Угодный богу

– А! – злорадно воскликнул египтянин. – Ты хочешь идти самым легким путем и наивно полагаешь, что именно он приведет тебя к совершенству? Ты ошибаешься! Искать чужие промахи – не труд, а забава. Но умение сделать совершенной свою работу – вот высшее мастерство. Сними копию со статуи и глумись над ней.

– О да, мастер, – задумчиво пробормотал молодой ваятель. – Это было бы правильно. Мне необходимо сравнивать конечный результат с начальным.

– Ты иногда умеешь признавать ошибки, – с довольным видом произнес Махрос.

Тотмий взял кусок желтого песчаника и принялся его обрабатывать. Махрос со стороны наблюдал за его действиями.

– Скажи, досточтимый мастер, – не отрываясь от работы, спросил Тотмий. – Зачем на статуе иероглифы? Это что, те самые знаменитые надписи, указующие на точное имя изображенного человека?

– Да будет тебе известно, что это магические заклинания, – величественно отвечал египтянин. – Если поливать такую статую водой, получишь целебный напиток, излечивающий от болезней.

– Что? – засмеялся Тотмий. – Целебная вода?

– Да, вода, впитавшая силу заклинаний, – Махрос готов был рассердиться. – Только не думай, что все так просто. Тебе не под силу совершить подобное чудо. Для этого нужен жрец с его знаниями тайн магии предков; только ему дано сотворить небывалое. А для тебя это простая статуя, почти кусок камня, который ты собрался использовать в своих нуждах.

– Прости же меня, мастер, – попросил Тотмий. – Я признал свою ошибку. Лучше объясни, почему в Египте так распространены подобные статуи? Я много раз видел их, правда, не столь примитивные и маленькие. Хотя, на мой взгляд, примитивность уже есть в кубическом изображении человеческой фигуры. Взять хотя бы статую архитектора Сенмута с принцессой Нефрурой на коленях…

– О, ты знаешь о великом Сенмуте? – удивился Махрос. – Неужели ты интересуешься египетским искусством? Это же не свойственно тебе.

Тотмий решил подыграть мастеру и ответил в том же тоне:

– Да, досточтимый Махрос, несмотря на то, что меня не учат тайнам ремесла, я изредка пополняю свои скудные знания.

Египтянин поджал губы, поняв, что это камень в его огород. Ведь с момента ссоры он так и не начал обещанных занятий с молодым иноземцем. Поэтому тут же постарался изменить ход разговора.

– В первую очередь египетские скульпторы стремились к наибольшей прочности статуи, к предельной простоте формы. Так повелось с древности. Целостность, нерасчлененный блок, уравновешенность композиции – разве это не путь к красоте? И если б ты смог проявить свою наблюдательность, ты бы заметил, что это тоже один из канонических типов скульптуры Египта.

Тотмий сидел спиной с Махросом и не смотрел на него, но не мог удержаться от улыбки, отразившейся даже в его позе и движениях. На его счастье, старый скульптор ничего этого не заметил, иначе не миновать бедному иноземцу новой взбучки.

– Кого изображаешь? – с какой-то непонятной ревностью наконец спросил Махрос, когда Тотмий заканчивал работу над изменением облика копии кубической статуи. Оригинал стоял напротив, и молодой скульптор то и дело поглядывал на него, сверяя с деянием собственных рук.

– Я не знаю, кого я делаю, – не отрываясь от работы, ответил Тотмий, и ему тут же пришлось пожалеть о сказанном.

– Постой-ка, – возмутился египтянин. – А как же ты можешь делать статую человека, не имея на это его согласия?

– О, досточтимый Махрос, – устало сопротивлялся молодой ваятель.– Как я буду искать этого человека, когда его, быть может, не существует в этом мире? Я создаю его облик здесь, сейчас, я сам выбираю, как ему выглядеть…

– Это более, чем странно, – не успокаивался мастер. – Я еще и еще раз должен сказать тебе, что ты – нечестивец, невежа и не имеешь права прикасаться к священному искусству моей страны, пока не проникнешься уважением к его вековым законам.

– Благодарю тебя, мастер, я это уже слышал и давно все осмыслил. Ты совершенно прав. Но скажи, как узнать о внутреннем мире статуи, не соприкоснувшись с нею, не сросшись своей душой с сердцем камня?

