скачать книгу бесплатно
А в шлемофоне музыка боя. На учениях такая музыка ласкает слух. В бою она порой горька.
– Тополь, – Я Тополь – второй. Подбит танк командира роты. Принял командование ротой.
Радист пока не знал по голосам командиров, но комбат знал. Он подтвердил:
– Командуй!
Удар сотряс танк. Маломуж едва успел инстинктивно прикрыть лицо. Справа броня стала красной, полетела окалина.
– Рикошет! – сказал в ТПУ комбат. – Чёрта лысова… Кишка тонка… Но тридцатьчетвёрки! Что такое?! Горят!
Ни комбат, ни сержант Маломуж, да и никто в батальоне не знал, что немцы к весне сорок второго приняли на вооружение новую противотанковую мушку, способную более эффективно бороться с нашими тридцатьчетвёрками.
Комбат лишь процедил с досадой:
– И где же внезапность? Немцы ждали нашей атаки….
Маломуж глядел в триплекс на горящие тридцатьчетвёрки. Неудачной была атака полка. И всё-таки взяли первую траншею. Это Маломуж понял из докладов командиров рот, да и в триплекс было видно, как добивают наши красноармейцы немцев, не успевших отойти.
Сопротивление врага было сильным уже на переднем крае. Но оно стало во много раз сильнее, когда прорвались в глубину. Словно враг, заранее ожидая атаки, предусмотрел и это.
Стрелковые цепи снова залегли. Танковые роты попятились, оставив пылающие тридцатьчетвёрки, потому что пехота залегла под сильным огнём врага.
Штаб стрелкового полка требовал:
– Вперёд!
Но куда же вперёд без пехоты?
Снова поднялась пехота. И поднял её тот же командир. Он что-то кричал, указывая на танки, которые приближались к ощетинившейся огнём высоте.
По обрывкам фраз Маломуж понял, что продвижение идёт медленно, слишком медленно, по сравнению с расчётным.
А в эфире… В эфире треск, шум, через который прорываются чёткие команды и доносятся горячие словечки оттуда, с самого передка.
Понял он, что продвинулись до полудня примерно на два километра. Кто-то чего-то требовал. Кто-то докладывал о потерях. Маломуж выбирал главное, предназначенное для его комбата.
А тот по-прежнему нет-нет да повторял с досадой:
– Нас ждали. Точно ждали… Ну как же так!?
Действительно, при той секретности, которая сопровождает каждую войсковую операцию, было обидно сознавать, что где-то, на каком-то уровне произошла утечка. Вот ведь. Даже тем, кому идти в бой, приказ объявили только утром, перед атакой. А враг уже знал, всё знал.
Но поле боя – не место для размышления. Здесь надо сделать всё, чтобы вырвать победу из лап врага.
Сержанту сложно понять, какую роль играет в данных боевых действиях его подразделение. Какие задачи решает? Естественно, основные цели операции держатся в секрете на всём протяжении боевых действий.
Не всё известно и комбату. Но комбат уже на таком уровне, что может знать больше того, что ему знать положено, если умеет анализировать и делать выводы.
Сталин 12 мая 1942 года
В тот день Сталин графика работы не ломал. Журнал посещений свидетельствует, что накануне последние посетители покинули его кабинет в 2 часа 40 минут ночи. Это были Молотов, Маленков, Берия. На пять минут раньше них ушли Василевский, главком ВВС Новиков, командующий дальней бомбардировочной авиацией Голованов.
Раннего доклада Василевского 12 мая Сталин не ждал. И не торопил. Разве что будет что-то экстренное. Знал, люди работают. Работают на всех уровнях. И пока ещё не собраны все сведения, пока ещё не нанесены на карты изменения обстановки. Наступление на Харьков началось, оно отличалось от всех наступательных операций, которых уже немало было проведено с начала войны. Это было наступление особого рода. Удар по врагу не в целях противодействия его замыслам по захвату Москвы или Ленинграда. Это наступление с целью начала освобождения советской земли от лютых захватчиков.
Прежде чем сесть за работу, а работа состояла не только из встреч с людьми, работать приходилось и за столом, работать с самыми разными документами, касающимися практически всех проблем страны, так вот прежде чем сесть за работу, подошёл к карте. Представил себе, как утром на северном участке Юго-Западного фронта перешли в наступление одиннадцать пополненных до полного штата стрелковых дивизий при поддержке семи танковых бригад, что кроме полковой, дивизионной, корпусной и армейской артиллерии удар по врагу поддерживают 20 полков артиллерии Резерва Главного Командования. Он прекрасно знал, что происходит и на других направлениях.
Всё подготовлено. Остаётся только ждать.
Первое сообщение было спокойным, кратким и сдержанным. Наступление началось. Войска пошли вперёд.
Дел ведь и других было много. Дел было так много, что простому человеку не справиться с ними. Сталин справлялся. На нём была вся страна. Но то, что сейчас происходило под Харьковом, было в мыслях постоянно.
