Темень

Просторную белую комнату заливал солнечный свет широких окон. Под ногами поблёскивал кафельный пол. Посреди комнаты стояла высокая светлая кровать, на которой лежала укутанная в простыню Мария, такая же светлая, как и кровать. На груди у неё лежала загипсованная левая рука, одни кончики пальцев торчали. У ног высилась тощая металлическая стойка, на которой висели четыре пакета с кровью, двое из которых уже были осушены. От третьего пакета отходила трубка, уходящая под простыню к ноге. Правая рука была отведена в сторону и уходила за ширму, за которой над рукой корпели хирург с ассистентом. Девушка наклонила вяло голову на бок. Перед Варламом предстало лицо, покрытое сетью шрамов. Сбитые в кучу глаза смотрели сквозь лицо секретаря.

– Поздравляю Вас с победой, – прошептал секретарь, отводя взгляд.

– А, это. Пустяк, – чёрная голова перекатилась по подушке, глаза уткнулись в белый потолок.

– Как тут успехи?

Мария усмехнулась:

– Господа хирурги не слушали меня, говорили, мол, нельзя обломки кости выкидывать, что рука так не срастётся.

– А разве это не правда?

– Правда, но не для всех, – на лице девушки появилась бессильная улыбка; язык её не слушал, скользил по полости рта и глотал звуки, – для меня неправда. Что от кости отпало – бесполезно. Всё равно вышло бы через кожу со временем. Только это больно. А тут с анестетиками…вот бы всегда были анестетики. Куплю когда-нибудь себе несколько.

– А рука что?

– А что с ней? Просто сломана. Сердце бьётся, значит, с рукой всё хорошо будет.

– Вон оно как, – Варлам почесал бородку.

– А ведь это, Варлам, первый мой такой опыт.

– Какой опыт?

– Никогда раньше не лечила дроблённый перелом в больнице. Это…умиротворяет…

– Рад за Вас. Эм, рад, что у Вас всё в порядке. Я тогда, пожалуй, кхм, пойду. Отправлю в агентство отчёт об успешном окончании работы. Нужна только Ваша подпись…

Чёрная голова вновь была наклонена. Из-под маслянисто-чёрных пышных бровей поблёскивали бритвенно острые глаза, острые настолько, что у секретаря кольнуло в уголке глаза, на который был направлен взгляд охотника.

Мария заговорила медленно, тихо, почти не глотая звуков. Когда она говорила, казалось, только её стойкий голос звучал во всей больнице:

– Я убила чудовище. Превратила в мясо. Моё лицо покрыли кровоточащие раны, левую руку я сломала, выбив чудищу челюсть. Из правой уже час достают обломки. Но они обе быстро заживут. Месяц, быть может. Я потеряла столько крови, сколько ты не увидишь за всю свою жизнь. И всё равно я буду жить. Главное, что сердце бьётся. Пока оно бьётся, любая рана заживёт… рано или поздно. Ты понимаешь, к чему я клоню? – Варлам слушал Марию и зеленца не сходила с его мягкого слабовольного лица. Секретарь с ужасом смотрел на охотника, не мог уложить в голове мысль, смутное ощущение, будто бы даже сейчас эта прикованная к кровати, обескровленная, истерзанная женщина всё ещё хранит в себе достаточно силы, чтобы пожрать его. В глубине души Варлам был рад. Рад, что не попытался обмануть Марию. Потому что, если б попробовал, струсил бы, переписал и всё равно б написал правильный отчёт.

– Понимаю, – сдавленно ответил секретарь.

Лицо Марии разгладилось, оно приняло прежний блаженный вид, глаза вновь смотрели в потолок:

– Я не смогу поставить подпись. Попроси медбрата расписаться с больничной печатью. Этого будет достаточно. Прощай.

Секретарь направился к выходу, но голос Марии остановил его в дверях:

– Когда ближайший поезд?

– Сегодня был, в пять вечера отходит, – какое-то время секретарь ещё стоял в дверях, ожидая ответа, но Мария молчала. Секретарь ушёл.

Близился вечер. Постепенно темнело. За приёмным столиком сидела молоденькая девушка и разбирала бумажки по папкам. Вскоре к столику подошла Мария. Она уже была одета, рукава шинели были надуты из-за просунутых в них загипсованных рук. Заметив пациентку, девушка перепугалась.

– Что Вы делаете? Вам ещё нельзя вставать!

– Мои вещи. Где?

– Давайте я провожу Вас обратно в палату. Может, Вам принести чего или врача позвать?

Под спадающими на лоб волнистыми волосами блеснул красный глаз:

– Не задавай вопросы. Отвечай на них. Где вещи?

Сконфуженная девушка отвела Марию в хранилище. Когда охотник начала продевать деревянные руки в лямки сумок, девушка помогла ей, затем она помогла шатающейся и усталой Марии добраться до выхода.

– Может, проводить Вас? – попыталась бодро спросить молодая девчонка.

– Оставь меня, – сухо отрезала охотник.

Мария, пошатываясь, дошла до двери, оттолкнула её и вышла на улицу.

– Хорошо Вам доехать, – крикнула на прощание девушка, после чего Мария резко захлопнула дверь ногой, дверь громыхнула так, что дало по ушам, и девушка вздрогнула.

К вечеру небо застлали чёрные облака. Собиралась метель. На перроне, сидя на лавке, дрожала Мария. Острые клыки быстро бились друг об друга. Рука выла и жгла, гудела, зудела, чесалась; кость будто бы намеревалась взорваться и разорвать в лоскуты руку изнутри. Рука словно наполнилась метаном и взбухла в тесном гипсе. Женщине казалось, будто она вот-вот и отпадёт, отторгнет свою хозяйку, отвалиться и упадёт в снег, лишь бы не быть с той, кто её истерзал.

Иступлённый взгляд бегал по большим колёсам паровоза. От боли будто б провалился живот. Мария глубоко и нервно дышала, качалась вперёд-назад, стараясь усидеть на месте, клыки впивались в губу. Вскоре перед ней возник мужчина, машинист, с которым она договорилась ранее.

– Вам помочь с сумками?

Иступлённый взгляд подскочил к лицу машиниста, отчего тот вздрогнул, непроизвольно буркнул под нос: «Боже», – после чего Мария опустила испещрённое шрамами лицо к земле, сцепила зубы, чёрные брови надвинулись на глаза:

– Да…прошу…хочу скорее покинуть это забытое место…чтоб ноги моей здесь не было…

Паровоз взвизгнул и тронулся в путь, в маленьком окошке напротив побежали тёмные бревенчатые дома и заснеженные дороги. Даже в разгорячённой будке машиниста Мария не переставала дрожать, но вскоре жар проник в глубь тела, и боль стихла, и чёрная голова прильнула к стенке будки. В виски мерно отдавал нарастающий ритм, а за окном всё быстрее и быстрее бежали чёрные дома, живые и мёртвые, и белые истоптанные дороги, клубы дыма над скатными крышами, и люди, редкие люди превратились в маленькие подёргивающиеся пятнышки. Пятнышки, появляясь в окне, дрожали и дрожали, будто старались согреться, но затем они исчезали, растворялись за оконной рамкой, пятнышки исчезали также быстро, как и появлялись. Вскоре пятнышки исчезли и больше не появлялись. Павловка всё быстрее бежала в маленьком несуразном окошке, пока окошко не исказило городок, не сплело из него крохотное серое и мокрое пятно. Быть может, не в окошке было дело.

А затем охотник уснула. И ещё долго Мария не проснётся.