Дом там, где твое сердце

– Как ты представляешь себе развитие событий, если ты окажешься в положении и мы поженимся? Я к разговорам об инцесте не готов.

– Это что?

По таким вопросам паршивец Стронберг с готовностью восполнял пробелы её образования:

– Это когда вместе спят брат с сестрой или другие близкие родственники.

– Мерзость какая! – карета остановилась, и Лиз уже приготовилась выбираться из неё.

– Погоди, – остановил её Марис. – Сейчас принесут плащи, надо накинуть. На площади много зевак, мы же с тобой неподобающе одеты.

Лиз удивлённо оглядела своё серое шерстяное платье. Ну да, скучновато, но качеством в разы лучше тех, что она носила на родине. Плащи, переданные слугой в окно, оказались тоже не простыми, невзрачно-чёрные снаружи, но изнутри подбитые самым мягчайшим мехом, какой трогала Лиз в своей жизни. Мягче даже кошачьего… Элиза позволила Марису укутать себя в потрясающий плащ с ног до головы. Скромно прошествовала в дом. Она опасалась, что Стронберг надумает официально представлять её прислуге, но нет, её тихо передали на руки экономке, и та почти молча отвела молодую женщину в комнаты, отведённые ей. Да-да, комната была не одна, целых четыре роскошно обставленных помещения. Спальня в цветах золота и малахита, комната для музицирования и вышивания – ни того, ни другого Лиз делать не умела, собственная гостиная. И купальная комната размером с конюшню в Стронберггард. При виде кранов, торчащих из стены над ванной, в которую следовало заходить по ступенькам, кремового унитаза вместо привычной ночной вазы Лиз ощутила острую необходимость остаться тут одной. В противном случае даже слуги будут считать её невежей. Она ведь не знает, как всё это работает! Сметливый крестьянский ум вмиг подсказал решение. Коли сама не разберётся, отправит Ренату на освоение удобств в крыло прислуги. А после сестра покажет ей.

– Мадам, – после колебания Элиза взглянула на экономку, имени которой пока не запомнила, – вместе с нами приехала девочка тринадцати лет. Её имя Рената, она ехала со слугами.

Экономка почтительно, хотя и несколько напряжённо прислушивалась. Её поза наводила на мысль, что французское произношение Элизы далеко от идеального.

– Она будет жить здесь, – чтобы экономка поняла, Лиз ткнула пальцем в сторону спальни, – со мной.

Женщина еле заметно качнула головой.

– Excusez-moi, madame, le patron уже дал указания по размещению мадемуазель Рене. Не в ваших покоях. Недалеко.

Неужто Стронберг намеревается навещать её тут, рассчитывает на пикантные развлечения и не желает иметь свидетеля оных? Элиза отчаянно покраснела. Ещё бы вспомнить, а понравилось ли ей… в ту ночь. Приказ Хусейна Лалие стёр память в её голове. Но не просить же Стронберга всё повторить сначала…

– Bien, – буркнула Лиз, решив до поры смириться. – Но Рене будет прислуживать мне! Пришлите её как можно скорей с моими вещами.

Быстро присев в каком-то чудном неглубоком движении, экономка вышла.

Рената примчалась через полчаса. Ничего не видевшая, кроме огорода, в своей тринадцатилетней крестьянской жизни, она задыхалась от восторга.

– Мне дадут новое платье! И туфельки – только мои! Ой, Лиза, я и ходить-то в них не умею! А жить в комнате мы будем вдвоём с Жеан, а спать, представляешь, я буду совсем одна! Даже жуть берёт, – неугомонно тарахтя, Рената обежала комнаты Лиз, сунула во все углы любопытный носик и вернулась, окончательно потрясённая.

– Это что, только твои комнаты? Ты одна здесь жить будешь? Немедленно выходи за него замуж, Лиза! – с крестьянским прагматизмом приказала Рената старшей сестре. Любовь – она есть, потом нет, а недвижимость переоценить трудно.