– Я не могу слушать тебя, – с досадой молвил Махрос. – Ты так еще плохо изъясняешься, что тебя трудно понять.

Тотмий в ответ на это повернул голову и через плечо с усмешкой посмотрел на мастера, в то время занимающегося раскраской статуи какого-то человека в богатой одежде.

– Не воображай себя творцом. Это все то, что находится за пределами твоего разума. Я полагаю, в камне достаточно внутренней силы, чтобы самому вылиться в определенный образ, – торопливо говорил Махрос в такт движениям кисти. – Ты не задавался вопросом, почему именно камень – материал скульптора?

– Потому что он долговечен, – невозмутимо отвечал Тотмий.

– Не только. Внутри камня густая, емкая энергия, воля, сжатая в кулак. Ты смотришь на камень и думаешь, что это лишь средство для достижения твоих замыслов, но ведь это не так. Прежде чем браться за работу, спроси у камня, согласен ли он?

– Ты рассказываешь притчу? – уточнил Тотмий.

– Я привык к твоим дерзостям, – снисходительно ответил Махрос. – А потому позволю себе продолжить. Ты никогда не задумывался над происхождением камня, который держишь в руках?

– Задумывался. Его откололи от скалы или добыли в каменоломнях.

– У тебя убогое воображение! Я говорю об иных вещах. Как ты думаешь, откуда в маленьком кусочке столько силы, чтобы воздействовать на тонкую душу скульптора?

– Откуда?

– Ты не знаешь. Да и я могу только догадываться, – Махрос оторвался от раскраски и мечтательно продолжал. – Когда я вижу бесформенный кусок каменистой породы, мне почему-то представляется огромный мир, необъятные пространства пустынь, гор, зеленых долин и садов, люди, горизонт, звезды… Я понимаю, что все это заключено в камне, нужно только уметь раскрыть это для себя. В нем – божественная воля.

– А не кажется ли мастеру, что только его фантазия ухитряется наделить безжизненный камень необыкновенной силой? Почему ты думаешь, что божественная воля находится внутри какого-то камня, а не в тебе самом? Не перебивай меня! – Тотмий развернулся к египтянину всем корпусом и вперился в него взглядом. – Кто, кроме тебя, сделает камень тем произведением, на которое люди будут любоваться, молиться, радоваться? Если в камне такая неподдельно чудесная сила, что же он сам не принимает формы, соответствующие его внутренней энергии? Или он считает это ниже своего каменного достоинства? А, мастер? Разве скульптор – жалкий придаток, слуга, раб камня?

– Что ты говоришь, я не успеваю понять тебя, – попробовал вставить Махрос, но Тотмий не дал ему продолжить:

– Напротив, без скульптора вся хваленая воля, сила камня превращается в ничто. Нет ваятеля – и божественный камень вынужден служить жерновами крестьянской мельницы вместо того, чтобы красоваться в каком-нибудь храме в виде статуи бога или богини.

– Не переступай черты моего терпения, – с долей угрозы произнес Махрос.

Тотмий остановился и перевел дух.

– Я не стану дальше спорить с тобой, досточтимый мастер. Ты мудрее, опытнее и лучше знаешь эту страну, чем я. Но, прости, я не согласен считаться исполнителем чьей-то воли. Я хочу и могу сам превращать камень в плоть, преодолевая его сопротивление. Я видел скульптуры последних лет, и я нашел в них то, что мне необходимо. Я понял, что не одинок в моих поисках и желании изображать живые лица. Были ваятели и до меня, но, судя по небрежному отношению к их работам, они были отвергнуты, потому что не отвечали вековым устоям.

– Мне нечего ответить тебе, – коротко сказал Махрос. – Ты сам сделал правильный вывод на их примере. Было бы хорошо, если б ты ему последовал.

– Да, я последую своему выводу, но совсем не так, как ты думаешь. Я буду искать развитие поискам моих пытливых предшественников, которым судьба не подарила признания.

– Боюсь, ты кончишь плохо, иноземец, – сдержанно сказал мастер.

– Мне это безразлично. Лишь бы успеть сделать то, что я хочу, – Тотмий опять занялся работой.

Махрос смотрел на него и думал, машинально опуская небольшую кисточку в баночку с краской: «А ведь он и вправду ни перед чем не остановится, если будет уверен в своей правоте. И он многого достигнет. Жаль, что он не египтянин». – Тут он вздохнул, раздувая щеки, и продолжил раскраску статуи богача.

