banner banner banner
Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости
Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости

скачать книгу бесплатно


Ганс Зигфрид решил обучить свою помощницу радиоделу.

По легенде она была медсестрой в медсанбате и при отступлении наших частей специально отстала от своих, чтобы перейти на сторону немцев.

В ведомство Зигфрида она попала ещё в ходе наступление гитлеровских войск под Москвой. Явилась в один из штабов и завила, что призвана в медсанбат после медучилища, что родители сгинули в годы репрессий и что ей удалось скрыть своё немецкое происхождение.

Немка, хорошо знает немецкий, хочет служить. Взяли в комендатура, а затем передали в Абвер. Так и оказалась у Зигфрида. Конечно, он не спешил верить. Уж больно много было этаких вот деток репрессированных родителей. Неровен час окажется, что всё это чекистская легенда. Но эта девушка чем-то сумела вызвать доверие к себе. Тогда-то он и решил поручить ей работу с Ивлевым, оказавшимся у него в плену.

На войне немало случайностей. И бывают случайности необыкновенные. Как тут не задуматься над тем, что сказал Анатоль Франс: «Случай – псевдоним Бога, когда Он не хочет подписаться своим собственным именем».

Настя случайно встретила Ивлева в разведцентре Абвера, когда Ганс Зигфрид, захватив Афанасия Петровича в плен, что характерно, не намеренно, а тоже случайно (см. роман «Сталин в битве за Москву), пытался провести ненавязчивую, аккуратную вербовку в надежде, что пленник его остался таким же антикоммунистом, каким был в 1917 году. Настя помогла Ивлеву, поначалу не понимавшему, где он находится, разобраться в обстановке, она же, попав, благодаря хитрой комбинации, к своим, помогла осуществить освобождение Ивлева и захват в плен теперь уже Зигфрида.

Но сложная игра только начинала развёртываться. Вот тогда-то нашим командованием было решено отпустить Зигфрида, поскольку появились надежды, что он сам стоит на пороге трудного для него решения – решения работать на советскую разведку во имя будущего Германии. Такие решение принимали некоторые офицеры вермахта, во всяком случае, те, у кого осталось хоть что-то человеческое, в отличии от озверевших от фашистской пропаганды масс.

Игра стоила свеч…

Ивлев, разумеется доложил о том, что заявил ему Зигфрид. Но уже больно неубедительно всё звучало. Немецкая пропаганда несла всякий вздор. Ну как можно идти к Верховному с заявлением о том, что на весну где-то, и кто-то планирует предательство. Где? Кто? Ивлев не думал, что Зигфрид занимается дезинформацией. Скорее всего он где-то что-то слышал, но без всякой конкретики.

Более никаких данных о готовящейся измене не было.

И вот однажды к Зигфриду в разведцентр заехал старый его приятель и тоже профессиональный разведчик. Вечером за ужином разговаривали на разные темы. Специально это сделал Зигфрид или случайно, Настя не поняла, но спросил он у приятеля, правда ли можно надеяться, что этой весной нам удастся наказать русских за их контрнаступление и наступление под Москвой.

– Нет-нет, если секрет, не отвечай. Просто я слушал ещё ранней весной, будто не вся пятая колонна арестована Сталиным и что снова будет открыт фронт как в сорок первом.

– Какой от тебя секрет? Знаешь, ведь предательство разным бывает. Может быть таким, что и не распознать. План операции, заведомо гибельный. Иль не знаешь, как русские генералы лишили Красную Армию преимущества в танках? Жуков приехал на Юго-Западный фронт, бросил пять танковых корпусов под гусеницы Клейста. А кто докажет, что не специально. А Павлов как мехкорпус угробил? А Тимошенко – два мехкоруса. И все, кроме Павлова, здравствуют.

– Словом, опять ура-ура без подготовки? Под Москвой что ль?

Приятель посмотрел на Зигфрида, видимо хотел ответить на вопрос, но не исключено, что помешало присутствие Насти и ответил нейтрально:

– Скоро узнаем.

