скачать книгу бесплатно
Чувствуя, что сейчас разразится смертоносная буря с неблагоприятным исходом, я предпринял попытку:
– Лер, не надо. Пойдём в твою комнату?
– Лерка опять злючка!
– Да заткнись ты! – рявкнула Лера, то ли мне, то ли брату, и вылетела из кухни в гардеробную.
Я прошёл по коридору и увидел, что она облачается обратно в пальто, и попробовал ещё:
– Плохая идея! Может лучше…
Но появление майора заставило меня умолкнуть. Роман снял с крючка на двери все связки ключей, и Лера, услышав их звон, выскочила из гардеробной.
– Отдай мои ключи, – ледяным тоном потребовала она.
Майор молча запер дверь, сжал связки в огромном кулаке и беспристрастно заговорил:
– Я, кажется, ясно изъяснился о побегах из дома. Раз просьба «по-хорошему» так трудно тебе запоминается, придётся объяснить в более доступной форме.
– Знаешь!..
– А теперь, будь так добра, уйди в свою комнату, успокойся и переоденься. Форма одежды домашняя, светлая.
– Как хочу, так и…
– Сегодня я останусь здесь на ночь. Хочешь ты или нет, тебе придётся к этому привыкнуть, ибо завтра я перевезу сюда свои вещи. Можешь не переживать, все ключи к тебе вернутся. Себе я сделал дубликаты, так что отцовские заберёшь в наследство. Разумеется, не сегодня. Вопросы имеются?
Никогда раньше я не видел настолько бледных людей, какой сейчас стала Лера. При виде таких обычно бросаются за нашатырём или вызывают скорую помощь. Онемевшая от шока, она застыла на месте, обморочно шатнулась и совсем тихо прошептала:
– Предательница!
Бросилась в свою комнату и громко хлопнула дверью.
Майор, позвякивая ключами, неприхотливо пошёл следом за ней, и меня это сильно напрягло. Он добился своего, чего ещё он от неё хочет? Отчим есть отчим, офицер есть офицер, а сочетание два в одном и вовсе взрывоопасно и местами токсично. Однако, к моему облегчению, он скрылся в противоположной спальне, и теперь мы могли спокойно поговорить.
Я прошёл в комнату сквозь закрытую дверь и оказался в полном мраке.
Лера швырнула на кровать пальто, зажгла спичкой длинную свечу на письменном столе, и передо мной предстала большая фотография мужчины в деревянной раме. Мне сразу бросилась в глаза натянутая сбоку чёрная лента.
– Если ты сейчас собрался учить меня моралям, – предупреждающе начала Лера, – говорю сразу – подавись своими наставлениями и иди с ними…
В общем, послала она меня далеко.
Ничему учить её я не собирался. В комнату я вошёл с намерением немного успокоить её и постараться как-то поддержать, но траурная фотография остудила мой порыв.
Я смотрел на изображённого мужчину. Мёртвый на мёртвого. Его добродушные глаза заворожили меня, очистили голову от мыслей, и на какой-то момент я забыл обо всём на свете, как забыл, приближаясь к месту своей гибели.
Отец Леры был уже лысеющим, но сохранившим привлекательность мужчиной в пляжной рубашке. Улыбаясь в камеру на фоне моря, он не мог и подумать, что этот жаркий светлый день запечатлеет его в светлой памяти его дочери и будет возвращать её в те времена, когда ещё ничего не предвещало беды.
Лера сидела за столом на низко опущенном компьютерном кресле, вся объятая мраком, и огонёк свечи освещал её лицо. Окно было задрапировано тёмным пледом, и оценить комнату я мог лишь визуально. Застеленная кровать, на тумбочке небольшой ламповый телевизор, ? или как он правильно называется ? на кресло брошена какая-то чёрная вещь, полки мебельного гарнитура заставлены книгами и разным хламом, а вот на письменном столе ничего лишнего. Хороший по функционалу и стоимости компьютер и фотография со свечой.
Лера провела пальцами по раме.
– Он из-за них умер, – сумрачно произнесла она.
– Из-за кого?
– Из-за матери и её мента. В частности, из-за него. Он убил его!
– У тебя есть основания для такого серьёзного обвинения?
Лера обернулась и полным злобы тихим голосом прошипела:
– Ты специально говоришь, как этот вампир в погонах? Издеваешься?!