Нижний Египет.

Маленькая покосившаяся хижина, стоящая на отшибе деревушки в дельте священного Хапи, где когда-то лечил девочку Хануахет, была переполнена народом. Кто не смог войти, толкался в дверях, то и дело подпрыгивая, вставая на цыпочки, вытягивая шею от любопытства и шепчась с теми, кто стоял впереди и слышал то, чего не слышали дальние.

– Это она про кого сказала?

– Неужели правда?

– Да откуда ей-то знать?

На полу убогого плохо освещенного помещения среди обступивших ее со всех сторон людей, в неестественной позе сидела Маабитури: голова запрокинута так, что затылок почти касался спины, глаза полузакрыты, руки обращены ладонями вверх, ноги подобраны под себя. При всем неудобстве позы девочка еще умудрялась говорить. Негромкий, сдавленный и по-старушечьи скрипучий голос ровно лился из ее шевелящихся губ. Лицо Мааби было расслаблено, и она походила на спящую.

– Я говорю вам: величайшие перемены ожидают Египет вскоре. Старые боги падут, уйдут из нашей жизни, а их место займет единый бог, Атон, солнечный диск. И возблагодарите вы своего фараон, единственного сына нового бога и его верховного служителя, за все благодеяния, которые он пошлет народу египетскому.

– Какие благодеяния? – невольно вырвалось у мужчины в первых рядах.

– Воля Атона милостива к вам, бедные египтяне. Он спустил на землю своего фараона, угодного ему человека, и начнется время благодати: не будет войн, жестокости и смерти, бедным станет легче жить. Новый фараон не любит знать, он ее прогонит от себя. Сейчас он входит в силу, и все складывается так, как того требует великий Атон. Люди, не предайте своего фараона – просит вас мой бог-солнце, не отвергайте его, будьте преданы ему, ибо не было никогда и не родится впредь до скончания царства египетского другого такого фараона. Верьте его делу, помогайте ему. Отправляйтесь вдоль русла священного Хапи в сторону Верхнего Египта. Там, на левом берегу возводится великий город, которому суждено стать оплотом бога Атона. Идите, люди, туда, к своему фараону! Заселяйте дома, обживайте земли! Вслед за вами в этот город придет ваш покровитель, могущественный фараон Эхнатон, ибо его силу дает ему солнечный диск Атона…

– Она сказала «Эхнатон»? – зашептались в толпе. – Но имя нашего фараона Амонхотеп. Кто будет зваться Эхнатоном? – загомонили, загалдели люди.

– Истинное имя повелителя Обеих Земель дано не жрецами, – перекрывая людские голоса, сказала Мааби. – Оно определено самим богом. И это имя – Эхнатон… Ступайте же в новый город, спешите, люди, – и девочка замолчала, медленно приходя в себя.

Откуда она могла знать замыслы Амонхотепа IV, если он не раскрывал их даже близким людям? Он еще взвешивал, с чего начать решительные действия, а в это время крестьянское дитя уже направляло людей в строящийся город. Услышав странные речи Мааби, люди шли домой в глубоком раздумье, кто смеялся, а кто молчал. Но уже вскоре эти крестьяне примут решение совершить паломничество в мифический город. И встречные люди, узнав о цели их пути, будут слышать о странной девочке-загадке, вещательнице нового бога и фараона египетского Амонхотепа IV, а потом и сами присоединятся к тем, кто направил свои стопы в сторону нового города. И будет час от часу расти их число, потому как неистребима и велика людская вера в вечное счастье, в справедливость, в благодать земную.

Глава 14.

Египет.

Дочери фараона, Мекетатон, был почти год, и ее счастливая мать день ото дня делалась все прекраснее, как казалось скульптору Тотмию, в чью мастерскую царица изредка наведывалась, чтобы справиться о своем подопечном. Иноземца восхищало совершенство Нефру, ее нежный румянец на щеках, чудесный живой блеск в глазах, а царице нравилась та энергия, которую источала каждая частица пространства, заключенная в мастерской Тотмия. Эта энергия шла от самого ваятеля.

Молодой человек с неподдельным восторгом увлеченно рассказывал о своей работе, а Нефру внимательно слушала, порой давая дельные советы или вступая в спор.