Не мог же Зигфрид отослать Настю и попросить уточнить? Вопрос, зачем? Его служебных дел это не касалось.

Так и ушла шифровка без точных данных.

А уже был в разгаре апрель. Впрочем, Настя, конечно, ничего о наших планах не знала, но чувствовала, что они есть и что скоро начнутся серьёзные дела. Тревожило то, что враг подготовился к нашим действиям и, похоже, знал о них со всеми подробностями.

И вот Афанасий Петрович Ивлев получил сообщение от Зигфрида, то самое, которое и передала Настя через подпольщиков и тут же отправился к Гостомыслову.

– Вижу что-то важное? – спросил тот, едва взглянув на выражение лица Ивлева.

– Очень думаю важное.

– Зигфрид?

– Он самый. Настя передала через подпольщиков. Видно, с разведцентром что-то не так. Вот: – Ивлев положил на стол короткий текст.

Гостомыслов прочитал внимательно и поднял глаза на Ивлева:

– А не может быть провокацией?

– А в чём провокация? – спросил Ивлев.

Гостомыслов попробовал порассуждать:

– Ушли дивизии с участка фронта, которым командует Жуков. А Жуков бомбит Верховного просьбами о подкреплениях. Говорит о том, что немцы собирают крупные силы подо Ржевом. Поверят нам и не дадут Жукову подкреплений, а тут…. Впрочем, конечно, эти рассуждения несколько наивны…

Между тем, 12 мая 1942 года наступление на Харьков началось. Ивлев помнил довольно-таки оптимистичные сводки первых дней. Занимаясь конкретными делами, Ивлев не пользовался иной информацией, касающейся событий на Юго-Западном фронте, нежели та, что сообщалась Совинформбюро. Каждый в разведке должен владеть информацией, в части касающейся.

Информация, полученная от Ганса Зигфрида, касалась уже не только Западного фронта. Правда и беседа была своеобразная. Ивлев вербовал Зигфрида, вербовал так, как однажды уже сделал это в 1916 году на Юго-Западном фронте вскоре после победоносного завершения Брусиловского прорыва, в ту пору более известного, как Луцкий прорыв.

Теперь Зигфрид снова попал в поле зрения советской разведки (о чём подробно рассказано в романе «Сталин в битве за Москву). Ивлев не давил, Ивлев делал ставку на интеллектуальную вербовку. Он старался убедить аристократа Ганса Зигфрида, имеющего хоть и далёкие, но русские корни, что ему не по пути с теми, кто захватил власть в Германии, тем более и сам Зигфрид иначе как люмпенами и лавочниками их не называл.

Ивлев убеждал, что Германия проиграет войну в любом случае, но чем раньше она её проиграет, тем лучше будет для самого немецкого народа, ибо он понесёт меньше жертв.

Зигфрид усомнился в скорой победе СССР, напомнил о трагедии лета сорок первого, которая, как он признал, была рукотворной и тогда же заявил, что рано, очень рано настроилось на победу советское командование, что весной ждёт ещё одно колоссальное предательство, которое снова поставит СССР на грань гибели.

Естественен вопрос Ивлева, где и кто предаст.

Зигфрид сказал, что на одном из важнейших направлений, но где, это не входит в его компетенцию, а потому он не знает.

Ивлев снова, как в 1917, когда рухнула империя, отпустил Зигфрида в надежде, что тот уже встал на путь понимания, кому нужно служить в этой войне.

Ивлев сообщил Гостомыслову о том, что узнал от Зигфрида. Но как отнестись к подобной информации? Было понятно, что второй эшелон военно-фашистского заговора Тухачевского, разоблаченного в 1937 году, частично уцелел. Время от времени удавалось выявлять причастных к нему. Мало того, некоторых этаких вот заблудших, Сталин своей волей оставлял в службе, веря, что они стали на правильный путь и больше не позволят себе вредить Отечеству. Дело в том, что Сталин понимал, какой слом произошёл в общественной жизни страны в годы революции, какой слом в сознании людей. Понимал, что были и такие, кто запутался, кто неправильно оценил события. Недаром, уже вскоре из-за рубежа стали возвращаться те, кто бежал в эмиграцию, будучи напуган первыми жестокими событиями.

