скачать книгу бесплатно
– Уже стреляют.
– Конечно, стреляют. Комбинат, что в Чирках – это целый залп, – Пирог говорил убежденно, словно неделю над этим думал. Почему нет?
– Комбинат. Или то, что хотят построить под видом комбината.
– Ну да. Под видом. Волк в павлиньих перьях.
Санька представил себе этого волка в перьях. Волк встал. Замахал, захлопал лапами-крыльями и взлетел на дерево. Забавно, даже смешно. Но тут Санька заметил, какие у волка злые глаза и какая огромная пасть – и смеяться расхотелось. Хорошо, что все это лишь фантазия, морок.
Наверное, схожие мысли были и у Пирога, потому что он вздохнул вместе с Санькой.
Следом вздохнул и Джой, но о чем подумал пес, представить Санька не брался. Вдруг ему просто домой хочется. Под родное голубое небо. А здесь не нравится. Вон как шерсть на загривке стоит. Да что на собаку валить, это ему, Саньку домой хочется. Здесь, конечно, здорово, оранжевое солнце, зеленое небо, люсиды сверкают в небесах, воздух наполнен силой, но… довольно для первого раза.
– Он, хоть и смежный, а все же чужой, мир этот, – сказал он вслух.
– Тогда давайте возвращаться.
Назад Джой шёл куда охотнее, чем сюда, но все равно замыкал путь, охранял тылы, и жарким дыханием подгонял остальных. Домой, домой!
На крыльцо они влетели – что твои люсиды. Прежде, чем зайти в дом, оглянулись.
– Славное место, сказал Пирог. – Только скучное, пустое. Коровам хорошо будет. Или дом престарелых устроить. Солнышко, тепло, покой.
– Пустое? – удивился Корнейка. – Тихое – да, сейчас, днем. Но не пустое. Вокруг нас кого только нет.
– Кого? – завертел головой Пирог. – Одна ботаника, травы, бриллиантики. Никакой зоологии не видать.
– Джой, похоже, думает иначе, – заметил Санька.
– Думать-то думает. Да ведь не скажет. Или здесь, как в стране Гудвина, звери говорящие? Джой, а Джой, скажи что-нибудь!
Пес внимательно посмотрел на Пирога, открыл было пасть, но тут же и закрыл. Не в настроении, или просто не умеет говорить.
– Здесь много всяких тварей, больших и малых, зубастых и шипастых. Сейчас они затаились, попрятались.
– Света боятся? – догадался Санька.
– Света тоже. А больше – Джоя.
Все опять посмотрели на собаку.
Пес продолжал молчать.
– Джой, конечно, собака могучая, но вдруг выскочит какой-нибудь саблезубый тигр…
– Видишь, ты заметил, – сказал Корнейка Пирогу.
– Заметил? Кого?
– Саблезубого тигра.
– Просто к слову пришлось…
– Кажется, что – просто. Ты увидел. Но не осознал. А он был здесь. Да и сейчас есть. Прячется.
– Зачем прятаться, все-таки тигр не кошка. Или он карликовый?
– Саблезубые тигры размером с современного леопарда, семьдесят килограммов массы, мяса и костей. Просто Джой здесь. Джой – истребитель драконов, а уж с саблезубым тигром справится без сомнений.
Ужасно хотелось узнать, как это Джой справиться с тигром, но Санька опять решил не спрашивать. Ничего, как-нибудь сами скумекаем. Увидим. Лучше бы, конечно, не видеть. Это в кино схватки чудищ интересны, но видеть своими глазами что-то не хочется. Джой ведь не компьютерная проекция, не игрушка. А схватка на то и схватка, что по-разному кончиться может. Даже победителю случается получать раны, и какие раны. А к Джою он привязался. Хорошая собака. Славная.
– Что это за Стрельцы, которые на бой вместо себя собак посылают, – сказал он вдруг.
– Да! – поддержал Пирог, положив руку на голову Джоя. – Стрельцы мыльных пузырей!
– Мыльные пузыри отнюдь не безобидны, – ответил Корнейка, но продолжать разговор не стал. Открыл дверь в дом и шагнул внутрь.
Пришлось идти за ним.
Какое солнце светила в витражи? Вдруг каждое окно открывается в отдельный, особенный мир?
Но – не разглядеть за разноцветными стекляшками.
Тут Санька понял, отчего пришла ему в голову эта мысль. Одни витражи просто горели от света и, главное, располагались они на противоположных сторонах зала. Как солнце может одновременно освещать северную и южную стороны? Другие же, опять независимо от стороны света, оставались темны, словно глядели в ночь.
А ставни снаружи закрыты на всех окнах.
Вот так-то…
Они прошли по Залу Трофеев.
Санька мог бы поклясться – если бы он вообще умел клясться – что морда главного страхозавра сейчас выглядела иначе: теперь она смотрела не прямо, а чуть вбок, и глаза ее, дотоле пустые, безразличные, смотрели живо, внимательно. Зрачки, вертикальные, кошачьи, прежде широкие, были сужены до тонких щелей.
