скачать книгу бесплатно
Игорь повернулся на ласковый женский голос. Соня стояла с подносом в руках возле его стола. Он улыбнулся ей, как старому знакомому, которого всегда был рад видеть.
– Да конечно. Прошу вас, – указал он на свободное место за своим столиком.
***
В то утро они проболтали довольно-таки долго за столом. Игорь рассказал, откуда появились транспорты, подобные тому, который водил он. И что вскоре они заменили все остальные средства передвижения по планете. На вопрос же Сони, почему он назвал свой транспорт «Водовозом», Игорь объяснил, что первый свой рейс он совершал с грузом баллонов воды для города, подвергнутого землетрясению. Там ощущался явный недостаток в питьевой воде. А незадолго до этого им был откопан в коллекции его деда старый, ещё чёрно-белый фильм-комедия, и в этом фильме мужичок так же возил воду и пел песенку водовоза. И как-то так само собой и вышло название его транспорта. Соня долго смеялась, когда Игорь своим голосом, и при этом лишённый всякого музыкального слуха, пропел ей эту песню.
О себе девушка поведала, как училась в институте и теперь работала представителем одной известной фирмы по продаже лекарств. На «Водовоз» Игоря она попала совершенно случайно, просто опоздала на рейсовый пассажирский транспорт. И пришлось добираться за свой счёт.
На борт транспорта они вернулись добрыми приятелями.
***
Едва войдя с улицы в коридор транспорта и намереваясь проверить, как там дела у дочери, после чего двинуться в дальнейший путь, пилот почувствовал в коридоре запах табака. Как человек, лишённый или, лучше сказать, сбереженный от привычки курить, запах табачного дыма он чувствовал издалека и в замкнутом пространстве совершенно не мог его переносить.
Курить на борту «Водовоза» мог лишь один человек. Переполненный святым гневом и желая покарать виновного, Игорь помчался к каюте деда. По дороге он столкнулся и чуть было не сбил с ног Клавдию Ивановну, уже загнавшую Анжелочку в каюту и шедшую в гальюн. Она испуганно прижалась к переборке, едва завидя несущегося пилота.
Быстро выкрикнув: «Извините», – Игорь подскочил к каюте Фёдора Михайловича и заколотил кулаками в дверь.
Спустя минуту дверь открылась, и в коридор вывалили клубы дыма (непонятно как не сработала пожарная сигнализация) и вслед за ними показалась фигура в сером костюме.
– Отчего такой шум? – Фёдор Михайлович не был раздражен, но сильно удивлён происходящим.
– Вы разве не видели этот знак? – Игорь, едва сдерживая гневные порывы и чуть ли не срываясь на крик, тыкал пальцем в небольшой знак, висевший над дверью каюты в виде красного круга и перечёркнутой дымящейся сигареты.
– Вообще-то, показывать пальцем неприлично, молодой человек, – дед, видимо, решил, что нападение это лучшая защита.
– Ага. А курить, когда это запрещено, и совсем не думая о людях, которые находятся рядом с вами? Это как? Нормально?
– Но он нам особо и не мешает, – вдруг услышал Игорь за своей спиной голос Клавдии Ивановны.
Он развернулся к ней настолько резко, что женщина от неожиданности даже немного вздрогнула.
Выбор, который вдруг оказался перед пилотом, был несколько неприятным. С одной стороны, он не выносил курящих людей, да и курение на борту транспорта могло привести к катастрофическим последствиям. А с другой, совсем не хотелось ссориться с женщиной, которая кормила вареньем и козьим молоком его дочь, ему совсем не улыбалось. Если ему, как человеку взрослому, уже было всё равно, кто и как к нему относится, то у его ребёнка впереди была целая жизнь, и неизвестно с кем и когда придётся столкнуться. И поэтому Игорь старался не портить отношения с людьми, которые хоть как-то были связаны с его дочерью. Немного подумав, он, обращаясь в основном к Фёдору Михайловичу, но краем глаза следя за Клавдией Ивановной, предложил следующее:
– Учитывая, что курение на борту «Водовоза» запрещено по инструкции (мы же тут все можем сгореть к едрене фене), и в то же время, понимая, что привычка есть вторая натура (читать лекции о вреде табака я не намерен, тем паче, что вы старше меня, и сами всё понимаете), я предлагаю делать остановки более частыми. Допустим, через каждые два часа. На полчасика. Вы сможете выходить курить на улицу.
Дед вежливо поклонился:
– Я согласен.