Однажды он загорелся желанием сделать для царицы чудесную статую, на которую было бы можно надевать одежду и украшения, и чья фигура повторяла бы облик Нефру. Царице эта идея понравилась, и она поддержала Тотмия, лишь попросила оставить статую с голым черепом, чтобы самой, по желанию, менять на ней парики.

И вот спустя всего несколько недель в комнату царицы во дворце четыре раба внесли каменную статую, сделанную из песчаника и так искусно раскрашенную, что с двух шагов ее можно было принять за живого человека. Следом за рабами вошел Тотмий, одетый в праздничный наряд египтянина. Рабы поставили статую обнаженной женщины посреди комнаты и по знаку ваятеля с поклоном покинули помещение.

Нефру была поражена увиденным. Фигура из песчаника приходилась бы вровень с царицей Египта, если бы не маленькая прямоугольная подставка, позволяющая статуе удерживать равновесие. Во всем остальном женщина, созданная руками Тотмия, казалась живой. Ее лицо не было похоже на облик царицы, но определенные черты нашли отражение в каменном портрете.

На голову изваяния был надет парик из овечьей шерсти.

Нефру несколько раз обошла вокруг статуи, не решаясь к ней прикоснуться, и, наконец, спросила:

– Из чего ты сделал глаза?

– Камень, – коротко ответил молодой человек.

– Инкрустация?

– Нет, обыкновенный раскрашенный камень. Вся фигура сделана из цельного куска.

Нефру удивилась еще больше и уже не могла сдержать восторженного вздоха:

– О, ты гений, чужеземец! Как удалось тебе сделать такой живой взгляд? И лицо! Оно полно жизни!

– Я посчитал, что инкрустация придаст глазам статуи ненатуральный вид. Эдакая палка о двух концах: прозрачные камни вроде бы и создают иллюзию человеческого взгляда, но делают его мертвым, направленным в пустоту! – Тотмий усмехнулся и добавил. – А с этим я борюсь.

– О, ты интересно говоришь, – почти не слушая его, произнесла Нефру, продолжая заворожено разглядывать статую. – А почему у нее руки и ноги отставлены?

– Чтобы ты, о прекраснейшая, могла забавлять себя и своих дочерей тем, что будешь наряжать изваяние и примерять на него любые украшения и одежды.

– Так это та самая статуя? – удивилась Нефру и радостно засмеялась.

Тотмий не понял причины ее смеха и решил, что царице не понравился его подарок.

– Я могу разбить это изваяние, только прикажи, – быстро проговорил он, заметно розовея.

– Я не стану отдавать подобных распоряжений, – весело ответила царица. – Мне очень нравится твоя работа. При дворе я видела много мастеров, но ты поразительно отличаешься от них.

– Потому что я не египтянин, – привычно сказал Тотмий; некоторые именно этим объясняли его удачи и поражения.

Но царица, похоже, не разделяла общее мнение.

– Кто знает, Тотмий, – она пожала плечами. – Быть может, твои голубые глаза видят мир иначе, чем глаза жителей моей страны?

– А руки вступают с ними в сговор и делают то, что другим не приходит в голову?

Нефру засмеялась:

– Знаешь, Тотмий, я полагаю, ты достиг такого мастерства, – она помолчала и закончила. – Что вполне бы мог сделать портрет фараона.

– Да, мог бы, – ничуть не смущаясь, ответил молодой человек. – И давно бы это сделал, но на это у меня нет права. Я пока всего лишь иноземец, ученик мастера Махроса, а не придворный скульптор фараона.

– Если дело только в титулах, то уже сегодня ты станешь придворным ваятелем, Амонхотеп превосходно осведомлен о тебе и не откажет.

Тотмий не ожидал такого поворота событий и в знак благодарности склонил голову перед царицей:

– О прекраснейшая! У тебя щедрое сердце, но ведь для того, чтобы заслужить подобную честь, недостаточно жить при дворе, необходимы определенные заслуги.

– О каких заслугах идет речь? – не поняла царица. – Ты думаешь, что внимания фараона недостаточно?

– Я пока не оправдал…

– А эта статуя, которую ты мне только что подарил, и по которой будут создаваться наряды для царицы Египта, разве этого мало?

– Она не отняла у меня большого количества душевных сил. А то, что дается мне легко, я не ценю.

– Вот как? – Нефру внимательно посмотрела на Тотмия, будто видела его впервые. – Что же ты собираешься сделать, чтобы достаточно измучить себя и стать достойным титула придворного скульптора?