Лиз с улыбкой наблюдала за суетящейся младшей, думая, что не зря она вроде как в шутку обучала Ренату языку богачей. Последняя фраза заставила её поморщиться.

– Отстань, бога ради! Мне Стронберга хватает с этой темой. Я уже скоро с ума сойду.

– Слушай, Лиза, – Рената без приглашения села, – а ведь он красивый, наш le patron, – так, модное словечко от парижских слуг Рената уже перехватила. – Можно, если тебе не надо, я его себе возьму?

Лиз так и остолбенела.

– Чего?

– Ну, ты, конечно, красивее и постарше, но и я симпатичная. Годика через три могу уже…

Закончить проговаривать свои матримониальные планы Рената Линтрем не успела. Не уточняя, собирается ли сестра в жёны или в любовницы, Лиз огрела её, по примеру матери, тряпкой по спине.

– Ещё чего выдумала! Бегом отсюда!

Рената потёрла спину.

– Ну вот, – пробурчала она, – а говоришь – не нужен…

Глава 25

Занимаясь своими парижскими делами, другой нужной суетой, в частности, организовав переезд названного отца с супругами на родину Хусейна Лалие, Марис Стронберг находил в себе выдержку не думать об Элизабетте, не заходить к ней и вообще не строить особых планов. От болтушки Ренаты, крутящейся постоянно возле неё, он волей-неволей узнавал о настроениях Лиз. По реакции на простодушные провокации сестры было понятно, ночное приключение она Марису и Хусейну так и не простила. Ясности в её состояние время тоже пока не внесло. Лиз сидела в своих апартаментах одна, не выходя даже в сад, не разговаривая и с прислугой, и зверела.

– Лиза, послушай, – сестра снова пыталась расшевелить её, – так нельзя. Марис тебе не враг, чтобы ты его так мучила.

– О, уже просто Марис? – лениво удивилась блондинка, лежащая на кровати, со взглядом, устремлённым в потолок.

Рената покраснела, однако взгляд её пояснял – не от смущения, от злости.

– Ты валяешься здесь, как издохшая корова! – закричала сестра. – Мухи ещё не садятся на царицу тухлятины?!

Лиз неприятно хлестнули такие слова. Что, неужели она мылась уже с неделю назад? К ненужному расходу горячей воды, на подогрев которой уходили дорогие дрова, в их деревне относились неодобрительно, но купаться в озере Лиз предпочитала каждый день.

– Ну что тебе надо от меня, ведьма? Ты же знаешь, что мы здесь совсем ненадолго, и нужно только подождать…

Сестра ухитрилась безмерно удивить её в очередной раз. Рената выпятила губки.

– А я не хочу возвращаться домой. Я Мариса попросила, чтобы тут остаться.

– И он? – Лиз приподнялась в ужасе. Страх потерять сестру незнакомой чёрной змеёй куснул в сердце. – Что он ответил?

Рената самодовольно улыбнулась.

– Сказал «да».

Она всего немного слукавила. На самом деле Марис ответил, что ему всё равно.

– Пошла прочь! – Элиза слетела с кровати – огромной, мягкой, упругой, какой у неё не было на родине. Испуганная Рената убежала.

Нетерпеливо дёргая за сонетку, доселе тихая обитательница комнат подняла целую бучу среди слуг. Она потребовала горячей воды, глаженых платьев, помощи с волосами – и была в полной боевой готовности, когда на улицу спустился вечер, мягкими сумерками окутывая дома.

