Дон Кихот

– Даю вам слово, – ответил Дон Кихот, слышавший этот разговор, – и тем более охотно, что околдованные не вольны располагать собой, как им хочется, ибо волшебник может заставить их простоять триста лет на одном месте, а если они попытаются бежать, он всегда может вернуть их обратно. Поэтому вы спокойно можете выпустить меня из клетки.

Тогда каноник развязал Дон Кихоту руки и открыл дверцу клетки. Обрадованный Дон Кихот проворно вылез наружу; прежде всего он потянулся и размял свои члены, а потом подошел к Росинанту и, похлопав его по бокам, сказал:

– Я надеюсь, что Господь Бог и его благословенная Матерь скоро исполнят наши желания, о цвет и гордость всех коней на свете! Ты будешь опять носить своего господина, а я снова отдамся тому служению справедливости, на которое Господь призвал меня.

Затем Дон Кихот присоединился к обществу, которое в ожидании завтрака расположилось на зеленой траве. Каноник пригласил Дон Кихота принять участие в трапезе, на что наш идальго охотно согласился; хотя он и считал себя околдованным, но все же порядком проголодался. Каноник, заинтересованный странным безумием нашего рыцаря, усадил его около себя и, движимый состраданием, сказал:

– Неужели в самом деле, сеньор идальго, чтение пустых и безвкусных рыцарских романов так на вас подействовало, что вы тронулись в уме и думаете, что действительно очарованы? Неужели вы верите во все эти небылицы, которые столь же далеки от правды, как ложь от истины? Возможно ли, чтобы человеческий разум мог поверить, что на свете существовали все эти бесчисленные Амадисы, все эти трапезундские императоры, Фелисмарты Гирканские, скакуны, странствующие девицы, змеи, андриаки, великаны, волшебники, битвы, влюбленные принцессы, оруженосцы, ставшие графами, смешные карлики, любовные письма, всякие чары и чудеса – словом, весь этот вздор, которым полны рыцарские романы? Лично про себя скажу, что, когда я их читаю, они доставляют мне некоторое удовольствие. Но когда я начинаю вдумываться во всю эту галиматью, меня невольно охватывает чувство негодования. Все эти романы приносят громадный вред и заслуживают полного уничтожения. Они нелепы, лживы и противоречат законам человеческой природы. А главное – они смущают умы самых рассудительных и благородных идальго, как об этом свидетельствует пример вашей милости. Ведь это они довели вас до такого состояния, что вас пришлось запереть в клетку и везти на волах, как возят из деревни в деревню какого-нибудь льва или тигра, показывая его за плату. Ах, сеньор Дон Кихот, сжальтесь над собою, вернитесь в лоно разума и употребите во благо тот рассудок, которым Небо вас щедро наделило. Посвятите ваши блестящие способности изучению других книг, тогда вы и душу свою спасете и славу умножите! Если же прирожденная склонность влечет вас к книгам о подвигах, тогда прочтите в Священном Писании книгу Судей [63]; в ней вы найдете подлинно великие события и деяния, столь же истинные, как и отважные. Вот какое чтение достойно отменного ума вашей милости, сеньор мой Дон Кихот!

Дон Кихот с величайшим вниманием выслушал речь каноника, а когда тот кончил, долгое время смотрел на него и наконец заговорил:

– Если я не ошибаюсь, ваша милость стремится убедить меня, что на свете не существовало странствующих рыцарей, что все рыцарские романы ложны, пагубны и бесполезны для государства, что, читая их, я поступал плохо, веря им – поступал еще хуже, а подражая их героям – совсем скверно? Но неужели же вы отрицаете существование Амадиса Галльского и Амадиса Греческого и всех других рыцарей, подвигами которых полны эти романы?

– Ваша милость весьма точно передает мою мысль, – подтвердил каноник.

А Дон Кихот продолжал:

– Ко всему этому ваша милость еще прибавила, что чтение подобных книг причинило мне большой вред, так как лишило меня рассудка и довело до этой клетки; что я сделал бы лучше, если бы исправился и вместо рыцарских романов стал читать книги более правдивые, более занимательные и поучительные?

– Совершенно верно, – заметил каноник.

