Турист

Руслан Шеховцов

Турист

1

Наконец-то моя мечта сбылась!

Я прибыл в город N на Полярном Урале. Мне предложили поучаствовать в рыбалке на горных реках, и упустить такой шанс я не мог. Но денег у меня не было, а мечта моя недешёвая. Поэтому я должен был заниматься лагерем, в том числе приготовлением еды. За эту плату меня обещали доставить на место ловли.

Не перестану повторять, Полярный Урал – чудный край. В его реках таится много рыбы. А в тех горных реках, в водах которых мы и должны были пытать свою удачу, водились удивительно красивые хариус и таймень. Но меня больше привлекала ловля хариуса. Было что-то в этой красивой, сильной, некрупной, желанной рыбёшке.

Итак, я взял такси прямиком к вертодрому. Мысли о предстоящем путешествии затмевали всё. Я не помнил, как добрался до нужного здания, я не помнил лица девушки, которая меня проводила, которой я и сказал заветное: «Я к Михаилу Николаевичу». И я бы не помнил вообще ничего из вертодрома, если бы не споткнулся. О ящик.

Башни из огромных коробок, баулы … Подумал: «Это точно на неделю на целую свору…». Но я прекрасно помнил, что нас будет трое, и полетим мы всего на три дня. У меня же вещей было немного: рюкзак на 30 литров, в котором лежали тушёнка, крупы, костюм «Горка»1, запасные носки, немного денег, два японских телескопических спиннинга2 и принадлежности для рыбалки. Кроме того, с собой у меня был нож, топор, пенка3, спальный мешок и плащ-палатка4. Говоря о моих спутниках, я мало что о них знал. Михаил Николаевич и его помощник Василий Петрович. Но почему-то согласился улететь с малознакомыми людьми. Видимо, настолько предложение мне понравилось. Перед самым вылетом я пожал им руки, поздоровался с ними и тогда же более-менее с ними познакомился, хотя полноценным знакомством назвать это было бы не совсем правильно.

И мы взлетели.

Я первый раз летел на вертолёте. Первый раз слышал этот монотонный шум лопастей. И впервые видел такую красоту.

Зелёное море тайги. Высокие сосны, пучки карликовых лысых берёз. Всё это дышало, всё это жило. Покачивалось равномерно, в такт лопастям. Убаюкивало. А под самым вертолётом текла голубая лента – река. Небольшая, с высоты совсем крохотная, но видно было, как сильное течение клокочет воду в густую пену, обтачивая серые валуны. Но даже это буйство выглядело спокойным, величественным. И я начал засыпать.

Проснулся я только тогда, когда вертолёт уже приземлился на каменистой площадке, возле речки. Вернее, меня разбудил Михаил Николаевич. Он улыбался, и только тогда я заметил, что у него широкий рот, который прячет маленькие, остренькие зубы. Эта улыбка мне не понравилась.

Местность была хорошая. Площадка гладкая, ровная, речка совсем близко. А на том берегу густой лес, зелёный, изумрудный. Вкусно пахло хвоей, и слышно было, как журчит вода. Здесь мы и должны были обустраивать наш лагерь.

Сначала ставили палатку Михаил Николаевич и Василий Петрович. У них была огромная палатка, раза в три больше моей. Даже шатёр, а не палатка. Честно, собирал их палатку я. Они лишь пытались казаться полезными, не зная даже, где у их переносного коттеджа вход. На самой палатке дело не закончилось, к моему удивлению, в палатку нужно было заложить тёплый пол, а из двух баулов достать настоящие кровати. Трудно, конечно, когда командира два, а рабочий один, но я справился быстро. Настала очередь моих хором. Маленькая палатка выглядела бы ничтожно рядом с шатром, если бы мне вообще дали её поставить. Как только я разложил перед собой прутья и стал примерять место для палатки, за спиной раздался скрипящий бас.