Омар Лалие отдыхал после дневных трудов в своём кабинете. Его он несколько лет назад, после покупки дома, отделал по своему вкусу деревянными панелями и привёз великолепный ковёр. Три огромных арочных окна украсили мягкие серые портьеры, а подоконники переделали, чтобы на них можно было сидеть, подложив подушки под спину и разглядывая движение экипажей на Вандомской площади. Этим прямо сейчас Омар Лалие и занимался. На площади уже зажгли газовые фонари, и такие же, но куда меньшие, фонарики мерцали на козлах проезжающих экипажей. Красиво… Счастливые люди, довольные своей ограниченностью, торопились наносить визиты – а буржуа спешили домой. Париж возрождался после военных тягот. Уже десять лет прошло, как император Наполеон скончался в ссылке на острове Святой Елены, а город только начал оживать от последствий его сражений. Франция всё ещё в ледяном перемирии с монархиями Европы, деловые связи еле теплятся – а ему здесь хорошо. Город как будто помолодел, скинув груз лет, и пахнет не страхом войны, а свободой. Впрочем – Омар усмехнулся – его деньги и репутация экзотического принца позволяют ему быть свободным везде. А заодно и интриговать своей персоной французский двор. Как только начнётся светский сезон, его вновь атакуют приглашениями в Тюильри и Пале-Руаяль. Вновь разговоры не о чём, расшаркивания с придворными, настырные матери, подсовывающие своих юных дочерей…

Бутыль с араком из фиников на столе манила. Хотя бы недолго не думать о столь же юной строптивице в спальне на втором этаже. Вот отец удружил даром… надо думать, Хусейну просто осточертела холодная Швеция, вот он и поторопил события, как смог. Чем кончится ожидание? Элизе ребёнок сейчас совсем ни к чему. Сама ещё дитя, не успела стать женщиной, получить удовольствие от плотской любви…

– Марис.

Тоненький силуэт в юбке «колокольчиком» замер в проёме двери. Редкий гость, как по заказу! Элиза явно не ожидала, что в кабинете не будет гореть свет, и растерялась. Она не находила хозяина кабинета, а вот он преотлично видел её благодаря свету газовых рожков в коридоре.

– Я здесь, – слезать с подоконника Марис не собирался. Она пришла к нему вряд ли со светским визитом, вот и пусть терпит отсутствие манер. Если крестьянка Лиз вообще знает об их существовании.

Элиза двинулась на голос. Пять неуверенных шагов, и вновь замерла в растерянности.

– Ну где ты? Хотя бы говори, чтобы я знала направление!

– Что тебя привело? Неужели поделишься новостью?

Лиз покраснела в темноте, догадавшись, о чём он спрашивает.

– Мне пока нечего сказать.

Марис зевнул – и погромче, чтобы она поняла, насколько ему неинтересна и раздражительна данная тема.

– Ну тогда возвращайся к себе и жди дальше.

Лиз напряглась.

– Нет.

– Нет? – Марис предельно удивился. Давненько ему никто не противоречил. Соскочив с подоконника, он в три шага оказался прижатым к тоненькой, упрямой, отчаянно одинокой фигурке в бальном платье. Ей, видимо, горничная не сказала, что так парижские дамы одеваются только на выезд. А может, одевалась с помощью Ренаты…

– Я буду рад, если ты передумала насчёт платонического характера нашего ожидания.

Злое сопение в темноте – и неожиданное:

– Я пришла поговорить о сестре!

– О малютке Рене? Что о ней говорить? – он чувствовал – Элиза злилась. Вот только отчего?

– Зачем ты даёшь Ренате надежду? Зачем обещаешь оставить её при себе? – девушка гневно шипела. – Неужели не понимаешь того, что глупышка уже влюблена в тебя?

Бесконечное удивление Мариса вылилось в циничный смех:

– Вот как! Приятно.

– Чего тебе приятно, дурак?! – вскрикнула Элиза. – Как ты не понимаешь, Рената – ребёнок ещё, юная девочка…

– Две юные девочки лучше, чем одна… Ай! – ощущение ногтей, впивающихся в щёку, Марису не понравилось. Но и сбежать Лиз Линтрем он не позволил. Их отношения пора было двигать с мёртвой точки. Только куда, если ласку она не ценит, на заботу шипит дикой кошкой, и только хамство будит её.