– И я тоже! – радостно воскликнула Клавдия Ивановна.
Теперь она могла выгуливать, пардон… пасти козу чаще, и это не могло её не радовать.
Женщина ласково положила ладонь на руку Игоря и сказала:
– Вы поступили совершенно правильно. А вечерком я Лизоньке вашей ещё молочка дам.
И повернувшись, она вышла из каюты.
Игорь дождался, когда закроется дверь в её каюту, и спросил у деда:
– Пожарную сигнализацию вы отключили?
– Я! – старик гордо выпрямил спину и взглядом бравого солдата посмотрел на пилота. – В последнюю войну за ресурсы был диверсантом и имею немало боевых наград. А потом ещё руководил службой безопасности целого города. Ну, того самого, из которого мы вылетели…
Здесь Фёдор Михалыч вдруг как-то резко потускнел и остановился. Немного пожевал губами и закончил нехотя:
– Впрочем, это не очень приятная история…
***
Когда транспорт проходил этот участок пути, Игорю всегда становилось грустно. Конечно, есть и другие маршруты, но, как и всегда, выбирался самый прямой, самый экономичный по времени и топливу. Почти всегда это место было освещено солнцем, и при ясном свете различалось всё до мельчайших деталей. Путь пролегал через океан. Шверцев пролетал над водной гладью, блестящей тысячами искр солнечного света в своих волнах. Голубизна неба несла в себе белые пуховые облака. Жить бы и радоваться, наслаждаться мировым, вздымающимся и опускающимся в своём солёном, синем водяным дыханием, покоем, но потом появляется оно.
Кладбище.
Кладбище кораблей. Созданное по инициативе всепланетного совета. Этим же советом забытое и заброшенное. Дрейфующее, как позже узнал Игорь, по одному и тому же кругу течений. Их гнали сюда сотнями. Малые суда грузили на сухогрузы и танкеры. И последние топились прямо со всем своим грузом. Мощные авианосцы и лёгкие эсминцы так же нашли здесь своё пристанище. А на глубине величавыми дирижаблями и невиданными морскими чудовищами затоплены подводные лодки. С момента глубокого освоения космоса и переселения основной человеческой массы в звёздную пустоту весь этот металлолом оказался не нужен. Конечно, у некоторых оставшихся на планете есть катера и яхты, но вся основная масса судов находится здесь. Ведь на Землю никто ради курорта даже не приезжает. Слишком далеко она теперь от основных космических трасс. И суда большого водного пространства согнали сюда. Говорят, здесь было глубоко. Было. Когда-то. Потом стали подходить корабли. Их взрывали – они шли на дно. В какой-то стародавней войне тоже так топили корабли. Однако это только затем, чтоб не пропустить врага в свою бухту. А здесь прощались со старыми верными друзьями. Сотни и тысячи. Теперь они лежат здесь и верхние торчат остовами из воды, медленно ржавея и напоминая о том, что ждёт нас всех. Тысячи моряков остались без работы, и казалось, катастрофа будет неминуема. Голодные бунты и всё такое. Ан нет. Практически все сразу же были завербованы в космические флоты различных планет, а некоторые переходили, прямо целыми приморскими городами под юрисдикцию той или иной звёздной системы. Теперь на безбрежных просторах Земли перевозят грузы лишь воздушные транспортники вроде «Водовоза». Но ведь история повторяется дважды. Сначала как трагедия потом как фарс. Игорь догадывался, что придёт то грустное время, когда так же сгонят в одно место все транспорты и устроят кладбище из них. А куда тогда ему? Видимо, предстоит устроиться дворником или пастухом каким-нибудь. И так, пока не умрёт.
Как-то в одном из городов, где транспорт загружался достаточно долго – несколько дней – Игорь прошёлся по местным музеям. В одной картинной галерее он увидел полотно, которое с тех пор стояло перед его глазами, словно предначертание его собственного будущего. К сожалению, автор не запомнился, а вот название въелось в память. А что есть эта самая память? Лишь обрывки былых событий, интерпретированных мозгом до ситуации комфортного бытия. Ведь то или иное событие в жизни может быть сохранено в ячейках человеческого мозга, как нечто порождающее удовольствие, как при прокручивании киноленты любимой картины, так и чудовищное терзание сознания пережитым ужасом, а равно дополнение надуманными рисунками прошлого для оправдания будущего.
