Иностранный русский

– Линка до сих пор не замужем? – зачем-то поинтересовалась она.

– Я думал, вы дружите. Подруги обычно такие вещи знают.

– Дружим, но как-то я не спрашивала. – Виктория сделала притворно расстроенное лицо. – У Каролины гениальные идеи по глагольной системе русского языка – заслушаешься! Впрочем, если бы она вышла замуж, сама бы сказала. Статус для нее – дело важное.

Если честно, я не был в курсе, замужем ли Каролина. Мне было фиолетово. Но сейчас я вдруг насторожился, вспомнив кое-что.

Если вы хотите проникнуть за границу смысла, ищите проблемные места. То, что может быть на первый взгляд незаметно, но выбивается из общей логики по каким-то причинам. Все женщины говорят о мужчинах. Все и всегда. Даже лесбиянки, феминистки, дурнушки: все и всегда, исключений нет. Даже Виктория. Хотя уж какой крепкий и привередливый орешек, но тем не менее. Я знал, что Ольга готовится к свадьбе, знал, кем был муж у Эльвиры Руслановны, кто муж у Куликовой. Знал, что у Зарины Андреевны двое сыновей-школьников от разных браков, что Валентина Петровна обросла детьми и внуками от своего давно почившего в бозе любовника, как коралл новыми полипами. А вот Каролина ни разу даже не упомянула о своем семейном положении. Ни свиданий, ни звонков от мужчин, ни мужа, ни детей, ни любовников.

Виктория получила ответ на свой вопрос гораздо более коротким и действенным способом. Просто написала какому-то Павлу Хейфицу, с которым Каролина училась в одной группе, а она сама была знакома с ним по аспирантуре.

– Пашка давно в Израиле преподает, но с Линкой они до сих пор общаются. И таки да – не замужем она, – проговорила Виктория, переворачиваясь на живот, заботясь о равномерной прожарке своей почти белоснежной шкуры.

– А ты зачем из блондинки перекрасилась? – воспользовался паузой я.

– А что – хорошо, нет?

– Как-то… – Я не мог подобрать слов. Виктория очень красивая женщина: фарфоровая кожа, голубые глаза, яркие, красивой формы брови, тонкий татарский нос и хорошо очерченные скулы потомственной жительницы Поволжья. Свой родной светло-русый цвет она постоянно улучшала в салонах красоты, то высветляя, то, наоборот, затемняя концы – в общем, точно не скажу, но получалось красиво. Новый темный цвет в одночасье сделал ее строже и старше. Нет, Вика все так же оставалась красоткой, но все же было уже не то. Все-таки блондинки ферст – это решено.

– Непривычно?

– Да, непривычно.

– Ну ничего. Услуги стилиста-парикмахера прилагались в подарок к комплексу спа-процедур. Вот он-то и уговорил поменяться, – беззаботно рассмеялась тетка.

Судя по всему, отдыхала Виктория в Эмиратах, ни в чем себе не отказывая. Эта догадка тут же была подтверждена, потому что на террасе появилась девушка в костюме горничной и поставила перед Викторией вазочку с фруктами. Знакомыми мне в этой вазочке были только квадратные кусочки ананаса и острые желтые лепестки разрезанного манго. Уверен, она сделала это специально, подразнить меня.

Не так давно у нас случился семейный спор о том, что важнее: слово или дело. Вика настаивала на том, что сейчас слово и есть дело, я же решил порвать с эфемерной филологией и даже год отучился на ветеринарного доктора. Потом вновь вернулся на филфак, но Виктория до сих пор не могла простить мне этого профессионального загула и подкалывала при всякой удобной возможности.

– Да, правда, лучше уходи. Раз ей больше не на что отвлечься, кроме карьеры, то Линка точно доведет этот безумный план до конца и ни перед чем не остановится, – проговорила Виктория, со вкусом прожевывая какой-то экзотический фрукт, и скосила глаза в сторону бассейна, демонстрируя, что время, отведенное на загар, а соответственно, и на консультации о моей карьере, вышло.

Мы встретились глазами, и она снова усмехнулась, считав мою реакцию.

– Завидовать нехорошо, – сказала она и уже потянулась, чтобы отключиться, но передумала. – Слушай, извини, что втянула тебя во все это. Никак не предполагала, что на кафедре у Каролины будут твориться такие чудеса.

– Ты ж не со зла, – съехидничал я, потому что всем известно: сама Вика категорически избегает работы в российской высшей школе, считая ее кабалой, прибежищем неудачников и деятельностью, обрубающей крылья настоящему научному полету.