– Ты. Не прикоснёшься. К моей. Сестре.

– А и ничего подобного, – Марис не стал объяснять, что не видит в малолетней Ренате ничего завлекательного. – Я здесь хозяин. Захочу – прикоснусь. Но лучше бы я прикоснулся к тебе.

С этим Марис тянуть не стал. Задрав сзади пышные юбки, он сжал округлые ягодицы ладонями и усадил Элизу на подоконник. Курс на упрощение дамских нарядов в парижской моде последних лет оказался весьма кстати. Руки нащупали край чулок… и всё. Панталон Элиза не носила.

К такому Марис оказался не готов. Оба замерли истуканами, тяжело дыша. Неужели сейчас это случится, и она узнает… Стронберг отступил назад, выпуская стиснутые в пальцах оборки, Лиз с трудом удержалась от проклятия, которое этот мог понять неверно.

Марис не поднимал взгляда выше разглаживаемой им юбки. Голос его звучал напряжённо:

– Так что, Лиз, принесёшь себя в жертву вместо Ренаты?

Женщина в отчаянии закрыла глаза. Попросить его, что ли? А может, просто убить, чтобы не мучился?

– Стронберг! – она не на шутку вспылила. Спрыгнула с подоконника, вызывающе качая бёдрами, прошла к двери. И обернулась, чтобы нанести coupe de grȃce оттуда. – Ты… идиот!

Глядя на исчезающую в коридоре девушку, Марис не смог с ней не согласиться.

Глава 26

В доме царил переполох. Бегали слуги, домоправительница, охрана – и было этих людей так много, что глава дома никак не мог понять, где же они все были ночью, когда требовалось их внимание? В гневе он был страшен.

– Виновных уволю! – рычал Омар Лалие. – И половину невиновных – тоже! Какой от вас прок, если не можете устеречь девчонку?! Все вон, с глаз моих!

Прошла беспокойная ночь, а серым сумрачным утром обнаружилось, что дальняя, хотя и не кровная, родственница господина сбежала. Ну, или была украдена прямо из опочивальни. Хотя в это Омар Лалие не верил. Разумеется, маленькая стерва сбежала сама. С ней уже могло произойти что угодно, она же города не знает, пойдёт с первым встречным, пообещавшим ей убежище. Ни денег, ни драгоценностей, ни даже смены одежды Элиза не взяла. Куда там, чтобы думать, ведь нужен мозг!

Один он никак не обшарит за короткое время трущобы, а с каждым часом всё растёт вероятность обнаружить в каком-то разрушенном доме, попросту на помойке её истерзанное, многократно изнасилованное тело. Что за дура… Жаль, что бесценный Керим уехал вместе с Хусейном. Придётся подключать полицию.

Префект I округа Парижа примчался к именитому горожанину, едва не опередив курьера, доставившего ему записку от Омара Лалие. Андре Тейлан действовал умно и оперативно, так что уже к вечеру все жандармы города были оповещены о розысках и необходимости смотреть во все глаза и слушать всеми ушами, которые у них оставались после лет доблестной службы на благо Франции.

Бригадный генерал Тейлан заверил Лалие, что для обнаружения его родственницы делается всё возможное; однако сердце Мариса требовало и невозможного. Переодевшись и загримировав лицо, молодой человек отправлялся, вооружённый кинжалами, в трущобы, рыскал там сутками, расспрашивал, угрожал, подкупал. Светловолосую девушку не видели. За розыск Алис Линтрэ, так он окрестил Элизу, была обещана награда, вызвавшая с десяток ложных опознаний. Последнюю – ободранную, слегка безумную блондинку – привели её же родители, отлично знающие, что потерянной девушкой их дочь не была. Жажда золота оказалась сильнее здравого смысла. Мать девушки ещё с час ругалась на площади перед дворцом, когда их выставили из него, и проклинала Омара Лалие, пока жандармы не подхватили её ласково под локотки и не унесли в направлении глухой чёрной кареты.

