скачать книгу бесплатно
И пламя роз, и колыханье штор —
Как будто боли застарелой знак…
Ждет в доме фортепьяно с давних пор:
Проглядывают клавиши сквозь мрак.
И вот оно, касанье этих рук, —
Оно нежней, чем даже лунный свет;
И сумрачный, забытый, давний звук
В ночи оставил свой печальный след,
И вот она запела (песни той
Тоску нам никогда не описать;
Стыдимся мы в стране необжитой
Свою любовь и нежность показать,
Но эхом прозвучит у нас в сердцах,
Песнь о тебе, родная сторона;
И та, что рвется к Англии в мечтах,
Услышать это и понять должна).
Певица, примадонна и звезда…
А нынче – мать с седою головой.
Но прошлое явилось к ней сюда:
Она концерт припоминает свой,
Она опять стоит пред морем лиц,
Она опять предчувствует успех,
Она опять певица из певиц,
Она поет – и снова лучше всех —
Свой дикий, сладкий, горестный мотив,
В который жизнь вписала столько мук,
Который так неслыханно тосклив,
Как предзакатный лебединый звук.
Хромой бродяга мимо проходил,
Как старый пёс, как полудохлый зверь;
По шпалам брёл… прислушался… застыл:
Он – слушатель единственный теперь.
Всё тот же дивный голос прошлых дней;
В ее душе – и страсть, и забытьё…
Она поет, и неизвестно ей,
Что плачет нищий, слушая ее.
Умолк напев. Былого не вернуть.
И мир застыл, и звёзды в немоте —
И лишь бродяга, что прервал свой путь,
Рыдает в полуночной темноте.
Перевод С. Шоргина
Стихи эмигранта, живущего на подачки с родины
Рядом с хижиной моею туша старого оленя —
Закипает котелок на тагане —
Я упорно шел по следу, и догнал его к обеду,
И убил его на горном валуне.
Я съедаю скромный ужин, сидя около залива,
Кижуч плещет в набегающей волне,
Я закуриваю трубку, и ложусь себе лениво
На поляну, в чужедальней стороне.
Далеки лощеный Лондон и Париж неугомонный,
Далеки, как краесветная звезда,
Далеки и шум, и спешка, и тревога, и насмешка —
Все, чем полнятся большие города.
А невольники Мамоны, состоятельные братья
Издеваются ехидно надо мной,
Был бы я богатым тоже, если б выпрыгнул из кожи,
Неустанно исполняя труд честной.
Но ласкает глаз и душу свежей зеленью опушка,
Звезды лилий распускаются у ног,
И веселые лягушки будят пением речушку,
И совсем неважно – кем же быть я мог.
А когда над темным лесом простирается сиянье,
Разрисовывая неба полотно,
Я могу улечься в клевер, слушать мерное журчанье —
Это лучшее, что Господом дано.
В сосняке глухарь токует, в речке плещутся форели,
Кугуара след змеится на снегу,
И зарянки на рассвете нескончаемые трели —
Эту землю я покинуть не смогу,
Ибо знаю, что мечтал бы о бревенчатой хибарке,
Той, где к стенам нежно ластится вьюнок,
Прокаженные столицы, озабоченные лица —
Эта жизнь мне не по сердцу и не впрок.
Бедолагой назовите и отправьте вон из Сити,
Дайте волю – да немного в кошельке,
«К искушениям Фортуны равнодушен он,» – скажите —
«Он не наш – и пусть гуляет налегке».
Я не ваш: давно знакомы мне морозные объятья,
Тропы дальние, походный бивуак;
Клятву верности природе я – за подписью с печатью —
Подтверждаю головой. Да будет так.
Перевод Ю. Лукача
Белое отребье
На приисках нынче получка, и к нам спускается весь сброд
Прожечь свой доходец вечерком, и скво я беру в оборот,
И та, с красной лентою в волосах, устало в город бредет.
Вернется к утру, шатаясь, она, бутылями звеня:
Одна – для себя, чтобы стыд потопить, другие две – для меня,
Чтоб в голову хмель ударил мне, память о прошлом гоня,
Чтоб я о позорном собачьем клейме намертво позабыл,
Чтоб стерлись из памяти то лицо, которое я любил,
И то презренье, что ныне ко мне даже чинук затаил.