– В таком случае, – сказал Дон Кихот, – я утверждаю, что околдованным и лишенным разума являетесь вы сами, раз вы решились изречь хулу на то, что всем миром признано за истину. Человек, отрицающий, подобно вашей милости, правдивость рыцарских романов, заслуживает того наказания, которому ваша милость желали бы подвергнуть неугодные вам книги. Вы хотите меня уверить, что на свете не было ни Амадиса, ни всех других рыцарей – искателей приключений, о которых подробно рассказывается в романах! Это все равно как если бы люди старались доказать, что солнце не светит, лед не холоден и земля не тверда. Какой же человек на свете сможет убедить нас, что история инфанты Флорипес и Гюи Бургундского – не истина? Или подвиги Фьерабраса на Мантибльском мосту во времена Карла Великого! Черт меня побери, если все это не такая же правда, как то, что сейчас день! Если же это ложь, то, значит, не было ни Гектора, ни Ахилла, ни Троянской войны, ни двенадцати пэров Франции, ни короля Артура Английского, который и поныне еще летает, обращенный в ворона, между тем как в его королевстве ждут со дня на день его возвращения! Но кто же станет отрицать достоверность истории Пьера и прекрасной Магеллоны, когда и до наших дней в королевском арсенале хранится колышек, при помощи которого отважный Пьер управлял деревянным конем, носившим его по воздуху. Там же находится седло Бабьеки, а в Ронсевале хранится рог Роланда [64], величиной с большое бревно. Из всего этого следует, что существовали и двенадцать пэров, и Пьер, и Сид, и другие подобные им рыцари,

Столь известные в народеТем, что приключений ищут.

А разве выдуманы приключения в Бургундии двух отважных испанцев – Педро Барбы и Гутьерре Кихады [65] (из рода коего я и происхожу по прямой мужской линии); разве они не бросили вызова двум сыновьям графа де Сен Поля и не победили их? Вы скажете, что все это выдумки: и турнир Суэро де Киньонеса [66], описанный в «Пасо», и поединок Луиса де Фальсеса с кастильским рыцарем доном Гонсало де Гусманом, и вообще все многочисленные деяния, совершенные христианскими рыцарями, нашими и иноземными. А между тем всякому ясно, что оспаривать их достоверность может лишь тот, кто сам лишен всякого разума.

Каноник был поражен глубокими сведениями Дон Кихота во всем, что касалось истории его любимых странствующих рыцарей.

– Я не могу отрицать, сеньор Дон Кихот, – сказал он, – что некоторые из приведенных вами примеров достоверны. Так, я готов с вами согласиться, что двенадцать пэров Франции действительно существовали. Но я не могу поверить, что они проделывали все то, что им приписывает архиепископ Турпин. Нам известно только, что это были рыцари, которых избрали французские короли и назвали пэрами [67], так как все эти рыцари были равны по происхождению, по доблести и отваге. Что же касается колышка графа Пьера, который, по словам вашей милости, хранится в королевском арсенале рядом с седлом Бабьеки, то, признаюсь, грешен я, или невежествен, или подслеповат, но только седло я разглядел, а колышка не приметил, хотя он, как говорит ваша милость, не так уж мал.

– Да нет же, он наверное находится там! – воскликнул Дон Кихот. – Я могу еще прибавить, что, по слухам, для него сделали особый кожаный футляр.

– Все возможно, – ответил каноник, – но, клянусь моим духовным саном, я не помню, чтобы его там видел. Допустим даже, что он там находится, все же это не заставит меня поверить историям всех этих Амадисов и прочих бесчисленных рыцарей, о которых нам рассказывают авторы романов. И вы, ваша милость, как человек почтенный и здравомыслящий, не должны принимать за правду все вздорные небылицы, которыми переполнены нелепые рыцарские романы.

