Тише воды, ниже травы

– Да, мы с мужем были, – чуть испуганно подтвердила она, оглядывая меня. – А что… Что еще нужно?

– Мне просто нужно поговорить с вами о Дине, выяснить ряд деталей, – деловым тоном поведала я, и дверь открылась шире.

– Проходите, – пригласила женщина. – Только мужа сейчас нет. Или он вам не нужен?

– Может быть, мы и без него обойдемся, – разуваясь, ответила я и прошла в комнату.

Кресел в этом доме не было, и мы с женщиной, которая представилась как Ольга Тимофеевна, расположились на диване. Она смотрела на меня вопросительно, с готовностью во взгляде, и я начала с того, что попросила вспомнить подробности того злополучного дня, когда Дины не стало.

– Да ничего особенного в тот день не было, – заговорила женщина, поминутно поправляя жиденькие волосы. – Мы даже и не слышали ничего, не знали, дома ли Дина вообще. Тихо у нее было. Потом уже шаги на лестнице услыхали и голоса громкие – это «Скорая» приехала. Они звонили-звонили, но им никто не открыл, и они позвонили к нам. А мы… что мы могли сделать? У нас ключей от ее квартиры нет, мы так врачам сразу и сказали. Они плечами пожали и говорят – делать нечего, придется дверь ломать. Я сначала вообще-то против была… ну, чтобы дверь-то ломать, а потом, как в квартиру зашли…

Женщина замолчала, покачав головой, и нахмурилась. Видно, перед ее глазами встала увиденная двадцать третьего марта картина.

– Ольга Тимофеевна, – поторопила я ее. – Расскажите, пожалуйста, что же вы увидели?

– Она лежала на полу, Дина то есть, – тихо продолжала женщина. – Между коридором и комнатой, на боку. Мы в комнату и пройти-то не могли, на лестнице стояли, пока милиция на приехала, а потом уже в кухню нас провели.

– А саму комнату вы видели? Как она выглядела? Может быть, что-то указывало на то, что там кто-то был перед смертью Дины?

Эти вопросы, ответы на которые я могла получить из материалов дела, я задавала на тот случай, если оперативники сработали халтурно, не став тщательно фиксировать обстановку.

– Да нет, – растерялась соседка. – Как обычно, все было… Потом милиция там все осмотрела, все записала… Да я и не обращала внимания, чего там где лежит.

– Но вы бы заметили, скажем, если бы на столе оставались следы обеда или чаепития нескольких человек?

– Да, конечно, – кивнула Ольга Тимофеевна. – Но я не заметила, ничего такого там не было. Чашка одна там стояла. Да и таблетки эти… Ну, которых она наглоталась. И все. Чисто, пусто… У нее вообще обстановка небогатая. Брать нечего, если вы об этом, – красноречиво посмотрела она на меня.

Я вообще-то говорила не совсем об этом. Кстати, если бы у Дины и имелось «что брать», то есть что-то ценное, то Ольге Тимофеевне вряд ли было об этом известно. Я со слов Леры, клиентки своей, знала: Дина была девушкой скрытной, мало общавшейся с соседями.

– Значит, ничего подозрительного вы не заметили… – уточнила я, и Ольга Тимофеевна согласно кивнула.

– Хорошо, тогда постарайтесь, пожалуйста, охарактеризовать мне вашу соседку. Как она жила, кто к ней приходил… Вы же должны были это знать, хотя бы поверхностно?

– В общем-то, она тихо жила, – подумав, пожала плечами женщина. – С соседями только «здрасьте» да «до свидания», и все. У меня дочка, считай, ей ровесница, так они и не дружили совсем. Скромная она была, незаметная. Добрая, можно сказать. Только… Чересчур уж мягкотелая.

– Это в каком смысле? – заинтересовалась я.

– Не умела она жить твердо. Все вечно ей на шею садились да погоняли, а она улыбалась только.

– Это кто же «все»?

– Ну, не все, – оговорилась Ольга Тимофеевна. – Только, сами знаете, возле таких людей, безотказных да тихих, всегда шушера всякая вьется. Вот и к Дине стали захаживать… подружки. Не подходили они ей совсем, я же видела. Какие-то грязные, шумные, наглые… Придут, накурят, поедят-выпьют все, галдят на балконе… Шум от них был вечно. Один раз я не выдержала, позвонила в дверь, а мне одна… такая… открыла. Я Дину спросила, а она и говорит: нету ее, на работе. Выходит, она их к себе пускала, даже когда на работу уходила! А они и рады…

«Видимо, речь идет о персонажах с тусовки неформалов, которую посещала Дина, – отметила я про себя. – Значит, они бывали здесь и в отсутствие хозяйки… Да, с этой компанией тоже предстоит встретиться, прежде чем „списывать дело в архив“.»