– Пора бы и перекусить. Костёр разводить, надеюсь, умеешь? – спросил Михаил Николаевич.

Я молча кивнул. Жалко зашуршала палатка, требуя, чтобы её наконец собрали.

– Но я ведь ещё даже свою палатку не поставил.

Сзади раздался яростный звук, похожий на хрюканье. А я продолжил разбираться со своим жилищем на ближайшие три дня, как на мою несчастную палатку упала округлая тень. Я поднял голову и увидел хмурое лицо Василия Петровича. Оно было кислым и очень недовольным.

– Тебя зачем сюда взяли?

Он выглядел большим, недовольным, и дыхание его было похоже на звуки, издаваемые паровозом. Он был не таким толстым, как Михаил Николаевич, на согнутых руках было видно мышцы.

Его фраза пронзила меня. Казалось, даже лес затих, даже река остановилась.

И тут я понял.

Бесплатный сыр только в мышеловке.

2

– Чем почивать нас будешь? – сказал довольный Михаил Николаевич, когда я сгрёб всё необходимое для своей палатки в кучу и встал.

Я вспомнил содержимое своего рюкзака.

– Гречневой каши с тушёнкой не хотите? – спросил я.

– Сам жри свою гречку! – пропыхтел в мою сторону Василий Петрович, коса смотря на Михаила Николаевича. – В ящике возьми помидор и яйца. Забацай нам яичницу.

Никогда ещё моё тело не ощущалось таким грузным. Не без усилий я встал, недовольство распирало меня. Я прекрасно понимал, что их поведение отвратительно, но моё положение не позволяло поступать по-другому. Пообещав себе, что я непременно пронесу все испытания, уготованные мне на эти 3 долгих дня, я прошёл в глубь их палатки. На одном из них была прибита табличка «Провиант». Я отодвинул тяжёлую крышку. Это был крепкий армейский ящик из-под патронов, но лежали в нём пакеты с помидорами и огурцами, два лотка, яиц так с 30 в каждом, копченая буженина в упаковке, сырокопченая колбаса, оливки и маслины. Ещё были какие-то пакеты с латинскими буквами, но я решил не заглядывать в них, мне хватило того, что я увидел.

Я взял лоток яиц, помидор и вернулся к своим знакомым, которые уже уселись за раскладной стол. Честно говоря, меня приятно удивило то, что они самостоятельно организовали зону для питания.

– Сколько яиц поджарить?

Василий Петрович и Михаил Николаевич переглянулись, и мне показалось, будто бы что-то недоброе блеснуло в их глазах.

– С десяток!

Десять куриных яиц в своё время могли накормить целую семью, а тут их поделят между собой две невежи. Особого трепета я в блюдо не вкладывал, быстро нарезал помидор, обжарил его на большой сковородке с растительным маслом, залил яйцами. Под недовольные вздохи своих спутников я заранее устроил костёр, и, признаться, получилась неплохая импровизированная кухня. Вскоре готовая еда уже стояла перед Василием Петровичем и Михаилом Николаевичем.

Я помедлил немного перед тем, как вернуться к своей несчастной палатке, брошенной на половину собранной (пока яйца жарились я успел частично расставить колышки и вставить прутья в палатку). В тот момент, когда я развернулся, я услышал резкое:

– А сам что? Это только нам! – фразу закончил громкий и едкий смешок.

– Я тушёнкой перекушу.

Когда палатка уже была собрана, я поменял сковороду на котелок. В него я закинул тушёнку. От приятного запаха живот скрутило. Я положил пустую банку в большой полиэтиленовый пакет.

– Чё это ты делаешь? – я не сразу понял, что этот вопрос Василия Петровича был адресован мне. На секунду я представил себя учителем начальных классов, который объясняет ребятам основные правила поведения в лесу.