– Недурно! – воскликнул Дон Кихот. – Итак, эти книги, напечатанные с разрешения короля и с одобрения властей, книги, которые с восторгом читают и восхваляют старые и малые, богатые и бедные, благородные и простолюдины, – эти книги вы называете лживыми! Но ведь в них нет ничего вымышленного – в них одна истинная правда! Да и как же может быть иначе! Ведь там приводятся самые точные подробности из жизни каждого героя: названы его отец и мать и место, где он родился; подробно, день за днем, рассказаны его подвиги, описаны страны, где он побывал. Полноте, ваша милость, не кощунствуйте! Лучше послушайтесь моего совета: перечтите эти книги, и вы увидите, какое они вам доставят удовольствие. Да разве есть наслаждение выше, чем читать рыцарские романы! Перед вашим умственным взором проходят разные люди, герои, чудовища, прекрасные замки, дремучие леса, а то вдруг откроется огромное озеро кипящей и клокочущей смолы, в котором кишмя кишат бесчисленные змеи, ящеры и другие свирепые и страшные гады, а из самой середины его вдруг раздается жалобный голос: «Кто бы ты ни был, рыцарь, но если ты хочешь добыть сокровища, скрытые в черных водах этого страшного озера, прояви доблесть твоего могучего сердца и прыгни в черную раскаленную влагу. Ты удостоишься тогда узреть великие чудеса семи замков семи фей, скрытых под этими черными волнами». И как только рыцарь услышит эти наводящие трепет слова, он уж ни о чем не рассуждает, не думает об опасности, не заботится даже о том, чтобы снять с себя тяжелые могучие доспехи. Поручив себя Богу и своей даме, он бросается в самую глубь кипящего озера, но волны расступаются, и вот перед ним луга, с которыми не сравнятся Елисейские поля. Ему кажется, что небо здесь более прозрачно и солнце более ярко; тенистая роща манит его прохладой, деревья в ней сверкают такой свежей листвой, что зелень их тешит взоры, а сладостное пение бесчисленных пестрых пташек, порхающих по ветвям, радует слух. Хрустальный ручеек бежит по мелкому песку и белым камушкам. Вот видит он фонтан, сделанный из разноцветной яшмы и полированного мрамора. А вот и грот, выложенный прелестнейшими раковинами, перемешанными с сверкающими разноцветными кристаллами. Внезапно открывается перед ним укрепленный замок или роскошный дворец: стены его – из золота, зубцы – из алмазов, ворота – из гиацинтов. Весь он унизан драгоценными камнями, но еще пленительнее архитектура – кружевные башенки, висячие балконы, колоннады и лестницы пленяют взор. Ворота замка внезапно открываются, и из них выходит вереница прекрасных девушек в изящнейших нарядах. Одна из девушек берет рыцаря за руку и, не говоря ни слова, ведет его в роскошный замок. Там он совершает омовение, его натирают благовонными мазями, облекают в тончайшие и благоуханные одежды, а сверху накидывают мантию, которая, по самому скромному подсчету, стоит дороже целого города. Потом рыцаря ведут в другую залу, где уже накрыты столы, на руки ему льют воду, смешанную с чистой амброй или же с соком благоуханных цветов, и усаживают на трон из слоновой кости; храня полнейшее молчание, девушки прислуживают ему, приносят множество вкуснейших яств и начинают угощать его. Пока он ест, звучит таинственная музыка. Когда же обед кончен и со столов убрано, перед рыцарем внезапно появляется еще одна девица, которая своей красотой затмевает всех остальных; она садится рядом с рыцарем и объясняет ему, что это за дворец и кто она сама. Оказывается, что она зачарована злым волшебником и давно ждет избавителя… Но я не хочу продолжать. И без того ясно, что любой роман о странствующих рыцарях должен удивлять и восхищать всякого читателя. Итак, послушайтесь меня, ваша милость, и перечтите эти книги: если вы будете в меланхолии, они ее рассеют; если будете в дурном настроении, они его исправят. Что же касается меня, то могу вас уверить, что с тех пор, как я сделался странствующим рыцарем, я стал мужественным, учтивым, щедрым, воспитанным, великодушным, любезным, смелым, ласковым. Я терпеливо выношу и невзгоды, и плен, и колдовство. Сейчас меня посадили в клетку, как сумасшедшего, но все же я надеюсь с помощью моей могучей руки, если только Небо будет ко мне благосклонно, сделаться королем какой-нибудь страны. Тогда все вы увидите, сколько отзывчивости и щедрости таится в моей груди. О, я сумею облагодетельствовать моих друзей, особенно же беднягу моего оруженосца Санчо Пансу, которого я считаю лучшим человеком на свете. Я уже давно обещал пожаловать его графством, и мне бы очень хотелось это сделать, хотя я и побаиваюсь, что он не сумеет им управлять.

Санчо услышал самый конец речи Дон Кихота и сказал:

– Уверяю вас, ваша милость сеньор Дон Кихот, что у меня хватит сметки, чтобы управиться с графством, которое вы столько раз мне обещали. Лишь бы оно мне поскорей досталось!

– Не забудьте, братец Санчо, – сказал каноник, – что каждый сеньор обязан сам чинить суд в своих владениях, а для этого нужно обладать и знаниями, и рассудительностью, а главное – стремлением к справедливости – без этого все ваше управление пойдет и вкривь и вкось.

