На краю земли

Раздается телефонный звонок. Маша бросается к трубке.

Маша (упавшим голосом). Звонили из больницы. В обед Тасю будут оперировать. Просят сдать кровь.

Режиссер. Так, все сейчас идем с Машей и сдаем кровь. Наташа, Радик, вы остаетесь и репетируете сцену с Эрис. Она сложная, а времени в обрез. Поэтому никаких возражений.

Все, кроме Икорской и Радика, уходят.

Икорская. Бедная Маша. На ней просто лица не было. Как она еще играть умудряется…

Радик. Сильная девушка!

Икорская. Я ведь все вижу. Она тебе очень нравится.

Радик. Давай уже будем репетировать.

Икорская. Ты ей тоже по душе. Замечаешь, как она на тебя смотрит?

Радик. Она замужем.

Икорская. Но ведь муж у нее – настоящий козел, и ты сам прекрасно это знаешь. Бьет ее, изменяет регулярно. Она с ним уже так настрадалась, а теперь еще и Тася… Если бы ты действительно любил ее…

Радик. Слушай, знаешь, а ведь ты права. Я слабак! Этот Луха, которого я играю… Он бы не канитенился, давно бы забрал ее к себе.

Икорская. Вот и я о том же… Знаешь, за что Стаса задержали?

Радик. За то же, что и всех задерживают. Напился и сломал кому-то челюсть.

Икорская. А знаешь, кому и за что? При нем незнакомую девчонку стали грязно лапать. Тот моральный урод был на голову выше Стаса и толще его в два раза. Но он не испугался. Ты бы смог так?

Радик. Не знаю. Наверное, нет…

Икорская. А если бы это была Маша?

Радик. Прикончил бы его на месте… Спасибо тебе за то, что меня пристыдила. Ты очень хороший человек, хоть и ходят про тебя разные сплетни. Ты в курсе?

Икорская. Да, знаю. Плевать. Я привыкла. Давай уже репетировать.

Радик (берет со стола бумаги с текстом). Тут сказано, что Анна подходит к берегу, садится у самой воды и произносит монолог про Эрис.

Икорская. Интересно, как бы это обыграть. Просто сесть на сцену?

Радик. А может быть на край сцены перед зрителями… Это почти как у самой кромки берега…

Икорская. Радик, ты гений! Это действительно круто – сидеть на берегу человеческого океана. Каждый человек в зрительном зале – как маленькая капля добра. А все вместе – море света. Если вслушаться, то можно услышать стук сердец. Будто шум прибоя… Какая мощная энергетика. Жаль, что я не писатель…Совсем не могу выразить словами, что я сейчас чувствую… (Садится на край сцены.) Напомни мне, пожалуйста, откуда начинать.

Радик. После удара молнией…

Икорская (садится на край сцены и свешивает ноги в зрительный зал). После удара молнией и пробуждения от своего смертного сна на склоне Араданского пика я в какой-то мере стала совершенно другим человеком. При этом некоторые открывшиеся во мне необычные способности, например, к чтению мыслей, здесь совершенно ни при чем. Все дело в том, что у меня к девятнадцати годам наконец-то появилась настоящая великая цель. И цель эта была уж точно не по плечу той по уши закомплексованной девочке по имени Аня Журавлева, которой я привыкла себя ощущать. Но самая большая неприятность заключалась даже не в этом. Ужасно было то, что образ угловатой, вечно неуверенной в себе, скромной и безответной Анечки был на века с железобетонной прочностью зацементирован в мозгах всех моих немногочисленных друзей, родных и знакомых. Каждый раз, когда в собственных мечтах я вырастала в грозную и ослепительно прекрасную валькирию, воздевшую могучую длань со смертоносным копьем, и от меня в страхе разбегались как тараканы по всем щелям мои бесчисленные враги, в этом моем истинном обличии мне встречалась вдруг какая-нибудь тетя Маня из соседнего подъезда, или бывшая школьная приятельница, или, что хуже всего, моя лучшая подруга Вика, знавшая меня как облупленную. Тогда я снова под тысячепудовой тяжестью чужих представлений на свой счет превращалась в прежнюю ненавистную самой себе Анютку Журавлеву, такую простецкую и неказистую девчонку, которую и обидеть-то грех. Исправить сложившуюся ситуацию можно было только безжалостно перебив всех, кто хоть немного меня знал, или сбежав на самый край света, чтобы там с чистого листа начать свою новую жизнь. Увы, все это в моей ситуации мне представлялось и неуместным, и невозможным. Я была растеряна и абсолютно не знала, что делать, в то же время чувствуя непреодолимую потребность, подобно змее, сбросить старую засохшую оболочку и обрасти новой юной кожей; я хотела почувствовать за спиной могучие крылья, которые поднимут меня на новые, недостижимые прежде сияющие высоты.