– Не загрязнять же природу, – я старался ответить спокойно, хотя реакция спутников на мои действия откровенно меня взбесила. Они оба громко рассмеялись, и я всё сильнее убеждался в том, что это не люди, а звери. Смех их был точно ржанье лошадей.

Я кинул недовольный взгляд в их сторону и заметил на столе пятилитровую бутылку виски. Около четвёртой части содержимого уже не было. Я решил целенаправленно игнорировать нетрезвое поведение Василия Петровича и Михаила Николаевича. Всё равно из споров и ссор ничего хорошего бы не вышло. В котелок я положил гречку, поставив металлическую кружку на таганок, решил вскипятить воду для чая.

– А ты че, пить не хочешь? – спросил меня Михаил Николаевич. Честно сказать им, что пить в их компании, да еще и в таких количествах мне не хочется, я не дерзнул.

– Я в походах не пью, – ответил я, хотя в рюкзаке у меня тоже была небольшая бутылочка виски, 0,25 литра.

Вечер был предсказуемым. Михаил Николаевич и Василий Петрович пили, а я приносил им то колбаски, то буженины, то еще чего. При этом половина приготовленной мною яичницы не было съедено. Очень сильно охмелев, Михаил Николаевич отправился спать, дав мне указание убрать последствия их застолья. Собрав остатки еды, я закрыл их в ящики. Избавляться от яичницы было жалко, но выбора у меня не было. Тогда я ещё не знал, что выбрасывать еду в тайге рядом с лагерем очень опасно, ведь в наших лесах хищников крупнее волка не водилось, да и сами волки встречались очень редко.

3

Утро началось с капризного крика Михаила Николаевича:

– Жрать хочу!

Я вылез с палатки. В тайге царствовало утро. Воздух был свежим и прохладным, редкий ветерок чуть покалывал щёки, небо ещё местами было нежного розового цвета. Я вылез из палатки.

–Чего изволите? – я зевнул. На удивление спутники проспали недолго, видимо, организм их был привыкший к подобным пьянкам.

– Яишенку. Только с буженинкою!

Пока я жарил, Михаил Николаевич и Василий Петрович продолжали медленно, но верно опустошать бутылку виски. Поставив сковородку с ароматной яичницей на стол, я спросил:

– Не рановато ли?

– Не тебе меня учить! – прохрипел в мою сторону Михаил Николаевич. Я не хотел влезать в передряги, но внутренний мой голос не мог вытерпеть такого отношения.

– Учить поздно, а бить – не педагогично, – сказал я, и ответ мой меня устроил.

Михаил Николаевич запыхтел, лицо его стало ещё более красным, а я победно улыбнулся, лишь слегка.

– А в рыло? – слова Василия Петровича прозвучали особенно дерзко. И до этого речь моих горе-собеседников не отличалась особым уважительным тоном, но эта фраза прозвучала более обесценивающе и неприятно. Вот такого я не потерплю, и свой внутренний голос сдерживать не стану.

– А вы себя сами бить будете? – слово «рыло» однозначно подходило больше не мне.

Последовала многозначительная пауза.

– А ты дерзкий, щенок! – голос Михаила Николаевича немного смягчился. Я видел, как напрягся Василий Петрович, как охотничья собака, готовая наброситься на жертву по одной лишь команде хозяина. – Мне нравятся дерзкие.

От его слов легче мне не стало, зато я четко понял, что нянчится с ними не собираюсь и за себя постою. Если раньше я верил в спокойный исход событий, теперь, когда истинные натуры спутников начали проявляется, вера угасла.

Сделав напоследок еще по глотку прямо с горла бутылки, они пошли рыбачить, отдав мне команду приготовить им обед к часу. На обед они заказали шурпу, сказав про мясо в переносном холодильнике. Прикинув, что до обеда времени у меня часа четыре, я решил, что час непременно должен выделить время на рыбалку. Вчера вечером, собирая дрова и хворост для костра, я заметил, что в речку, рядом с которой мы остановились, впадает небольшая речушка. Туда-то я отправился. Готовясь к предстоящему походу, я прочитал на просторах Интернета, что именно в таких речушках вероятность поймать хариуса выше. Тайменя же ловить я не собирался, знал, что он занесён в Красную книгу.