А спустя восемь дней один из полицейских информаторов наконец заслужил свою награду.

Как только, двигаясь черепашьим шагом по иерархической лестнице, в результате ловкачества и подсидок, полицейский достигал звания капитана, ему выделялся отдельный кабинет, по размерам не превышающий собачью конуру, в здании участка. Но даже собственный кабинет с окном не радовал сегодня капитана Дени Филиппа. Ведь это же шило в заднице, а не работа! Своих дел по расследованию убийств невпроворот, а комиссар Тейлан как будто озверел, свалив на его отдел ещё и бродяг-опиумистов, несколько краж и один то ли несчастный случай, то ли покушение на убийство. Объяснение одно – с наступлением весны преступники активизируются, а полицейские, напротив, торопятся разбежаться по отгулам. По этой причине и приходится перегонять дела из одного подразделения в другое или переводить сотрудников, но ни одного из своих ребят капитан Филипп не отдал, пригрозив в противном случае столичному городу Парижу всеми десятью бедствиями египетскими. Они там, наверху, похоже, полагают, что убийцы сжалятся над бедственным положением полицейских и перестанут убивать на то время, пока защитники закона носятся, словно борзые, в поисках воров и насильников, и негодяев, оскорбивших ругательствами слух невинных старушек. Нельзя же так просто растащить отдел убийств и требовать, чтобы показатель раскрываемости оставался прежним!

Дени Филипп заворчал, перебирая стопку картонных папок, за ночь объявившуюся на его столе. Потом крикнул в раскрытую щель двери:

– Патрисия, зайди ко мне!

Девчонка-сирота, разносящая по отделу бумаги и время от времени моющая полы, влетела быстрее мухи, словно ждала зова. И затрещала прямо с порога:

– Вы уже знаете, да, да, мсье капитан? Я знаю, что такое всегда происходит в книжках, но чтобы в жизни – никогда! Правда, мсье капитан, как вы думаете?

Ответа Дени Филиппа, к счастью, не требовалось, Патрисия только перевела дыхание и застрекотала снова. Она строила гипотезы, искала им подтверждения и отказывалась от них, а сбитый с толку потоком шума капитан никак не мог уяснить, из-за чего стоит такой крик.

– Патрисия! – наконец рявкнул он.

Помощница замолчала и посмотрела на начальника, ангельски хлопая ресницами.

– Да, мсье капитан?

– Что-слу-чи-лось? – раздельно, по слогам, чтобы вопрос осел в её пустую голову, поинтересовался Филипп.

Патрисия даже задохнулась от удивления:

– Как, вы не знаете, мсье капитан? Вас же с утра разыскивает комиссар Тейлан, а вчера сюда приходили детективы и…

– Сделай глубокий вдох, Патрисия, – скомандовал Дени Филипп, опираясь обеими ладонями о стол. Девчонка послушно выполнила его распоряжение. Она выглядела такой прелестной и юной, и даже чуточку умной – пока не открывала рот.

– Хорошо. А теперь рассказывай по порядку, медленно и подробно. Но без комментариев! – поспешно добавил шеф.

Девушка помолчала, собираясь с мыслями. Лицо её сделалось очень сосредоточенным.

– Она – его подружка, капитан! – наконец изложила, как ей казалось, самую суть Патрисия.

На минуту Дени Филипп засомневался в целесообразности дальнейших вопросов. Скорее всего, Патрисия опять целый вечер фантазировала о принцах.

– Кто «она»? – стараясь говорить как можно мягче, уточнил он.

– Девушка, – на редкость понятно ответила Патрисия, – которая потеряла память.

– Подожди. Ты говоришь о девице, которую нашли на окраине Булонского леса без малейшего представления, кто она такая?

– Ну да. Её дело поступило к нам позавчера, помните?

– Угу, – сердито буркнул капитан. – Ничего там не понятно. То ли наезд, то ли не наезд, а может, несчастный случай. Свидетелей нет, девчонка ни черта не помнит. Шишка на голове, синяки по всему телу – и совершенно пустая голова. Так, говоришь, отыскались её родственники?

