При прочих равных

А еще ей просто очень хочется его видеть. Обнять, в глаза заглянуть, замереть в безвременьи его рук.

– Лика, еще, пожалуйста, чашку кофе и найдите отчет по…

«Дорогой ты мой Михал Петрович!» – чуть не взвыла женщина. Радостная, что ей надо хоть что-то делать, заметалась по кабинету. Куда же она задевала бумаги-то? Нашла же, с утра еще положила, тут, на столе.

– Марь Иванна, вы не брали документы с моего стола?

– А, Ликочка, приходил Вадик, что-то искал, а твои бумаги, чтоб не перепутать, вот туда положил, в шкаф… там на самом верху полка свободная.

Лика влезла на стул, потянулась за папками непослушными руками.

В этот момент открылась дверь и вошли: их собственное высокое начальство и приезжие, гости.

Лика посмотрела на мужчин и голова у нее закружилась. Поняла, что еще мгновенье, и она не просто выронит все бумаги, но и сама упадет. Лику повело: она покачнулась. Вокруг словно потемнело. Женщина на мгновенье прикрыла глаза.

В этот момент она почувствовала, что в руках больше ничего нет, а еще кто-то бережно и уверенно ее поддерживает. Даже не открывая глаз, поняла, кому принадлежат руки, обхватившие талию. Только один человек обладал даром так действовать на нее.

Все еще придерживая Лику за талию, второй рукой Макс взял ее руку, помогая спуститься со стула. Через пальцы потек жидкий огонь – словно они поменялись кровью. Словно его, горячая, влилась в ледяные пальцы Лики. Или это ее кровь потекла по его венам?

Макс… сердце дрогнуло, Лика все еще чувствовала, как сильно кружится голова.

– Вам плохо? – сквозь облепивший ее вязкий туман услышала она голос Макса.

– Нет, все в порядке.

А губы-то не слушаются.

– Лика Игоревна, да что с вами такое творится? Извините, уважаемые… переутомление… недавно с больничного… грипп, сами понимаете…

Михал Петрович выглядел на самом деле расстроенным.

У Лики кровь стучала в висках так, что она с трудом понимала слова.

Вошедшие согласно закивали. Настроение у всех было преотменным – один из гостей даже пожурил шефа, прямо при работниках – не ценишь, мол, кадры, внимательнее надо быть к таким прелестным сотрудницам, отпустил бы домой, отлежаться.

– Без сомнения. Отправляйтесь домой, Лика Игоревна. Я сейчас позвоню Николаю, он вас отвезет.

– Не надо, – слабо засопротивлялась Лика. Она совсем не хотела ехать в машине с кем-то из фирмы, а Николай был замечательным, но слишком разговорчивым. – Я возьму такси!

А Макс улыбался.

Она не шла домой – летела. Он приехал! Приехал!!! Зимы словно и не было. Было тепло.

Уже почти возле самого дома зазвонил мобильник. Макс ее ждал.

– Куда опять? – только и спросил Сергей, когда увидел, что она пришла, побросала вещи и переодевается, куда-то снова собираясь.

Лика старалась говорить ровно:

– На встречу. Михал Петрович очень просил быть.

– Ну иди, – буркнул муж.

И она полетела. Ей казалось, что ноги не касаются земли – вот, оказывается, что значит – парить…

Пара презентов консьержке заткнули любопытные глаза и уши. Макс ждал ее у открытой двери, втянул в номер и приник к губам. Боги, как давно она этого хотела!