К вечеру поступил доклад Тимошенко. Голос громкий, уверенный:
– Действующие на флангах фронта двадцать первая и тридцать восьмая армии прорвали главную полосу и продвинулись вперед на глубину от шести до десяти километров.
Продвижение, как сразу определил Сталин, было значительно меньше расчётного, но всё же было.
Он не стал выговаривать командующему фронтом. На войне планы не всегда, далеко не всегда выдерживаются.
Завершив разговор с Тимошенко, Сталин позвонил Василевскому. Нужно было услышать мнение генштаба. Узнать причины того, что продвижение идёт медленно. Ведь вырабатывая замысел, должны были учесть всё, что только учесть возможно. Что же не учли?
Василевский сообщил:
– Я связался с Москаленко. Он доложил, что во время часовой артподготовки не удалось подавить огневые точки противника.
– Причина? – задал вопрос Сталин.
– Не все были выявлены. Некоторые появились буквально в последние дни.
Сталин завершил разговор с Генштабом и попросил соединить с Москаленко.
Тот был на командном пункте и взял трубку.
– Товарищ Москаленко, как вы полагаете, враг готовился к нашему наступлению?
– Так точно, товарищ Сталин. Уверен, что готовился. Это показали первые часы наступления. Значительно уплотнил боевые порядки.
– Давно?
– Так точно. Сравнительно, давно…
– Почему вы не докладывали об этом?
– Я докладывал о том, что идёт планомерное уплотнение боевых порядков.
– Кому вы докладывали?
Москаленко помялся. Не мог же он сообщить, что поставил в известность о действиях немцев и Тимошенко, и Хрущёва, который случайно оказался при этом докладе. Сталин понял причину молчания, не стал настаивать на ответе, лишь уточнил, когда был доклад. Москаленко назвал число, и Сталин понял, что Тимошенко ехал в Москву, уже имея данные об усилении вражеской группировки.
Почему же он говорил, что противник ведёт себя спокойно? Этот момент был достаточно важен.
Сталин получил сообщение и о том, что 28-я генерала Рябышева вклинилась в оборону врага всего на 2 километра. А ведь эта армия шла непосредственно на Харьков.
Порадовал успех южной ударной группировки Юго-Западного фронта. К исходу дня войска 6-й армии Городнянского и армейской группы Бобкина на 40-километровом участке вклинились в глубь немецкой обороны на 12–15 километров и вышли на вторую линию обороны немцев, которая проходила по западному берегу реки Орель. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но остановить наши войска возможности не имели, тем более наша авиация господствовала в небе, поскольку 4-й воздушный флот гитлеровцев действовал против Крымского фронта.
Особых оснований для беспокойства не было, а всё ж тревожно. Тревожно оттого, что, как оказалось, враг знал о нашем наступлении и неизвестно, что приготовил в противовес.
Тимошенко – ломастер танковых войск
13 мая тревога прошла, потому что поступили сообщения, что на южном участке фронта был достигнут определённый успех. Участок прорыва расширен до 55 километров. Наши войска продвинулись на глубину до 30 километров.
Выслушав вечерний доклад Тимошенко, Сталин задал вопрос:
– Не пора ли ввести в прорыв наши танковые корпуса, чтобы ударом на Харьков создать условия для окружения немцев?
– Товарищ Сталин, – доложил Тимошенко, – Противник сосредоточивает крупные силы в районе Змиева. Введение корпусов преждевременно. Мы держим руку на пульсе.
В те минуты Сталину не было известно, что никакого сосредоточения противника в районе Змиева не было. Почему Тимошенко доложил именно так, осталось невыясненным. В эти минуты он не мог не вспомнить, как вдруг ставший теперь осторожным Тимошенко, в июле сорок первого, вступив в командование Западным фронтом, без разведки бросил вперёд 5-й и 7-й механизированные корпуса, тем самым сорвав план Ерёменко, своего предшественника на поту командующего Запаным фронтом, по созданию прочной обороны Смоленска.
Война современная, война машин. Она не прощает любых, даже малейших просчётов. Ну а гадать, что было бы если бы, бесполезно. Введение в бой танковых корпусов, как предполагалось, могло привести к разгрому врага. Могло. Но это теория. Практика даёт иной раз иные последствия.
А между тем, 28-я армия вышла на подступы к Харькову. С высот, обступающих город, хорошо просматривались улицы. Вот тут бы и пригодились резервы. Но… Воспользовавшись бездействием Тимошенко, командующий немецкой 6-й армий генерал-полковник Паулюс принял экстренные меры для остановки наступления наших войск.
В небе появилась вражеская авиация, срочно переброшенная из Крыма. Врагу удалось нанести удар в стык 38-й и 28-й армий. 28-я армия отошла на исходные позиции. Не помогли переданные ей из резерва 162-я стрелковая дивизия и 6-я гвардейская танковая бригады.
Доклад в тот день был неутешительным. Войска несли потери, но достичь решающих успехов не могли. Бои завязывались на флангах группировки. Немцы подсекали барвенковский выступ, но Тимошенко гнал вперёд 28-ю армии генерала Рябышева. Он делал это спокойно, ведь так предполагалось по замыслу операции. Преодолев с боями ещё до 8 километров вышла к тыловому рубежу немецкой обороны, проходившему по рекам Харьков и Муром.
