Смертельный кадр

– Товарищ, вы кто? – Фарафонтов смерил инспектора презрительным взглядом.

– Инспектор Госавтоинспекции лейтенант Крутояров, – простодушно представился лейтенант, еще не подозревая, что его ожидает. – Это я вызвал вас.

– А! Вы нас вызвали! А для чего, позвольте узнать? Быть может, для того, чтобы мы на месте установили суть произошедшего? И все потому, что мы, по долгу службы, разбираемся в этом побольше вашего? Разве нет? Не поэтому вы поступили так, как поступили, инспектор э…

– Крутояров, – не моргнув глазом, повторил лейтенант. Было видно, что, вопреки ожиданиям Савина, слова следователя его ничуть не задели. – В преступлениях вы, конечно, разбираетесь побольше моего, но, что касается дорожно-транспортных происшествий, тут я вам фору в десять очков дам. И я с полной ответственностью заявляю: в данном случае дорожно-транспортного происшествия не было. Хотите поспорить, товарищ следователь?

Савин подавил смешок, Фарафонтов побагровел от злости, а инспектор Крутояров взирал на него невинным взглядом, словно и вправду ждал ответа. С трудом сдержав гнев, Фарафонтов обошел инспектора, сел в машину и приказал водителю трогаться. Двигатель заурчал, и через минуту авто Фарафонтова скрылось из виду.

– Ну и павлин, – усмехнувшись, проговорил Крутояров, обращаясь к Савину. – И где только таких выращивают?

– Лихо ты его. – Савин с одобрением взирал на инспектора. – Впервые вижу, чтобы кто-то заткнул за пояс нашего Фарафонтова.

– Невелика птица, чтобы Иван Крутояров перед ней пресмыкался, – невозмутимо заявил инспектор и сменил тему. – А насчет наезда я не преувеличивал. Точно говорю: мужика этого машина не сбивала, ни в этом месте, ни в каком-либо другом. Одного не пойму, чего это ваш следователь так упирается? Найти автомобиль, не имея ни единой зацепки для поиска, – задача невыполнимая. Тут только на удачу надеяться, а она дама капризная.

– Чего упирается? Тут как раз все понятно: наезд – не наша юрисдикция. Для проформы пробежаться по автомастерским и сдать дело в соответствующий департамент. Вот такая арифметика, инспектор.

– Сами-то что думаете? – не удержался от вопроса Крутояров.

– Пока рано выводы делать, – уклонился от ответа Савин. – Еще эксперты не поработали, да и я толком ничего не видел, так что, пожалуй, вместо гадания на кофейной гуще займусь работой.

Крутояров понял, что больше Савин ничего не скажет. Вздохнув, он с разочарованным видом махнул рукой:

– Ладно, не буду отвлекать. Занимайтесь своей работой, товарищ старший оперуполномоченный, – произнес он. – И не волнуйтесь, экспертов ваших я дождусь.

– Спасибо, – поблагодарил Савин и быстро сбежал вниз. Не доходя до кустов, в которых был обнаружен труп, он развернулся лицом к дороге и начал изучать склон. Когда он спускался первый раз, что-то привлекло его внимание, и теперь он пытался отыскать глазами это «что-то». Он снова увидел это, когда сдвинулся чуть в сторону относительно дороги: метрах в пятидесяти от кустов по направлению движения гравий на насыпи как будто осыпался больше, чем в других местах. Савин направился туда. Подойдя ближе, он увидел еще кое-что: следы крови на траве и дальше, на пыльной земле, чуть поросшей травой, широкую полосу, ведущую от дороги.

«Здесь явно кого-то тащили волоком, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого именно», – мысленно произнес Савин и взбежал по откосу на шоссе. Он надеялся найти там следы шин или еще что-то, что позволило бы с уверенностью сказать: тело привезли на машине, сгрузили на обочину и отволокли в кусты. Увы, дорога казалась чистой, как первый снег. Дождей в Москве и по области не было больше недели, поэтому на обочине, кроме привычной пыли, изъезженной множеством колес, ничего обнаружить не удалось. Асфальт на проезжей части также не хранил следов резкого торможения или иных признаков того, что имело место дорожно-транспортное происшествие. Постояв на обочине, Савин решил вернуться к телу.

