Дон Кихот

– Вас, ваше вельможество, – ответил дворецкий, – ибо на остров прибыл только один Панса, и он сейчас восседает на этом кресле.

– Так заметьте себе, братец, – возразил Санчо, – что ни я, да и никто в моем роду никогда не был доном. Меня попросту зовут Санчо Панса, и отец мой звался Санчо, и дед мой звался Санчо, и все они были Панса без всяких этих донов и передонов. Я подозреваю, что на вашем острове донов больше, чем булыжников. Но довольно об этом; Господь меня понимает, и если мне удастся пробыть здесь губернатором хоть несколько дней, я выведу всех этих донов. Должно быть, они здесь кишмя кишат и надоели всем хуже комаров. Ну что ж, задавайте мне вопросы, сеньор дворецкий, а я буду отвечать на них по моему разумению, на радость или горе моему народу.

В эту минуту в залу суда вошли два человека – один из них был одет крестьянином, другой – портным; в руках он держал большие ножницы. Портной сказал:

– Сеньор губернатор, мы с этим крестьянином пришли к вашей милости по делу: этот добрый человек явился вчера в мою лавку, протянул мне кусок сукна и спросил: «Сеньор, хватит ли этого сукна мне на колпак?» Я прикинул на глаз и ответил, что хватит. Тогда этот человек, подозревая, что я хочу украсть у него кусок сукна, сказал: «А может быть, и на два хватит?» Я догадался, о чем он думает, и ответил, что хватит. Тогда он, упорствуя в своих оскорбительных подозрениях, продолжал прибавлять колпак за колпаком, а я все соглашался с ним. В конце концов мы поладили с ним на пяти колпаках. Через несколько дней он пришел за ними. Колпаки были готовы, но он не только отказался уплатить мне за работу, но еще требует, чтобы я вернул ему сукно или же уплатил за него.

– Правду ли он говорит, братец? – спросил Санчо.

– Да, сеньор, – ответил крестьянин, – но прикажите ему, ваша милость, показать колпаки, которые он для меня сшил.

– Весьма охотно, – сказал портной и, вынув из-за плаща руку, на каждом пальце которой было надето по колпаку, продолжал: – Вот пять колпачков, которые этот добрый человек мне заказал. Клянусь Богом и совестью, что у меня не осталось ни кусочка сукна, и я готов представить свою работу на рассмотрение цеховых представителей.

Забавная выдумка портного заставила всех присутствующих расхохотаться. Санчо подумал с минуту и сказал:

– Вот мой приговор по этому делу: портной не получит платы за шитье, а крестьянин – денег за испорченное сукно, колпачки же отдать заключенным. На том и делу конец.

Присутствующие рассмеялись, но постановление губернатора признали правильным и тотчас же его выполнили.

В эту минуту в залу вошли два старика. Один из них важно выступал с толстой тростью в руках. Второй смиренно следовал за ним. Поклонившись Санчо, второй начал так:

– Сеньор губернатор, этому человеку я дал взаймы десять золотых эскудо с тем условием, чтобы он возвратил мне их по первому требованию. Прошло много времени, и я не требовал у него долга, ибо понимал, что если, занимая у меня деньги, он находился в затруднительном положении, то, возвратив их, он попадет в еще более затруднительное. Наконец мне показалось, что он совсем позабыл о своем долге; тогда я решился ему напомнить, а он не только не отдает его, но утверждает, что никогда не брал у меня денег, а если и брал, то давно отдал. Я бы просил вашу милость привести этого человека к присяге: если он присягнет, что отдал мне долг, я готов простить его тут же на месте, перед лицом Господа Бога.

– Что вы на это скажете, старичок с посохом? – спросил Санчо.

На это старик ответил:

– Сеньор, я признаю, что получил от него эти деньги. Но я давно уже отдал и уплатил ему долг сполна и без всякого обмана. Истец говорит, что он поверит моей клятве, – ну что же, я готов поклясться на жезле вашей милости.

Губернатор опустил свой жезл. Тогда старик передал свой посох истцу, прося подержать его, пока он будет приносить клятву, затем положил руку на крест жезла и заявил, что он действительно брал в долг десять эскудо, но что он их отдал обратно из рук в руки, а заимодавец по забывчивости несколько раз требовал у него долг.

– Ну что же ты теперь скажешь? – спросил губернатор истца.