О, скрыл я прекрасно тайну свою! Им-то и невдомек,
Что ныне тот, кто как жулик врет по-местному, под хмелек,
Латынь изучал и греков стихи мог читать назубок.
А ведь я премией был награжден, колледж мой гордился мной,
Я стал адвокат, друзей приобрел – но ждал меня путь кривой,
Там грянул развод, я бросил дела и «сгинул» за Плэйт-рекой.
Но я еще жив, пусть с легким одним и нечего временить,
Надеюсь, что в этом же году, даст Бог, удастся свалить,
И некому, кроме моей тощей скво, слезу по мне пролить.
Вернется к утру она, близок тот час, становится все светлей —
Заря как блуждающий огонь средь ночи нужды и скорбей;
А вон и она меж сосен – сквозь снег к дому спешит скорей.
Перевод В. Вотрина
Тесный старый бревенчатый домик
Если кто-то однажды приплёлся в городишко у края земли,
А в карманах сплошные дыры, нипочём не достать деньжат,
И ночлега сыскать не может – парень крепко сидит на мели,
И шатается, будто под мухой, – с голодухи ноги дрожат;
И когда на душе тоскливо, и провис до земли ремень,
И лицо вконец посерело – смерть, видать, уже на носу, —
Вот тогда он мечтает вернуться – ненадолго, ну хоть на день —
В тесный старый бревенчатый домик, что стоит в сосновом лесу.
Если кто-то один в пустыне, и во фляге его – дыра,
Он ползет, как будто улитка, и безумен стеклянный взгляд,
А язык почернел и раздулся – извела беднягу жара,
До воды никак не добраться, и по следу грифы летят;
И когда истощатся проклятья, и прольется горе слезой,
Он увидит усмешку Смерти, счет своим поведет грехам, —
Вот тогда он захочет обратно, в дом, увитый дикой лозой,
В тесный старый бревенчатый домик, чтобы с жизнью расстаться там.
Тесный старый бревенчатый домик – путеводный желанный знак
Для того, кто не знал закона, для того, кто припёрт к стене,
Для того, кто никем не понят, кто бредет наугад сквозь мрак,
Кто устал от людских проклятий и мечтает о вечном сне!
В горький час твоего заката этот дом на краю земли
Пред тобою на миг предстанет – не в тумане, а на свету,
Ты услышишь матери голос и увидишь ее вдали —
И тогда будешь рад кончине и без страха сойдёшь в темноту;
Станешь снова ее ребёнком и прижмёшься к груди ее,
И найдёшь в прибежище этом вечный отдых, любовь, забытьё.
Перевод С. Шоргина
Младший сын
Коль из лондонского мрака ты отправишься туда,
Где, во всём, помимо флага, новизна, —
Встретит парень загорелый: у него рука тверда,
А душа для всех открыта и честна.
Это – брат, что был тобою по причине тесноты
Прочь отослан. В новых землях он живет
И теперь вполне доволен, что его отправил ты,
Здесь, за морем, он – Британии оплот.
В час, когда большое стадо покидает свой загон,
Золотятся травы (только рассвело),
И по лагерю несется шум и гам со всех сторон —
Брат твой младший лихо прыгает в седло.
Он по прериям помчится, по долинам и холмам —
Резвый конь обгонит всякого шутя;
А когда наступит время гаснуть в лагере кострам —
Он уснет под звёздным небом как дитя.
В час, когда жара сгустится над просторами равнин,
Обопрется на тяжёлый заступ он —
И услышит из акаций, из ветвей казуарин
В полдень птицы-колокольчика трезвон.
Попугаев усыпила австралийская жара,
Ждет прохлады эвкалиптов сонный строй…
Но роса блеснет алмазом – и тогда придет пора
Возвращаться в тихий домик под горой.
Склон, увитый виноградом, серебристой речки сон;
Розы ждут у дома, душу веселя;
Пик могучий Винтерберга, что снегами занесён;
Это – Капская пустынная земля.