Впрочем, как скоро выяснится, чудесами Виктория назвала совсем не то. На самом деле настоящие чудеса еще даже не начали твориться. Все эти танцы со ставками, скандалами, чрезвычайными происшествиями с марихуаной и покупкой жен были сущими цветочками по сравнению с тем, что началось буквально на следующий день.

Нет кого? Падеж № 2

Вот это проляпсус. Моя жизнь опускалась на дно, как вода, которую налили в бутылку к маслу: медленно, зато верно и в соответствии с законами природы. Вика уехала наслаждаться жизнью к морю. Работодатель чудил. Зарплату еще не выдали. А сам я был одинок и несчастен. Я всю ночь провертелся, соображая, как бы выкрутить компромисс. Почему бы мне все-таки не помочь Каролине? Авторские гонорары я верну. А пользоваться методикой я и так не собирался. Во всяком случае, не собирался наживаться на ней. В общем, проснулся я, так ничего и не решив.

Тем утром Филюша сделал мне самый большой из всех своих подарков: столкнул в унитаз телефон, который я случайно оставил в ванной на стиральной машине.

Чуть не убил гада. На самом деле убил бы, но, сделав свое грязное дело, кот спрятался в шахте и не выходил ни под каким предлогом. Если мне кто-то скажет, что котик просто играл и не ведал, что творит, я плюну ему в лицо, потому что субъект, заметающий следы преступления, знает, что он виноват. Скрывать и скрываться – означает понимать, что ты сделал что-то не то. На этом в свое время погорел Чикатило: слишком хорошо прятал трупы, чтобы его признали невменяемым.

Мой домашний шахтер проигнорировал все мои посулы и до самого моего ухода из своего забоя не показывался, из чего я сделал вывод, что свою вину он признает полностью.

Злой, не успевший позавтракать и без телефона я явился на работу в самом мрачном настроении. Телефон восстановлению не подлежал, а это был последний айфон, который я купил после одного большого и жирного дела с Викой. Теперь же с моей преподавательской зарплаты мне светил разве что простенький андроид и то, если месяц буду сидеть на одном «Дошираке».

В это утро на кафедре царило настроение, прямо противоположное моему собственному. Каролина уткнулась в какие-то бумаги. Ольга готовилась к занятиям, стараясь особенно не отсвечивать. Зато зажигал «старый эшелон».

Анна Владимировна и Зарина Андреевна рассказывали Валентине Петровне и лаборантке Женечке, как вчера они в ресторане встретили настоящего кальянщика из Ирана. Судя по накалу эмоций, событие это потрясло женщин.

– Он заходит, в одной руке кальян, в другой – угли… На ломаном русском начинает: «Хараший кальян, восточный кальян для красывый девушка! Я – восточный чилавэк. Делать вкюсно-вкюсно!» – рассказывала Анна Владимировна, едва сдерживая смех. – Мы смотрим – ну красавец: волосы черные, кудрявые, гелем зачесаны и аж переливаются, глаза как угли… Пригляделись, батюшки! А это наш Хосейн со второго курса.

– Тот, который весной уровень С-один сдал? – уточнила Женечка.

– Ага, на уровень носителя немного недотянул, – кивнула Анна Владимировна, смеясь.

– Так вот, – подхватила Зарина Андреевна.

Глаза Попеску снова оживились, как в тот день, когда я искал для нее под столом сережку, превратившись из бесцветных рыбьих в живые и даже яркие глаза теплокровного млекопитающего. Видимо, рассказы о красавцах студентах интересовали ее куда больше самого процесса преподавания.

Зарина Андреевна игриво продолжала:

– Хосейн тоже нас узнал, выпрямился, кальян поставил, и молвила золотая рыбка на чистом русском языке: «Добрый вечер, уважаемые преподаватели! Не желаете кальян покурить? Для вас сегодня за счет заведения…»

– И что, вы кальян курили? – недоверчиво скривилась Валентина Петровна.

– А почему бы нет? – округлила глаза Анна Владимировна. – Мы прогрессивные девочки…

Я не особо вслушивался, однако одно обстоятельство меня все-таки заинтересовало. Эльвира Руслановна сидела за своим столом, и я повернулся к ней:

– Разве наши студенты могут подрабатывать? Они же в казармах живут? – шепотом поинтересовался я.