– Может быть, ты дашь мне задание, о прекраснейшая? – предложил молодой человек.

Нефру на мгновение задумалась, но тут же ее взгляд озорно вспыхнул:

– Я дам тебе непосильную задачу, – прошептала она, стараясь своим тоном запугать иноземца. – Ты пожалеешь о том, что попросил об этом меня! Откажись лучше сразу!

Тотмий, уверенный в своих силах, улыбнулся:

– Я давно мечтаю о тяжелой работе. Скажи мне, о прекраснейшая, что предстоит выполнить?

– Хорошо, – царица присела на скамью, – Там, у тебя в мастерской, я видела большой неотесанный камень.

– Известняк?

– Да, – кивнула Нефру. – Что ты собирался с ним сделать?

– О, прекраснейшая, мастер хотел забрать этот камень для своих нужд…

– Значит, я поговорю с ним, и права на камень останутся за тобой. А ты, в свою очередь, выполнишь из этой глыбы портрет фараона.

– Но, прекраснейшая! Обыкновенный скульптор не имеет на это права, и мы только что об этом говорили!

– Почему же? – быстро спросила царица.

– Фараон не станет отрываться от государственных дел, позируя, кому попало.

– Ах, только поэтому? – засмеялась Нефру. – Тем лучше! Ты создашь портрет фараона по памяти, не заставляя его позировать тебе. Более того, я сама прослежу, чтобы с этой минуты ты не встречался с ним до самого окончания работ.

– Но… прекраснейшая, – слова застряли в горле Тотмия.

– Да, теперь я вижу, что задание действительно трудновато, – заметила царица. – Но не столь невыполнимо, как кажется на первый взгляд. А потому неплохо было бы немного усложнить задачу, определив сроки выполнения – два месяца.

– Да, да… – Тотмий не на шутку растерялся, взгляд его блуждал, он что-то мучительно соображал. – Два месяца… Хорошо, царица.

Нефру наблюдала за молодым человеком, и его растерянность забавляла ее.

– Через два месяца, не глядя на фараона, я должен представить на суд портрет повелителя, – бормоча себе под нос условия задания, скульптор направился к выходу, но, не доходя до двери, обернулся и уточнил. – Портрет в полный рост?

– Конечно, нет! – спохватилась Нефру. – Только голова и плечи.

– Из той громады? – ужаснулся Тотмий. – Это сколько придется отсекать! Может, выбрать камень поменьше? – он с надеждой посмотрел на царицу, но та словно не заметила:

– Нет, лучше увеличить размеры портрета по размеру глыбы.

– Но ведь тогда каждая неточность будет так видна, так исказит облик изображаемого… Я боюсь, что не смогу добиться похожести, – казалось, Тотмий разговаривает сам собой.

– А ты добейся! – Не унималась Нефру. – Это будет хорошее испытание, трудное – не только для твоего мастерства, но и для характера. Я верю в тебя, иноземец.

– Благодарю тебя, прекраснейшая, – с этими словами, забыв поклониться перед уходом, скульптор вышел от царицы.

Не успел он скрыться, как Нефру немедленно сняла с себя нашейное украшение и примерила на статую. Камни весело переливались, Нефру осталась довольной подарком скульптора.

В то время как Тотмий с озадаченным лицом направился в свою мастерскую, обдумывая новое задание, мимо него по дорожкам сада к павильону фараона в сопровождении начальника охраны Пхута шел невысокий человек в пыльном парике и дорожной накидке. Тотмий машинально отметил про себя, что человек только что прибыл в столицу, но не обратил внимания на его лицо, которое не было знакомо скульптору-иноземцу.

Пхут проводил гостя до порога павильона, где что-то негромко шепнул на ухо несущему вахту слуге, который вопросительно посмотрел на начальника охраны. Пхут кивнул. Слуга скрылся в дверях и через несколько мгновений вернулся обратно.

– Фараон ждет тебя, почтенный Паренеффер, – сказал слуга, низко кланяясь.

Гость вошел в павильон.

Амонхотеп IV сидел на плетеном стуле с высокой спинкой в том помещении, где обычно занимался государственными делами.

– Что случилось, почтенный Паренеффер? Почему ты тут? – в этот момент он почувствовал, что его сердце сдавила глухая боль, как в предчувствии чего-то плохого.