– Я даже и не думал! – со всей искренностью заверил я её. – Извини, случайно вышло. Так что случилось?
Она опять отвернулась к фотографии и перевела дух.
– Ещё и полугода не прошло, как папы нет с нами, а они… Как хорошо мы тогда жили! У нас была дружная, если не сказать, примерная семья. Папа хорошо зарабатывал в шахте, маме почти никогда не приходилось работать, жила себе в своё удовольствие! Салоны красоты, дорогие шмотки, золото. Мы часто ездили на море, за границу, путешествовали по России, выбирались по выходным в тундру на шашлыки. Гармония и идиллия. Чего ей не хватало?! Этот Рома свалился, как снег на голову. В школьные годы они с мамой были в одной компании, и вот, совершенно случайно, по её словам, они встретились, после стольких лет. Он пришёл в наш гостеприимный дом под видом старого друга, а сам рыскал глазами, как шакал, выискивал лазейку, всё пудрил мозги отцу и подбивал клинья к матери. Я-то прекрасно это видела! Как дура, надеялась, что пересмотрела сериалов и не так поняла. Ну, увидела их раз в его машине за нашим домом – да ерунда, подумаешь! Всё случилось в конце года. Я возвращалась домой, а там… Во дворе милицейская машина, из подъезда выходит Рома в окружении своих цепных псов и тащит папу, заломив ему руки за спину. Я просила отпустить его, спрашивала, что случилось, за что его скрутили. На что Рома мне ответил: «За нападение на сотрудника милиции», бросил отца в машину… и они уехали. А мать дома ревела в разгромленной в хлам спальне. Я всё поняла.
– Ты думаешь, что они…
– Тут и думать нечего! Повелась, растаяла, вот и наплевала на семью. Что ей трудоголик-шахтёр, если вокруг так и вьётся такой представительный и импозантный офицер! Папа застал их дома и отреагировал, как нормальный мужик – надавал ему по морде.
– Такому чтоб зарядить, ещё постараться надо, – задумался я, вспоминая могучую комплекцию майора. – И что было дальше?
– А дальше самое паскудное! Он скрутил отца и вызвал наряд, они повязали его и увезли в отдел. Нападение на сотрудника милиции, понимаешь?!
– Тише ты, не кричи! – осадил я её пыл. Лера поникла и снова отвернулась к фотографии. – А мать-то что сказала?
– Ты думаешь, после такого я её слушать стала? Заикалась, пыталась придумать оправдания на ходу, но я не идиотка! Ехать в милицию не рискнула, меня бы всё равно не пустили. Телефон папа дома оставил. Он должен был заступить в ночную смену, и я решила во что бы то ни стало его увидеть. Сбежала ночью из дома и пришла на остановку, где обычно он садился на заказной автобус. Он пришёл сам не свой, замученный, избитый! У него трясся голос, путались мысли, и он ничего не смог мне внятно объяснить. Я пыталась его расспросить, а он вдруг стал как сам не свой. Несколько раз попросил у меня прощения за что-то, обнял так, как будто прощался, поймал такси и отправил домой. А сам ушёл на смену.
Постепенно до меня доходило, что могло произойти дальше.
– А работал он, говоришь, в шахте.
Глубоко вздохнув, Лера спрятала руки под стол.
– Да. Этой же ночью… Не успел среагировать. Несчастный случай на производстве… Там, на остановке, я видела его в последний раз. Хоронили в закрытом гробу.
И только сейчас, наблюдая её со спины, я заметил, как сильно трясутся спрятанные под столом руки, как вздымаются плечи, а голова очень медленно опускается всё ниже.
– Уйди, – приказала Лера. Именно приказала, тоном грозной, но тоже умеющей страдать королевы. – Уйди, Никита, оставь меня в покое!
И я ушёл. Встал у двери и попытался переварить всё, о чём узнал. А потом услышал шаги, вышел из-за угла и встретился лицом к лицу с Романом. Не было сомнений, что он шёл в комнату Леры.
Майор, переодетый в домашнюю рубашку, остановился прямо напротив меня и задумался.
– Уйди, – сказал я ему. – Уйди, Рома. Не ходи туда, оставь ты её в покое, Христа ради!
Офицер не двигался, но было похоже, что он обдумывает мой искренний совет и взвешивает все за и против. Его хмурый взгляд пробежался по тому углу, за которым располагалась Лерина комната, скользнул обратно, переполз прямо на моё лицо и пробежал по нему несколько быстротечных мгновений.