Пока он шел обратно, к обочине подкатил РАФ-«буханка», и из него вышли три человека. Одного, эксперта-криминалиста Василия Шапошникова, Савин знал хорошо. Не раз им доводилось работать в паре, и они всегда оставались довольны сотрудничеством. «Хоть в этом повезло», – обрадовался Савин и поспешил навстречу Шапошникову. Увидев Савина, Шапошников остановился. Дождавшись, когда Савин поравняется с ним, эксперт протянул руку для рукопожатия:

– Снова набедокурил, капитан? – выдал излюбленную шутку криминалист. – И когда тебе только надоест в неприятности ввязываться?

– Здравия желаю, Василь Василич, – Савин с искренней радостью потряс протянутую руку. – Ждем вас с нетерпением.

– Прям так и с нетерпением? – Глаза Василия Васильевича искрились от смеха. – Небось весь труп уже залапали.

– Никак нет, Василь Василич. Все честь по чести, ждем вас, но, если честно, до жути хочется проверить содержимое карманов.

– Хотел по карманам шарить, чего ж в опера подался, а не в щипачи? – балагурил эксперт. – Хоть каждый день пенки снимай. А где твой непутевый напарничек?

– Якубенко?

– Кто же еще? Или у тебя с десяток непутевых напарников?

– Почему непутевый-то, Василь Василич? – Савин попытался заступиться за отсутствующего напарника. – Он, между прочим, потомственный опер и дело свое лучше многих знает.

– Ладно, ладно, шучу я, – пошел на попятную криминалист. – Знаю, что твой драгоценный Санечка чего-то в нашем деле да стоит. Еще бы девок не обижал, цены б ему не было.

На это заявление возразить Савину было нечего. История о том, как старлей Якубенко два месяца обхаживал племянницу Василия Васильевича, а когда та влюбилась в парня по уши, вдруг резко к ней охладел и переметнулся к очередной пассии, до сих пор стояла между Якубенко и Шапошниковым, отбрасывая тень и на Савина. И не важно, что племянница Шапошникова еще раньше Якубенко удачно вышла замуж и на настоящий момент имела уже двух пацанов-погодок, обиды криминалист Якубенко не забыл и всякий раз, когда им приходилось работать над общим делом, не упускал возможности поддеть оперативника.

– Ну, чего молчишь? Где Якубенко, спрашиваю?

– Он на весь день к Трещихиной приписан, – нехотя ответил Савин, ожидая очередной порции насмешек в адрес напарника, и не ошибся.

– Ого! И чем это он так провинился, что Кашалот ему по полной впаял? – рассмеялся Шапошников.

– Трещихина сама его выбрала, – чуть приукрасил действительность Савин и поспешил перевести разговор в рабочее русло. – Судмедэкспертом сегодня Ерешкин?

– Он самый, – подтвердил Шапошников и, понизив голос, добавил: – Ему в этом месяце досталось. Слыхал о трупе в метро на станции «Кропоткинская»?

– Кто же о нем не слышал? Целую неделю Москва гудела.

– Так вот, Ерешкина туда отправили в помощь соседнему району. Он осмотр провел, потом вскрытие и результаты в рапорте отразил, а потом появились новые данные, и оказалось, что его рапорт не соответствует действительности. Мужик-то сам себя отравил, а потом, для надежности, под электропоезд в метро бросился. Родственники его записку предсмертную на даче нашли, там все подробно изложено. Опергруппа из Хамовников целую неделю народ трясла, двоих даже под стражу успели взять, а когда выяснилось, что это суицид, нужно было кого-то в козлы отпущения записать, ну Ерешкина как чужака и записали.

– Да, не повезло мужику, – посочувствовал Савин и снова перевел разговор на другую тему, не желая собирать сплетни: – А это кто с вами сегодня? Не помню, чтобы я его раньше видел.

Савин кивком указал на молодого человека, который, опережая судмедэксперта Ерешкина, сбежал с дороги и направлялся к кустам, где лежал труп. Шапошников проследил за рукой оперативника и, улыбаясь, ответил:

– О! Это будущее криминалистики.

– Стажер? – Савин насторожился. Он, как и многие его коллеги, с недоверием относились к криминалистам без стажа.

– Говорю же – будущее криминалистики, а ты «стажер, стажер». – Шапошников едва заметно улыбался, и было непонятно, всерьез он говорит или шутит. – Вот увидишь, он тебя еще удивит.