«Море в Нормандии». Так называлась картина. На фоне прибрежных скал, бушующего моря и небес, затянутых свинцовыми облаками, было изображёно парусное рыболовное судно. О том, что судно рыболовное, было понятно по выкинутым на берег сетям и корзинам. Само же судно лежало левым бортом на камнях. Было видно, как в пробоину борта, обращённого к морю, неистовые волны закидывают свою солёную пену. Все мачты, кроме бушприта, были изломаны жесточайшим ветром. Казалось, что никогда этому паруснику не скользить по водным лазурным просторам, никогда более его трюм не будет заполнен рыбой – ярость моря должна была разбить корпус о камни в считанные минуты. Но если судить по небу, то шторм стихал. Грозовые облака отходили в даль морскую, и судно ещё можно было починить. Рыбак, быть может, хозяин парусника, сидел на камне и смотрел в землю. В его взгляде совсем не было трагичности, скорее, грусть и покорность судьбе. О чём он думает? О предстоящем ремонте или о том, что на оный нет денег? О том, что улова не будет, и нечем будет оплатить долги: придётся снова унижаться и просить кредиторов об отсрочке? О жене, которая обязательно будет долго бранить или пилить: ведь знал, что может начаться шторм, ведь чувствовал, догадывался по приметам, что надо переждать дома, но зачем-то вышел на лов? Обычные человеческие повседневные заботы пригибали плечи рыбака к земле. А рядом его сын. Или дочь? Судя по картине, ребёнок был с длинными волосами. Впрочем, это могла быть и штормовая шапка с широким задним козырьком. Да и вряд ли рыбак потащил бы в море дочь. Вот сына – обучать ремеслу и перенимать опыт отца – запросто. Сидит на соседнем валуне и искоса поглядывает на отца. Лицо ребёнка безмятежно. Или, скорее, заинтересовано слегка тем, что же папа будет делать дальше. Ведь папа сильный и смелый рыбак. Папа должен справиться. Кто знает, может, это мнение сына и вдохновит потерпевшего кораблекрушение на то, чтобы не опустить руки, взяться за дело с песней и продолжить жить.
Шверцев, вспоминая картину, думал, что будет с ним и с его дочерью в подобной же ситуации. Сможет ли его девчонка стать вдохновением? Или просто разочаруется на всю оставшуюся жизнь. Нужен ли ей будет отец-неудачник – ведь от неудачи или катастрофы не застрахован никто. Или Лизоньке будет нужен папа таким, какой он есть? Всегда. Каким бы он ни был.
***
Едва Фёдор Михайлович вошёл в рубку, Шверцев сразу же почувствовал запах крепкого табака. Сидя спиной к двери, пилот сразу понял, кто пожаловал. Не то чтобы запах был ему неприятен, нет. Скорее, даже чем-то импонировал. Однако истории о сгоравших в полёте транспортах ни в коем разе не позволяли ему рассматривать вопрос о курении на борту не то чтобы положительно, но даже и нейтрально. Ему уже приходилось видеть видео о том, как загоревшийся транспорт огненным болидом падал с небес на каменную землю, и после взрыва едва могли найти останки находившихся на его борту людей.
Игорь в пол-оборота повернулся к входному люку и с интересом взглянул на человека, грустно рассматривающего табличку, на которой в красном круге была намалёвана дымящаяся сигарета, перечёркнутая красной же широкой полосой. Шверцеву даже показалось, что старик вздохнул. Поднимать второй раз спор о курении Фёдор Михайлович не стал.
– Не помешаю? – осведомился старик.
Понимая, что конфликта не будет, Игорь пригласительно указал рукой на кресло рядом с собой и ответил, что, скорее, даже рад будет пообщаться. Бывший спецназовец уселся, положа ногу на ногу и сложа руки на коленях. Игорь с удивлением обнаружил в желтоватых, покрытых густой сетью морщин, но довольно-таки жилистых руках толстую книгу с прямым крестом на обложке и с золотым обрезом. Золотым же тиснением на корешке книге виднелась надпись «Библия». «Странно. Где в наше время человек мог купить Библию? Не скачать с Галаксинета электронный вариант, а именно купить бумажную книгу. Впрочем, если при какой-нибудь из церквей ещё работают лавки, то там уж наверняка продаются и подобные экземпляры». Шверцев вдруг внутренне весь подобрался. Разговоры о религии не то чтобы пугали его, но из-за разных мнений о Боге предпочитал в дискуссии о Нем не вступать. Конечно, времена, когда разные конфессии типа МЦХ, Свидетели Иеговы, Пятидесятники, Баптисты и прочие посылали своих адептов нести Благую весть людям, давно миновали. Сейчас все они давно уже замкнулись на самих себе, варясь в собственном соку и обращая лишь ближайших родственников. Однако вопрос о вере нет-нет да и всплывал между, казалось бы, совершенно незнакомыми людьми.