– Это же Хосейн, – так же шепотом ответила она. – Он женился на русской девушке и переехал в город. Так здесь негласно живет и работает уже довольно большая иранская община. Как и афганская. Впрочем, для них тут всегда находится работа. Генерал разрешает в особых случаях.

Заметив, что я бездельничаю и уже начал развлекаться тем, что слушаю чужие разговоры, Каролина моментально сообразила, как пристроить меня к делу.

– Саша, позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону, я просила внешнюю рецензию на нашу методику, узнайте, готова ли.

Каролина протянула мне листок, на котором ее строгим аккуратным почерком было выведено: «РУДН, кафедра методики преподавания русского языка, лаборант Кирочка». Почему всех лаборантов зовут уменьшительно-ласкательными именами, как будто они комнатные собачки?

Мысленно поблагодарив Филюшу, я сознался, что остался без телефона. На нашей кафедре телефон имелся, но в целях безопасности, читай экономии, с него нельзя было звонить на городской номер. Я оглянулся, надеясь, что кто-нибудь даст позвонить, но Ольга сделала вид, что слишком увлечена подготовкой к уроку, а Эльвира Руслановна и вовсе демонстративно отвернулась. Это, конечно, был демарш. С тех пор, как заведующая объявила о своем решении включить меня в соавторы, наши отношения и с Ольгой, и с Эльвирой Руслановной заметно натянулись и потрескивали от натуги.

– Возьмите мой, – процедила Каролина, глядя с нехорошим прищуром в спину Эльвиры Руслановны.

Заведующая протянула телефон, предварительно сняв его с блокировки, но тут же забеспокоилась и снова протянула руку, требуя телефон назад.

– Погодите-ка, Саша, я выведу для вас на клавиатуру.

Неужели кто-то еще думает, что если у человека айфон, то он не в состоянии позвонить с «Самсунга»?

– Да я в курсе… – начал было я, но она уже обогнула стол и оказалась рядом со мной.

– Отдайте.

Я покорно вернул телефон, и больше мои услуги не понадобились.

– Я сама, – коротко бросила Каролина, вернулась на свое место и действительно сама начала звонить. – Да, да, уже отправили? На прошлой неделе? Боже мой, как хорошо!

Она радостно поблагодарила лаборанта Кирочку и тут же спровадила меня в канцелярию, заметив, что до начала занятия осталось еще добрых двадцать минут.

Приходить заранее и готовить к занятию материалы и аппаратуру, чтобы не тратить на это ни секунды времени урока, – это тоже нововведение Каролины, которым на кафедре, кроме самой Каролины, были недовольны все. Ольга воспринимала ранние приходы как неизбежное зло, Эльвира Руслановна – как самодурство, которому она хитро потакала, придумав себе утреннюю обязанность – заходить каждое утро в методический отдел, чего она, конечно же, не делала, а Каролина ее, конечно же, не проверяла. «Старый эшелон» просто саботировал нововведение и по этому поводу регулярно получал выговоры и рапорты, которые складировались в учебном отделе и, по-моему, через какое-то время отправлялись в ведомство майора Корзинкина. Но ни на один рапорт ни разу не среагировали, на моей памяти во всяком случае.

Возвращаясь из канцелярии с письмом, на котором стоял свежий сегодняшний штемпель получения – 15 ноября, 8:02, я еще на лестнице услышал рявкающий голос майора Мачихо, раздававшийся с нашего этажа.

– Вы что, арабский шейх? – надрывался Мачихо.

– Нет. Пачиму шейх? Нет шейх… – бормотал кто-то из студентов.

– А кто вы?

– Я – Хан, – ответил студент.

Это был Захарулла из моей группы.

– Кто? – ушел в фальцет майор.

– Захарулла Хан, товарищ майор.

Поднявшись на пролет, я увидел картину: майор Мачихо загородил путь длинному тощему Захарулле и пугал его грозными ястребиными бровями. Курсант, в свою очередь, только нервно подергивал губами и хлопал глазами. Разобравшись, что Захарулла не шутит и не издевается, а Хан – его настоящая фамилия, майор продолжал воспитательную работу по заранее намеченному плану:

– Если вы не шейх, то почему идете на урок так медленно?

Могучим ростом наш начальник по воспитательной работе не отличался, зато был весь крепкий, наливной, как августовская груша, и все особенности его физической формы с заплывшими от сидячей работы боками подчеркивала плотная ткань форменного пиджака, который был ему тесноват. Несмотря на неспортивный вид, энергии в майоре Мачихо хватило бы и на пятерых. Каждое утро он делал обход по этажам с такой немереной прытью, будто получил тайное задание как минимум форматнуть вселенную. Маленькие глазки майора, такие же, как и бока, по-поросячьи заплывшие, цеплялись за все подряд.