– Ладно, не важно. Главное, чтобы это ваше «будущее криминалистики» не напортачило в настоящем, – заметил Савин и перешел к делу: – Хотел попросить в первую очередь осмотреть склон чуть дальше по дороге. Там имеются следы волочения и капли крови. Нужно взять все необходимые анализы и зафиксировать следы на фотопленке. Вы ведь привезли фотографа?

– Наш новичок и есть фотограф. Вон, гляди, как старается, – Шапошников кивком указал на новичка. – Поди, уже полпленки отщелкал. Его систему нарушать не велено, так что с обочиной придется повременить.

– Так он фотограф, – протянул Савин. – Тогда где остальные? Или вы будете самостоятельно всю площадь отрабатывать?

– А это, мой друг, и есть новая методика в действии. – Шапошников многозначительно поднял брови. – Сейчас молодой человек поработает фотоаппаратом, а потом приступит к детальному изучению места преступления. Затем, вернувшись в лабораторию, проявит пленку, распечатает фотоснимки и будет сопоставлять кадры с тем, что удалось обнаружить на месте.

– И в чем же новизна? – не понял Савин.

– В том, мой друг, что раньше эту работу делали разные люди, и, по мнению специалистов, от этого часть важной информации, которую фиксирует человеческий мозг посредством органов зрения, терялась. А вот если и глаз увидел, и камера зафиксировала – тогда все: преступник у нас в кармане.

– Очередное нововведение товарища Шибайло? – догадался Савин.

– Так и есть, – кивнул Шапошников. – Но обсуждать мы это не станем.

Бросив это заявление, Шапошников быстрым шагом спустился вниз, догоняя команду. Капитан Савин какое-то время наблюдал за работой новичка. Тот торопливо щелкал фотоаппаратом, перебегая с места на место. Со стороны его действия казались хаотичными и совершенно непрофессиональными. «Интересно, куда в конечном счете заведет нас любовь Шибайло к нововведениям?» – невесело подумал Савин и поспешил присоединиться к усеченной криминалистической группе.

Судмедэксперт Ерешкин как раз заканчивал предварительный осмотр тела. Стоя на коленях, он изучал затылочную часть черепа. Рядом пристроился криминалист Шапошников. Он аккуратно снимал заинтересовавшие его частицы с волос: подцеплял их пинцетом и складывал в стеклянную баночку с завинчивающейся крышкой. Ерешкин поворачивал голову в разные стороны и отдавал команды фотографу сделать снимок с нового ракурса.

– Ну, что тут у нас? – осторожно осведомился Савин. – Можете назвать причину смерти?

– Все после вскрытия, – сухо бросил Ерешкин.

– Это понятно, но ведь и сейчас у вас есть какие-то соображения, – настаивал Савин. – Я не прошу официального вердикта, только то, что на поверхности. Уверяю вас, дальше меня ваши слова не пойдут и вам не придется ни перед кем за них отвечать.

Ерешкин поежился, но головы не повернул. Савин понял, что сморозил глупость, осуждающий взгляд Шапошникова был лишним тому доказательством. «Вот идиот, зачем я это сказал, – корил себя Савин. – Все равно что во всеуслышание заявить, что знаю о его недавнем промахе». Криминалист Шапошников пришел оперативнику на выручку.

– Много здесь не скажешь, – невозмутимо начал он, словно вопрос Савина был адресован ему. – Смерть насильственная, это бесспорно. Посмотри, какие глубокие раны в черепе. Их три: глубина, насколько я могу судить, разная, а вот рисунок один и тот же. А теперь посмотри вокруг: видишь ты где-то предмет, который мог оставить подобные раны? Не видишь? И я не вижу. Следовательно, с большой долей вероятности можно сделать вывод: его ударили по затылку трижды. Думаю, серия ударов привела к мгновенной смерти, и произошла она не здесь. Я все верно излагаю?

Вопрос был адресован судмедэксперту Ерешкину, и ему ничего не оставалось, как ответить:

– В общем и целом – да. Что касается ударов, то ты прав: если бы раны появились в результате падения, то предмет, о который ударилась жертва, находился бы здесь. И крови было бы гораздо больше. Гораздо больше, – повторил Ерешкин.

– Кроме того, я осмотрел карманы, – продолжил Шапошников. – Там пусто. Удивительно чистые карманы, если ты, Роман, понимаешь, о чем я.

– Вы имеете в виду, что при пострадавшем нет ни документов, ни денег, ни ключей от квартиры, – перечислил Савин.

