скачать книгу бесплатно
Все границы вселенной
Алексей Шаповалов
О чём эта книга? Конечно же, о любви. Немного о счастье. Немного о смерти. Немного о жизни. Немного о женщинах. Немного о вере в Бога. О границах вселенной, до которых у нас есть возможность дотянуться. И ни одного слова о религии…
Все границы вселенной
Алексей Шаповалов
© Алексей Шаповалов, 2015
© Константин Аполлонович Савицкий, иллюстрации, 2015
Корректор Валерий Цуркан
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Все границы вселенной
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Екклесиаст 1: 9—10
Мой друг принёс вчера бутыль, сказав:
«Ты морем увлечён.
Прошу прочти вот эту мысль
Как я её прочёл».
И вынув мне из бутыля
Каких-то три листка
Он водки выпил и ушёл
Лишь скрипнула доска
Я развернул сии листы
И начал я читать
Передо мною чья-то жизнь
Как мне её понять?
«Я жил один среди песков
И джунглей городских
Я женщинам смущал умы
И совращал я их
Но вот наследство мне дано
Откуда не пойму
Решил построить вдруг фрегат
Команду я найму
А впрочем к чёрту найм людей
Собрать бы мне друзей
Охотников таких как я
До женских прелестей
И вот команда набралась:
Ну барышни, держись!
Фрегат бежит наш по волнам
Как мчится птица ввысь.
Мы поднимали реи вверх
«Расправить паруса!»
Фрегат буравил толщи вод.
Он гордость и краса.
Туда где Страсть и Похоть ждут
Спешили мы скорей
И боцман радостно свистал
Наверх своих друзей
Когда ж заслышав о войне
Мы радостно смеясь,
Набрали флагов разных стран
Чтоб не узнали нас.
И вновь по женские сердца
Отправились мы в путь.
Когда вокруг одна беда
Немудрено рискнуть.
Прикидываясь тут и там
Спасителями жизней, душ,
Мы соблазняли милых дам
И не один убит был муж.
И вот в одном из городов
Что нами был взят в плен.
Мы увидали женщину одну
Чей образ был не тлен.
Пытались мы ей овладеть,
Но тут уже увы.
Владея шпагой как богиня
Она разрушила мечты.
Мила, стройна и грациозна
А может и сама любовь
Шепча защиты заговорки
А может заклинанья слов
Вмиг в страх и трепет всех ввергала
Я помню лишь как отступал.
Зов плоти снова гнал на шпагу
Он болью мозг нам разрывал
Венера по своей по сути
Аделаида самых светлых снов.
Как только мы все не старались
Не удалось нам снять покров.
И мы впервые отступили
Зализывая раны, матерясь.
Нас всех к её душе влекло отныне
Расплаты жесткой пробил час.
Готовы были бросить золото к ногам
Но знали точно: не возьмёт.
Мы наливались доверху вином и водкой
Надеялись: смерть нас приберёт.
Блудницы мысли мрачные нам разгоняли
Их ласки согревали кровь.
Но это было всё не то, всё тленно
Ведь мы уже увидели любовь.
Всё вдруг пошло наперекос
И стало всё не так.
Ну просто всё совсем не так.
Да Бог уж знает как!
То в борт вдруг сильно саданёт
Противника ядро.
Качаешь помпы что есть сил
Чтоб не уйти на дно.
То ливень хлынет, то туман
Добыча ускользнёт.
То не найдём спокойной бухты
Ну форменно нам не везёт
Воскликнул я тогда: «Друзья!
В плену, мы, женских чар.
Давайте ж выход мы искать
Искать счастливый дар».
И каждый был во что горазд:
Психологи и мудрецы.
Спросили мы у звёзд и у змеи
Но так и не нашли концы.
А штурман опытом был умудрён
Решительнее всех он.
Воскликнув: «Истина в вине!»
Пошёл гнать самогон
Так в полупьяном забытьи и отравлении
В утехах блудниц озорных.
Скитались по морям искать спасенья
Укрытия от ветров боевых.
В одном селе одна старушка
Вдруг подсказала мысль просту:
Доверьте Богу свои души
Ведите жизнь в молитве и посту.
Дала она на шею образок
Благословя до моря проводила
А там уж рыбаки маршрут нам указали
К трём островам далёко от залива.
Мы шли под всеми парусами
Ещё не веря в то что наконец
Найдём душе успокоенье
И славы вечной обретём венец.
Увидели мы острова на море
Один как камень вырос вдалеке
Другой песчаной отмелью разлёгся
А третий прост как на реке.
Мы все ещё разок в мыслях прикинув
«Друзья, а не остаться ль тут?»
И помолясь-перекрестясь
Вогнали киль мы в грунт
И дружно стали разгружать
Все доски и бруски
И возводили монастырь
Чтоб Бога обрести
Мы коротали день-деньской
В молитве и посте
Но ночью шли опять к вину
И к женщинам в постель.
А сердце ныло болью за грехи
Ну как тут нам всем быть.
И вот решились на последний шанс:
Лазеечку прикрыть.