А между тем, так же, как и молодая советская власть вынуждена была пользоваться военспецами, так и уже более зрелая предвоенная государственная власть Советской России нуждалась в хорошо обученных офицерах и генералах, причём обученных уже в советских военных академиях.

Сталин запрещал, насколько, конечно, мог это сделать, рубить с плеча. Но закон жизни таков, что зачастую получается по пословице – когда лес рубят, щепки летят.

Он хотел, чтобы меньше было щепок.

Ивлев мог себе представить, каково сейчас Сталину. Мало того, что страна в напряжении из-за жестокой агрессии, мало того, что напрасно потеряны в сорок первом и люди, и территория, потеряны в силу предательства и лишь иногда не компетенции некоторых командующих, нет кадров, тех кадров, на которые можно было бы опереться. Вот и вынужден Сталин тасовать тоненькую колоду.

Сложно, очень сложно понять, кто и чем дышит. Не менее сложно и службе Сталинской – личной секретной разведке и контрразведке точно назвать изменников и предателей. Но собирать факты необходимо, ведь любое предательство слишком дорого стоит и слишком большими бедами отзывается.

Радист командирского танка

– Товарищ капитан, сержант Маломуж, разрешите обратиться?

– Обращайся, коль не шутишь, – отозвался своей любимой присказкой командир танкового батальона.

– Прибыл к вам на пополнение…

– Это хорошо. Из госпиталя?

– Нет, – возразил сержант с некоторым оживлением и с гордостью сообщил, – Из авиации. Стрелком-радистом на «пешке».

Он назвал привычное уже на фронте наименование пикирующего бомбардировщика Пе-2.

– И с чего вдруг к нам? Сам попросился?

Комбат был в хорошем настроении и разговорился с новым своим подчинённым.

– Зачем проситься? Я об авиации мечтал, даже в штурманское училище поступил, да вот война… Ну и попал на «Пешку».

– И что же?

– Так вышло… – «Пешка» наша – машина хорошая. Давали врагу прикурить. Моя задача – защита от истребителей. Два пулемёта: вверху – турельный, на 360 градусов бьёт, внизу второй, чтоб враг к брюху не подобрался. Вот так трижды на задания и слетали. Успешно. Сбить никого не сбил, но и не дал «жерикам», истребителям ихним, к нам подобраться. Вроде уже и опыт какой никакой приобрёл. И вдруг прислали к нам лейтенантов молодых, только из училища, да и решил командир полка вроде как обкатать их – послать на задание вместо стрелков. Машин то в полку не хватало. Зря так решил. Нехорошо командира осуждать, тем паче погибшего, но зря. И комэска так считал. Словом, не вернулась наша «пешка» с задания. Сбили её «жерики». Именно «жерики», а не зенитки. Кто знает, что там случилось, только ведь может просто опыта у лейтенанта не хватило, не смог «жериков» отогнать. Ну а дальше уже не знаю, кто решил, только собрали нас, стрелков-радистов, оставшихся безлошадными, и сюда, к вам.

– Ну что ж, у меня как раз радист вышел из строя. Будешь радистом моего командирского «КВ». Знаешь, что это за машина?

– Слышал! Ну так осваивайся. Скоро в наступление пойдём. Смекаешь?

На календаре было 10 мая 1942 года.

– Ну пошли, покажу нашу махину.

Подошли к танку. Один вид его впечатлял. Комбат сказал:

– Вот сейчас покажу тебе твоё рабочее место. Ну и потренируешься как быстро его занимать, и как танк покидать, если что.