– Не только это. В карманах вообще ничего нет, хотя жертва не производит впечатления аккуратного человека.

Шапошников бросил взгляд на Савина и понял, что тому требуются объяснения. Он вернул пинцет в чемоданчик, лежавший рядом на траве, тщательно завинтил крышку банки и, убрав ее в тот же чемоданчик, поднялся. Дождавшись, когда судмедэксперт отойдет от тела, он вновь склонился над трупом и подозвал Савина.

– Посмотри на отвороты брюк. Брюки выстираны и выглажены, но за отворотами мы видим пыль, скопившуюся не за один раз. В карманах та же история: швы содержат остатки давней пыли, причем заглаженной утюгом. Здесь же присутствуют частицы табака и хлебные крошки. Это говорит нам о том, что при жизни парень совал в карманы что попало. Приглядись и увидишь сам.

Савин склонился ниже, посмотрел сквозь лупу, которую Шапошников поднес к вывернутому карману. Брюки действительно выглядели чистыми и выглаженными, но край кармана уже успел запачкаться. Липкое пятно возле правого кармана подтверждало слова криминалиста.

– Теперь посмотри на его обувь, – продолжал Шапошников. – Видавшие виды кеды, не слишком подходящие под костюм, говорят о том, что жертве приходилось много ходить пешком. В таких случаях в карманах, как правило, даже за короткий срок скапливаются проездные билеты, фантики от конфет и прочие мелочи. То, что в карманах нет документов, бумажника или хотя бы мелких монет, может навести на мысль, что жертва подверглась ограблению, но это не так.

– Потому что грабитель не стал бы забирать все подчистую, – закончил за Шапошникова мысль оперативник. – Все, что не может стать прибылью, грабителя не интересует. Он выбросил бы все здесь же и уж наверняка не стал бы утруждаться и перемещать тело. И еще: он не стал бы забирать ключи. Вместо них он забрал бы часы.

Савин приподнял левую руку, на которой поблескивали довольно дорогие часы на кожаном ремешке. Ремешок сильно потерся, но часы выглядели вполне прилично.

– О да, тут ты прав. – Шапошников кивнул. – Часы жертвы заслуживают внимания. Изготовлены на Чистопольском часовом заводе, причем в честь пятидесятилетия Октябрьской революции. Видишь надпись на циферблате? Знаменитая вещь, восемнадцать камней, позолоченные стрелки. В этой серии, если я не ошибаюсь, юбилейные цифры выгравированы и на крышке с тыльной стороны.

Шапошников проворно отстегнул затертый ремешок и показал Савину заднюю крышку: на хромированной стали поблескивали цифры «1917–1967».

– Примечательная вещица, – согласился Савин. – Возможно, сослужит нам хорошую службу при идентификации трупа.

– Ремешок не от этих часов, носили его гораздо дольше. – Шапошников продолжал осмотр. – Видимо, снял его со старых часов и надел на эти.

– Думаешь, с деньгами у него было негусто? – высказал предположение Савин.

– Скорее всего. Часы – это наверняка подарок, а на новый ремешок либо денег не хватило, либо жаба задушила новый купить. Такие типы тоже встречаются.

Савин взял часы из рук криминалиста и осмотрел еще раз. Он надеялся увидеть дополнительную гравировку, которая указывала бы на личность убитого или на повод, по которому был сделан подарок, но ничего не нашел. Шапошников тем временем продолжил осмотр тела, попутно выдавая комментарии. Савин слушал и мысленно пытался представить, что на самом деле произошло на шоссе. Он был согласен с судмедэкспертом, что убили жертву не здесь. Скорее всего, тело привезли на машине и сбросили в кусты. Но зачем? Кому и чем мог насолить молодой (Савин склонялся к тому, что жертве не более тридцати лет), ничем не примечательный парень?

При жизни убитый наверняка ничем не выделялся из толпы: рост метр семьдесят пять, плюс-минус пять сантиметров, телосложение обычное, не толстый, не худой, русые волосы аккуратно подстрижены, одежда добротная, но недорогая. На криминальный элемент не похож, обручальное кольцо отсутствует. Для определения особых примет требовалось осмотреть тело без одежды, но, судя по тому, что видел Савин, в наличии татуировок он сомневался, оставалось надеяться на приметные родинки, наличие рубцов от операций или что-то подобное.