Тот ответил, что считает своего должника честным человеком и добрым христианином. Должно быть, он и вправду позабыл, как и когда ему были возвращены эти десять эскудо. Во всяком случае, он больше никогда не будет их требовать.

Должник взял свой посох и, поклонившись, удалился из суда. А Санчо, который все время зорко наблюдал за стариками, склонил голову на грудь, приставил указательный палец правой руки к носу, подумал немного и велел вернуть старика с посохом.

Когда его привели, Санчо посмотрел на него и сказал:

– А ну-ка, добрый человек, дайте мне ваш посох!

– С большим удовольствием, – ответил старик, – вот он, сеньор.

И он отдал посох. Санчо взял его, вручил другому старику и сказал:

– Ну теперь вам заплачено. Ступайте с Богом.

– Как, сеньор! – воскликнул старик. – Да разве эта трость стоит десять золотых эскудо?

– Стоит, – ответил губернатор, – или, клянусь Богом, я величайший дурак на свете. Сейчас вы убедитесь, способен ли я управлять целым королевством или нет.

Тут он приказал расколоть трость. Трость сломали, и из нее посыпались золотые монеты. Все были поражены и решили, что губернатор мудр, как царь Соломон. Спросили Санчо, как он мог догадаться, что десять эскудо спрятаны в трости. Санчо охотно объяснил: старик перед принесением клятвы передал трость своему противнику и поклялся, что сполна и без обмана вернул ему долг. А затем, принеся клятву, потребовал свою трость обратно. Заметив это, Санчо догадался, что десять эскудо, из-за которых шел спор, спрятаны в трости.

– Отсюда можно заключить, – прибавил Санчо, – что Господь всегда поможет и самому тупоголовому губернатору отыскать правду, если тот будет честен и справедлив. А впрочем, священник нашего села рассказывал мне про один случай вроде этого, а у меня отличная память. Если бы я только не забывал часто того, о чем мне надо вспомнить, то такой памяти, наверное, не сыскалось бы на всем этом острове.

Итак, старики удалились, один – раздосадованный, другой – удовлетворенный. Все присутствующие продолжали выражать глубокое удивление, а писец, которому было поручено записывать речи, поступки и деяния Санчо, не знал, как ему изобразить и описать нового губернатора: глупым или умным.

По окончании суда губернатора повели в роскошный дворец. Там в большом зале Санчо увидел стол, убранный с королевским великолепием. Под тончайшим кружевным покрывалом на нем стояло множество блюд и ваз со всевозможными фруктами и цветами. При появлении Санчо заиграла музыка, четыре пажа поднесли ему воду для омовения рук, и он с большим достоинством проделал эту церемонию. Когда музыка замолкла, Санчо сел за стол на почетное место, а рядом с его креслом стал какой-то человек с палочкой из китового уса в руках. Как оказалось впоследствии, это был доктор. Покрывало сняли, и другой человек, по виду духовное лицо, благословил трапезу. Один из пажей повязал Санчо кружевную салфетку, а другой подал на первое блюдо с фруктами. Но не успел Санчо проглотить куска, как доктор прикоснулся своей палочкой к блюду, и его тотчас же унесли прочь, а на его место поставили другое. Санчо собрался было его отведать, но, как только он протянул руку, чтобы попробовать кушанье, палочка снова коснулась блюда и паж унес его столь же проворно, как и блюдо с фруктами. При виде этого Санчо растерянно обвел глазами присутствующих и спросил, неужели же этот обед следует есть так, как это делается на представлениях фокусника. На это человек с палочкой ответил:

– Нет, сеньор губернатор, на этом острове обедают так же, как это принято и заведено на других островах, управляемых губернаторами. Я доктор, мой сеньор, и приставлен за большое жалованье к особе губернатора. О его здоровье я забочусь больше, чем о своем собственном. Я работаю днем н ночью, изучая комплекцию губернатора, дабы лечить его в случае болезни; но главная моя обязанность – присутствовать при обедах и ужинах, разрешать губернатору есть только то, что мне представляется подходящим, и удалять со стола все, что, по моему мнению, может испортить ему желудок. Вот почему я велел убрать от вас фрукты, ибо в них слишком много влаги, и унести другое кушанье, ибо оно было чересчур остро и приправлено пряностями, что, как известно, возбуждает жажду. А много пить – значит убивать наши жизненные силы.

– В таком случае вот эти жареные куропатки, на вид так вкусно приготовленные, наверное, не причинят мне вреда.