– Опекун, – делая огромные глаза, зашипела Патрисия.

– Перестань на меня шипеть, – Дени Филипп вытер капельки слюны, попавшие на его лицо, и брезгливо отодвинулся. – Что в нём такого особенного, в этом опекуне?

– Вы же не знаете, кто он!

– Ну?

– Омар Лалие, – трагически закатила глаза Патрисия, прижимая руки к груди. Капитан Филипп с интересом посмотрел в этом направлении, пока информация достигала его сознания.

– Лалие! – Дени Филипп невольно подскочил. – Тот самый бедуин в чалме, который несколько лет назад купил принадлежавший герцогине N. дворец на Вандомской площади и не показывает носа из него? Говорят, у него там хрустальные потолки, а вся мебель из золота, и посуда из коллекции русских царей…

– А по дому ходят павлины и бегают ручные леопарды, – с мечтательным видом подхватила Патрисия. – В стены вставлены драгоценные камни…

Шеф опомнился первым. Он стукнул кулаком по столу:

– Хватит пороть чушь, Патрисия! Драгоценные камни в стенах, надо же… Нам не должно быть никакого дела до мсье Лалие, за исключением того, что он заберёт свою подопечную домой, и городу не придётся больше платить за её пребывание в лечебнице.

– Она ведь совсем не красивая, – продолжала вслух размышлять Патрисия, дёргая куцый хвостик волос. – Так, ничего особенного. К тому же, говорят, она иностранка…

В дверь без стука вошёл полицейский сержант, таща за собой грязный мешок и стопку бумаг.

– Шеф, док прислал свои выводы насчёт парнишки, выловленного в Сене. Говорит, что это утопление. А ещё вас разыскивает комиссар Тейлан. Он был просто в бешенстве, что вы не доложили о найденной девушке…

Патрисия ойкнула.

– …и уже на пути сюда сам. Должен скоро приехать.

Под окнами участка кучер прикрикнул на лошадей.

– Ага, приехал, – с удовлетворением констатировал сержант. – Ну, так что с отчётом дока? Может, мне…

– Положи сюда, – двумя движениями Дени Филипп расчистил место для отчёта на углу своего стола самым простым способом – скинув другие папки на пол.

За дверью кабинета грохотали шаги, тяжёлые, словно поступь Господа Бога в Судный день. Андре Тейлан, префект округа, ни с кем из присутствовавших в кабинете здороваться не стал, а только рявкнул, глядя в упор на капитана:

– Дело государственной важности, Филипп. Поедете со мной, в моей коляске. И соберите все бумаги по делу Алис Линтрэ. Даже черновики, чтобы и следа не осталось.

Капитан моргнул только два раза, усваивая незнакомое имя, а потом повернулся к подчинённым и сам начал командовать. В результате документы были собраны в рекордные сроки – десять минут. А на двенадцатой минуте отборная четвёрка коней вылетела за ограду полицейского участка.

Перед старинным зданием госпиталя стояла роскошная коляска с открытым верхом. Высокие обода колёс говорили об отличных рессорах, делающих движение по булыжным мостовым почти неощутимым. Сидения широкие, все покрыты мехами, дверцы коляски украшены позолотой, лесенка из блестящего чёрного дерева. Вокруг коляски – четверо верховых, их тела целиком и даже лица закрыты плотной тканью, блестят только решительные глаза да сталь изогнутых клинков за поясами. Кучер на высоком облучке одет лишь в ливрею и плащ с опушкой, но вышколен не хуже этих бравых ребят. Взгляд цепкий, внимательный, губы сжаты, и по всему видно – в случае опасности за хозяина жизнь отдаст.