Она отвечала на поцелуи жадно, его руки скользили по волосам, зарывались в них, и от этого на затылке появлялись мурашки, искорками желания остро покалывало кожу. Макс целовал Лику, ласкал губами шею, опускаясь ниже, к напряженной груди. Она застонала, когда его ладонь обожгла внутреннюю поверхность бедра, поднялась выше и пальцы скользнули внутрь…

– Нет… пожалуйста, не здесь…

Он едва заметно улыбнулся. Молча подхватил женщину на руки, сделал несколько шагов и опустил на кровать. Без особых предварительных ласк, без подготовки и всего того, что красиво именуется «прелюдией»… Они слишком хотели друг друга, чтобы сейчас, сию минуту, тратить время на нежность. Обладать друг другом – полностью, окончательно и бесповоротно, – было их единственной целью. Она предугадывала каждое его движение, наслаждение туманило сознание. Это потом, когда схлынет волна неземной неги и блаженства, когда их расслабленные тела снова потянутся друг к другу и губы встретятся, только уже без спешки, без садистского желания доставить друг другу немножко боли, – потом, потом они будут любить друг друга медленно, нежно, выпивая по капле каждое мгновение… а сейчас – сейчас это было как ураган, и на пике удовольствия-боли выдохнуть – простонать его имя, чувствуя, что тебя нет, что уносишься в небеса, за облака, и черт те знает куда… но не важно. Важно, что он здесь. Вне всего – и вне времени.

Сейчас.

Но Лике было мало этого дня. Ей хотелось большего! Большего!

И она его получила. Встречи стали носить периодический характер – раз в две недели он или она ездили в командировки.

По работе. И друг к другу.

Видимо, любовь настолько окрылила Лику, что тогда, при первой встрече, она проявила недюжинную деловую хватку и повела себя как совершенно незаменимый в некоторых моментах сотрудник, и Михал Петрович был только рад поручить ей решать отдельные вопросы. Благо, при современных средствах коммуникаций Лика всегда была на связи и никогда не принимала спорных решений сама.

Все это было очень и очень кстати.

***

Зима закончилась неожиданно, Лика ее и не заметила вовсе. Не заметила, как пронеслась и весна, а вот лето выдалось тяжким. Жарким, душным, и богатым на неурядицы. Полгода странных, острых, вынимающих душу отношений. Макс давно стал для нее всем. Необходимым, как воздух, но… дальше-то что? У нее семья, как-никак. И разница в возрасте. Сказка рано или поздно закончится, и что тогда… Лика старалась не думать, но только все чаще и чаще плакала по ночам. Макс ничего не обещал, не говорил о любви, зато все так же радовался каждой встрече – как мальчишка. С другой стороны, Лике казалось, что в их паре старше именно он, а не она. Именно он всегда знает, что делать, как быть, как поступить. И уж наверняка знает, что будет дальше.

Лике было страшно. Что будет дальше, она сама – не знала.

Последнее время Лика держалась на одном энтузиазме: чудом не свалилась в эпидемию гриппа, когда болели все, ну просто поголовно – отрава-любовь поднимала ей иммунитет всеми силами.

А осень завладела городом, принеся дождливую томительность.

Удивительно странными бывают осенние вечера. Вот, за окном вовсю барабанит дождь… все так странно. До отрешения. Пугает состояние невесомости, словно паришь в пустоте, которая и манит, и завораживает, затягивает. В дождь.

Дождь… И, кажется, что ничего не было и ничего уже не будет. Только дождь будет идти вечно…

Ничего нет и не будет.

Лика всеми силами пыталась прогнать тоскливые мысли, но получалось, к сожалению, не всегда. Невероятно привлекательная и достаточно умная женщина с ужасом смотрела в будущее. При всем том, что житейской мудрости, которая приходит только с опытом и с годами, ей было не занимать, сейчас Лика просто не знала, как жить. Будущего у них нет и быть не может. И, хотя дурочкой никогда не была, порой ощущала себя именно так. Что она будет делать, когда все это закончится?

Приступы тоски накатывали слишком часто.

Может, этому виной была просто рано пришедшая в город осень?..

Все так говорили.