На это доктор ответил:

– Сеньор губернатор не прикоснется к этому блюду, пока я жив.

– Почему так? – спросил Санчо.

– Потому, что учитель наш Гиппократ, звезда и светоч медицины, говорит, что всякое объедение вредно, но самое вредное – это объедение куропатками.

– Тогда, сеньор доктор, – сказал Санчо, – вместо того чтобы колотить по блюду палкою, выберите, пожалуйста, из всех кушаний, стоящих на столе, то, которое может принести мне наибольшую пользу и наименьший вред, и позвольте мне его съесть, ибо, клянусь жизнью губернатора, – да продлит мне ее Господь Бог! – я умираю от голода и, что бы вы там ни говорили, сеньор доктор, и как бы вы ни сердились, но, отнимая у меня обед, вы не только не продлите моей жизни, а просто меня убьете.

– Ваша милость сеньор губернатор совершенно правы, – ответил доктор, – а потому я полагаю, что вашей милости не следует кушать этого рагу из кроликов, ибо оно неудобоваримо. Вот этой телятины, если бы она не была жареная и тушеная, вы могли бы отведать, но в таком виде, как она есть, – лучше не надо.

Тут Санчо сказал:

– Вот это большое блюдо, откуда поднимается пар; кажется, это олья подрида [129], в нее обычно кладутся самые различные вещи. Так уж, наверное, мы там отыщем кусочек, который придется мне по вкусу и пойдет на пользу.

– Боже избави! – воскликнул доктор. – Гоните прочь такие опасные мысли: ни одно кушанье на свете не портит так здоровья, как олья подрида. Она хороша для каноников, для ректоров учебных заведений, для крестьянских свадеб, но на столе у губернатора ей не место. Губернатор должен питаться деликатными и удобоваримыми кушаньями. Нет, если сеньор губернатор желает сохранить и укрепить свое здоровье, то я советую ему съесть сотню трубочек из тонкого теста и несколько тоненьких ломтиков айвы, – эта пища укрепит его желудок и облегчит пищеварение.

Выслушав это, Санчо откинулся на спинку кресла, пристально посмотрел на доктора и строгим голосом спросил, как его зовут и где он учился.

Доктор ответил:

– Сеньор губернатор, меня зовут доктор Педро Ресио де Агуэро; родился я в местечке, именуемом Тиртеафуэра [130], направо от дороги из Каракуэля в Альмодавардель-Кампо, а степень медицины я получил в Осунском университете.

Тогда взбешенный Санчо вскричал:

– Так вот что, сеньор доктор Педро Ресио де Маль-Агуэро, родившийся в Тиртеафуэре и удостоенный степени доктора в Осуне, убирайтесь-ка вы отсюда, да поживей! Не то, клянусь солнцем, возьму я в руки дубинку и, начав с вас, вышибу с острова всех докторов. Я говорю о тех, которые покажутся мне невеждами. Врачей же мудрых, опытных и ученых я буду беречь как зеницу ока и чтить как величайших благодетелей. Итак, убирайтесь-ка отсюда, Педро Ресио, а не то я схвачу вот это самое кресло, на котором сижу, и разобью его о вашу голову. А если меня притянут к ответу, то я заявлю в свое оправдание, что сделал угодное Богу дело, убив негодного доктора, палача своих сограждан. А теперь дайте мне поесть или отберите от меня губернаторство, ибо должность, которая не может прокормить того, кто ее несет, не стоит и двух бобов!

Увидев, как разгневался губернатор, доктор смутился и собирался дать тягу, как вдруг на улице послышался звук почтового рожка. Дворецкий глянул в окно и, подойдя к Санчо, сказал:

– Прибыл гонец от сеньора герцога – должно быть, с каким-нибудь важным поручением.

Вошел гонец, запыхавшийся и потный, и, вынув из-за пазухи письмо, вручил его губернатору. Санчо передал его дворецкому и велел прочитать адрес. Адрес гласил:

«Дону Санчо Пансе, губернатору острова Баратарии, в собственные руки или в руки его секретаря».

Услышав это, Санчо спросил:

– Кто здесь мой секретарь?

Тогда один из присутствующих ответил:

– Я, сеньор, потому что умею читать и писать.

– В таком случае, – ответил Санчо, – вы можете быть секретарем у самого императора. Распечатайте письмо и прочтите, что там написано.

Новоиспеченный секретарь исполнил поручение и, прочитав письмо, заявил, что содержание его совершенно секретно.