Тем временем к месту происшествия прибыла карета скорой помощи. Двое крепких парней с носилками спустились по насыпи и, с позволения криминалиста, погрузили тело на носилки. Савин проводил группу взглядом, затем опустил глаза вниз. Трава под телом успела примяться, часть нижних веток кустарника поломалась. На одной из отломанных веток висел клочок темно-коричневой шерстяной ткани, слабый ветерок раскачивал его, словно дразнил оперативника.

Глава 2

Обеденный перерыв подходил к концу, и все приверженцы вредной привычки потянулись к курилке. Место для курильщиков в малогабаритном Краснопресненском РУВД выделили в пристройке: скромная комнатка три на два в обеденный перерыв едва вмещала всех желающих, и кое-кто из любителей покурить табачок выходил во двор, рискуя нарваться на гневную ругань дворника Фрола. Не то чтобы Фрол был против курения (он и сам был не прочь отведать табачку, если у кого возникало желание его угостить), скорее он был категорически против плевков и окурков, которые оставляли после себя стражи порядка. Сколько ни бился с ними Фрол, сколько ни ставил жестяных банок для окурков, все равно каждый раз приходилось собирать бычки.

Но сегодня дворник Фрол находился в благодушном настроении, о чем весть по отделу разнеслась задолго до начала обеденного перерыва. Причина благодушия носила тривиальный характер, а именно – день зарплаты. В этот день бессемейный Фрол позволял себе прикупить в магазинчике, расположенном с торца соседнего с РУВД дома, бутылочку «красненькой». Его не интересовали ни знаменитые грузинские «Хванчкара» и «Киндзмараули», не привлекали молдавские «Фетяска» или «Рислинг», даже напитки из дружественной Болгарии типа «Медвежья кровь» дворник Фрол обходил стороной. Единственный напиток, которому Фрол оставался верен на протяжении многих лет, – это дешевый красный вермут, который можно было приобрести за символическую цену в один рубль и две копейки. И не важно, что в народе это пойло пренебрежительно именовали «бормотухой», или «чернилами», его эти чернила вполне устраивали, давая возможность, пригубив стаканчик, расслабиться, получать удовольствие от жизни и при этом не бить по карману.

В день получки Фрол сам выманивал оперов и патрульных из душной курилки и предлагал «подышать свежачком» на узкой деревянной скамейке, установленной в закрытом дворике за углом. При этом он апеллировал к старой русской пословице «кто старое помянет…» и предлагал в знак примирения поделиться с «одиноким стариком» табачком. Сотрудники отдела с радостью принимали предложение и щедро делились с Фролом сигаретами, несмотря на то, что знали: пройдут всего сутки, и дворник вновь примется ругаться и сквернословить в их адрес, позабыв и о своем предложении, и о пахучих сигаретах, предусмотрительно припрятанных про запас. Да и кто в здравом уме откажется от легкого августовского ветерка взамен дымного воздуха тесного помещения?

И все же кое-кто в этот день подобный выбор сделал, поэтому, когда капитан Савин открыл скрипучую дверь курилки, комната не пустовала. У открытого окна сидел старлей Дроботов из экспертно-криминалистического отдела, мужик угрюмый и нелюдимый. Глядя в окно, он дымил сигаретой и, казалось, находился где-то далеко. Чуть в стороне, на широкой скамейке, развалился толстяк Габиулин из дежурной части. В отличие от Дроботова, Габиулин поболтать любил, но сегодня явно не был настроен на общение. Ближе к двери восседала компания участковых, молодых и шумных. Склонив головы над пепельницей, они перешептывались и время от времени громко смеялись, отчего губы Габиулина всякий раз недовольно кривились.

Сегодня капитан Савин, так же как и Габиулин, не был расположен к общению, вот почему свежему воздуху он предпочел комнату для курения. Здесь он надеялся побыть в относительном одиночестве и заодно избежать неприятных вопросов, касающихся текущего расследования. С момента обнаружения трупа на Звенигородском шоссе пошли третьи сутки, а у него не только подозреваемого, но и имени жертвы до сих пор не было. Это обстоятельство выводило Савина из равновесия, и он всерьез опасался, что сорвется, если услышит от коллег еще хоть один вопрос по «делу неизвестного», как окрестили жертву со Звенигородского шоссе.

