в саду и четыре улья. Мёд пчёлы давали жидкий, в цвет янтаря. Витькины родители, дядя Костя Блинов и тётя Лариса, также вели большое животноводческое хозяйство. Состояло оно из целой оравы кур и дружной компании поросят. Родители двух весёлых девиц, Катьки и Наташки Денисовых, никакой живности не держали, поскольку глава семейства, дядя Саша по прозвищу Бегунок, очень хорошо зарабатывал, будучи инженером и совладельцем автомобильного сервиса. Мастерская располагалась в райцентре, и Александр Львович каждое утро ездил туда на неплохом «Форде», а вечером привозил продукты из дорогих магазинов и выпивал целую бутылку вина. Жена его, Эвелина, огород всё-таки не забрасывала, потому что больше заняться ей было нечем, а обе дочери неустанно слонялись по всей деревне и всех смешили. Младшая, Катька, кое-как выучилась играть на баяне и петь народный фольклор. Старшая, Наташка, чуть-чуть владела гитарой и занималась в школе восточных танцев.

Выйдя от Лёньки, который даже и не подумал проводить женщин если не до калитки, то до крыльца, Надя и Лариса свернули к своим домам, чтобы подготовиться к чаепитию. Таким образом, обе Гулькиных и Маринка втроём продолжили путь до самой околицы. По пути Светлана Петровна пригласила Сопелкиных и Денисовых. Ей для этого даже не пришлось замедлять шаги, так как Семён Дмитриевич беседовал со своей козой у самой дороги, а Эвелина развешивала бельё возле своего большого крыльца. Оба приглашения были приняты, да притом с тёплыми словами в адрес Маринки. Но Пелагея, поняв, что суть разговора к ней отношения не имеет, наставила на Маринку свои рога и сердитым блеяньем предложила не попадаться ей на глаза без булки с повидлом или пирожного. От испуга Маринка расщедрилась и дала обещание угостить её круассаном. На том и договорились.

Земли у Гулькиных было много, однако дом уступал по размерам Лёнькиному значительно. Три четверти огорода были отведены под картошку. Забор представлял собой сетку рабицу на железных столбиках, и Маринка ещё с дороги увидела тонкую девушку в длинной юбке, кофточке и косынке, с тяпкой в руках. Она энергично окучивала картошку, взрыхляя землю и подгребая её к растениям. У Маринки возникла мысль, что девушка ничего себе, хоть лицо у неё немного угрюмое.

– Лизка, ты уже мою половину окучивать начала! – внезапно и негодующе подала громкий голос Ленка, доселе только сопевшая. – Уйди с грядки! Мы ведь договорились, что я доделаю!

Лиза выпрямилась и глянула на трёх дам, входивших в калитку. Понятно, что на Маринке взгляд её задержался и был он пристальным. Не отводя своих больших глаз под длинными и нахмуренными бровями от незнакомки, она ответила малолетней пьянице:

– Знаю я, когда ты доделаешь! К сентябрю. Тётя Света, где вы её нашли?

– У Лёньки она спала, на мансарде, – дала ответ Светлана Петровна. – А это его двоюродная сестра Марина. Если бы не она…

– Да ладно вам, ладно, – заулыбалась Маринка, прикрыв за собой калитку. – Подумаешь, вина выпили! Я, помню, в тринадцать лет так напилась водки, что весь Павловский Посад потом надо мной целый год смеялся… Это и есть ваш дом, Светлана Петровна? Он очень милый. Сколько в нём комнат?

– Три. Елизавета, хватит уже, достаточно на сегодня! К нам скоро гости придут, идём ставить самовар.

Оставив тяпку на грядке, Лиза послушно присоединилась к двум своим соседкам по дому и новой соседке по деревушке. Около дома с Маринкой нехотя познакомился очень старый, лохматый пёс. Он жил в маленьком сарае с распахнутой настежь дверью. Там, между двумя ящиками, для него была постелена телогрейка.

– Это Полкан, – представила Ленка пса. Маринка его погладила, сразу после чего он опять подался в своё жилище и завалился спать. Взошли на крыльцо. За порогом, в сенцах, произошло знакомство с менее старым, но столь же сонным и флегматичным котом рыжего окраса. Маринка предположила, что этого лодыря зовут Васька. Но он оказался Барсиком.

Из всех комнат она успела взглянуть только на одну, которая занимала добрых две трети дома. Там у Светланы Петровны или, как Маринка решила впредь её называть, Светланы, вдруг начала работать её привычка на всех наводить психоз. Взявшись вместе с Ленкой за большой стол, чтобы его сдвинуть на середину и разложить, она всполошилась какой-то мыслью и обратилась к Лизе, которая занималась в сенях большим самоваром:

– Елизавета! Бабушку мы твою забыли позвать! Иди, пригласи её!