А тайга жила.

Деревья, свежие и зелёные, величественно возвышались, закрывая голубое небо густыми ветвями. Вдали виднелись полупрозрачные вершины гор, к горизонту они таяли. В небольшой речке было пару валунов, покрывшихся зелёным ковром мха. Сама вода была прозрачная как стекло, а в ней отражались ватные облака. Я выбрал довольно уютное место рядом с поваленным деревом и закинул удочку в чуть дрожащую гладь воды.

Лес загадочно отражался в реке. Этот призрачный образ зелёной хвои в воде завораживал. Я был в уединении с природой. Я дышал вместе с лесом, чувствовал его движения. Я был счастлив.

На третьем забросе я поймал хариуса. Вываживать5 эту рыбёшку было истинное наслаждение. Она бойко сопротивлялась, пытаясь сорваться с крючка. Достав и обнаружив, что это хариус средних размеров, я его отпустил. За час рыбалки я поймал пяток крупных хариусов и более двух десятков мелких. Мелких рыбёшек я всегда отпускаю, конечно, если крючок сильно их не повредил. Почистив тут же рыбу, я отправился в лагерь. Эти мгновения рыбалки были как бальзам на душу.

На обед я хотел себе приготовить хариуса. Но всю прекрасную картину сломило действие у реки: господа рыбаки забрали виски на берег и продолжали нещадно опустошать бутыль.

Я занялся приготовлением шурпы. Готовлю я хорошо, люблю это дело, особенно на природе. Многие не понимают мою любовь к котелкам да походным чайничкам, но они просто не знают это волшебное чувство, когда ты готовишь еду на костре на природе, особенно из свежих продуктов.

За готовкой я не заметил, как прошло время. К часу дня на столе стоял большой котелок с вкуснейшей шурпой (и я ни капельки не преувеличиваю). Запах доходил до берега. Видимо, как раз-таки на него, как на мелодию флейты крысолова, притащились мои спутники.

Василий Петрович волочил по земле крупного тайменя.

Большие лаза рыбы были стеклянными. Тельце ее было усыпано черными пятнышками. Плавники украшала красная окантовка. Рыба была невероятно красивая, но от одного взгляда на неё моё сердце остановилось.

– Тайменя же нельзя ловить! – это все, что я смог казать. В голове был целый рой мыслей.

– Это тебе нельзя, – сказал Михаил Николаевич и приторно улыбнулся. Я опять увидел этот ровный ряд маленьких зубов в его широкой и страшной улыбке. – Лучше делай то, за что тебя сюда взяли. Пожарь нам на ужин.

Рыба упала у моих ног. В её зрачках отражались верхушки деревьев и светлое небо. Ждать от этих свиней компетентности в отношении леса совсем не стоило. Мне было за них стыдно настолько, что кончики моих ушей горели.

Но рыбу я разделал и почистил. Убрал в контейнеры, стал готовить себе хариусов. Относительно тайменя эти рыбёшки были маленькими, но готовить их мне понравилось намного больше. Они достались мне честно, они достались мне, не нарушая ни законы, ни правила леса.

«Как ехать на рыбалку и пить, а не отдыхать», – подумал я. Ведь вся прелесть – это отдых от городской суеты. Красота природы, пение птиц, журчание воды, процесс ловли, приготовление пойманной рыбы – вот это настоящее блаженство. Отвратительное поведение Василия Петровича и Михаила Николаевича не просто раздражало, оно злило. Мало того, что они разбрасывали мусор вокруг лагеря и вели себя вызывающе, так они ещё всё время находились в алкогольном опьянении, что в условиях дикой природы крайне опасно. Честно сказать, я не столько заботился об их жизнях, сколько о природе. Которой, к сожалению, они уже довольно сильно сумели навредить.