– Верите ли вы в Бога? – предчувствие не обманула пилота, старик задал самый обычный вопрос, с которого могла начаться самая ожесточённая война.
Шверцеву довелось как-то прочитать роман чешского писателя Карела Чапека о том, как люди, верующие каждый в своего Бога, устроили мировую бойню. Не хотелось бы повторений, пусть даже и в рамках отдельно летящего транспорта.
– Честно говоря, не ожидал от курящего подобного вопроса. – шпилька слетела у Шверцева с языка совершенно машинально.
– По-моему, у вас какое-то предубеждение?
– Вполне возможно. – Свои неприятные воспоминания были и у Игоря. – Батя у меня курил в своё время. При этом очень любил курить, сидя на табурете прямо посреди кухни, и при этом мне приговаривал: «Смотри, сынок, я курю, и это очень плохо. Не кури никогда». Я так и не понял, зачем учить человека тому, чего не можешь сделать сам?
– Сложный вопрос. Впрочем, возможно, тот, кто следует за Христом, и не должен курить даже трубку, хотя лично я согласен с мнением, что от курения трубок вреда нет. Но вы не ответили на вопрос о вашей вере.
– Ну, допустим, верю, – как можно нейтральнее ответил Игорь. – Хотя, скорее, нет, чем да.
Фёдор Михайлович опустил голову, тяжёлой ладонью погладил кожаный переплёт книги и, помолчав (было видно, что его терзает то ли тревожная мысль, то ли грустные воспоминания):
– Я вот тоже раньше не очень, – слова потянулись как-то тягуче, словно говоривший их испытывал Танталовы муки, произнося их. – Но вот после некоторых событий в моей жизни задумался, и довольно-таки крепко.
Лёгкий стук каблучков отвлёк мужчин от разговора. В рубку вошла Лиза, прижимая к груди одной рукой альбом, кисточки и краски. В другой руке, вытянутой от себя, она несла стакан с водой. Подойдя к своему столику, девочка, не выпуская стакана, попыталась положить альбом и кисточки, но всё это соскользнуло вниз и рассыпалось по полу.
– Лиза, – с укоризной сказал Игорь. – Надо было сначала поставить стакан, а уж потом всё остальное.
– Ага! Так и сделаю.
Девчонка живо стукнула стаканом по столу, так что даже часть воды выплеснулось на его пластиковую поверхность, после чего стала поднимать с пола всё, что было необходимо ей для рисования. Игорь обречённо вздохнул: «Ну что прикажете с ней делать?» – и обернулся к собеседнику. А тот продолжал смотреть на девочку с какой-то нежностью, прямо-таки льющейся из его глаз.
Дед сунул руку в нагрудный карман пиджака и достал оттуда маленькую шоколадку.
– Вы позволите сделать вашей прелестной девочке маленький презент?
Игорь кивнул, а Лизонька, оторвавшись от поднимания кисточек и красок, радостно подскочила к Фёдору Михайловичу и схватила предложенный подарок.
– Лиза, а сказать что надо? – сделал дочери замечание пилот.
– Спасибо! – воскликнул ребёнок.
– Да на здоровье! – в тон ей отвечал дед.
Всегда приятно сделать ребёнку что-то радостное, отчего малыш станет счастливее. Но потом он снова помрачнел, опустив вниз глаза. Его лоб нахмурился, а сам он как будто сжался. «Наверное, с его детками, что-то произошло» – подумал Игорь, но не стал лезть в душу человеку, сидящему рядом с ним. Просто не знал, как тот воспримет. Но старик уже сам как-то приободрился и вновь смотрел на мир орлом.
– А хотите знать, почему Бог разрушил Содом и Гоморру? – спросил дед у пилота. – Я, конечно же, не претендую на истинность, но мои чисто жизненные наблюдения подсказывают мне, что я не далёк от истины.
Вопрос был очень неожиданный для Игоря.
– Что ж, извольте. Только учтите, что я, к своему стыду, не очень хорошо знаю Библию, – только и нашёлся что ответить.
– О, не беспокойтесь. История вкратце такова, что Создатель разгневался на два города за беззакония их…
– Что же они такого натворили?