– О божественный! – делая легкий поклон головой, отвечал гость. – Строительство города приостановлено: не хватает рабочей силы. Рабы не могут выполнять все, а нанять крестьян и ремесленников я не могу – мне нечем им заплатить. Из-за отсутствия средств скульпторы под главенством Юти не имеют возможности вести работы по отделке храмов. Поэтому я, как начальник строительства, не нашел иного выхода и обращаюсь к тебе, о божественный.

– Я хорошо понимаю тебя, досточтимый Паренеффер, – после небольшого раздумья сказал фараон. – Мне печально слышать твои слова, тем более, что в моей казне нет столько золота, чтобы заплатить за наемный труд на строительстве нового города.

– Что же делать?

– Продолжать строить, и как можно быстрее.

– Но божественный… – растерялся Паренеффер.

– У тебя будет золото, – решительно произнес фараон. – Столько, сколько понадобится для полного завершения работ. Назови, сколько нужно?

– О божественный, я не знаю этого, потому что работы только начаты. Но на первое время нужно не менее пяти тысяч дебенов.

– А на отделку храмов?

– Я имел в виду и эти затраты.

– Ты не ошибаешься? – с подозрением спросил Амонхотеп IV.

– Нет, о божественный, – не совсем уверенно ответил Паренеффер.

– Тогда ступай, отдохни после тяжелой дороги. Когда будет необходимо, я позову тебя.

– Благодарю, повелитель, – с низким поклоном произнес гость. – Путь длиною в десять тысяч плефров действительно требует небольшого отдыха в тени и прохладе.

Когда Паренеффер ушел, фараон тотчас велел послать за верховным жрецом храма Амона-Ра.

Куш, занимающий эту должность чуть более года, пришел в замешательство и не на шутку струсил, узнав, что Амонхотеп IV требует его к себе. Судорожно припоминая все свои провинности, прошлые и настоящие, трясясь от ужаса, верховный жрец Амона-Ра предстал перед ликом повелителя Обеих Земель.

– Знаешь ли ты, мудрый Куш, что ниже по течению Хапи строится новый город? – изучая блуждающий взгляд верховного, спросил фараон.

– Да, я знаю об этом, – промямлил Куш.

– Тогда скажи, нужен ли Египту этот город?

– О, безусловно, божественный! Если так повелел владыка…

– Ты прав, город необходим. Всякий властитель оставляет память о себе в камне и постройках. Великие Хуфу, Менкаура и Хафры выстроили огромные пирамиды близ Меннефера, царица Хатасу вырубила для себя храм в скале, мой отец, Амонхотеп IV, сделал каменной нашу столицу…

Куш сочувственно и понимающе кивал на каждом слове, но страх мешал ему постичь все до конца.

– Я хочу построить прекрасный город на берегу Хапи, – продолжал фараон. – Кто способен осудить меня за это?

– Никто, о божественный, – трусливо пролепетал Куш.

– А скажи, мудрейший, можно ли построить город, не имея на это средств?

– Нельзя, о божественный.

– Но начатые дела нужно завершать, ведь так?

– О, да! – Куш и не заметил, как попал в ловушку.

– Тогда скажи, насколько богат храм Амона, покровителя Уасета?

– Его богатства неисчислимы на благо сына Амона, божественного повелителя Ваэнра! – счастливо говорил все еще ни о чем не подозревающий жрец, думая тем самым отвести от себя возможный гнев фараона.

Но вдруг он наткнулся на сверлящий взгляд Амонхотепа IV, и его обожгла страшная догадка:

– Как, неужели божественный повелитель хочет сказать, что храм Амона-Ра должен пожертвовать часть своих богатств на строительство нового города?

– Ты действительно мудр, досточтимый Куш. Именно об этом я и желал говорить с тобой.

– Но божественный! Ни нам, ни тебе не дано распоряжаться богатствами бога Амона-Ра! Это неприкосновенные средства, пожертвованные храму знатными людьми и простым народом.

– А принудительные поборы с населения в пользу бога Амона? – напомнил фараон. – Ведь твои помощники регулярно отбирают у бедняков их последние крохи, на которые они существуют! Вы привыкли, что правда всегда остается за сильным. Конечно, беднякам не на что жаловаться, они никогда не жили хорошо и потому не представляют себе иного существования. Они не ропщут, а только умирают с голоду, но тебя это уже не заботит.