– Тётя Света, да разве ж она пойдёт? – с досадой отозвалась огородница.

– Это исключено, – поддержала Ленка. – Мама, зачем сейчас тратить время на ерунду? Скоро все придут!

– Тебя забыли спросить! Прийти-то она едва ли придёт, но если не пригласить – обидится. Сходи, Лизонька!

Вызвалась пойти и Маринка. Ей любопытно было узнать о Лизе побольше. Они вдвоём направились к домику на отшибе, дальше которого находились только два дома, заброшенных. Когда перешли ручей у большой запруды, Маринка спросила Лизу, есть ли у той смартфон.

– Зачем он мне сдался? – пожала плечами Лиза. – Время терять на всякую ерунду?

– А тебе что, не хватает времени?

– А ты думала! Хоть скотину мы и не держим, но огород немаленький, сама видишь.

– А телевизор ты смотришь?

– Да вот ещё! Книги иногда по ночам читаю.

– Какие?

– Карамзина и Ключевского. Ведь Светлана Петровна – учительница истории. У неё таких книг в запечнике очень много. Катька и Наташка Денисовы надо мной всё ржут, а мне интересно.

– А Ленка над тобой ржёт?

– Ленка-то? Да нет. Она ведь красивая.

– Ну и что?

– Красивые девушки – не насмешницы.

У Маринки было на этот счёт уточнение, но она решила пока только задавать вопросы и повнимательнее приглядываться к попутчице. Так дошли они до избы бабки Комарихи. Та их уже ждала на пороге – сгорбленная, в платке, шушуне, с клюкой. «Странно, что в галошах, а не в лаптях!» – решила Маринка, здороваясь с обитательницей бревенчатого, слегка уже покосившегося домишки с двускатной шиферной крышей и окнами в грубо вырезанных наличниках. На стёклах лежала пыль, такая густая, что кружевные шторки едва просматривались. Старуха была лицом не страшна, не зла, но не без ехидства в глазах.

– Как же вы одна справляетесь, бабушка? – задала ей вопрос Маринка после того, как на приглашение Лизы был дан суровый отказ – мол, делать мне больше нечего, кроме как чаи распивать на старости лет!

– Разве ж я одна? – скосила глаза бабка Комариха на любопытную пигалицу в штанах.

– Ну а с кем же вы? Может быть, за лешего замуж вышли?

Старуха и не подумала разобидеться. Ей, напротив, стало смешно.

– Спроси у Варвары, с кем я живу, – сказала она, вдруг перестав скалить штук шесть зубов. – Она объяснит. А теперь ступайте отсель! Пошли, пошли, безобразницы! Не до вас мне – каша, поди, уже пригорела.

И, сделав шаг обратно в свои хоромы, поросшие снизу мхом, Комариха с треском хлопнула дверью. Двум безобразницам оставалось только пожать плечами и двинуться восвояси.

– Что это ещё за Варвара? – опять пристала Маринка к Лизе, когда чуть-чуть отошли. Лиза глубоко и шумно вздохнула.

– Я это, я! Когда моя мама была ещё с животом, бабка предрекла, что родится девочка и что нужно её Варварой назвать, иначе не будет ей в жизни счастья. Но меня всё же назвали Елизаветой. Через двенадцать лет родители умерли – ну, точнее, погибли в авиакатастрофе, и я стала жить у бабушки. Она Лизой меня ни разу не называла, только Варварой. Всё предлагала официально имя сменить. Когда мне всё это осточертело, я поселилась у Гулькиных.

– Потрясающе! Ну а с кем же она живёт, если не одна? Она ведь сказала, что ты это должна знать.

– Должна, но не знаю. Она всё время мелет какой-то бред! Впрочем, у неё частенько ютится какое-нибудь животное – то зайчонок, раненый пулей, то больной ёж, то уж, то птенец. Она их выхаживает, потом они возвращаются в естественную среду обитания. Звери бабушку очень любят и доверяют ей.

– На что же она живёт?

– Да пенсию получает, на что ж ещё? Дядя Саша, отец Катьки и Наташки, по седьмым числам каждого месяца возит её в райцентр, и там ей выдают деньги. Он и продукты привозит бабушке из посёлка, а дядя Коля и дядя Костя дрова ей на зиму заготавливают.

– Дядя Коля и дядя Костя? Это мужья Нади и Ларисы?

– Ну да. Между прочим, все помогают бабушке, а она никому спасибо не говорит! Одних только зверей любит.

– Вот в этом я очень хорошо её понимаю, – вымолвила Маринка и призадумалась. Солнце грело ещё не совсем по-летнему. Оно было уже на западной части неба. В той стороне глухой непролазный лес почти примыкал к Ершовке. Крайний из двух заброшенных домиков находился, можно сказать, уже на опушке. Но за опушкой темнели дебри, в которые и ползком было не продраться. Более редкий лес, удобный для грибников, стоял чуть южней, за овсяным полем. К северу от деревни были луга. Среди них, близ рощи, и находилось старое кладбище.