…Она стояла на перроне, провожая взглядом уходящий поезд. Глаза слезились – слишком пристально всматривалась вдаль. Зачем? Словно можно было одним желанием притянуть обратно мрачную махину, увозящую.... Того, кто… Кого? Не думать. Теперь – снова, не думать, постараться взять себя в руки, поправить макияж – домой… жить спокойно день, неделю, две недели…

Он не мог высунуться из окна, не мог помахать рукой – не машина же, право слово. Уехал. Снова уехал. Снова она осталась одна. Надолго? Нет, на недели две – максимум. Но как же прожить эти две недели?! Как прожить – без него, без их таких кажущихся порой нелепых неспешных бесед – когда понимаешь, что сказать уже не сможешь ничего, и на самом деле слова ведь и не важны. Без длинных ночей, в которых было все – и разговоры, и любовь. Любовь… как ей жить без его губ, без его нежных, сильных, таких ласковых рук, без его умелых ласк, сводящих с ума? Как? Как?! Две недели? Четырнадцать дней? Сколько же это часов, минут, секунд?!

У нее есть работа, дом, семья… дом, гавань… этому она посвятит все свое время и отдаст все силы, а еще Михал Петрович ею последнее время не очень доволен. Жаль… Такого начальника поискать, не терять место же из-за… любви?

Когда расплывшиеся одним сплошным красным пятном огни поезда исчезли вдали, она, даже закрыв глаза, все еще видела впечатавшиеся под веками три красных огня – три красных фонаря хвоста поезда. Медленно повернулась и побрела к зданию вокзала.

Такси. Нужно такси. Не возвращаться же домой пешком по ночному городу. Странно же. И страшно.

– Свободны? – она окинула взглядом водителя. Вроде на вид приличный.

– Свободен. Куда едем?

Лика назвала адрес, села в машину и откинулась на сиденьи.

– Проводили?

Она коротко кивнула.

– Мужа? – таксист наметанным взглядом заметил на пальце тоненькое кольцо.

Женщина чуть мотнула головой из стороны в стороны – даже тут не смогла солгать! – и отвернулась. Невидящим взглядом уставилась в окно. Устроилась поудобнее, а потом, когда машина поехала, прикрыла глаза.

«Итак, что же мы имеем в остатке? – думала Лика. – Стук колес. Две ночи в месяц. Две встречи в месяц. Месяцы!.. Месяцы. Месяцы…» Сколько она еще в силах выдержать?

– Дамочка, прибыли. Выходить-то будете?

Да, конечно… ах, как хотелось бы не выходить… но разве можно?

Дверь. Остановиться, замереть на мгновенье – перевести дух. Нет.

«Не могу. Просто не могу».

Прочь от двери – сигареты из сумочки, и курить, курить до одури, затягиваясь глубоко, так, чтоб сигарета ушла за несколько затяжек. Курить до тех пор, пока не станет дурно, пока не поведет в сторону то ли от внезапного передоза никотина, то ли от того, что в голове помутилось от расставания. Больно, больно же и дурно…

Она же не курит. Не курит… не курила.

А вот пару месяцев назад – сорвалась, не выдержала. Не выдержала того, что это – не роман, не интрижка и что ничего не заканчивается. Что думает о Максе постоянно. И домой возвращаться все тяжелее и тяжелее.

Впрочем, взрослая же женщина. Ее дело. Ее право. Курить – такая малость!

Курить не изменять… курить… не… изменять…

Две недели. Четырнадцать дней sms, разговоров по скайпу и переписок. Или – может, как в прошлый раз, четырнадцать дней молчания – постараться порвать все сразу, раз и навсегда? Как тогда – сменить адрес электронной почты, отключить телефон… Нет. Невозможно. Так – невозможно.

Она же чуть с ума не сошла тогда. Разве можно разорвать нити, связывающие две души, простым изменением e-mail?

Последнее время он приезжал поездом – так было проще оформлять постоянные командировки. И она ездила к нему. Так часто, как только могла.