Последний взяли мы баркас
Наполнили едой
И посадили женщин внутрь.
Отправили домой.
Подули сильные морозные ветра
Припасы на нуле.
Мы поняли всем разумом своим
Не быть у нас весне.
Корабль наш застрял во льдах
Не снять его с мели
Без пищи, ласки и с тоски
В мир лучший отошли
И вколотив последний крест
В соседний островок
Бросаю в море сей бутыль
И в нём немного строк…»
Я дочитал послание сие…[1 - Печатается с сохранением особенностей авторской пунктуации. – Примеч. ред.]
«…Либо я не понимаю стихов, либо это бред и галиматья. Вполне возможно, что чей-то воспалённый мозг не в силах был сдержать эмоции и оттого вылил их все на бумагу. Впрочем, с одной стороны, бумага всё стерпит, а с другой? С другой, все настоящие книги, рассказы, стихи и прочее может быть только эмоциями человека. Его переживаниями: болью или наивысшим счастьем. Тем, чего нельзя удержать внутри. Кто знает – может, я просто завидую автору, что он смог себя реализовать, а я нет. Он смог выразить боль свою, а у меня не получилось. А может, стихи действительно плохие, и автор просто пытался перехватить у судьбы кусочек славы. А на самом деле здесь то рифма пропадает, то ритм сбивается. Зато книга издана, и след в истории оставлен. И не надо думать, что книги и библиотеки завалены макулатурой. Главное, тщеславие потешено. А вот кто я? Что я? У меня всего лишь моё маленькое дело. И я его делаю, как могу. Меня не станет – мир не рухнет. Коли уж доведётся быть знаменитым так и что ж? Меня-то всё равно забудут. Будут помнить лишь то, что сделано, да приукрашенный либо очернённый образ».
Игорь Шверцев, мужчина лет примерно тридцати пяти – как говорят, в поре зрелости, сидел в одной из самых распространённых забегаловок мира и, коротая время за чтением подаренной ему книги стихов, дожидался, пока его дочь поест. Впрочем, не только утоление голода его ребёнка заставляло находиться в помещении «МакСтара». Здесь же он ожидал своего друга, работника диспетчерской службы, который должен был сообщить ему о новом рейсе. Можно было, конечно, сразу пройти на станцию, но там и так была толпа пилотов-дальнобойщиков в ожидании фрахта, а тут была возможность получить что-то по знакомству. Одет Игорь был в чёрные джинсы, голубую футболку и кожаный, весьма потёртый жилет со множеством карманов, выдававший тот факт, что его хозяин был в недалёком прошлом космическим пилотом и бороздил просторы вселенной в поисках разумной жизни и пригодных для обитания планет. Причин, заставивших пилота покинуть звёздную пустоту, жилет, как элемент форменной одежды, объяснить, разумеется, не мог. А его хозяин, с сонным взглядом и трёхдневной щетиной, думал не о прошлом, а о том, что ему делать в этой жизни дальше. Читая стихи и размышляя над смыслом или смыслами жизни, он словно выпадал из неё. Он ничего не замечал вокруг: ни звона посуды, ни выкриков «Свободная касса», ни даже ссоры буквально за соседним столиком, где один из подростков затеял бурные препирания с уборщицей заведения по поводу того, что он будет сорить, где хочет, и никто ему не указ. При этом парень дополнительно аргументировал тем, что уборка за посетителями – это прямая обязанность противоположной стороны. Видимо, недостаток воспитания, он считал нечто вроде пропуска в положение хозяина этой жизни. Лишь изредка взгляд Игоря фокусировался на девочке, чей образ в розовом платьице и босоножках возвращали его в повседневное состояние. А девочка тем временем доставала из бумажного контейнера запечённые, вкусно пахнущие маслом, слегка покрытые румяной корочкой ломтики картофеля и, поочерёдно макая в каждую из трёх баночек с соусом, запихивала их в рот. При этом она хитро и весело посматривала голубыми глазами на своего отца.
Игорь оторвался от стихов и с выражением преодоления невыносимо тяжёлого пути, причём чуть ли не на пике усталости, сделал замечание:
– Лиза, прекрати, наконец, баловаться! Ты полагаешь, будто я не вижу, что ты делаешь?
Девочка живо откинулась на спинку стула, развела тоненькие ручонки в стороны, причём в одной всё ещё сжимая кусок картофеля, и с притворным возмущением воскликнула:
– Папа, я не балуюсь!
Девушки за соседним столиком, услышав диалог отца и дочери, захихикали. Шверцеву было, конечно, неприятно, что приходилось делать замечание дочери при посторонних, но не сделать его он считал непедагогично.
– А то я не вижу все твои кулинарные эксперименты. – И тут словно волна гнева накатила. Он чуть было не кричал: – Да и потом я тебе сто раз говорил: «Нельзя лезть в чужой соус». Когда ты, наконец, поймёшь, что это некрасивый поступок.
Появилось желание постучать костяшками пальцев по детскому лобику, но шёпот за спиной о том, как плохо обращаются с бедным ребёнком, помог в какой-то степени сдержать раздражение.