Единственный пассажир коляски – о чудо! – совсем не похож на своё сопровождение. Блондин, длинные волосы сзади собраны в косу, тёмные глаза, суровые неулыбчивые губы. На пальцах рук переливается каскад драгоценных камней – ну точно берберский принц! А сам одет в светлый европейский костюм – узкие панталоны, глянцевые сапоги, сюртук с еле заметной вышивкой. Шейный платок цвета голубиного яйца повязан так туго, что мужчина даже не двигает головой. Рядом на сидении валяется цилиндр, а ветер силён, но волосы пассажира коляски в полном порядке, лицо бесстрастно, взгляд устремлён перед собой.

Когда коляска Тейлана влетает на площадь перед госпиталем, декорации, частью которых является и ожидающий экипаж, приходят в движение. Спешиваются двое верховых из охраны – они пойдут с господином внутрь, соскакивает с приступка кучер, согнувшись в поклоне пополам, открывает дверь.

Дени Филипп никак не мог вырваться из ощущения околдованности. Перед его глазами разворачивалась сказка из жизни принцев и королей. Некоторую претензию вызывало отсутствие джинна. И язык общения – французский. А разговор начался сразу, как комиссар Тейлан и господин Лалие сблизились.

– Нет ошибки? – восточный вельможа прожёг парижанина тёмным взглядом. Тейлан занервничал, скрыл это чувство за сжатыми губами.

– Вероятность небольшая. Мы искали по описанию, портрета ведь нет.

Лалие неожиданно ухмыльнулся.

– Если всё кончится благополучно – по воле Аллаха, сразу же посажу Алис позировать. Кто сейчас из рисовальщиков в чести?

Тейлан был светским человеком, и подобным вопросом его не смутить.

– Эжен Делакруа? – немного подумал. – Он в моде нынче, но, пожалуй, нет. Рисует он странно и больше склоняется к батальным сценам. О, знаю! – щелчок пальцами. – Орас Верне! Говорят, он сейчас заканчивает портрет дочери – и будет премилое зрелище. Но деньгами, как и все слуги искусства, не богат.

Омар Лалие поднял вверх указательный палец, кучер порылся в своём плаще и, пока Андре Тейлан пялился на это зрелище – грамотный слуга! – написал на извлечённой бумажке «Орас Верне». Почтительный наклон головы не позволял сомневаться, что памятка будет непременно передана секретарю господина, как только они вернутся во дворец.

– Пойдём, Тейлан.

– Не боишься?

Дени Филипп невольно позавидовал комиссару, обращающему к великому человеку на «ты». Хотя… каждому петуху – свой шесток.

Чуть двинув голову, Омар Лалие немигающе уставился на Тейлана.

– Чего?

– Ну… а вдруг это не она?

Лалие удивлённо моргнул. Его явно обескуражил этот вопрос.

– А что изменится от промедления? Не она – так не она, продолжим поиски.

Voila, массовая расправа в случае полицейской ошибки откладывалась! Капитан Филипп приободрился. И даже придержал высокому начальству дверь.

У девушки, потерявшей память в результате столкновения с экипажем на окраине Булонского леса, ещё не окультуренного для прогулок, хотя шаги в этом направлении предпринимались, он уже был. На второй день после того, как сердобольные парижане, обнаружившие девушку на дороге, доставили её в госпиталь, отделу Дени Филиппа пришлось начать расследование. Оно, впрочем, не дало результатов – свидетелей происшествия не было, девушка не помнила ничего, и единственной её возможной судьбой было остаться после выздоровления при госпитале в качестве санитарки. Ну да, хорошенькая, хоть и тощая, в синяках и бинтах, но таких красоток возле кафе и на бульварах Парижа пруд пруди. Выглядела девчонка довольно свеженькой, а вот девственницей, по словам эскулапа, не была. Значит, совсем недавно приставлена к работе… И тут такая новость, подопечная самого Омара Лалие! Филипп цинично хмыкнул: где подопечная, там и любовница. Сбежала от него, небось. Да какой самоубийца задаст этот вопрос восточному принцу?