А потом снова – перрон, поезд, недовольная проводница, запертые наглухо купе, не открывающиеся окна, и все сидят по своим клетушкам, прячутся, словно у них совесть нечиста. И у них с Максом совесть не чиста…

Но когда он рядом – не думать. Ни о чем не думать. Только здесь и сейчас. Только здесь. Только сейчас. Макс.

…Звук, этот ненавистный звук: чу-чух, чу-чух.

Как она ненавидит это «чу-чух, чу-чух!»

Но больше всего она ненавидит сами поезда.

А еще она ненавидела расставаться. Приходилось словно учиться жить заново.

Последний раз, когда она ездила к нему, было плохо. Она снова уговаривала себя – только здесь и сейчас. Только эта минута имеет смысл ну и, конечно, сегодняшний день – с утра до благословенной ночи. Не думать ни о чем! Принимать, как есть, а дома вести обычную, нормальную жизнь, ни на что не надеясь и не ожидая звонка, письма, sms. Но день, проведенный с ним, равнялся году жизни – не меньше. А день без него отнимал год жизни, если не больше…

Лика не думала о том, что замужем. Особой вины не чувствовала. В свое время она совершила большую ошибку, когда не рискнула родить второго ребенка. Тогда у нее могла бы быть совсем другая семья. А сейчас… просто все хорошо, как у многих, все как у людей, замечательный сын… Отрезанный ломоть. Нет, он самый-самый лучший сын на свете, замечательный мужчина вырос, и ее любит, но… взрослый, и у него своя жизнь. И у него есть девушка. Слава Богу…

А еще она и Макс стали ссориться.

А еще… Лика постоянно думала, что они просто не совпали во времени. Если бы он был старше! Если бы она была моложе…

В суете, в дисгармонии долгой

Сколько было оборванных струн…

Ну и как тут не стать недотрогой –

Сколько лет, сколько зим, сколько лун

Сколько солнц – да все мимо и мимо…

Где ж ты, музыка жизни моя?..

…и нашлась. И – так неотвратимо:

Ты – моя. Жаль, что я – не твоя…

– Ну как прошло?

Муж ждал ее.

Ждет – как всегда. Или не ждет. Какая разница? Не смотреть в глаза – боль не выдать. Не смотреть в глаза – это же не лгать, правда?

– Опять курила?

Кивнуть.

– Глупенькая моя. Зачем? Так устала? Изводишь себя…

Снова кивнуть, позволить снять с себя пальто, позволить приобнять за плечи, пускай повесит пальто на вешалку. Как всегда. Все как всегда.

Снова внимательное:

– Устала?

Короткое:

– Да.

– Ужинать будем?

Отрицательно помотать головой.

– Прости, не хочу. Нет сил.

Спасительный душ, упругие струи смывают его, Макса, прикосновения. Она должна прийти в себя – у нее просто нет выбора. А душа рвется на части – и не собрать, не склеить, не совместить… А в голове одно – он. И она. Струи воды, как его пальцы – скользят, ласкают, гладят. Сводят с ума.

Так хорошо ей больше ни с кем не было.

Чуть не со стоном Лика вспоминала последнюю ночь, и желание нахлынуло снова. Она еще пару минут постояла под душем, а потом пальчики скользнули вниз, к треугольнику волос, чуть ниже и коснулись влажной плоти, готовой принять любые ласки.

А потом долго-долго стояла под душем.

Она вышла, кутаясь в огромный махровый халат, замотав волосы полотенцем. Муж только и спросил:

– Ты скоро?

– Нет, еще посижу.

Почему-то именно сейчас ей стало стыдно смотреть ему в глаза. И она легла, когда он уже давным-давно спал.

***

– Лика Игоревна?

Номер был незнаком, как и голос девушки. Судя по всему, звонившая была молода, но по телефону не всегда разберешь.

– Вы меня не знаете. Давайте встретимся, нам есть о чем поговорить.

– Хорошо, – ответила Лика, а внутри все похолодело.