– В этой философии я ничего не смыслю, – ответил Санчо, – а знаю только, что, будь у меня графство, я сумел бы с ним управиться. Ведь у меня столько же души, сколько у всякого, а тела даже больше, чем у многих. Так я и буду управлять своими владениями не хуже всякого короля; а управляя, буду делать все, что мне вздумается; делая все, что мне вздумается, буду жить в свое удовольствие; а живя в свое удовольствие, буду всем доволен, а кто всем доволен, тому нечего желать; а раз нечего желать, так и дело с концом.

Тут Дон Кихот вмешался в разговор и сказал:

– Будущее покажет, сможет ли Санчо управиться с графством. Я же руководствуюсь примером великого Амадиса Галльского, который возвел своего оруженосца в графы Сухопутного острова. Поэтому я без всяких угрызений совести могу возвести в графское достоинство Санчо Пансу – одного из лучших оруженосцев, когда-либо служивших странствующим рыцарям.

Каноник не знал, чему более удивляться: сумасшествию ли рыцаря, помешавшегося на нелепых выдумках, или простодушию слуги, верившего всему тому, что говорил его господин.

Пока они так разговаривали, слуги каноника разостлали ковер, разложили провизию, и все общество расположилось на обед.

Глава XXX,

в которой рассказывается о встрече с пастухом, о приключении с церковной процессией и о возвращении Дон Кихота домой

В то время как вся компания мирно закусывала, расположившись на лужайке, откуда-то из-за ближайших кустов донесся до них звон бубенчиков, и в ту же минуту из густых зарослей выскочила пестрая козочка; за ней с криком бежал пастух и тщетно пытался вернуть ее обратно в стадо. Испуганная беглянка в смущении бросилась прямо к людям, словно искала у них защиты, и, подбежав, остановилась как вкопанная. Пастух настиг ее, взял за рога и сказал:

– Ах, Пятнашка, дикарка моя! Что это ты вздумала проказничать? Какие волки искусали тебя, доченька? Вернись, вернись, моя милая. Хоть загон тебе и не по нраву, все же ты будешь там в безопасности среди своих подруг. Оставь-ка свои капризы, чтобы их черт побрал!

Слова пастуха, который говорил со своей козочкой, словно она была разумным существом, развеселили всех присутствующих, и каноник сказал:

– Очень прошу вас, братец, не торопитесь отводить вашу козочку к стаду. Возьмите-ка этот кусок мяса да выпейте стаканчик, – гнев ваш остынет, а тем временем козочка отдохнет.

Говоря это, каноник протянул ему кусок холодного кролика. Пастух с благодарностью принял любезное приглашение, присел около каноника, закусил, выпил вина и наконец сказал:

– Мне бы не хотелось, чтобы ваши милости, глядя, как я разговаривал с этой козочкой, сочли меня за дурачка. В моих словах заключался скрытый смысл. Я хоть и крестьянин, но прекрасно знаю, как надо обращаться с людьми, а как с животными.

– Охотно тому верю, – ответил каноник, – так как по опыту знаю, что горы воспитывают ученых, а пастушеские хижины таят в себе философов.

– Во всяком случае, – сказал пастух, – в них часто живут люди, много испытавшие и знающие жизнь. Я сам не всегда был пастухом.

– Так расскажите нам свою историю, – обратился к нему священник. – Мы будем рады услышать ваш рассказ.

Тут все присутствующие присоединились к его просьбе.