И Роман нехотя вернулся на кухню. Я вдруг встрепенулся, будто придя в себя после гипноза, почесал затылок и пробормотал:
– Да, всё это, конечно же, драматично, грустно и трагично, но… но мне-то к чему вся эта информация?!
* * *
Сегодня в центральном районе Норильска небо было затянуто рваными облаками и тяжёлыми столпами газа, солнце выглядывало редко, по кладбищу разгуливал ветер. Серость, уныние и мёртвая энергетика. Аж сдохнуть хочется.
По дороге к месту погребения усопших некромант расспрашивал меня, какие сладости я любил при жизни, каким цветам отдавал предпочтение и чем бы хотел украсить свою могилу. Ничему из предложенного я отдавать предпочтение не хотел. Эта тема вообще казалась для меня малоприятной и начинала раздражать. Я отмахивался, безрезультатно пытался сделать погромче музыку на магнитоле, – всю дорогу нас развлекал советский и постсоветский рок – но Демид же, отмалчивался я, намекал или просил прямым текстом, отставать не желал. Он буквально вытянул из меня информацию, какие последний раз я ел сладости, после чего заехал в магазин и вернулся с упаковкой конфет и букетом из четырёх красных роз.
Свою ячейку я нашёл сразу. Ноги привели сами. При виде своего имени и двух судьбоносных дат на чёрной надгробной плите я грустно улыбнулся. Теперь стены моей жилплощади сжались до размера коробки. Кому просторные хоромы, а кому место для полёта души.
Демид шёл вдоль колумбарных стоек, то и дело останавливаясь, чтобы поправить цветы или смахнуть грязь с чьей-то фотографии. Когда он всё-таки соизволил присоединиться ко мне, место моего погребения подверглось тщательному изучению.
В отголосках умиротворяющей тишины мне мерещилось отдалённое эхо голосов всех, кто покоился вокруг меня. Их неразличимые слова действовали, как расслабляющая музыка, и мне даже хотелось закрыть глаза и уснуть.
– Ну что ж, Баланецкий Никита Андреевич, приступим к делу.
Сумрак аккуратно поставил в подставку розы, положил на полку два батончика конфет старой-доброй советской марки, мой складной перочинный ножик – единственную дорогую вещь, что была у меня при жизни – и поставил на край полки свечу в зелёной лампадке.
Смысл этой милостыни был мне непонятен. Я здесь, а подарки там. Меня так и распирало желание сообщить Демиду, что розами и конфетами он отправит в рай Леру, но никак не меня. Пришлось даже сжать пальцами губы, настолько был велик соблазн отпустить хоть какую-нибудь шутку.
– Ты курил при жизни?
– Ну так. Баловался.
Демид достал дорогую пачку и возложил мне сигарету.
Ветер затеребил все красочные цветы на чёрных колумбариях, и подаренная мне сигарета отправилась в свободный полёт. Я рефлекторно рванулся, хапнул летящую отраву и вспомнил, кем теперь являюсь. И что вдруг меня дёрнуло?
Однако, вернувшись в прежнее положение и раскрыв ладонь, я оторопел и долго не мог поверить глазам. А когда очухался, увидел, как Демид кладёт на полку упавшую сигарету, которая одновременно была и в моей руке.
– Это… Это как это? – просипел я.
– В чём дело?
– В чём дело?! Да я сигарету на лету поймал! Вот она смотри!
От изумления и восторга я и забыл, что невидим для некроманта, а тот с невозмутимым видом продолжал поправлять мои дары, чтобы они не занимали слишком много места.
– И чему ты удивляешься? Для чего ещё на могилы приносят гостинцы? – Демид щёлкнул противоветровой зажигалкой и поджог свечу в лампадке.
– Я что, серьёзно могу брать всё, что лежит на могиле?
– Именно на твоей могиле. Всё, что тебе приносят.
– Охренеть!
Я схватил с полки конфету, развернул обёртку, как малое дитя, затолкал в рот батончик и замычал от удовольствия, как будто никогда раньше не ел сладкого. Я чувствовал её вкус!