– Кафе на углу Сиреневой и Ладушкиной, знаете? Конечно, знаете. Вот, там. В шесть.

Любимое Ликино кафе… сколько раз она там бывала, радостная или печальная, одна или с подругами… сейчас чаще одна. Пила кофе, ела пирожные, обязательно – шоколадные, писала Максу, или просто вспоминала его, перечитывала письма… Кафе на перекрестке улиц со странными, но милыми названиями как нельзя больше подходило для романтических мыслей – и Лика мечтала, как девчонка. О том, что однажды она придет сюда с Максом, и они, сидя в уголке, будут смеяться, болтать, пить кофе… и ведь сбылось. Сидели, пили, болтали. И целовались украдкой. Как дети.

Кафе называлось Ciocco&baci, шоколад и поцелуи – ни больше, ни меньше…

Неужели их кто-то видел?..

Лика шла на встречу с тяжелым сердцем. Страшное, тяжелое, колючее нечто проснулось, подняло уродливую голову, проворачивалось в груди, топча и раня, и выло, и уговаривало, умоляло – не ходи, не ходи, не ходи! Нечто ужасное, уверенное в собственной кончине. Звериное, инстинктивное…

Но обещала же. Надо идти. Просто надо. В конце концов, она не одна в этом мире, у нее есть муж и сын… семья… и Макс. Есть? Или… Она знала, что рано или поздно конец неизбежен – что ж, вот он и случился. Только в кино все заканчивается хорошо. И то не всегда.

В кафе, на их любимом месте, сидела молоденькая девушка. Ей вряд ли было больше двадцати – хотя нет, внешность обманчива, как и голос. Наверняка лет двадцать пять, просто она не очень хорошо выглядела. Мягко говоря. А если честно, то отвратительно выглядела. На ней был мешковатый свитер, свободные, плохо отглаженные брюки. С ней рядом Лика, в аккуратном, красивом классическом костюме, – пиджак с английским воротником, светлая блузка, узкая, чуть выше колен юбка, – выглядела как мачеха рядом с Золушкой.

На Лике были красные туфли на десятисантиметровых шпильках. Ожидавшая Лику девушка была обута в туфли на плоской подошве.

А еще на ней не было ни грамма косметики, и молодость в данном случае не украшала. Лицо, покрытое красноватыми пятнами, выглядело опухшим.

Девушка была беременна.

Лике внезапно захотелось стереть с губ яркую помаду.

Слишком яркая. Неприлично яркая. Вся она, Лика.

– Я специально приехала, понимаете?

Молодая женщина выглядела расстроенной, но… Странное дело!

Лика чувствовала себя предательницей и негодяйкой и проникалась уважением к незнакомке. И сочувствием. А та, несмотря на свой печальный облик и полуопущенный взгляд, вдруг позвала официантку вполне уверенным и звонким щелчком пальцев. Лика вздрогнула.

– Как вы нашли меня?

– О, это было просто. Я сразу поняла, что-то не ладится. А потом…

Девушка замолчала, увидев направляющуюся к столику фигурку в форменной одежде. Молча и уверенно указала на пустую чашку на столе и заказала два кофе. Себе и Лике. Лика проводила взглядом удаляющуюся официантку. Что-то не складывалось, но вот что? Соображалось с трудом.

– Понимаете… – убитым голосом продолжала незнакомка, – я ничего не могу сейчас дать Максу. Как женщина. Но это временно. Потом, чуть позже, я подарю ему сына. Это же больше, чем просто подарить ему себя? А вы, что дадите ему вы?

Слова падали тяжело. Так камни катятся по пологому склону, а потом в море, с обрыва… Медленно, но неотвратимо. И только круги на воде.

Незнакомка смотрела с отчаянием, граничащим с вызовом, и Лика понимала, что та абсолютно права. Эта молодая, любящая Макса женщина даст ему все – она же, Лика, ничего – и уничтожить эту хрупкую, но такую сильную женщину не может. Разрушить их семью не может. Никогда себе не простит.