– Там твоих маму с папой похоронили? – с крутого берега над запрудой вгляделась в погост Маринка, остановившись. Остановилась и Лиза. Она смотрела на уток, которые с кряканьем плыли к ней, ожидая корма.

– Нет, они в Питере похоронены. Там родня какая-то есть.

– А в этом пруду купаться, вообще, можно?

– Да, мы купаемся здесь в жару. Дно чистое, твёрдое, но вода холодная очень.

Маринке через соцсеть пришло сообщение. Ознакомившись с ним, она издала весёлое восклицание. От неё при этом не ускользнуло, что Лиза не задержала взгляд на айфоне последней версии. Её больше интересовали утки и гуси.

– Женька уволилась, – сообщила Маринка, когда продолжили путь к Гулькинскому дому.

– Серьёзно? Вот это да! А кто эта Женька?

– Моя лучшая подруга. Несколько лет назад её старшая сестра, Ирка, с нами в одном подъезде жила. Снимала квартиру.

– Где, в Павловском Посаде?

– Да. И Женька к ней приезжала. Потом мой папа устроил Ирку в свой театральный ВУЗ, концертмейстером. Он сам там преподаёт, а она – выпускница московской консерватории. Пианистка. Переселившись опять в Москву, она вышла замуж, да тут же и развелась. К тому времени Женька тоже послала на хер всех своих ухажёров, так что теперь эти две красавицы снова вместе живут и по два раза в день у них мордобой, как было всегда.

– Это очень мило, – хмыкнула Лиза. – Никак не могут ужиться?

– Просто они так привыкли жить. Но Женька наверняка ко мне в гости сюда приедет, чтобы немножечко отдохнуть.

– Очень любопытно будет с ней познакомиться! А откуда она уволилась?

– Да с центральной подстанции Скорой помощи. Она фельдшер. Но мне очень часто кажется, что её саму нужно полечить, как и Ирку. Они меня иногда называют Ритой.

Лиза взглянула на свою спутницу недоверчиво.

– Ты, небось, надо мной смеёшься?

– Клянусь, что нет! Уже шестой год они мне твердят, что я – вылитая Ритка Дроздова, какая-то неформалка с Арбата. Она была их подругой.

– И умерла?

– Да. Её убили, когда пытались арестовать.

Глава четвёртая

Когда Маринка с Лизой пришли, чаепитие шло уже полным ходом. Но чаепитием это дело можно было назвать лишь с некоторой условностью и натяжкой, ибо вокруг самовара, который был установлен в центре стола и мало кого интересовал, стояли бутылки с водкой, вином и чем-то ещё. Имелась и самогонка, производителями которой на местном уровне были Витькин папаша и Семён Дмитриевич Сопелкин. Его жена, Авдотья Григорьевна, не явилась, сославшись на головную боль и мрачное настроение Пелагеи. Вообще, от выходок и капризов этой козы в доме двух почтенных пенсионеров зависело почти всё. Но все остальные жители деревеньки, кроме Александра Денисова, Комарихи и всех подростков, присутствовали. Александр был на работе, а Лёньке, Витьке, Мишке и двум девчонкам Денисовым запретили являться на торжество. Ленка легла спать. Но шума и озорства всё равно за столом хватало, так как Надежда приволокла младшую дочь Аньку, которой было два года. Впрочем, увидев Лизу, Анька, носившаяся вокруг стола и на всех оравшая с целью привести в ужас, тотчас утихомирилась и спокойно заулыбалась. Елизавета была ей самой лучшей подругой. Имея это в виду, Светлана Петровна их усадила рядышком, а Маринку расположила между Николаем Геннадьевичем, супругом Надежды, и дядей Костей, мужем Ларисы. Оба они, после пары рюмок уже начав чувствовать себя гусарами, принялись её потчевать холодцом, солёными огурцами и блинчиками с икрой. Она с удовольствием отдалась под их покровительство, потому что была очень голодна и имела цель поближе сойтись со всеми своими односельчанами. Николай попытался налить ей в стопку вина, а Константин – водки, и тут же у них разгорелся спор по этому поводу. В спор включились и их супруги, а также хозяйка дома и Эвелина Денисова. Предпочтениями Маринки никто не поинтересовался, кроме Семёна Дмитриевича. Поэтому, когда он предложил ей попробовать первача, она, засмеявшись, его уважила, сказав:

– Да! Я буду пить самогонку. Спасибо вам, Семён Дмитриевич. И вам всем, господа, большое спасибо за обмен мнениями. Я все их учту, поскольку спешить нам некуда.