Танк стоял в зелёном оазисе. Над головой черёмуховый цвет – рано и споро пришла в сорок втором весна в те края.

Весь следующий день сержант Маломуж осваивал свою новую боевую специальность под руководством опытных танкистов. Вечером комбат задал несколько вопрос. Как что усвоил? А потом объявил.

– Ужин сегодня раньше будет. В двадцать ноль-ноль всем отбой.

– Ну что, стрелок, освоился? – спросил механик-водитель, весёлый, вихрастый паренёк. Да ты не дрейфь, от нашего танка немецкие снаряды отскакивают.

– Что дрейфить? На «Пешке», небось, опаснее. Мам и «жерики» атакуют, и зенитки лупят. А как на боевом курсе, так и отвернуть нельзя. Иначе мимо бомбы пойдут.

Наконец поужинали и улеглись спать. Подняли тогда, когда уж и сам не поспишь. Загрохотало всё вокруг.

– Артподготовка! – сказал кто-то из танкистов. – Так что скоро и мы в дело вступим.

Быстро поднялись. Позавтракали, не спеша. После завтрака небольшая передышка, затем постановка боевой задачи. Собственно, боевой приказ для командиров. Сержантам и красноармейцам кратко… Танковый батальон придан стрелковому полку. Задача – поддержка атаки пехоты.

– По машинам!

Голос командира батальона ворвался в шлемофон.

– Радист… Связь с ротными есть?

– Есть!

– Со штабом полка?

– Устанавливаю…

И ко всем сразу по танковому переговорному устройству (ТПУ).

– Веселей, ребята… Погоним, наконец, немцев. Вон как гудит!

Действительно, артподготовка была в самом разгаре. Ну а после неё… Известно, что. Атака.

Командир стоял, по пояс высунувшись из люка. Ждал.

Ракета… Она взвилась в небо ровно в 7.30. Комбат юркнул в башню и скомандовал:

– В атаку, вперёд!

Теперь всё внимание сержанта на поддержание связи комбата с командирами рот и со штабом полка.

Глянул в триплекс. Впереди в боевой линии танковые роты. За ними стрелковые цепи. Командирский танк за боевыми порядками.

Красиво пошли, как на учениях. Ровные ряды танков, ровные стрелковые цепи. Ещё немного и с криком «ура» ворвутся в переднюю траншею противника.

Перед боевой линией танков выросла стена разрывов. Два танка сразу задымили. Потом ещё один, ещё…

Маломуж не имел времени наблюдать за полем боя, но всё же посматривал в триплекс.

– Тополь, Я, – Тополь первый, – услышал Маломуж голос командира первой танковой роты. – Сильный огонь со стороны рощи. Два танка горят.

– Что там?

– Противотанковая батарея.

– Не вижу её.

По пехоте открыли огонь пулемёты, стали рваться мины.

Цепи залегли. Да что толку то на открытом поле. Град осколков. Нужно броском вперёд.

– «Тополь»! – Я – Донец! Подавить миномётную батареи в балке, – и уточнение координат.

Маломуж только успевал соединять комбата то с командирами рот, что со штабом полка.

Красивая боевая линия, красивые цепи – всё смешалось, всё было в дыму.

Он видел, как над залёгшим впереди батальоном встал во весь рост командир. Петлиц не видно. Далеко. Лишь маячит фигурка над полем, почти голым, лишь изредка зеленеющим рощицами.

Командир что-то кричал, размахивая пистолетом.

Поднялись возле него, затем подальше. А он уже бежал вперёд. И за ним весь батальон. Да только спустя минуты закрыло его пылью от разрыва. Но батальон уже было не остановить. Солдаты бежали вслед за танками второй роты. Отважный командир показался снова. Он звал вперёд, за собой. Он звал за танками, которые уже приближались к первой траншее.

Мелькнула нелепая мысль: «Добежит, значит, и мы прорвёмся!»

Командирский танк позади. А это не менее. Это более опасно, ведь враг понимает, что это танк командирский.