– Я многое узнала про вас. У вас тоже есть семья. А мы ждем второго.

Второго… Второго?! Святый боже, он говорил, что не женат!..

Стены кафе покачнулись, на мгновенье Лике показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Душно было неимоверно. Хотелось выбежать на улицу – позорно сбежать, потому что дышать нечем совершенно. А еще у незнакомки были отвратительные, не по возрасту тяжелые женские духи. Как же она переносит такой запах – беременная?

– Оставьте нас, пожалуйста. – Молодая женщина добивала Лику с упорством маньяка. – Вы красивы, у вас есть работа, муж, взрослый сын, что же вам еще надо? Не много ли для одной женщины – еще и моего Макса?

«Много», – подумала Лика. Много. Она не имеет права его любить, не имеет права его хотеть, и не имеет права рушить его жизнь. Она же ему жизнь сломает. Что сможет дать? Ничего!

Никогда себе не простит.

Лика и не заметила, что все время молчит. Ей казалось, что она отвечает сидящей перед ней девушке. А той словно это было и не нужно – она говорила и говорила, убеждала и увещевала.

– Оставьте, пожалуйста. Он очень хороший человек. Не сможет причинить никому боль – и вам тоже. Но ему плохо, очень плохо, поверьте! Это было всего лишь интрижкой, увлечением, мимолетным романом – о, сколько уже было, таких как вы… простите. И все равно он возвращался ко мне. Но сейчас – сейчас, я прошу вас – оставьте нас! Не мучайте ни себя, ни меня, ни его. Макса не мучайте! Ему непросто, поверьте. Ради будущего ребенка – моего и Макса… вы же мать. Вы должны понять… и, если вы хоть каплю любите его – оставьте… отпустите!

– Откуда вы узнали? – кажется, это было единственное, что интересовало Лику на данный момент.

– Он сам мне рассказал про вас.

– Сам… рассказал?

– Ну да. Я же говорю – интрижка. Маленький романчик на стороне, вы же с мужем наверняка это проходили? Что это значит? Почти ничего…

«Сам… рассказал… он ее любит, – мысли скакали, шумели, галдели и никак не хотели складываться во что-нибудь путное. Все более-менее разумное в голове было таким: – И она любит его. Любит и сможет сделать счастливым. Я не смогу…»

– Не волнуйтесь. Между нами все кончено, – произнесла Лика со всей твердостью в голосе, на которую была способна. Это не было правдой… нет, уже было.

Она медленно поднялась, открыла сумочку, не глядя, достала кошелек, оставила на столе какую-то сумму денег, и, стараясь держать спину прямо, вышла из кафе.

Все кончено. Один из них должен разорвать этот круг. Если не он, это сделает она.

Уже сделала.

Лика шла и чувствовала, что ее знобит. Все кругом болеют, кроме нее. Даже странно. Правда, странно – гадкий вирус захватил город, все с температурой и сопливые не по сезону, а она, Лика, нет. Но сейчас ее колотила крупная дрожь, и Лика ничего не могла с этим поделать. На улице сентябрило вовсю. Тепло, ласково, только желтые листья шуршат по асфальту. Чувство, что лето вернулось. А Лике было холодно, ужасно холодно. Зубы выстукивали дробь, надо же, так и правда, оказывается, бывает. Вот прямо дробь барабанная – не унять!

В сумочке мелодично проснулся телефон.

Макс.

Лика посмотрела на входящий звонок и нажала на отбой.

Он в городе? Мысль промелькнула уже после того, как она отклонила звонок. Приехал. С ней… Со своей женой. И звонит ей, Лике! Как же он может!..

Нет, она должна все прекратить.

Она не придет.