Зная, что у меня есть время, я взял спиннинг и снова пошёл рыбачить. Мне необходимо было вновь успокоиться, побыть один на один с красотой и чистотой природы. Так как в обед я съел всего двух хариусов, пойманную рыбу я отпускал. Ведь на ужин у меня ещё оставалось три хариуса. Половив часа 2, я вернулся в лагерь. Обстановка безостановочного пьянства не изменилась.

– Где ты был? И почему ты лагерь не охраняешь?

– Рыбачил, – ответил я и попытался сделать мой тон как можно холоднее. – А учитывая запах перегара и ваш храп, ни одно животное не решится подойти к лагерю.

– Не борзей, щенок. Знаешь, что делают с непослушными псинами? – сказал Василий Петрович. Хотелось сострить, сказать что-нибудь такое, что заставило бы его умолкнуть. Но я просто молчал и смотрел на него тяжёлым взглядом. Лицо его, казалось поплыло от алкоголя, разгладилось, но это не сделало его выражение добрее.

– Готовь ужин, – нашу перепалку взглядами прервал Михаил Николаевич. Кинуть бы им эту несчастную рыбу в лицо, да посильнее, чтобы сразу ум за разум зашёл.

– Я думал, рабство отменено, – я был нацелен скрасить остаток их отдыха так, чтобы они запомнили его надолго. Так, чтобы они потом вспоминали эти уроки жизни, как притчу, и каждый раз осознавали, какими свиньями они были.

Но, наверное, этих людей мало бы что изменило.

И опять повисла многозначительная пауза.

– Ты ошибался.

4

Я принялся запекать мясо тайменя.

Я пытался максимально закрыть себя от этого неприятного мне окружения, мне было ужасно обидно, что такие люди портят такое место. Но все же я иногда поглядывал в сторону моих спутников.

Я увидел, как Михаил Николаевич достал из палатки ружьё. Мне порядком надоело поведение этих двух свиней, мысленно я уже даже представлял, как бы они слёзно каялись и просили прощения. Я пригляделся к оружию. Приклад ружья было красиво оформлен, явно сделан из дорогой породы дерева, металлические детали были украшены узорами, что говорило о том, что это ружьё дорогое. Тяжело вздохнув, я продолжил готовить еду, как вдруг за спиной раздался выстрел. Я моментально обернулся.

Михаил Николаевич направил ствол ружья в сторону леса, что напротив реки. Поначалу мне показалось, что он просто выстрелил в пустоту, но вскоре я увидел на другом берегу медведя. Его бурая шерсть блеснула на солнце, а сам он поднял голову. Он смотрел прямо в нашу сторону, будто запоминая лица и не шевелился. Он даже не пытался скрыться в лесу, убежать, спастись. Он смотрел на нас, казалось изучал, и выглядело это одновременно устрашающе и стойко. Я резко встал и подошёл вплотную сбоку к Михаилу Николаевичу. Незапланированная и грубая охота мне совсем не понравилась, да что там, я был разъяренным. Вены на висках у меня набухли, и я чувствовал, как сильно бьётся сердце в груди.

Немедля я протянул руку в сторону ружья и подбил ствол. Теперь оно было нацелено на небо. Михаил Николаевич грозно зыркнул в мою сторону. Я набрал в легкие как можно больше воздуха, чтобы сказать пару ласковых и объяснить уже этому остолопу его положение в тайге, как вдруг приклад резко двинулся в сторону моей груди. Михаил Николаевич попытался нанести удар. Но он был слишком неповоротлив, у меня получилось перехватить атаку, ружье уперлось в грудь Михаила Николаевича. Я чувствовал шаги Василия Петровича за спиной. Скорее всего он что-то кричал мне, но я ничего не слышал. Воспользовавшись растерянностью оппонента, я выхватил его ружье. Я встал спиной к реке, но при этом видел обоих спутников.