– А еще кто-то ходил к ней?

– Подружка у нее была давнишняя, Лера. Ну, та приличная девушка, серьезная. Они, еще когда с Диной в школе учились, вместе сюда приходили, пока бабушка Динина жива была. И выросли вот – не раздружились. Хорошая девушка, ничего плохого сказать не могу. Ну, и Виктор, конечно, приходил.

– Виктор – это ее парень, да?

– Ну да, – согласилась Ольга Тимофеевна. – Мне он тоже нравился, вежливый всегда, культурный. Я у Дины спрашивала еще – пожениться, мол, собираетесь?

– А она что? – поинтересовалась я.

– Улыбается да молчит, – всплеснула руками Ольга Тимофеевна. – У ней часто так бывало: спросишь о чем-нибудь, а она только улыбается в ответ да молчит. И не поймешь, о чем думает, чего улыбается… Странненькая она была немного.

Я нахмурилась. Может быть, Дина была не просто «странненькая», а с конкретным медицинским диагнозом, чем и объясняется ее самоубийство? Может, стоит в первую очередь поездить по психоневрологическим диспансерам да больницам – благо их немного в городе, – чем опрашивать друзей-подруг погибшей?

Ольга Тимофеевна посмотрела на мое лицо и, видимо, решив, что ляпнула лишнее, торопливо заговорила, прижимая руки к груди:

– Нет-нет, вы не подумайте, что она ненормальная была или что-то там еще… Она и училась хорошо, и сроду никогда родители ее по врачам не таскали – нужды не было. А что тихая да скромная – так это ж хорошо! Просто в наше время мы отвыкли от такого, вот и кажется уже, что это странно, когда человек тихий и спокойный, вот и удивляемся, если девушка такая скромная… Нет-нет, она никакая не сумасшедшая, вы не подумайте. Безотказная да, слабовольная… ну, со странностями небольшими своими. Так у кого их нет?

Я не стала пока углубляться в размышления по поводу, отдают ли «странности» Дины аномалией, и продолжила разговор с Ольгой Тимофеевной.

– Скажите, пожалуйста, а в последнее время вам не показалось, что она стала… ну, еще более странной? Может быть, что-то в ее поведении вас насторожило?

Ольга Тимофеевна задумалась.

– Она вроде бы улыбаться чаще стала – вот так, без причины, – наконец сказала она. – И живее стала, по лестнице прямо летала туда-сюда. Раньше более вялая была… А может, ерунда все это, просто весна наступила, вот и настроение поднялось, а? – и Ольга Тимофеевна вопросительно посмотрела на меня, словно я могла сейчас с легкостью объяснить поведение Дины Черемисиной, с которой даже не была знакома.

– А с кем больше всего она общалась в последнее время? Кто чаще всех приходил?

Ольга Тимофеевна вновь задумалась.

– Да дело в том, что вроде почти никто и не приходил, – ответила она. – И Витька стал реже появляться, да и эти… которые грязные тоже. Вот только как-то открываю я дверь, а они стоят на площадке, и Дина как раз из квартиры выходит. Она им торопливо так говорит: я, мол, убегаю, заходите сами. Сунула им ключи и помчалась вниз. Я еще потом ругала ее, говорю – зачем в дом кого попало пускаешь? Что это за подружки у тебя такие завелись? А она мне – да ладно вам, теть Оль, они хорошие девочки… Девочки! Здоровые лошади, а шляются без дела. На балконе только торчат с сигаретами да музыку слушают. Я уж хотела с родителями ее поговорить, да вот…

Ольга Тимофеевна вздохнула и развела руками, словно хотела сказать «да вот не успела».

– А что за родители у Дины, не подскажете? Вы давно их знаете?

– Давно, а как же! Наташа-то, она здесь выросла. Почти ровесницы мы с ней. И дочери у нас получились почти одного возраста. Замуж она вышла и уехала отсюда к мужу жить. А Ксения Петровна – бабушка, значит – одна осталась. Потом Дина часто у нее жила, а как бабушка умерла, так совсем здесь поселилась. А Наташа с Колей приходят регулярно, навещают Дину.

– Наташа с Колей – это ее родители?

– Ну да, – кивнула женщина. – Люди они порядочные, Коля в какой-то фирме работает, вроде бы даже на высокой должности, а Наташа – где-то в институте. Что делает, я не знаю, это вы лучше у нее спросите, если нужно.