Тогда Санчо, удержав при себе только майордома [131] и дворецкого, приказал очистить залу. Когда все остальные, в том числе и доктор, удалились, секретарь прочел письмо герцога:

Сеньор дон Санчо Панса, до сведения моего дошло, что враги мои и ваши в одну из ближайших ночей готовят яростное нападение на наш остров. Поэтому бодрствуйте и ждите, чтобы они не застали вас врасплох. Кроме того, через надежных шпионов я узнал, что четыре переодетых злоумышленника проникли на ваш остров, намереваясь лишить вас жизни, ибо мудрость ваша внушает им опасения. Глядите в оба, опасайтесь отравы, отказывайтесь от всех кушаний, которые вам предлагают. Если вам будет угрожать опасность, я не замедлю прийти к вам на помощь.

Дано в нашем замке, августа шестнадцатого дня, в четыре часа утра.

Ваш друг Герцог

Санчо был поражен, приближенные тоже притворились удивленными. Помолчав немного, Санчо обратился к майордому и сказал:

– Мне кажется, самый опасный человек здесь – доктор Ресио; он придумал для меня жестокую гибель – голодную смерть.

– И все же, – возразил дворецкий, – я бы посоветовал вашей милости не прикасаться к кушаньям, поставленным перед вами на столе, ибо стряпали их монахини, а пословица говорит: за крестом-то черти и водятся.

– Я с вами не спорю, – ответил Санчо, – но дайте мне хотя бы краюху хлеба и фунта четыре винограда. Здесь уж нечего опасаться отравы, а без еды я, право, никак не могу обойтись. К тому же нам надо приготовиться к защите, а для этого прежде всего необходимо хорошенько подкрепиться, ибо храбрость зависит от желудка, а не желудок от храбрости. А вы, секретарь, ответьте сеньору моему герцогу, что все его приказания будут исполнены точно и без упущений, и передайте сеньоре моей герцогине, что я целую ей руку, а заодно уж припишите, что я целую руку и сеньору моему Дон Кихоту, дабы он не подумал, что я неблагодарен. Дальше, как хороший секретарь, вы можете от себя прибавить все, что вам придет в голову и покажется уместным. Ну а теперь уберите-ка со стола и дайте мне поесть, и если какие-нибудь шпионы, убийцы и волшебники нападут на меня или на мой остров, я сумею с ними справиться.

В это время в зале снова появился доктор Педро Ресио и заявил Санчо, что, испугавшись его гнева, он нарушит медицинские предписания и разрешит ему вечером поужинать. Губернатор этим удовлетворился и с большим нетерпением стал дожидаться наступления вечера и часа ужина. Наконец наступил желанный час: на ужин ему подали тушеную говядину с луком и вареные ножки довольно-таки старого теленка. Санчо принялся их уплетать с таким аппетитом, как будто это были миланские тетерки, римские фазаны, соррентская телятина, моронские куропатки или лавахосские гуси. Посреди ужина он обратился к доктору и сказал:

– Послушайте, сеньор доктор, на будущее время, пожалуйста, не старайтесь угощать меня тонкими блюдами и изысканными яствами: вы этим только испортите мне желудок. Я привык питаться козлятиной, говядиной, салом, солониной, репой и луком, а если вы станете набивать мой желудок разными придворными кушаньями, то он примет их с неудовольствием, а то и просто с омерзением. Лучше всего, если мне будут каждый день готовить олью подриду, которая тем вкуснее, чем больше в ней всякой всячины; но издеваться над собой я никому здесь не позволю. Итак, давайте жить и есть в мире и дружбе, ибо, когда Господь посылает утро, оно для всех настает. Я буду так управлять этим островом, чтобы и податей не терять, и взяток не брать, а вы все глядите в оба и ухо держите востро. Иначе я покажу вам такие чудеса, каких вы еще не видывали.

– Честное слово, сеньор губернатор, – сказал дворецкий, – ваша милость говорит совершенно правильно. От имени всех островитян этого острова обещаю вам, что все они будут служить вашей милости усердно, с любовью и доброжелательством. Вы с самого начала показали себя столь милостивым правителем, что им и в голову не придет помыслить или сделать что-либо неугодное вашей милости.