Может, это и логично, но конфет на могиле меньше не стало. Я поддел пальцами фантик, приподнял вторую конфету и увидел, что та осталась на месте, а я держал как будто бы её фантомную копию. А вот та, что уже была съедена, пойти ко мне в руки не пожелала. Понятно. Мой лимит ограничен, и бесконечно потреблять одно и то же угощение мне не удастся. Даже у предметов есть одна-единственная «душа».
Съев вторую конфету, я увлечённо поподбрасывал перочинный ножик и спрятал в карман. После всего испытанного мной удовольствия мне просто необходимо было закурить, вот только нужна зажигалка, и я попросил её у Демида.
– Разве у тебя нет своей? – равнодушно спросил он.
– Так у меня вообще ничего нет.
– Ты перед смертью всё выкладывал из карманов? Ты вроде говорил, что до сих пор носишь куртку, в которой умер.
И в правду. Сколько времени я разгуливал по городу без единой возможности подержать что-то в руках и даже не додумался порыться в собственных карманах!
В куртке, кроме ножа, ничего не было. Будь там что-то ещё, я бы давно уже это нашёл, благодаря привычке ходить со спрятанными в карманы руками. Во внутреннем тоже оказалось пусто, а вот в джинсах я отыскал старую, но ещё рабочую зажигалку.
Демид поставил на полку рамку с моей фотографией, сел на корточки и стал раскладывать из сумки свой некромантический арсенал. Удобно, что моя ячейка оказалась в одном из нижних ярусов.
Скоро напротив колумбария был изображён круг из рассыпанной кладбищенской земли, рядом лежал уже знакомый мне человеческий палец, а некромант читал про себя свой старинный дневник. Иногда он тихо проговаривал непонятные слова, точно пытаясь их запомнить, несколько раз повторял их шёпотом, приплетая некие полуразличимые фразы, и снова углублялся в чтение.
Через несколько минут он поднял с земли блестящий кинжал, закатал левый рукав куртки, лёгким движением сделал надрез у своего локтевого сгиба, и на кладбищенскую землю покапала кровь.
Я был настолько ошарашен этим неожиданным действием, что первое пришедшее на ум многогранное слово застряло в глотке. На руке Сумрака оказалось ещё несколько старых шрамов.
Когда кровь почти перестала капать, некромант поднял человеческую кость, выпрямился во весь рост и приказал:
– Баланецкий Никита Андреевич, пришедший в мир двадцать второго ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года от Рождества Христова, и покинувший его тринадцатого апреля две тысячи девятого года от Рождества Христова, – услышь меня и войди в магический круг.
Официально властный тон произвёл невыразимое впечатление, и я почувствовал себя виновником некоего торжества, предметом загробного таинства. Как на сцену перед публикой, покорно переступил границу круга, потоптался и развёл руками.
– Ну… вошёл.
Некромант поднял выше раскрытую книгу одной рукой, а той, что продолжала истекать кровью, вознёс человеческую кость и стал зачитывать непонятные потусторонние слова.
И опять это произошло. Снова будто бы один за другим меня стали оглушать голоса одного человека. Его шёпот, бормотание, властный глас, монотонный ропот, отдалённый нарастающий крик – всё одновременно звучало в моей голове и норовило разорвать меня изнутри на молекулы.
Я вцепился руками в голову. Сколько ещё это будет продолжаться?! Я пытался закричать, потребовать остановить это, но не мог воспроизвести ни единого звука. Хор одного некроманта крепнул и множился, становился всё оглушительнее, слова неестественно ускорялись и вот, обратились в нечленораздельный гул, а мои муки уже достигли предела.
– ТАК ИСПОЛНИ ЖЕ МОЮ ВОЛЮ! – с внезапной чёткостью прокричали все голоса, и в этот миг мне на грудь будто бы свалилось что-то большое и тяжёлое, и в полной тьме зазвенела тишина.
Ни единого проблеска в непроглядном мраке, ни одного звука. Я не смел пошевелиться, боясь понять, что от меня ничего не осталось, что шевелить уже нечем, и меня самого больше нет. Опять, и теперь окончательно. Мне страшно это осознавать.
Но вот я понимаю, что всё ещё чувствую себя. Подо мной твёрдая поверхность. Кажется, лежу на спине. По крайней мере, у меня ещё есть спина! Набираюсь смелости, делаю одно движение, второе, третье, и понимаю, что у меня есть ещё и руки, ноги и голова. Вот что значит счастье!
Смех вырывается из моей груди.
– Никита? – слышу неподалёку. – Где ты?