– А вот послушайте, что говорится в книге Иезекииля. – Фёдор Михайлович открыл книгу и принялся листать страницы в поисках нужного отрывка. Искал он долго, но наконец нашёл: – «Вот в чем было беззаконие Содомы, сестры твоей и дочерей ее: в гордости, пресыщении и праздности, и она руки бедного и нищего не поддерживала».
– Но это может относиться не только к этому городу, но и вообще ко многим, – лицо пилота исказила какая-то глуповатая ухмылка.
– Согласен. Но вот что примечательно (чёрт, ну почему здесь нельзя курить!), послал Бог ангелов разрушить сии два города. И был у Него разговор с Авраамом, и последний упрашивал не уничтожать эти города, ежель найдётся там достаточное число праведников. Сошлись они на числе равным десяти. Да вот беда: не нашлось в тех городах нужного количества. И вот тут самый интересный момент. Сколько бы я не читал Священное писание, я нигде не видел, чтобы дети считались бы грешными. Более того, если и сделал ребёночек что-то не так, то, как сказано: «Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться», – то есть подрастёт, так и поймёт. А пока не понимает, как винить дитя? А вот ещё надобно заметить для пояснения: с некоторых пор один из грехов зовётся содомией. А что сей грех означает? – Тут старик понизил свой голос почти до шёпота и наклонился к уху Игоря, видимо, не желая, чтобы их услышала Лизонька. – Содомия это название анального гомосексуального полового акта между мужчинами, проще говоря, мужеложство. А какие же дети тут могут возникнуть? Видать, два этих города так погрязли в мужеложстве, что дети уже давно в этих городах не появлялись. А что эти действа в тех городах происходили, так об этом тоже в Библии сказано. Так вот, раз нет деток, нет и нужного числа праведников. И что самое интересное: раз нет в городе деток, он и должен был рано или поздно весь вымереть. Так что уничтожение данных городов это был лишь вопрос времени…
– Одну секунду, – прервал его Игорь.
Пилот взялся за штурвал и плавно повернул транспорт немного влево. Впереди, примерно метров в пятистах, блеснул предупреждающе маяк. Там начиналась зона радиоактивных заражений. Слушая проповедь, а ведь это была именно она, Игорь чуть не забыл про этот поворот, но вовремя спохватился.
– Извините, что перебил.
– Не стоит беспокоиться. Я всё понимаю, – Дед задумчиво замолчал, но вскоре продолжил: – И заметьте: на праведность деток, вполне возможно, ссылается Сам Господь, когда говорит, что мы должны им уподобиться. А также есть ещё один отрывок: «Жена спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием». Вы не согласны со мной?
– Если я уловил правильно вашу ключевую мысль, вы хотите сказать, что пока у нас есть дети, человечество на погибель не обречено?
Фёдор Михайлович аж просиял от того, насколько он был правильно понят.
– Вот именно, вот именно. Потому-то я так рад деткам, пусть не своим, так чужим. Опять же, нельзя не отметить и первое, что повелел Бог человеку: «Плодитесь и размножайтесь».
– Интересная позиция, – осторожно начал Игорь. – А как на счёт так называемого первородного греха? И что младенцев крестят? Чего ж их крестить, если они безгрешны? Или всё-таки человек грешен от рождения? Где найти объяснение всему этому? Хотя вы можете и не объяснять всё это. Как говорил преосвященный епископ Линдa: «Церковь ничего не объясняет, она либо благословляет, либо предает анафеме».
По лицу Фёдора Михайловича было заметно, что подобная реакция Игоря была для него слишком неожиданна. Видимо, он ожидал, что Шверцев, скорее всего, заинтересуется словом Бога, но в более благодарном ключе, что ли. Старик даже расстроился. Он опёрся рукой на подлокотник и заговорил слегка неуверенным голосом:
– Вы знаете, это ведь тоже не такой уж простой вопрос. Некоторые подразумевают, что за термином «первородный грех» скрывается не то, что человек греховен от рождения, а то, что через грех Адама человек приобрёл смерть. И рождается он не греховным, а смертным. И крещение младенцев – это очищение его от греха родителей. Но впрочем…
Тут старик поднялся, взглянул на Лизу, старательно выводившую на белом альбомном листе синего в зелёную полоску кота, и направился к выходу. Около двери он обернулся.
– Всё же, друг мой, я склонен полагать, что вы ещё не раз задумаетесь о Боге.
Но Шверцев ничего не ответил.