***

Дома Лика долго грелась под горячим душем. Бродила по комнатам, завернувшись в одно полотенце. Немного погодя открыла шкаф, оглядела содержимое. Достала ярко-красное платье. Снова накрасилась. И не выдержала, ответила на очередной звонок – Макс упорно ее добивался. И так был рад, что ответила!

Она согласилась встретиться.

Через двадцать минут была возле отеля, в котором по обыкновению останавливался Макс.

Прилетел, принесся – веселый, сыпящий остротами, забрал ее, целуя попеременно то в щеку то в плечо, увлек в номер, открыл ее любимые шоколадные конфеты.

Лика смотрела на коробку и чувствовала, что ее подташнивает.

– Ты говорил, что не женат.

Макс замер на месте. Взгляд стал настороженным.

– Не женат. Что такое?

– Не важно. Мы расстаемся, Макс.

– Лик? Ты хорошо себя чувствуешь?

В его взгляде читалось непонимание. И волнение. Кажется, он не услышал, что именно она сказала.

– Мы расстаемся, Макс, ты слышишь меня? Так лучше… лучше всем…

– Кому – всем?

А теперь в его голосе послышались неожиданные раздражение и… усталость? Ну конечно. Нет, она не проговорится, что видела его жену. Не нужно. Просто уйдет.

– Не важно…

– Лика? Начала – говори уже! Что случилось?

Насмешливый, красивый. И все такой же желанный. Лика смотрела на него во все глаза – святый боже, как он был красив. А насмешка – сколько раз она видела, как за нею прячется его нежелание что-либо рассказывать и чем-то делиться.

«Не-на-ви-жу, – с усталостью подумала Лика. – И хочу». Она поднялась, взяла сумку.

– Вот так и уйдешь?

– Да, так и уйду. Макс, не могу больше. Просто не могу.

– Чего вдруг? Все же хорошо.

– Не надо…

– Что – не надо?

– Ничего не надо, Макс.

Лика шла к дверям и больше всего на свете молила небеса, что бы он окликнул ее, остановил. И хотела – прямо сейчас, до воя, кинуть все, плюнуть на все и остаться с ним. Сейчас.

– Лик?

Она остановилась, обернулась.

Нет, бросаться вслед за ней он не собирался. А зачем? Одна, другая… не первая и не последняя. Лика чуть-чуть улыбнулась.

– Прощай, Макс. Я очень тебя люблю.

– Прощай, Лик.

Она посмотрела на него так, словно впервые увидела. На самом деле она действительно впервые его увидела. Он так просто ее отпускает? Что же тогда это было между ними? Ничего? Неужели ничего не было?.. Впрочем, выяснять, что именно она для него значила, уже не имело смысла.

Лика смотрела в его глаза и умоляла судьбу только об одном – вот теперь пускай он молчит. Пожалуйста, пусть он помолчит… Если он заговорит, она не сможет уйти и просто бросится в его объятия. Несмотря на то, что слово «прощай» они произнесли – оба.

А уйти необходимо. Все, что он к ней чувствовал, элементарно называется словом «желание». А она была так влюблена, так влюблена, что не заметила… Как она могла не увидеть, не понять? Лика не хотела уходить. И поэтому пыталась вызвать в себе по отношению к Максу самые гадкие мысли, но выходило плохо. И, пытаясь думать о нем всякую чушь, несусветную и отвратительную, понимала, что неправа. И так нельзя. Он все тот же Макс, которого она очень любила. Любит. И он хорошо к ней относился… как никто другой. Никто ни в чем не виноват. Ни он, ни она. Они просто из разного времени – между ними пятнадцать лет. Непреодолимая стена. И это самое страшное. Страшнее, чем окружающие их чужие любви и влюбленности, страшнее, чем то, что у обоих есть семьи. Семьи разрушаются, создаются… Увы, такова жизнь. А они ничего не смогут создать, даже если бы оба были свободными. У них нет времени – общего. У нее и у него оно – свое. С разницей в пятнадцать лет.