Сейчас уже и не вспомню, как нашла спасительное для себя решение разрубить тот гордиев узел. Оно оказалось на удивление эффективным и простым, как все гениальное. Мне было нужно – всего-то навсего! – узнать или же самой придумать свое настоящее тайное имя. Этот веками проверенный способ сразу сделает меня неуязвимой для всех окружающих. Никто уже не сможет повлиять на мое внутреннее Я, как нельзя повлиять на расшалившегося на детской площадке ребенка, пока со строгим видом не обратишься к нему персонально, например, со словами: «Петя, а ну перестань дергать Алену за косички, а то…». И Петя, конечно, сразу поймет, что обращаются именно к нему; что он всего лишь маленький шестилетний мальчик, который в глазах взрослых делает что-то неправильное. Он, разумеется, в корне с ними не согласен, но придется послушаться и найти себе другое занятие, потому что спорить со всеми этими большими дядьками и тетками, как он уже много раз горько убеждался за свою долгую жизнь, – занятие совершенно бесперспективное, и выйдет только себе дороже.

Мое новое имя пришло ко мне почти сразу, едва только я задумалась о нем. Конечно же, я – Эрис! Так звали загадочную темнокожую и синеглазую жрицу богини Кибелы из романа Ивана Ефремова «Таис Афинская». Я влюбилась в Эрис с первых же страниц, покоренная ее недоступной и смертельно опасной красотой. Большинство мужчин держались на почтительном расстоянии от этой прекрасной женщины. Ведь, чтобы завладеть жрицей храма Кибелы, нужно было в час свидания разорвать тонкую и необычайно прочную сеть, накинутую на ее нагое тело. И горе рискнувшему пойти на это, если его руки оказывались недостаточно сильными для такого подвига: смертоносный кинжал, который жрицы всегда прятали в своих густых волосах, одним, никогда не знающим промаха ударом навсегда лишал несчастного возможности повторить свою дерзкую попытку или найти потом себе более доступную любовницу. Только так – любовь или смерть! Для служительниц культа Великой Богини-Матери было бы недостойно иметь дело с мужчинами, которые не проявили достаточной воли доказать на деле, что их любовь хоть чего-нибудь стоит перед лицом Давшей жизнь всему живому. Но если только прочная сеть была разорвана, то служительница храма из грозной жрицы превращалась в полную неги и страсти богиню Эроса. Все тайные любовные знания, снадобья и вековые любовные обряды, которым эти юные девы старательно обучались с раннего детства, обрушивались золотым дождем на счастливого смельчака.

Я – Эрис! И пусть все вокруг воображают себе, будто отлично знают меня. Они будут видеть, но не увидят; будут слышать, но не услышат; будут думать, что нашли, но не найдут; будут звать меня, но не докричатся.

Я – Эрис! И пусть со стороны мое тело – лишь слабое подобие моей настоящей божественно прекрасной внешности; пусть на мне сейчас старые, истертые местами до дыр джинсы и толстый шерстяной свитер, а не легкое белоснежное храмовое одеяние; пусть мои губы и ногти никогда не накрашены, и на руках и ногах нет драгоценных браслетов, и все мое тело не умащено дурманящими разум благовониями; пусть я хожу на лекции в университет, а не получаю сокровенные знания в древнем храме; пусть я пою в любительском хоре НГУ, а не в священной роще перед изваяниями богов на рассвете и на закате; пусть я хожу на бальные танцы вместо того, чтобы танцевать для посвященных на тайных мистериях и празднествах. Но все-таки я – Эрис! Страстная любовница и нежная мать, мудрая жрица и сгорающий от жажды к сокровенным знаниям неофит, воинственная и заботливая, грозная и прекрасная жрица Кибелы, Великой Богини-Матери…(Погружается в себя. Сзади подходит Луха и садится с ней рядом.)