– История моя довольно проста, почтенные сеньоры, – сказал пастух. – Я сын богатого крестьянина из соседнего села. Жизнь моя текла в довольстве и приволье. В том же селе жила красавица девушка, дочь очень почтенных и богатых родителей. Она была так красива, что слава о ней разнеслась по всей округе. Многие домогались ее руки, но отцу ее среди всех сватавшихся больше всего приглянулись я да еще один богатый и прекрасный юноша из нашей же деревни. Не зная, кому из нас двоих отдать предпочтение, он почел за лучшее предоставить выбор ей самой и обратился к ней с вопросом, кто больше ей по сердцу. Не знаю, что она ему сказала, но только нам он объявил, что дочь его еще слишком молода и что дело следует отложить. Между тем в деревне появился новый кавалер, сын одного крестьянина; он побывал на войне и вернулся на родину в пестрой одежде, весь увешанный всякими погремушками и цепочками. Хвастливый и наглый, он ловко рассказывал о своих чудесных подвигах: о разных странах, которые он посетил, о веселой и блестящей жизни в больших городах. Ко всему этому надо прибавить, что он был недурным музыкантом и чудесно играл на гитаре, да еще слыл поэтом и о каждом происшествии у нас в селе сочинял романсы длиною в полторы мили. Леандра – так звали нашу красавицу – приглянулась этому франту, и он принялся за ней ухаживать. Мы все, другие ее поклонники, надеялись, что она гордо его отвергнет. Но вообразите, почтенные сеньоры, наше удивление и отчаяние, когда в один прекрасный день она бежала с ним неизвестно куда, захватив свои драгоценности и порядочную сумму денег. Отец, обожавший дочь, почти обезумел от горя и бросился искать ее повсюду. Поставили на ноги полицию, осмотрели все леса и рощи и наконец нашли беглянку в горной пещере, обобранную до нитки и брошенную на произвол судьбы. Франт забрал все ее платья, драгоценности, деньги и был таков. Видно, он только и хотел поживиться за ее счет. Эта история наделала много шума во всей округе. Красавице было неловко показаться на глаза своим подругам, и отец поместил ее на время в соседний монастырь. А мне с тех пор жизнь так опостылела, что я взял стадо коз и удалился в горы; здесь, в уединении среди скал, в тени деревьев, на берегах ручьев, тоскую я о разбитой любви и проклинаю ветреную и капризную красавицу.

Рассказ пастуха тронул слушателей, и все наперебой начали выражать ему сочувствие.

А Дон Кихот так воодушевился, что воскликнул:

– Уверяю вас, братец козопас, если бы я только мог сейчас пуститься на поиски приключений, я бы прежде всего направился в монастырь, где молится ваша Леандра, освободил бы ее, вопреки воле игуменьи и всех, кто вздумал бы мне противиться, и привел бы к вам. Но увы, я зачарован и в настоящую минуту не в силах что-либо предпринять. Однако я надеюсь, что добрый волшебник окажется сильнее злого чародея и мое очарование скоро кончится. Поэтому я смело обещаю вам мою помощь и покровительство, как это и надлежит защитнику слабых и обездоленных.

Пастух посмотрел на Дон Кихота и, удивленный его причудливым нарядом и странными речами, спросил сидевшего рядом с ним цирюльника:

– Сеньор, кто этот человек? Он так странно говорит и так смешно одет.

– Да кем же ему быть, – отвечал цирюльник, – как не знаменитым Дон Кихотом Ламанчским, мстителем за обиды, защитником справедливости, покровителем дев, грозой великанов и победителем в боях.

– Все это похоже, – сказал пастух, – на россказни о странствующих рыцарях. Только одни эти молодцы, как известно, проделывают те вещи, которые ваша милость приписывает сеньору Дон Кихоту. Однако мне думается, что или ваша милость шутит, или же у этого благородного сеньора в голове пустовато.

– Вы наглый негодяй! – воскликнул Дон Кихот, засверкав глазами. – Сами вы пустоголовый идиот! Вот вам за оскорбление!

И с этими словами он схватил лежавший перед ним круглый хлебец и запустил его прямо в лицо пастуху с такой силой, что разбил ему нос. Тому эта шутка, видно, не очень понравилась, и он бросился прямо через ковер, через скатерть, через обедающих на Дон Кихота и обеими руками вцепился ему в горло. Бедному рыцарю пришлось бы очень плохо, не явись ему на выручку Санчо Панса. Верный оруженосец ухватил пастуха за плечи, и оба они повалились на скатерть, разбивая тарелки, чашки, разбрасывая кушанья и разливая вино. Отдышавшись, Дон Кихот снова набросился на козопаса, а тот, избитый до крови, ползал по ковру, стараясь ухватить какой-нибудь столовый нож. Но, к счастью, ни одного ножа поблизости не оказалось. Тогда цирюльник незаметно помог ему подмять под себя Дон Кихота, и тут на бедного рыцаря посыпался целый град ударов. Каноник и священник, глядя на барахтающегося Дон Кихота и рычащего от злобы пастуха, хохотали от всей души: стрелки подпрыгивали от восторга и науськивали бойцов, как двух грызущихся собак: один Санчо Панса был в отчаянии, так как ему никак не удавалось вырваться из рук слуги каноника и броситься на помощь своему господину.