Теперь у меня было явное превосходство над ними.

Теперь им придется меня слушать.

– Так делать не надо! – я победно встряхнул ружьё. Оно было тяжёлым и особенно красивым вблизи.

– Ты чего творишь, щенок? Совсем ничего не понимаешь? Ты здесь кто? Скажи мне, кто ты здесь?

Я молчал.

– А я тебе скажу, кто ты. Ты – грязная псина. И всегда ей будешь! Тебе не вылезти из этой чертовой грязи, из этого говна, тебе там и место! Ты всегда будешь служить людям! Так знай свое место, щенок! Знай свое место, тупая ты псина!!!

В груди противно зажгло. Руки затряслись. Какая-то свинья называет меня псом, не понимая, что именно он главное животное этого невоспитанного и зажравшегося цирка. Какая-то свинья, совершенно не понимающая ничего, плюющая на все в этом мире, говорит мне, кто я. Гнев ударил мне в голову. Не опуская ружье, я сжал одну руку в кулак и подошел ближе к Михаилу Николаевичу. В ту же секунду его закрыл за собой Василий Петрович. Оба тряслись. От обоих несло алкоголем. Я видел его глаза за спиной Василия Петровича. Эти темные глаза, наполненные страхом за свою жалкую жизнь и обидой. Я взглянул на них снизу-вверх, еще раз оглядел все это. И это вызвало во мне такое отвращение, что кулак сам собой разжался. Глупый и пугливый скот, он ожидает такого же скотского поведения.

– Вы пьяны, – процедил я сквозь зубы. – А ружьё пока побудет у меня.

– Ты об этом пожалеешь, – прохрипел в мою сторону Василий Петрович. Михаил Николаевич, не поворачиваясь ко мне спиной, попятился в палатку и вскоре скрылся в ней. Следом за ним в палатку пошел и Василий Петрович.

В висках у меня все еще стучало. Мне понадобилось пару минут, чтобы осознать то, что произошло. Я посмотрел на тот берег реки. Медведя не было.

Дожарив рыбу, я позвал их есть. На этот раз без моего приглашения они не осмелились явиться за столом. При этом я сам сел вместе с ними с краю. Они зло шкрябали вилками посуду, ни один из них даже не попробовал. Я же делал вид, что наслаждаюсь своим хариусом, а он и правда получился очень вкусным. Но все это угнетало. Казалось, даже лес замер. Казалось, он сам смотрит на нас. И ждёт кульминации.

Михаил Николаевич зло посмотрел на меня и просипел:

– Зря ты это, щенок. Очень зря…

В его руках что-то блеснуло.

5

Тут Михаил Николаевич вскочил изо стола, в его руках был охотничий нож. И он явно не хотел использовать его в качестве столового прибора. Я резко отодвинул от себя тарелку с едой и подбросил ее. Внимание Михаила Николаевича вновь было сфокусировано не на том. Я ударил его локтем чуть ниже груди. В руке я с силой сжимал вилку. Ко мне потянулся Василий Петрович, но тут же между мной и им я воткнул в стол эту самую вилку. В следующее мгновение нож уже был у меня. Передо мной, облокотившись о стол, стоял Михаил Николаевич. Чуть позади тяжело дышал Василий Петрович.

Вилка упала и громко звякнула. Но столе осталось четыре маленьких дырочки.

Я медленно выдохнул.

– И это пока побудет у меня. Но, обещаю, на обратном пути я все отдам.

Они буквально были готовы воткнуть мне нож в спину.

Что же ещё можно ожидать от этих людей?

Но меня успокаивал тот факт, что уже завтра за нами в четыре часа дня должен был прилететь вертолёт. Мне порядком надоело возится с этими двумя хамами. Поев, я пошёл к костру готовить себе чай. Они же, зло ворча, продолжали пить и есть. При этом половину рыбы я сложил в холодильник. Попив чаю, я пошёл в свою палатку.