Приглядывается…
Джой зарычал – но не страхозавра, а на тот угол, куда устремлен был взор чудовища.
По счастью, шли они другой стороной зала, но все равно Корнейка предостерегающе поднял руку: давайте, не задерживайтесь.
Так дошли они до самого входа-выхода и, открыв его, оказались в Буденновском лесу.
И это привычное, до былинки знакомое место выглядело теперь, после поля Стрельцов иначе: ярче, объемнее, и в воздухе прежде смутные, стертые запахи ощущались необыкновенно ясно.
– Да… – сказал Пирог. – Нюх теперь у меня просто собачий.
– А глаз орлиный, – прибавил Санька. – Я раз погреб чистил, увлекся. А вышел наружу – словно заново родился. Свет чуть не слепит, шум чуть не глушит. Сейчас похожее на то.
Корнейка согласно кивнул.
Джой же, словно щенок, начал бегать кругами по поляне перед домом. Поляна маленькая, то тут, то там кусты но Джой умудрялся обегать их, не задевая.
Вдруг он наддал, да так, что и углядеть трудно.
– Радуется, – сказал Корнейка.
Ещё бы. Санька сейчас чувствовал, что и он рад несказанно. А раз несказанно, то нечего и говорить.
Он и промолчал.
– Жаль только, что пройдет все, – сказал Пирог. – Привычка глаз застит.
– А ты не давайся. Вспоминай Поле Стрельцов – небо, траву, ветер, солнце. Представляй, что ты – там. По утрам, на минутку-другую.
– И что тогда?
– Попробуешь – узнаешь.
Джой, наконец, успокоился. Подбежал. Лизнул каждого по очереди – Корнейку, Саньку, Пирога.
Интересно – случайно, или выстроил по ранжиру? Корнейка его кормит, живет он у Саньки, а Пирога видит реже всех.
Но Пирог не обиделся. В порыве чувств он запустил пятерню в гриву Джоя и прижал его голову к своей груди. Джой только хвостом молотил. Такой молотьбой с ног сбить можно, не хуже подсечки.
– С возвращением, псина! – ещё недавно боявшийся, – как и Санька, конечно, – собаки, – Пирог сейчас чувствовал себя счастливым донельзя.
– Нам пора, – сказал Корнейка. – Место это тихое, скромное, потаенное. Таким и должно остаться.
Густой, нетоптаной травою, никаких тропинок, пошли они прочь, стараясь ступить так, чтобы и после них трава оставалась стоять; миновали густой кустарник, миновали деревья, за которыми дом и исчез, словно и не было его вовсе, один морок, и ничего больше.
Не морок, не морок! Все вокруг продолжало оставаться ярким и свежим, более того, Санька чувствовал, что мир вокруг только начал раскрываться. Сам он стал более чутким, более зорким, а, главное, более приметливым. Он чувствовал, что совершенно точно представляет местоположение каждого дерева, каждой ветки, каждой птицы – они уже вышли за пояс молчания, и лесная живность вокруг старалась изо всех сил, чтобы день прошел не зря. Высиживали птенцов, охотились, кому за кем сподручно, таились в норах, и даже деревья подавали сигналы, смутные, неясные, но несомненные.
Они шли молча, стараясь не растерять дар свежести. Ноги сами находили лучший путь – чтобы траву не мять, чтобы на сучки не наступать, чтобы в нору не угодить. Единство с природой. Как у индейцев до прихода бледнолицых. Или у диких животных по сю пору.
Вышли из лесу – трое, не считая собаки. У Санька, впрочем, была уверенность, что собаку нужно считать, если и не первым номером, то вторым точно.
Что их считать, номера. Само сочтется.
Небо над ними по-прежнему оставалось синим и бездонным, солнце – ярким и теплым. Где-то вдалеке жужжала машина, и Санька понял, что не где-то, а на полпути между Норушкой и Чирками, у Кабаньего лога, значит, в шести километрах отсюда. И не просто машина, а старый «Пазик». Который шофер Дядя Степан называл гремучею коробчонкой, в которой царевна-лягушка к тестю ездила, на страх боярам.
Получается, слух, зрение – обострились? Или изменения произошли в сознании, в мозгах?
Нужно подумать. Подумать и проверить.
Они подошли к старой, давно заброшенной дороге, что вела в Захарьинку. В Захарьине уже лет пять никто не жил, провода со столбов чирковские жульманы поснимали, алюминий, цветной металл (какой же цветной, если самый что ни на есть белый?), но сами столбы ещё держались, черные, некогда просмоленные на совесть, навсегда.
Не доходя шагов тридцати до ближайшего столба, Пирог остановился.
– Устал?
– Нет, какое. Просто… – он наклонился, поднял три комка земли и бросил их с силой один за другим в столб. Пах-пах-пах! Комья ударили в середину столба и разлетелись в пыль.