Пилот сидел и смотрел, как проносятся под ними поля, покрытые золотой пшеницей.
***
Периодически заходя через портал в звездную сеть Галаксинет (так назвали преемника некогда великой сети Интернет те, кто освоил другие планеты), Игорь, помимо поиска информации и просмотра почты, посещал и различные социальные сайты, где люди находили себе друзей по интересам с разных планет или общались со старыми друзьями и однокашниками. В какой-то момент времени эти сайты стали настоящей болезнью для своих посетителей. И пользователи этих сайтов могли часами «толкаться» и общаться в них, не обращая внимания на то, что творится в реальной жизни. Игорь и сам на какое-то время заболел этим. Поминутно открывал ту или иную страницу, проверяя сообщения от друзей, или выставляя свои и оценивая чужие фотографии и видеозаписи. Но мало-помалу ему становилось скучно. С бывшими одноклассниками он был на разных ступенях социальной лестницы, а новым друзьям что-либо объяснять о своей жизни он уже устал.
Устал от постоянных вопросов: почему не посещаю межзвёздные курорты, а торчу всё время на этой замусоренной планетке? Почему не имею собственного звездолёта? Почему… Да, в общем, много всяких «почему». И надоело объяснять и рассказывать про жену, застрявшую во времени. Рассказывать о том, что надо заботиться о ребёнке, одевать, покупать игрушки и развивающие поделки. И Лиза к тому же обучалась игре на флейте в те моменты, когда была такая возможность. А ведь ещё была больная сестра, подключённая к аппарату обеспечения жизни. И за его обслуживание Игорь платил до тридцати процентов от зарплаты. И дом. У него был свой дом. У них был свой дом, помимо этого скитальца по трассам «Водовоза». И за домом надо было следить и порой обновлять то одно, то другое. Так что всех его оставшихся от разных уплат финансов хватало только лишь на питание и одёжку. Лишь книги да стереокино позволял иногда Игорь себе купить.
Каждый раз, когда он разглядывал фотографии друзей с тех или иных мероприятий, читал их дневники, злая тоска грызла сердце пилота. Не зависть, а именно тоска от ощущения какой-то клетки. Клетки из тех, кто дорог ему. Клетки из любимых людей. И с этим ничего нельзя было поделать. Это просто была жизнь. Он всегда думал об этом именно в этом ключе, но иногда волна отчаянья накрывала его, и Шверцев становился злым и раздражительным.
И вот теперь, войдя в каюту, он по-прежнему пребывал в мрачном расположении духа. Первое, что бросилось ему в глаза, это была их с дочкой постель, вся измятая, Лизка опять прыгала на ней, и перепачканная растаявшим шоколадом, который дочка держала в руках. Как всегда, смотря весёлый мультик, она забыла всё, чего было нельзя делать. Совершенно потеряв эмоциональное равновесие, пилот повернулся к радостно прыгавшей девочке и обрушил на неё все накопившиеся за день негативные эмоции:
– Опять прыгаешь на кровати? Сколько раз можно говорить, чтобы ты этого не делала? Нравится, что папа ругается?
Лизонька остановилась и перепугано уставилась на него. И тут же проговорила:
– Прости меня, папа.
– Что «прости»? Опять «прости»? А оно мне не нужно, это твоё «прости»! – Игорь уже орал на девочку. – Я просто хочу понять, зачем ты это делаешь. Зачем не слушаешься?
– Не знаю, папа, – чуть не плакала уже Лиза.
– Ну вот тогда постой и подумай, – Игорь схватил её за руку, стащил с кровати и рывком поставил в угол каюты, совсем не замечая в гневе своём, что слишком сильно сжал девочку. У Лизоньки от боли навернулись на глазах слезки, и она, уже стоя в углу и заломив руки, сквозь рёв и сопли, кричит:
– Папа, ты сделал мне больно! Папа, я, правда, не знаю, зачем я это сделала! Ну прости меня, папочка, пожалуйста!
И слёзы покатились из глаз её ручьями.
И только теперь, опомнившись, разгорячённый отец, взяв себя в руки, сел на измятую и перепачканную кровать. Слушая всхлипывания сквозь слёзы дочери, он словно возвращается в своё прежнее состояние любящего доброго папы. Нет. Он не имеет права срывать свои обиды и боли на ребёнке. Он жестом подзывает её к себе. Лиза выходит из угла и робко, бочком приближается к отцу.
– Ты боишься меня, доченька? – тихо спрашивает он.