Утро третьего, последнего, по привычке началось с недовольства и виски.

– Сделай нам яичницу! – голос Михаила Николаевича уже звучал не так уверенно и громко.

– Сколько яиц? 10?

– Нет, думаю 6 хватит…

Я долго смотрел на Михаила Николаевича, пока тот не сморщился.

– Пожа-а-алуйста, – то, как он сказал это, было похоже на что-то между скулежом и скрипом. – А кофе ты делать умеешь?

Я утвердительно кивнул.

– Сделай нам кофе.

Я молчал и не шевелился.

– Пожа-а-алуйста!

– Хорошо, как пожелаете.

Я приготовил кофе, разделив на 3 части. Себе в кофе я решил также не отказывать. Яичницу я есть не хотел, потому на завтрак у меня были галеты, шоколад и кофе.

– Давай тут, начинай собирать, а мы пойдём порыбачим…

И я начал разбирать лагерь. Но начал я со своих вещей. Только после того, как я сложил все свои вещи, я начал разбирать палатку моих спутников. Вскоре они вернулись. Они показались мне очень злыми.

– Таймень ещё остался? – еле-слышно спросил меня Михаил Николаевич.

– Да, в холодильнике.

– Пожарь нам его…

Я вновь застыл. Так прошло пару секунд, но требуемого я не получил.

– Вы забыли «пожалуйста».

В ответ Михаил Николаевич цокнул, про протянул заветное слово, шёпотом добавив «козёл». Поджарив им рыбу, я сел пить чай. До прилёта вертолёта оставалось менее одного часа. Перед вылетом я решил сходить по нужде и отправился к ближним кустам. Я отошёл не очень далеко. Сзади я услышал шорох. Характерный хруст. Я сразу понял, что это был кто-то из моих спутников. Я хотел обернуться и спросить насчёт приготовлений, как вдруг…

Резкая боль в затылке.

Темнота.

Я упал.

6

Очнулся я из-за того, что меня бил озноб. Всё тело сводила мелкая дрожь, нос неприятно кололо. Жутко болела голова, тошнило. Я ощупал затылок. Там была огромная шишка, я почувствовал запёкшуюся кровь. Перед глазами всё слегка плыло. Было довольно светло, но холодно, видимо было утро. Пели птицы. Я огляделся. Из-за боли было трудно думать. Вдохнул поглубже. Что произошло?

Меня кто-то ударил сзади. Нужно вернуться в лагерь и рассказать всё Михаилу Николаевичу и Василию Петровичу. Тот, кто это сделал ещё может свободно разгуливать по лесу, это опасно. Надеюсь, они не улетели без меня, наверняка меня уже ищут.

Хотя я отошёл не так уж и далеко, найти меня было бы не так уж и сложно.

Чуть шатаясь, я смог вернуться туда, где мы остановились. Еловая ветка больно хлестнула меня по лицу, когда я отодвинул её, чтобы увидеть поляну, где был наш лагерь.

Она была пустая.

Я несколько раз окликнул Василия Петровича и Михаила Николаевича, но ответа не последовало. Несколько раз обошёл поляну, но ничего не нашёл.

И я всё понял.

Они меня бросили.

Они ударили меня и бросили посреди тайги.

Оставили меня умирать.

Одного.

В тайге.

Ветер шумел в хвое. Моя нижняя губа предательски дрожала.

Я подошёл к реке. К той самой, в которой недавно (а может быть и давно, сколько я пролежал без сознания?) рыбачили Василий Петрович и Михаил Николаевич. Я выглядел так жалко в отражении. На лице от затылка шли тёмные багрово-коричневые полосы крови, лицо было в земле, грязи. Я был бледен, мои губы посинели. По щеке текла слеза, смазывая всё.