Но в эту минуту послышался звук трубы, такой унылый, что все невольно вздрогнули, а Дон Кихот закричал своему противнику:

– Слушай, дьявол, – ибо ты дьявол, раз у тебя хватило силы и смелости одолеть меня, – прошу тебя, заключим перемирие хоть на час. До моего слуха донесся скорбный звук трубы, который, как мне кажется, зовет меня на новые приключения.

Пастух, которому уже надоело наносить и получать удары, обрадовался случаю прекратить драку и тотчас отпустил Дон Кихота. Рыцарь вскочил на ноги и, повернув голову в сторону, откуда доносились звуки, увидел, что с холма спускается множество людей, одетых, словно привидения, в белые рубахи.

Дело в том, что в этом году облака не желали напоить своей влагой землю, и по всей округе поселяне устраивали процессии, молебны и покаянные шествия бичующихся, дабы Господь отверз руки своего милосердия и прекратил засуху, послав на землю дождь. Такое шествие к святой часовне, стоявшей на склоне долины, и устроили жители соседней деревни. Но Дон Кихот, увидев странные одеяния бичующихся, сразу же вообразил, что судьба посылает ему новое опасное приключение. Впереди процессии несколько человек несли на руках статую святой, завернутую в черное покрывало. Этого было совершенно достаточно, чтобы Дон Кихот решил, что бессовестные и подлые разбойники похитили некую знатную сеньору. Как только эта мысль пришла ему в голову, он бросился к Росинанту, снял с луки уздечку, мгновенно взнуздал коня, потребовал у Санчо меч, вскочил в седло, схватил щит и громким голосом закричал присутствующим:

– Вот теперь вы увидите, для чего существуют на свете странствующие рыцари. Теперь, когда я освобожу прекрасную сеньору, похищенную этими разбойниками, вы узнаете, достоин ли уважения наш доблестный орден!

С этими словами он сжал ногами бока Росинанта, и тот крупной рысью помчался навстречу бичующимся. Священник, каноник и цирюльник хотели удержать Дон Кихота, но не тут-то было: его не остановили даже вопли Санчо, кричавшего:

– Куда вы, сеньор Дон Кихот? Какие дьяволы вселились в вас, что вы восстали против нашей святой церкви! Взгляните только – ведь это процессия бичующихся! Подумайте, сеньор, что вы делаете! На этот раз уж точно можно сказать, что вы не в свое дело лезете!

Но Санчо напрасно надрывался от крика. Господину его так не терпелось напасть на людей в белых балахонах и освободить даму под траурным покрывалом, что он не услышал ни слова. Да если бы и услышал, то все равно не повернул бы назад, хотя бы сам король ему это приказал.

Подскакав к процессии, он остановил Росинанта, который был уже не прочь передохнуть, и хриплым, взволнованным голосом воскликнул:

– Эй, эй! Кто вы такие? Честные люди не закрывают своих лиц. Остановитесь! Выслушайте, что я вам скажу!

Несшие статую остановились первыми, а один из четырех причетников, распевавших литанию [68], увидев странную и смешную внешность Дон Кихота, ответил ему:

– Сеньор, если вам угодно что-то сказать, говорите поскорей. Наши братья бичами истязают свое тело, и у нас нет возможности останавливаться и слушать ваши речи.

– Довольно и одного слова, – ответил Дон Кихот. – Немедленно же освободите эту даму, слезы и печальный вид которой явно свидетельствуют о том, что вы увозите ее насильно и наносите ей глубокое оскорбление. Перед вами рыцарь, родившийся на свет для того, чтобы мстить за подобные обиды, он не позволит вам и шага сделать, прежде чем не возвратит ей желанной и заслуженной свободы.

Услышав эти слова, все поняли, что Дон Кихот сумасшедший, и разразились веселым смехом. Но этот смех был той искрой, от которой вспыхнул гнев Дон Кихота. Не говоря ни слова, он взмахнул мечом и бросился к носилкам. Один крестьянин, сопровождавший статую, схватил шест из носилок и вышел навстречу Дон Кихоту. По этому шесту и пришелся удар рыцарского меча; шест был разрублен надвое, но крестьянин оставшимся в его руках обломком так треснул по плечу Дон Кихота, что тот без чувств свалился с лошади. В эту минуту Санчо начал кричать, чтобы не трогали его господина, ибо это всего-навсего заколдованный рыцарь, который за всю свою жизнь никому не сделал зла. Между тем крестьянин вообразил, что Дон Кихот убит, и со страху бросился бежать по полю быстрее оленя.