Луха. Любуешься видами?

Анна (вздрагивает от неожиданности). А, это ты, Луха… Я не знаю… Скорее, размечталась… Ребятам удалось найти какие-нибудь следы боев? Этот дот на берегу… Люди, которые с моря в полный рост шли на него в атаку, – они же настоящие смертники…

Луха. Здесь, да и вообще на всем острове, никаких сражений не было… Пока не было…

Анна. Это хорошо. Даже страшно подумать, сколько людей могло бы здесь погибнуть… А на других островах тоже все обошлось мирно?

Луха. Да, почти все Курилы взяли без крови. Во время Курильской десантной операции сражения шли только за остров Шумшу. Вот там да, было месиво… А тут так, зашла пара наших корабликов, и японцы сразу лапки кверху… На Шумшу у меня тогда дед погиб…

Анна. Ты знаешь, как это было?

Луха. Знаю. Его боевой товарищ написал потом моей бабушке…(Резко поднимается.) Пора выходить. Что-то мы тут засиделись. До темноты нужно еще успеть дойти до места ночевки.

Икорская поднимается на ноги.

Радик. Хорошо ты читала. Мне даже показалось, будто ты рассказываешь о себе самой…

Икорская. Спасибо, Радик. Редко услышишь похвалу от коллеги по цеху…

Радик. Я решил уйти из театра. Отыграю премьеру и начну подыскивать другую работу.

Икорская. Почему?

Радик. На мою зарплату содержать семью не получится. Попробую куда-нибудь устроиться, заодно начну осваивать профессию программиста.

Икорская. Не будешь потом жалеть?

Радик. Да буду, конечно. А куда деваться?

Икорская. Ты говоришь как мужчина! (После долгой паузы.) Знаешь, что я чувствовала, когда сидела на краю сцены? Мне на минуту показалось, что я сижу на самом краю Земли, под моими ногами бездна, а передо мной бесконечный космос, которому нет ни конца, ни края. Я мечтала об этом, когда была еще совсем девочкой.

Радик. Странные мечты для ребенка. А что потом?

Икорская. Потом? Потом ничего. Мне даже и в голову не приходило, что нужно что-то еще. Какой смысл искать край Земли, если у тебя остались еще какие-то другие планы.

Радик. Ты – странная… Я хочу сказать, не такая, как все.

Икорская (обнимает его). Я знаю. Пойдем тоже кровь сдадим.

Икорская и Радик уходят.

Действие третье

Акт первый

Утро. Один день до премьеры. На сцене стоят рюкзаки, к ним прислонена гитара. Выходят Режиссер, Икорская, Стас. Последними появляются Маша и Радик, они держатся за руки.

Режиссер. Все в сборе. Можно начинать.

Бачинский (удивленно смотрит на Машу с Радиком). Маша, что это вы с Радиком за ручки держитесь? Не пойму, вы репетируете или…

Икорская. Юра, разумеется, они репетируют «Медею» Жана Ануя. С прошлого вечера в роль входят. Скоро же декада французской культуры. Как ты мог забыть.

Бачинский (возмущенно). Антон, что это за дискриминация, в конце концов! Почему один я не репетирую «Медею»? С каких это таких пор ты не хочешь включать меня в спектакль?

Режиссер. Юра, уймись, ты семейный человек, зачем тебе «Медея». Так, рюкзаки и гитара на месте. Внимание, готовность номер один. Работаем!

Начинается репетиция.

Луха. Останавливаемся здесь на ночевку. Ставьте палатки, а я быстро смотаюсь в одно место. Пацанам заначку нужно оставить. Часа через два вернусь. (Надевает свой рюкзак и быстро уходит.)