Санька и пробовать не стал, знал – получится. Промахнуться было столь же немыслимо, как пронести ложку мимо рта. Более того, будь у него в руках не комья земли, а лук со стрелами, рогатка с подшипниковыми шариками или даже винтовка, результат был бы не хуже.
Как знать, может, и пригодиться новое умение в жизни…
6
Они совершили целое путешествие, да не куда-нибудь, в другой мир, но когда вернулись – солнце едва дошло до полудня. Вот тебе и математика, точнейшая из наук. Вышли в шесть утра, Шли туда три часа, оттуда столько же. Получаем тоже шесть. Шесть и шесть – двенадцать. Полдень. Когда они подходили к Лисьей Норушке, то услышали (из дома Куняевых, несомненно) сигналы точного времени. Дед Куняев любил включать свой приемник, старый, советский «ВЭФ», пока возился на огородике возле дома. К чести его, включал негромко – и батареек надолго хватало, и со слухом у деда было в порядке. Получается, пребывание в охотничьем домике и на Поле Стрельцов заняло ноль часов ноль минут? Ладно, насчет минут возможна поправка. Мол, шли они не три часа ровно, а два пятьдесят, даже два сорок пять (правда, Санька напрочь отвергал подобную поправку, особенно на обратном пути – внутренние часы, ставшие точнейшим хронометром, утверждали, что дорога заняла три часа и четыре с половиной минуты). Все равно не хватало.
А что – не хватало? Другой мир, другое время.
Но и в родной Норушке привычные часы и минуты стали какими-то… послушными, что ли. Он точно знал, сколько займет путь от фонаря до дома, сколько потребуется времени помыть посуду, начистить кастрюлю старой, дряблой прошлогодней картошки. Не только глазомер развился. Стрелец, он ведь и время должен чувствовать. Упреждение взять при выстреле, например. Или вовремя выйти на тропу войны, а ещё, что важнее, вовремя с нее уйти.
Пообедав, они полежали полчасика под навесом, говорят, полезно и даже в армии по уставу положено. И в школе магов тоже. Сытная дрема накатила, подержала немного в коконе лени – и отпустила. Вернулись бодрость и желание что-то делать.
Мать сразу уловила это желание.
– Жуков обирать пойдешь? – спросила она. Но без настойчивости в голосе.
Обычно на жуков отводилось два дня в неделю. Первый был вчера. А нынче полагалось пойти вдругорядь, добрать шустрых да смекалистых, тех, кто вчера попрятался.
– Непременно пойду. Поди, соскучились, бедные, плачут в тоске, – энергия просто распирала его, не колорадских жуков – буйволов ловить готов.
– Точно, – сказал и Корнейка. – Мы в ответе за тех, кого обираем. Интересные у вас жуки. Нам по биологии задание о них узнать побольше
– Вот и хорошо, – с облегчением сказала мать. Гостя все ж неловко на огород гонять, а если сам хочет, да ещё от школы задание – совсем, совсем другое дело. Труд, если не изнурительный, только на пользу растущему организму, учили прежде. Для матери это и сейчас непререкаемая истина. Труд на земле развивает настойчивость, упорство, волю, терпение. Послушать ее, то работа в поле – вроде Шаолиньского монастыря, где простых крестьянских детей превращали в непобедимых бойцов и пытливых мудрецов одновременно. Главное – что одновременно.
Впрочем, об этом она больше в прошлом году толковала. В этом нужды нет – Санька вырос и понимает: картошки на всех просто не хватит. Либо нам, либо жукам, выбирай сам.
Джой вскочил, едва они подошли к калитке. Неутомимый. Пастушеская собака. Ей и положено весь день на ногах проводить, на лапах то есть. Защищать стадо от волков. От драконов.
Привыкает он к псу. А ведь Джой у них только на время.
Стало грустно.
Оно бы неплохо совсем его себе оставить. Да только нечестно. Да и не получится никак. Это сейчас Корнейка мясо, брошенное в спецугодьях, для собаки берет. А уедет Корнейка…
Мысль о том, что и Корнейка покинет его, навеяла уже не грусть – тоску.
А от тоски наивернейшее средство – работа.
Путь на огород – сорок минут бодрым, энергичным шагом, ни на что не отвлекаясь и никуда не сворачивая.
Но Корнейка свернул – к Равилю.
Какая же я все-таки свинья! Сам и не додумался б дойти. То есть зайти бы зашел, но после, вечером. Сейчас у самих дело есть нужное. И у Равиля с Наташкой, поди, тоже. Зайти и не помочь – нехорошо как-то. А помогать, когда своя работа стоит – глупо. Вот сделать ее, свою работу, тогда другой оборот. Ты ее сделай сперва, свою-то.
Но Корнейка, видно, думал иначе. Или знал нечто, ведь волшебник, хоть и на каникулах.