– Я иду, – отвечал Захарулла, втягивая голову в плечи.

– Вот именно – идете. А надо что делать? Что надо делать? – повторил майор и, не дождавшись от студента ничего вразумительного, кроме удивления, проговорил: – Надо бежать! Надо лететь на занятие, чтобы и преподаватели, и командующий состав видели, что вы торопитесь!

Мачихо заметил меня и кивнул в мою сторону.

– Вот и ваш преподаватель тоже так думает.

Я всегда терпеть не мог солдафонские замашки, но перед Мачихо почему-то всякий раз пасовал и соглашался, какую бы ерунду тот ни отпускал. Вот и сейчас я кивнул и многозначительно глянул на Захаруллу. Само собой, что из речи Мачихо курсант понял в лучшем случае предлоги, однако сориентировавшись по моей реакции, пробормотал «хорошо».

– Кто у вас в группе сегодня болеет? – продолжал пытать бедного Захаруллу майор.

До темы болезней мы еще не дошли, поэтому я перевел вопрос на понятный для наших студентов русский.

– Захарулла, кого сегодня нет в группе?

Длинная физиономия Захаруллы озарилась светом понимания.

– Кого нет – падеж номер два, – бодро отрапортовал он. – Сегодня есть висе, товарищ майор! Падеж номер один – товарищ преподаватель! Курсант Захарулла Хан, товарищи – множественное число – майор и преподаватель!

То ли майор не ожидал такого количества грамматической информации от курсанта Хана, то ли неожиданный энтузиазм студента сбил его с толку, как бы то ни было, но глазки воспитателя неожиданно вынырнули на поверхность.

– Молодец, курсант, можете идти! – рявкнул Мачихо, стараясь бодростью интонации прикрыть удивление.

Услышав заветные слова, Захарулла шустро скрылся с глаз беспокойного начальства, а майор Мачихо обрушил свою утреннюю тягу к установлению миропорядка на меня:

– Здравствуйте, Александр Сергеевич. Доложите обстановку!

– Все в порядке, – ответил я, не зная толком, как принято докладывать.

– Происшествий нет? – снисходительно подсказал мне Мачихо.

Я секунду поколебался, но, помня о том, что Каролина просила не давать пока ходу ни истории с курением марихуаны, ни истории с преследованием Ольги, ответил «никак нет» и даже попытался ударить одну о другую несуществующие шпоры. Майор взглянул на меня с плохо скрываемой жалостью и строго продолжил расспросы:

– Как это вы их так учите, что они только вас понимают, а меня и товарища генерала – не понимают? Что это за падеж номер один, номер два? Что за шифровки? Зачем это?

Глядя в глаза Мачихо, которые вновь выглядывали в мир лишь через узенькие щелочки в толстой майорской шкуре, я попробовал ответить так же лаконично и четко, как это только что сделал Захарулла.

– Товарищ майор, курсанты скоро будут понимать всех. Просто пока у них запас слов и конструкций ограниченный. Преподаватели говорят с ними только в рамках знакомого набора слов, поэтому они нас и понимают. Такая методика. Скоро заговорят нормально. А номера – это падежи. Именительный – номер один, родительный – номер два, дательный – три, винительный – четыре… По номерам легче запоминать.

Майор сделал умный вид, кивнул и наконец удовлетворился.

– Сегодня после занятий, ровно в четырнадцать тридцать, всем преподавателям общий сбор в актовом зале – инструктаж по технике безопасности. На кафедре передайте. А ко мне вызовите, пожалуйста, Мохаммада. Он же у вас в группе?

– У меня, – насторожился я. – А что он сделал?

– Ничего пока не сделал. Но он авторитет у остальных. Неформальный лидер. Мохаммад хоть и не из богатой семьи, зато его отец преподаватель в университете, дядя – политик. В общем, известные в Кабуле люди, уважаемые. А вы не знали?

Майор посмотрел на меня с деланым удивлением, мол, как же я мог не знать информацию, которая приходит непосредственно в отдел к Мачихо. Ай-яй-яй!

– Не знал. Виноват, – бодро сознался я. – Спасибо, всем все передам!

Майор тут же закрепил свое доминирующее положение долгим серьезным взглядом, как бы говорившим: «Ну и что с тебя взять, штафирка штатская, элементарную разведку провести не можешь», и прошествовал дальше по коридору, играя тугими складками жировых отложений.