Анна. Изя, брось в меня спички. Вскипячу воду для чая и каши.

Изя (лихорадочно возится в рюкзаке). Вот черт! Кажется, я их забыл.

Анна (с надеждой). Илья, ну у тебя-то должны быть.

Илья. У меня-то откуда. Я с ночной смены. Под утро только пришел. Мне Изя рюкзак собирал.

Вика. Изя, ты забыл спички!!!

Изя. Ну да, забыл. А почему я должен один обо всем помнить! Вам кто мешал захватить пару коробков? Один полный коробок весит всего семь грамм. Даже ты не надорвешься тащить.

Вика (подавленно). Если мне не нальют горячего чаю, у меня начнется истерика.

Илья. Вик, не гони волну. У Лухи однозначно спички есть. Надо его дождаться.

Изя. Точно! Он же грыз спичку полдороги. Зачем ждать, я сейчас его догоню и возьму коробок. (Быстро уходит в ту же сторону, куда скрылся Луха.)

Вика. Ну, что, Анютка, кажется, вечер перестает быть томным. Моя женская интуиция вопит мне, что это еще цветочки. Помнишь фильм Гайдая «За спичками»?

Анна. Вика, не переживай. Зато будет потом, что вспомнить…Если, конечно, в живых останемся.

Вика. Ой не могу! Анюта, у кого ты научилась черному юмору?

Илья. Пагубное влияние Яхве-поклонника. Однозначно.

Анна. Пойду пособираю трав для заварки (уходит).

Илья (вдогонку Анне). Будь осторожна! Здесь полно ипритки.

Вика. Точно! Луха же предупреждал о ней. Только я мимо ушей все пропустила.

Илья. Видела на склоне высокую траву с мелкими розовыми соцветиями? Это она. Если пыльца попадет в кровь, потом всю жизнь будет жуткая аллергия и страшные язвы по всей коже.

Вика. Ой, кажется, я уже хочу домой к маме… Илюш, обними меня покрепче.

Илья (обнимает ее). Все хорошо, милая.

Вика. Раньше ты был куда более нежным. Все время придумывал какие-то сюрпризы. Походы в кафе. Вечера при свечах. А за последний год ты меня только один раз в театр пригласил.

Илья. Ты же прекрасно знаешь, чем я занимаюсь.

Вика. Все думаешь, как спасти мир…

Илья. Не надо так… Я никакой не спаситель. Обычный человек с обостренным чувством справедливости. Я хочу сделать так, чтобы все люди были счастливы. Пойми, это смысл моей жизни.

Вика. Почему бы тебе для начала не сделать счастливой хотя бы меня? Надо думать в первую очередь о самых близких. Если бы все это понимали, то на земле уже бы не осталось несчастных людей.

Илья. Не понимаю, разве ты несчастна? Ну да, был у нас букетно-конфетный период. Но не может же он длиться вечно!

Вика. Илюша, я от тебя ничего не требую, просто предупреждаю. Да, я так устроена. Мне нужно постоянное внимание. Я хочу, чтобы ты меня постоянно обнимал, говорил, что любишь. Тогда я буду радостной и счастливой и смогу вдохновлять тебя в твоих делах. Вспомни, ведь до того, как меня встретить, ты не думал о своем проекте. Все твои идеи появились лишь после того, как мы стали жить вместе. Если ты перестанешь меня любить как прежде, я могу и уйти…

Илья. Вика, ну ты же прекрасно знаешь, что я тебя люблю!

Вика. Да, я знаю. Но я уже сказала, что мне от тебя нужно. Можешь, конечно, не обращать на это внимания, но тогда потом не обижайся. Я и сама тебя очень люблю и не могу даже представить, что мы расстанемся. Но я и себя хорошо знаю. Мне нужна романтика, без нее я зачахну и потеряю смысл жизни. Не хочу от тебя скрывать… Я, кажется, немного запала на Костю Иванова. Не могу ничего с собой поделать. Поэтому я и прошу тебя уделять мне больше внимания, быть со мной нежнее. Иначе может произойти катастрофа…

Илья. Ты запала на Иванова? Но он же толстый и лысый!