– Еще бы, – ответил Санчо, – иначе они оказались бы просто дураками. Но, повторяю, позаботьтесь о еде для меня и для моего серого: из всех дел это самое важное и неотложное. А с наступлением ночи мы совершим обход острова, ибо у меня есть намерение очистить его от всякой нечисти вроде бродяг, праздношатающихся и беспутных людей. Следует вам знать, друзья мои, что ленивые и праздные люди в государстве подобны трутням в улье, пожирающим мед пчел-работниц. Я собираюсь покровительствовать крестьянам, обеспечивать права идальго, вознаграждать добродетельных, а в особенности поддерживать уважение к религии и почтение к духовным особам. Ну, что вы на это скажете, друзья, – дело я говорю или несу вздор?

– Вы так говорите, ваша милость сеньор губернатор, – ответил майордом, – что я диву даюсь, как может совсем неученый человек – а ведь, насколько мне известно, ваша милость неграмотны – додуматься до таких мудрых мыслей и поучений. Ни те, кто вас сюда послал, ни сами мы, явившиеся к вам, не ожидали от вашей милости таких способностей. Живя на свете, каждый день узнаешь что-нибудь новое: шутки превращаются в серьезные вещи, а насмешники сами оказываются осмеянными.

Итак, с наступлением темноты губернатор в сопровождении майордома, секретаря, дворецкого и историографа, на которого были возложены обязанности передать потомству деяния Санчо, предприняли ночную прогулку по острову. За ними следовало столько писцов и альгвасилов, что из них можно было бы составить небольшой военный отряд. Санчо бодро шел посредине, со своим жезлом в руке. На него любо было смотреть. Они миновали уже несколько улиц, как вдруг до их слуха донеслось бряцание шпаг. Все бросились в ту сторону, откуда раздавался этот шум. Пробежав несколько шагов, они наткнулись на двух неизвестных, дравшихся на шпагах. Заметив блюстителей порядка, противники остановились, и один из них воскликнул:

– Во имя Бога и короля! Да как же это возможно, чтобы в селении грабили на глазах у всех и нападали на прохожих прямо посредине улицы?

– Успокойтесь, добрый человек, – сказал Санчо, – и расскажите мне, из-за чего у вас произошла ссора; я – губернатор.

Тогда второй противник сказал:

– Сеньор губернатор, я постараюсь кратко изложить вам дело. Да будет известно вашей милости, что этот молодчик выиграл в кости более тысячи реалов. При помощи каких хитростей это ему удалось, один Бог знает. Я был свидетелем игры и не один сомнительный удар присудил в его пользу, хотя совесть упрекала меня за это. Наконец игра кончилась, и он собрал свой выигрыш. Я ожидал, что он уделит мне что-нибудь из своего выигрыша, но он сунул деньги в карман и вышел на улицу. В досаде я пошел за ним и вежливо и мягко попросил дать мне хотя бы восемь реалов. Он знает, что я человек честный и не имею ни должности, ни доходов, ибо родители мои ничему меня не учили и ничего мне не оставили. Но этот мошенник раскошелился только на четыре реала. Вы только подумайте, сеньор губернатор, какое бесстыдство и какая бессовестность! Честное слово, ваша милость, если бы вы не подоспели, я бы этот выигрыш вырвал у него силой.

– Что вы на это скажете? – спросил Санчо игрока.

Игрок ответил, что вымогатель говорит сущую правду, что он действительно не хотел давать ему больше четырех реалов, так как тот чуть не каждый день выпрашивает у него подачки. А кто кормится подачками, тот должен быть вежливым и брать что дают, а не торговаться со счастливым игроком.

– Вот если бы я в самом деле был шулером, – прибавил игрок, – ну тогда мне пришлось бы расщедриться, ибо шулеры должны давать большие взятки всяким прощелыгам, которым известно их ремесло. Но раз я даю немного, это доказывает мою честность в игре.

– Правильно, – сказал майордом. – Сеньор губернатор, какие будут распоряжения вашей милости насчет этих двух молодцов?

– Распоряжения мои будут такие, – ответил Санчо. – Вы, сеньор игрок, отдадите немедленно этому забияке сто реалов и пожертвуете сверх того тридцать реалов в пользу заключенных. Вы же, не имеющий ни должности, ни бенефиции [132], берите-ка поскорее сто реалов и не позже завтрашнего дня отправляйтесь в изгнание на десять лет. Бездельникам не место на нашем острове, и если вы попробуете вернуться сюда, я вздерну вас на виселицу либо сам, либо с помощью здешнего палача. Не возражайте мне ни слова, ибо рука у меня тяжелая.