– Так-так! – широко улыбнулась Каролина, когда я вернулся с письмом.

Она вскрыла конверт, пробежалась глазами по тексту и удовлетворенно откинулась на спинку своего кресла.

– Отлично! – выдохнула она, и по самодовольной расслабленной улыбке стало ясно, что рецензия оправдала самые смелые ожидания автора.

Впрочем, обсуждать успехи сейчас не было времени. Услышав про инструктаж после лекций, заведующая театрально закатила глаза.

– Приду, конечно. Куда ж я денусь от этого идиотизма? – проворчала она, положила письмо обратно в конверт и кинула конверт в открытую сумку, которая стояла рядом на стуле.

– Ну что, народ, считайте, все! – обратилась Каролина к Ольге и Эльвире Руслановне. – Теперь полный комплект документов собран!

Кажется, я был единственным, кто не до конца понимал всю важность момента, и Каролина объяснила мне персонально. Оказывается, получение этой рецензии равносильно тому, что теперь можно начинать внедрять методику как эксклюзивную авторскую систему. Это было признание научного сообщества.

– Я думала о собственной школе… – Каролина оглянулась и поправилась: – Мы все думали. Вместе… Еще до вашего прихода на кафедру.

Ольга и Эльвира Руслановна стояли, сложив руки на груди, и смотрели откровенно враждебно. Сердце мое опустилось куда-то очень низко. О таких перспективах я услышал впервые. Каролину, кажется, нимало не волновало, в какую ситуацию она загоняет своих соавторов. Она подмигнула и пропела на какой-то восточный попсовый мотив, который постоянно играл в столовой, когда наши ученики обедали: «Школа, школа, ро́дная школа, ай-яй-яй-яй!» Ольга натянуто улыбнулась, Эльвира Руслановна молча отошла в сторону, а я подумал о том, что план открытия школы придает идее Каролины включить меня в состав авторов совершенно другой вес. Это уже не просто кафедральные интриги. Это даже не бизнес-идея. Признанная авторская методика, в сущности, готовый стартовый капитал для бизнеса.

Вес звездного предложения Каролины резко изменился. Теперь его можно было бы сравнить с весом нейтронной звезды. Как мне смутно помнится из школьного курса астрономии, булавочная головка этого вещества весит чуть ли не с нашу Землю.

На самом деле насчет нейтронной звезды я, конечно, загнул – мало какой бизнес в России не может приносить космические прибыли, однако какой-никакой достаток собственная школа все же предполагает. И что же получается? Если Каролина включит меня в состав авторов методики, чтобы сохранить право голоса на кафедре, то я автоматически становлюсь и совладельцем будущей школы? Дело пошло на новый виток, и, судя по всему, Виктория советовала правильно: надо успеть соскочить, пока этот летательный аппарат не вошел в штопор.

На инструктаж Каролина вопреки обещанию не явилась. Майор Мачихо злорадно поставил напротив ее фамилии жирный минус и громко объявил, что два таких минуса без уважительной причины, и тринадцатую зарплату долой.

Народ в зале перешептывался. Волновала их, само собой, не Каролина, а жестокость наказания. Два минуса за год – это слишком. Тринадцатая зарплата в нашем учреждении – это та еще морковка для осла. Поскольку все висящие концы госфинансирования надо тратить истекающим годом, то размер тринадцатой бывает значительно больше зарплаты обыкновенной, и педсостав начинал строить на нее планы уже с сентября. Зал был полон: согнали преподавателей со всех кафедр, и майор Мачихо около минуты просто стоял и наслаждался тревожно-возмущенным человеческим гулом.

– Куликова Анна Владимировна! – пошел дальше по списку майор. – Куликова Анна Владимировна…

– Простите, задержалась. – Анна Владимировна впорхнула в зал и примостилась у самого входа.

Наконец после почти часового чтения по бумажке о видах отравляющих веществ и способах наложить повязку на переломы в случае землетрясения, наводнения, тайфуна и цунами наш старший воспитатель исчерпал запас красноречия и, пообещав вести сии душеполезные проповеди каждый месяц, словно надувной пупс для плавания, в три касания упрыгал с трибуны.

– Она ж была? – пожала плечами Ольга, когда мы наконец всей толпой вернулись на кафедру. – Каролина же вот только была…

– Видела ее, – вспомнила Эльвира Руслановна. – Мы пару вместе закончили… Прошли на кафедру…

Анна Владимировна перебила:

– Я как раз после занятий, перед собранием, побежала в службу кадров и видела, что Каролина Сергеевна шла к проходной.