Вскрытие особой помощи следствию не принесло. Судмедэксперт подтвердил, что смерть наступила в промежутке от часу до трех ночи в результате множественных ран в затылочной области черепа. Кровоизлияние в мозг привело к мгновенной смерти, но Ерешкин, опасаясь повторения недавнего конфуза, не брался утверждать, что подобные раны не могли образоваться в результате дорожно-транспортного происшествия. Следователь Фарафонтов ухватился за эту формулировку и не собирался из кожи вон лезть, чтобы доказать злой умысел.

У Фарафонтова на все был логически обоснованный ответ. Тело найдено слишком далеко от дороги? Так это потому, что злоумышленник после совершения наезда оттащил тело в ближайшие кусты. Карманы пусты? Почему бы не предположить, что жертва сама выбросила все из карманов еще до наезда. Или же пострадавший в принципе ничего в карманах не хранил. Нехарактерные раны для дорожно-транспортного происшествия? Что ж, некоторые автолюбители украшают свои машины разными приспособлениями, желая выделиться из толпы. Наваривают на бампера дополнительные «клыки», украшают решетки радиатора затейливыми коваными фигурками, прицепляют к капоту литые металлические накладки. Вероятно, на Звенигородском они столкнулись именно с таким автолюбителем.

У Савина же, кроме некоторых сомнений, не было никаких улик. Неудивительно, что подполковник Шибайло крепко встал на сторону Фарафонтова и в то же время не снял с Савина обязанности по розыску автотранспорта, участвовавшего в наезде и идентификации жертвы. А как его идентифицируешь, когда на руках, кроме самого тела, ничего больше нет? Савин разослал ориентировку на жертву по всем столичным отделениям, отправил запрос на сличение отпечатков пальцев, трижды в день проверял заявления по пропавшим гражданам, и все без толку. Криминального прошлого у покойного не нашлось, отпечатков в картотеке не имелось, и ни под одно заявление описание внешности жертвы не подходило. Что еще он мог сделать в такой ситуации?

Искать автомобиль, как предлагал следователь Фарафонтов, Савин считал пустой тратой времени. Какой дурак погонит машину в авторемонтную мастерскую сразу после ДТП? Он ведь не может знать, остались ли какие-то улики на месте аварии, следовательно, светить машину большой риск. И все же Савин и в этом направлении сделал все, что мог. Охватить всю Москву он был не в силах чисто физически, но самые крупные автомастерские он объехал лично. Как и предполагалось – безрезультатно. Все, что было у него на руках, – это клочок шерстяной ткани, снятой с куста, под которым обнаружено тело. Эксперты идентифицировали ткань как чисто английскую шерсть цвета «глубокий коричневый». В отчете было сказано, что на территории СССР ткани подобного качества не используют, следовательно, клок вырван из костюма иностранного производства. Факт интересный, но сам по себе он пользы принести не мог.

Майор Кошлов по этому делу особо Савина не дергал, следователь Фарафонтов, казалось, и вовсе забыл, но самому Савину никак не удавалось выкинуть происшествие из головы. И ведь не самое кровавое преступление из тех, что ему довелось расследовать, и личных мотивов у него не было, и все же чем-то оно его зацепило. Чем именно, он и сам не мог понять. Быть может, этот взгляд остекленевших глаз жертвы, словно взывающий к его совести, растерянный, молящий об отмщении…

Савин вдруг осознал, что застыл в дверях курилки и взгляды всех присутствующих прикованы к нему. Стряхнув с себя оцепенение, Савин прошел к окну и сел на скамейку. Достал из кармана пачку сигарет «Прима» и коробок спичек. Размяв сигарету, зажал ее губами, чиркнул спичкой и, прикурив, глубоко затянулся. Затушив спичку, бросил ее в жестяное ведро, наполненное песком, которое служило пепельницей. Выпустив дым, затянулся еще раз.

– Тяжелый день? – вполголоса произнес старлей Дроботов.

– Вроде того, – неохотно ответил Савин и добавил, чтобы пресечь дальнейшие расспросы: – Говорить совсем не хочется.

Дроботов пожал плечами и отвернулся к окну, а Савин вернулся к размышлениям. Больше всего в настоящий момент его занимал вопрос: почему погибшего никто не ищет? Не может же быть, чтобы у него совсем никого не было. Патологоанатом установил возраст жертвы в диапазоне от тридцати до тридцати пяти лет. В этом возрасте должны быть живы и родители жертвы, и братья-сестры, если таковые имеются, да и женой обзавестись время было. Так почему до сих пор никто не пришел и не подал заявление о его пропаже?