Настала пора согласно плану операции ввести подвижную группу (3-й кавкорпус и 38-ю стрелковую дивизию). И это не получилось. Связь с соединениями была утрачена. Где они находились в данном случае Тимошенко не знал. Штаб фронта оставался в Сватово, районном городе Луганской области, на значительном удалении от войск, отчего страдало управление.
15 и 16 мая начались контратаки врага против наших ударных группировок. 17 мая генерал Рябышев ввёл в бой свой последний резерв, предназначенный для развития наступления. Это был 3-й гвардейский кавалерийский корпус. В результате северная группировка Юго-Западного фронта израсходовала все свои резервы. Не удалось ввести в бой танковые соединения и на юге из-за позднего разлива рек.
Несмотря на то, что в группе Бабкина начался голод на боеприпасы, Тимошенко продолжал гнать группу на Харьков. Харьков – любой ценой.
Войска нашей 6-й армии ночью восстановили на Берестовой разрушенные мосты, и с утра командующий начал вводить в сражение 21-й и 23-й танковые корпуса. Танки вклинились в немецкую оборону на 12-15 км и в районе станции Власовка перерезали железную дорогу Харьков – Краснодар. Группа Бобкина продолжала биться за Красноград, она сильно оторвалась от тыловых баз и начала ощущать нехватку боеприпасов. Никто ещё и не знал, что сражение уже проиграно. Советские войска продолжали рваться к Харькову.
17 мая Сталин позвонил Тимошенко. Вопрос один:
– Как обстановка? Товарищ Василевский обеспокоен положением на вашем фронте, активностью немцев на флангах. Предлагает остановить операцию.
– Товарищ Сталин, враг выдыхается, – убеждённо заявил Тимошенко, – Ещё немного, ещё один рывок, и побежит. Мы скоро будем в Харькове.
– Вы уверены в этом?
– Так точно… Харьков будет взят. Товарищ Хрущёв того же мнения…
– Хорошо. Если вы так уверены в успехе, продолжайте операцию.
Жестокая правда войны.
Самое обидное на войне, что порой один человек или ограниченная группа лиц способна не только свести на нет усилия сотен, тысяч, десятков тысяч бойцов и командиром, отважно сражавшихся с врагом, но и привести к гибели этих людей.
18 мая утром танковый батальон двинулся вперёд на плоскую высоту, овладеть которой получил задачу стрелковый полк. Пошли дружно, танки развернулись в линию, за нею – стрелковые цепи.
И вдруг случилось что-то непонятное. Словно потемнело небо. Десятки вражеских бомбардировщиков, сменяя друг друга, повисли над боевыми порядками наступающего полка, ровно, как и над боевыми порядками других полков дивизии. Между атаками «Юнкерсов» по нашим подразделениям били пулемётным огнём «мессеры».
– Так мы высоту не возьмём, – сказал комбат. – Только все танки потеряем. Радист, связь со штабом полка…
И когда там ответили, заявил:
– В лоб высоту не взять. Надо правее по балке. Часть сил…
– Командир полка принял решение, – ответил в штабе, – Первый батальон пойдёт во фланг и тыл. Поддержите танковой ротой.
– Роту направляю…
Нехитрое решение. Не получается атака с фронта, часть сил в обход. Тут важно провести всё так, чтоб противник не сразу разгадал этот простой приём.
Маломуж видел, как залегшие цепи стали откатываться назад. Первый батальон вывели в рощу, от которой начиналась балка.
Комбат приказал:
Связь с командиром первой роты…
– Тополь – первый. Поддержать обход высоты справа. Да осторожно. За рощей пройди, чтоб не разгадали фрицы…
Пошли томительные минуты ожидания, а вражеская авиация господствовала в воздухе, не давая поднять головы. Даже в танках было неуютно.
Маломуж обеспечивал связь и слышал все переговоры комбата и со штабом полка, и с командирами танковых рот. Он понял, что манёвр не удался. С высоты – всё как на ладони. Вот и обнаружили фрицы, что наши пошли в обход. Поступили доклады о потерях в батальоне и в танковой роте.
Он не уловил, что задумал командир полка. Сложно было это уловить радисту. Но почувствовал, что комбат повеселел:
– Молодец, комполка, молодец! – воскликнул он. – Вот сейчас мы им дадим.
Вновь батальон пошёл в атаку на высоту, и третьей попытки она была взята, несмотря на то, что оказалась сильно укреплённой.
Задачу выполнили, но комбат снова помрачнел. Проговорил, с большой тревогой:
– Кажется мы в ловушке. Они нас действительно ждали. Будут сковывать здесь, а где-то, возможно, уже наносят удар. Надо немедленно выходить из мешка…
– А как же Харьков? – спросил Маломуж.
– Если пойдём на Харьков, могут отрезать нас и окружить.
Да, это было уже видно даже на тактическом уровне.
Но этого не хотели видеть где-то наверху, на том уровне, на который комбату не забраться и не достучаться.