Спрошу, обязательно спрошу. Встреча с родителями Дины мне необходима, тем более что я испытывала сейчас уже знакомое ощущение: как только Ольга Тимофеевна заговорила о родителях Дины, так сразу словно какая-то заноза вонзилась в мой мозг, давя на него, как будто пытаясь дать понять – что-то тут не то. Только мне сразу не удалось поймать эту мысль, мол, что-то не то, «за хвост». А ведь была какая-то неувязка, прозвучала какая-то нелепица, что-то неправдоподобное услышала я от соседки Дины, но никак не могла сообразить, что именно. И сейчас, я знала по собственному опыту, бесполезно в памяти копаться. Вот пройдет совсем чуть-чуть времени, я отвлекусь, а потом подумаю над этим разговором – и озарение обязательно вспыхнет. Так уже не раз бывало со мной, и всегда по одной и той же схеме. А пока я продолжала слушать Ольгу Тимофеевну.

– У них еще сын есть, на год Дины помладше, – продолжала она тем временем. – Но у него уже семья своя давно, двое детей растут. Они с родителями живут, с Наташей и Колей.

– Вот как? – удивилась я. – А что же не здесь? Здесь же отдельная квартира все-таки, а жила одна Дина.

– Да, да, – согласилась Ольга Тимофеевна. – Только Наташа говорила как-то, что они сами не хотят. Здесь же однокомнатная, им все равно тесно, с двумя-то детьми. А у Наташи с Колей все-таки трехкомнатная, вот они там, в двух комнатах и обитают.

Должно быть, лучше всего мне встретиться со всем семейством Черемисиных, познакомиться и с семьей младшего брата Дины. Почему-то я была уверена, что хоть и тесноватой он считал однокомнатную квартиру для своей семьи, но вряд ли был доволен и тем, что жить приходится с родителями. Но я тут же одернула себя – делать подобные выводы, не встретившись с самим объектом, было непозволительно рано. И вообще пора было прощаться с Ольгой Тимофеевной и переключаться на других персонажей. Только я собралась это сделать, как Ольга Тимофеевна, взглянув на часы, вдруг спохватилась:

– Ой, простите, ради бога! Мне же в поликлинику, а я сижу. Вы уж извините… И так, кажется, уже опоздала.

– Конечно, конечно, – тут же встала я. – Кстати, если вы опаздываете, я могу вас подвезти.

Ольга Тимофеевна немного растерянно посмотрела на меня, потом неуверенно кивнула:

– Ну, если вам не трудно…

Она быстро собралась, и мы спустились во двор. Детвора уже закончила гонять в хоккей и теперь занималась тем, что, забравшись на крышу какой-то небольшой пристройки к дому, увлеченно сбивала с нее наросшие толстые сосульки. С удивлением я обнаружила среди ребят и того самого, хорошо одетого мужчину, что час назад играл с ними в хоккей. Теперь я смогла рассмотреть его лицо и заметила, что оно у него какое-то по-детски наивное и восторженное. Он радостно кричал вместе с мальчишками, валялся в снегу и был определенно счастлив. Когда мы с Ольгой Тимофеевной садились в машину, я спросила:

– А что это за странный мужчина играет с детьми? Он что, дурачок?

Ольга Тимофеевна, помолчав, грустно покачала головой и ответила:

– Да, на первый взгляд может показаться, что он дурачок. Но это не совсем так. Он… сам ребенок. Нормальный ребенок.

– Как это? – не поняв, удивилась я.

– Он рос совершенно обычным и здоровым мальчиком. И вот в десятилетнем возрасте заболел менингитом, – тихо принялась объяснять женщина. – Сами знаете, какое это страшное заболевание, многие не выживают… Но он выжил. Родители у него обеспеченные, они ему каких только лекарств не покупали, по каким врачам не водили, но… Это не помогло. Мозг его перестал развиваться, остановился на том уровне, на каком и был. Сам он рос, взрослел, а ум оставался прежним. И вот теперь он такой – взрослый внешне, а по сути десятилетний мальчишка. Он постоянно играет с детьми, естественно, нигде не работает и не учится. Инвалид, что ж сделаешь.

– Ну и ну, – озадаченно откликнулась я. – И что же, он живет с родителями?

– Да, – подтвердила женщина. – Одного же его не оставишь надолго! Они о нем заботятся, все ему покупают, только… – Ольга Тимофеевна замялась, и я ждала, пока она продолжит. – Они словно бы стыдятся его, – наконец выговорила она, – того, что у них такой сын получился. Они, мне кажется, просто терпят его. Обеспечивают, правда, «от» и «до», но это, я думаю, чтобы хоть как-то сгладить свою нелюбовь к нему. Они бы и отказались от него, если бы не боялись, что люди скажут, что люди их осудят.

Ольга Тимофеевна вгляделась в лобовое стекло.

– Вот, тут моя поликлиника, – указала она на четырехэтажное здание, видневшееся невдалеке. – Спасибо, что подвезли меня, а то своим ходом я добиралась бы сюда полчаса.