Вика. Вот именно. Толстый и лысый! И я уже чуть ли не готова броситься ему на шею… Я тебе еще не говорила, что он предложил мне стать моим научным руководителем и даже обещал сделать оператором машины времени. А когда он начинает чуть ли не шептать мне на ушко о загадочных мерцающих числах и доказывать чудесные теоремы о Точке Абсолютного Покоя, я забываю обо всем на свете. Даже, кажется, готова идти за ним на край света. Сама не понимаю, что со мной происходит. Илюша, милый, будь со мной, пожалуйста, нежнее и обнимай почаще. Для меня это важно. Я начинаю уже испытывать чувство вины перед тобой…

Илья. Ерунда. Вик, не бери в голову. Это скоро пройдет. Пошли в палатку, пока никого нет.

Илья и Вика уходят. Тем временем возвращаются Луха, Изя и Анна.

Изя. А вот и мы. И, что самое главное, вместе с нами спички.

Вика (из-за кулис). Ура! Все вернулись. (Появляется на сцене, волосы ее взлохмачены. Следом за ней выбирается Илья с довольной физиономией.)

Изя (внимательно смотрит на Илью с Викой). Дети мои, надеюсь, вы не согрешили, пока меня не было?

Вика. Ой, расскажите, святой отец, как это – согрешить. Только, пожалуйста, поподробнее.

Изя. Согрешить – это значит совершить развратные действия с лицом противоположного пола, которое не связано с тобой священными брачными узами в синагоге. Кстати, хотите узнать, как делают аборты женщины в негритянских племенах Африки? Эти дикие люди используют первый закон Ньютона, хотя могу поклясться на Торе, что ничего о нем не слышали. Если женщина у них решает вдруг избавиться от последствий своего блуда, она залезает на ближайшую пальму и сигает с нее прямо в песок. Ну, вы образованные люди, и вам, конечно, не нужно объяснять, что потом происходит с ее плодом по законам инерции.

Вика. Какой ужас! Ты чему тут нас вообще учишь! И потом, мы через два дня уже вернемся назад в цивилизацию. Там уже давно без пальм неплохо обходятся. И, кстати, кому и зачем ты тут аборт собрался делать? А ну давай, признавайся!

Анна. Ребят, я пойду готовить ужин. Луха, помоги разжечь костер. Изя, в рюкзаке должны быть гречка и соль. Мне они нужны. Их-то ты хоть не забыл?

Вика. Изя, если ты и это забыл, я попрошу мальчиков приготовить из тебя шашлык. Я не шучу! Мы все из-за тебя страшно голодные.

Изя. Человек может спокойно обходиться три дня без пищи.

Вика. Это меня не касается. Сам же мне все время талдычишь, что женщина не человек, а часть природы. Имей в виду, аппетит у меня сейчас зверский!

Илья. Изя, голодная Вика – это туши свет. Проверено на личном опыте. Лучше с ней не спорь.

Изя. Злые вы. Уйду я от вас.

В поисках продуктов Изя последовательно выкладывает из рюкзака полный тюбик зубной пасты, мыльницу с целехоньким куском мыла, здоровенное махровое полотенце и кучу других вещей. Как венец всему на свет появляется свеженький, еще нераспечатанный рулон туалетной бумаги. Вика с Анной выглядят ошеломленными.

Вика. Изя, у тебя что, там целый склад? А телевизор ты случайно не прихватил? Давай уж тоже доставай, посмотрим передачу «Клуб кинопутешествий» с Сенкевичем или лучше «Следопыт» с Глебом Данильцевым. Пускай расскажут нам, без чего еще можно спокойно обойтись в джунглях. Ну ты, Изя, и гад! Нет, вы видели где-нибудь такое: мы с Анютой, значит, пальчиками должны зубы чистить и лопухами подтираться, а он как белый человек втихушку всем чем надо запасся. Пусть Изя вытряхнет свой рюкзак и покажет все, что у него там есть. И вообще я лично хочу посмотреть, как эта скотина вытирает задницу лопуховыми листиками. Давай, Изя, покажи нам мастер-класс!