– Проигнорировала собрание? – удивилась Ольга. – Что-то она чудит в последнее время.

Оказалось, что сумка Каролины была на месте, сапоги тоже стояли под ее столом. Значит, заведующая накинула пальто и вышла ненадолго.

– Наверное, что-то срочное, – предположила Эльвира Руслановна.

– Завтра узнаем.

– А сейчас – по домам!

Последнее предложение моментально объединило старый и новый эшелоны. Мы закрыли кафедру, оставили ключ дежурному и отправились по домам.

Кто – какой?

Она понравилась мне сразу. Маленький курносый носик, кудряшки, огромные нежные глаза, упругие небольшие груди под форменным свитером, она была без лифчика, и это особенно впечатлило.

У меня уже полгода никого не было. Никого, с тех пор как ушла Марго. Первые три месяца после того, как моя девушка бросила меня, хотелось только одного: поговорить, обсудить наше расставание, понять. Однако Марго оказалась из тех, кто не любит ничего усложнять. Она разлюбила, и этого ей было достаточно.

Мне же еще долго не хватало всего подряд. То все женщины казались удачно замаскированными спецрычагами дьявола, который руководит этим миром с помощью своих исчадий ада. То я думал о собственной никчемности и виновности.

Марго серьезно расщепила меня, как разделяет неустойчивый сплав химическая реакция. Она ушла, а элементы сплава начали бродить, окисляться и тухнуть в хаотичном и неразборчивом поиске, куда бы пристроить свои свободные валентности. Какой фигней я только не перестрадал за эти полгода. От звонков ей на работу до «случайных» встреч. Я даже изменил ей пару раз ужасно по-дурацки.

Но постепенно все как-то улеглось. Первым сигналом того, что из мрачного круговорота любовной меланхолии меня снова выплюнуло на прямую солнечную дорогу, стали мысли об Ольге. Мне нравилось защищать ее от сладострастно томящегося Билала. Это было очень по-мужски и даже немного кинематографично. Ольга сама как будто героиня французского кино: хрупкая, нежная, на тонких каблучках, с узким пояском на узкой талии. И, возможно, меня немного расстраивает, что у Ольги есть жених.

Снова появились игры. Каролина смотрела оценивающе, иногда она томно прикрывала веки, когда говорила со мной, но это был лишь непроизвольный сигнал. Никаких действий она не совершала. Я же делал вид, что ничего не замечаю, но двусмысленность моего положения на кафедре волновала. Иногда мне даже казалось, что вся история с включением меня в грант не столько имеет отношение к кворуму, сколько ко всем этим укрощенным взглядам и прерванным мыслям. Скорее всего, это было неправдой, Каролине нужна моя лояльность, зато игра поднимала порушенную Марго самооценку, и я участвовал. Была еще Зарина Андреевна. В отличие от Каролины в ней не было ни азарта, ни энергии женственности. Один только хищный интерес. Ее бледные водянистые глаза загорались похотливым блеском, когда она видела симпатичного, с ее точки зрения, парня, я оказался ей по вкусу.

Но девушка из салона связи отличалась от филологических дам. Она посмотрела тем глубоким доверчивым взглядом, который обещает все земные блаженства и в качестве бонуса слияние с космической звездной далью. Ниже лица я старался не смотреть, хотя несколько раз все же опустил глаза и убедился на сто процентов – лифчика точно не было.

Я объяснил ей, что мне нужна самая простая «Нокия», что бюджет мой скуден и что яблочник со стажем, вроде меня, не станет смотреть смартфон за четыре тысячи рублей. Или все, или ничего. Я чувствовал, что глупо рисуюсь, но Остапа уже несло. Заявил, что недорогая труба нужна только до зарплаты. Плетение словес призвано было унять мой вдруг разогнавшийся пульс, но не тут-то было. Пока мы топтались возле стенда, я успел рассказать, как невзлюбил меня мой единственный сожитель, кот Филипп, который сумел отрастить не только задницу, но и репутацию таких размеров, что собственная хозяйка летает с ним на свидание через пол-Европы, и что именно этот зверь погубил мой новый айфон. Девушка смеялась и слегка запрокидывала голову назад, показывая белоснежную шею с нежной сетью голубоватых вен. Я чувствовал себя вампиром, так хотелось прижаться губами.