Первый из противников вынул деньги, второй их взял, один отправился в изгнание, другой – к себе домой, а губернатор воскликнул:

– Или моя власть гроша ломаного не стоит, или я закрою все эти игорные дома, так как мне сдается, что от них большой вред.

В эту минуту к ним подошел полицейский и подвел к Санчо какого-то юношу.

– Сеньор губернатор, – сказал он, – этот молодчик шел нам навстречу, но, как только заметил полицию, тотчас же повернул назад и пустился бежать как олень. Это очень подозрительно. Я погнался за ним, но мне, наверное, не удалось бы его схватить, если бы он не споткнулся и не упал.

– Ты почему убегал, приятель? – спросил Санчо.

На это юноша ответил:

– А потому, что полиция очень уж много спрашивает, а мне не хотелось отвечать.

– А чем ты занимаешься?

– Я ткач.

– Что же ты ткешь?

– С милостивого разрешения вашей чести, наконечники для копий.

– Э, да ты балагур? В краснобаи записался? Ну ладно. А куда это ты сейчас шел?

– Проветриться.

– А где же это у вас на острове проветриваются?

– А где ветер дует.

– Хорошо, ты складно отвечаешь! Видно, что ты малый с головой; так вот, представь себе, что я и есть ветер и дую тебе прямо в спину и гоню тебя прямо в тюрьму. Эй, вы! Возьмите его и отведите в тюрьму. Пускай переспит там ночь, довольно ему проветриваться.

– Ей-богу, ваша милость, – возразил юноша, – вам будет легче сделать меня королем, чем заставить спать в тюрьме.

– А почему же я не могу заставить тебя спать в тюрьме? – спросил Санчо. – Разве я не властен засадить тебя в тюрьму или отпустить на волю, как это мне заблагорассудится?

– Как ни велика власть вашей милости, – ответил юноша, – а все-таки заставить меня спать в тюрьме вы не в силах.

– Как не в силах? – вскричал Санчо. – Отведите его туда, и пускай он на деле убедится в своем заблуждении. Да скажите алькальду, что я его оштрафую на две тысячи дукатов, если он отпустит этого парня из тюрьмы.

– Я все же стою на своем, ваша милость, – повторил юноша. – Ни один человек на свете не заставит меня спать в тюрьме.

– Не понимаю, что ты болтаешь. Или ты думаешь, что у тебя за спиной стоит ангел, который выведет тебя из тюрьмы и разобьет кандалы, которые я прикажу на тебя надеть?

– Сеньор губернатор, – шутливо сказал тот, – давайте рассуждать толком. Предположим, что ваша милость прикажет отвести меня в тюрьму, заковать в кандалы и цепи и посадить в глубокую яму. Предположим далее, что алькальду пригрозят суровым наказанием в случае, если он меня выпустит, и что алькальд исполнит в точности ваши приказания. И тем не менее, если я пожелаю не спать, а бодрствовать всю ночь, не смыкая глаз, то можете ли вы, ваша милость, со всей вашей властью заставить меня заснуть, если мне не захочется?

– Ну конечно нет, – ответил секретарь, – молодчик ловко это придумал.

– Следовательно, – спросил Санчо, – ты не заснул бы только ради собственной прихоти, а не для того, чтобы мне перечить?

– Конечно, сеньор, – ответил неизвестный юноша, – ничего другого мне и в голову не приходило.

– Ну, тогда ступай себе с Богом, – сказал Санчо, – иди спать домой, и пошли тебе Господь приятных снов. Я и не собираюсь нарушать твой покой. Однако советую тебе на будущее время не шутить с правосудием, а то может случиться, что в другой раз за свои шуточки ты получишь по башке.

Отпустив незнакомца, губернатор решил закончить на этом свой обход. А два дня спустя кончилось и самое губернаторство и рухнули все планы дальнейших преобразований и улучшений, которые задумывал Санчо Панса.

Глава LI,

в которой рассказывается о том, как паж герцогини отвозил письмо жене Санчо Пансы Тересе Пансе

В то время как Санчо Панса губернаторствовал на острове Баратарии, герцогиня отправила к его жене Тересе Пансе с письмом от ее мужа и своим собственным письмом того самого пажа, который так искусно исполнил роль Дульсинеи в комедии, разыгранной в лесу. К письму она присоединила подарок – большую нитку прекрасных кораллов.