Вика как разъяренная кошка бросается на Изю и обеими руками вцепляется в его густую шевелюру. На сцене появляется Режиссер.

Режиссер. Небольшой перерыв. Маша с Наташей, у вас все отлично. Так и оставим. Юра, ты великолепен. Роль – твоя, даже и придумывать ничего не нужно. Стас, пока неубедительно. Что у тебя за лицо? Убери его! Ты сейчас не в СИЗО с гопниками. Похоже, они дурно на тебя влияют. Товарищ полицейский, вы можете посадить его в камеру к интеллигентам?

Полицейский. У нас в стране демократия, отдельных камер ни для кого не держим.

Режиссер. Жаль. Стас мы с тобой потом еще отдельно над образом поработаем. Маша, как твои дела, что там с Тасей?

Маша. Сегодня с утра операция. Антон Палыч, я ночь не спала, простите, если малость не в форме.

Режиссер. Машенька, ты настоящий профи. Снимаю шляпу. По твоей игре никогда не скажешь, что у тебя личная драма. На сегодня ты больше не нужна. Могу отпустить.

Маша. Я лучше здесь побуду, а то дома на меня опять все навалится…

Режиссер. Как скажешь. Наташа, Радик, ваш выход. Ночная сцена. Работаем!

Все уходят.

Акт второй

Полутемная сцена. Появляется Анна с гитарой и поет переделку песни из репертуара Далиды «А chaque fois j'y crois»8.

Иду одна, и ночь темна,

И в никуда ведет мой путь.

И тишина. Кругом стена –

И не сбежать, и не свернуть.

Как дальше жить? Господь, скажи!

Я заблудилась в пустоте.

И как в бреду едва бреду

Одна в кромешной темноте.

Пусть злая ночь уходит прочь!

Порву я цепь ненастных дней.

Я знаю, вновь придет любовь –

И станет жизнь моя светлей.

Я буду петь, пока живу!

Я море солнц в себе зажгу,

Рождая новую зарю.

Все будет так, как я хочу.

Довольно бед. Грядет рассвет.

И я в лучах его горю.

Пока дышу, я буду петь!

На-на-на-на…

Как самурай кричу: «Банзай!»,

Встречая новую зарю.

Все будет так, как я хочу.

Довольно бед! Грядет рассвет.

И я в лучах его горю.

Пока живу, я буду петь!

Ночной кошмар, оревуар!

Прощай, мой страх

И жизнь впотьмах.

Я знаю, все в моих руках!

На полутемной сцене появляется Луха.

Луха. Здорово поешь…

Анна. Рада, что тебе нравится.

Луха. Вам с Викой тоже не спится?

Анна. Вика давно спит как убитая, а вот я не могу уснуть, когда рядом кто-то громко разговаривает. Что это вы так горячо обсуждали у себя в палатке?

Луха. Изя застукал меня, когда я залезал в катакомбы. Он меня упросили, чтобы я завтра вас всех туда сводил.

Анна. Катакомбы?

Луха. Да, японские катакомбы. На самом деле очень плохо, что вы теперь про них знаете. Но я сам лопухнулся. В общем, мне нужно с каждого взять слово, что вы никому про них не расскажете.

Анна. Луха, обещаю, что не скажу! Хочешь, кровью поклянусь.

Луха. Ты серьезно? И как же это?

Анна. Странно, ты разве не знаешь? У нас во дворе в детстве все так делали. Нужно сделать небольшой порез на ладони каждого, кто клянется, и смешать кровь. Некоторые еще ее друг у друга слизывают. После чего следует торжественно поклясться, что если не сдержишь слово, то в тот же миг умрешь.

Луха. И что, ты в это веришь? Что умрешь…

Анна. Никогда не проверяла. На самом деле, конечно, не верю. Но такая клятва запоминается надолго, и ее потом точно случайно не забудешь.

Луха. Тогда оно того стоит. (Достает из кармана нож и делает себе надрез на ладони.) Давай руку.