– Не за что, – отозвалась я, притормаживая около поликлиники.

– До свиданья, – попрощалась соседка Дины, вылезла из машины и медленно пошла ко входу в поликлинику.

На этом можно было считать первый этап моего расследования завершенным. Посмотрев на часы, я поняла, что график моих действий динамичен и настраивает на деловой лад. Через двадцать минут, то есть практически без простоя, мне уже нужно быть в диспетчерской «Скорой помощи».

* * *

Стоя в бесконечных пробках в центре города, я имела возможность слегка поразмышлять. Озарение что-то никак не находило на меня, и я решила сама разобраться, что же в словах Ольги Тимофеевны показалось мне подозрительным. Я еще и еще раз прокручивала в голове разговор с ней. Итак, вялая и странноватенькая Дина в последнее время летала вверх и вниз по лестнице как на крыльях. Ну, это могло быть связано со многими вещами – например, отношения с Виктором вошли в романтический период, или же просто «навалился» маниакально-депрессивный психоз, если девушка была все же больна. А может, она просто торопилась куда-то, а Ольга Тимофеевна сделала далеко идущие выводы.

Правда, с романтикой отношений с Виктором как-то не складывается. Ведь Ольга Тимофеевна оговорилась, что он в этот период как раз куда-то пропал и почти не приходил. Ну ладно, разберемся. Еще о чем говорила соседка? О неблагополучном окружении. Что ж, с девочками-неформалками я так и так встречусь. Здесь пока ничего подозрительного не наблюдается, наоборот, их поведение как раз соответствует традициям данной социальной группы.

Потом заговорили о родителях, брате, квартирах… Так вот с братом предстоит отдельный разговор, но это я уже отмечала в своем мозгу. И не это меня насторожило. А вот что? Я отметила, что неприятное ощущение какой-то нестыковки появилось у меня в голове именно после упоминания родителей Дины. «Наташа с Колей»… «Наташа раньше жила в той квартире, а потом к мужу ушла, к Коле». Но почему к Коле, когда?.. «Дина Владимировна Черемисина, двадцать три года», – прозвучал у меня в голове казенный голос диспетчера «Скорой помощи».

Приемный отец, что ли? Но Ольга Тимофеевна ничего не говорила такого. А уж не преминула бы, если бы что-то подобное было. Напутали в диспетчерской? Но они вообще-то педантично все записывают. Ошиблась сама Дина в предсмертных конвульсиях? Очень маловероятно. Можно напутать что-то с адресом, ошибиться в возрасте на годок, но с отчеством-то… Значит, что? Звонил другой человек? Кто? Настолько посторонний, что не знал отчества? Как тогда он попал в квартиру? Вернее, она, потому что звонила-то женщина. Собственно, это может быть и не таким уж странным: Дина была не очень-то щепетильна в выборе знакомых. И уж если оставляла ключи «кому попало», то в квартиру могли попасть многие.

Так, похоже, в диспетчерскую нужно поспешить. И не только для того, чтобы пообщаться с врачами, выехавшими по адресу Дины в день ее смерти. Нужно еще раз переговорить с диспетчером, принявшим вызов. Или, если ее нет на месте, посмотреть документы, в которых фиксируются вызовы.

Но диспетчер была на месте, хотя у нее только что закончилась смена, и я поймала ее прямо, что называется, на подножке уходящего троллейбуса. Женщина была не слишком в восторге от моего появления и весьма неохотно согласилась поднять документы.

– Вот, Дина Владимировна Черемисина, – прочитала она в своих бумажках. – Двадцать три года.

«Ей вообще-то было двадцать пять», – вспомнила я визит Леры и ее рассказ о школьных годах. Еще одна нестыковка.

– А вы не помните этот вызов? – обратилась я к диспетчерше.

– У меня, милая девушка, таких вызовов по сто на день, – снисходительно взглянула на меня сотрудница «Скорой помощи». – Конечно, не помню. Наше дело – все записать и отправить по адресу бригаду, чтобы человеку помочь можно было.

– А вот в этом случае помочь уже не удалось, – вставила я.

– Значит, поздно уже было, – не смутилась женщина. – У нас же молодые-то вызывают «Cкорую» только тогда, когда уже на тот свет глядят. Им все кажется, что жизнь – игрушка.

– В общем, вы не помните, – разочарованно протянула я.

– Нет, – коротко ответила диспетчерша, и я, все равно поблагодарив ее за помощь, была вынуждена ретироваться.

Выйдя на улицу и полной грудью вдохнув опьяняющего весеннего воздуха, я почувствовала, что получила некий азартный импульс для продолжения своего копания в обстоятельствах смерти Дины Черемисиной. То, что мне удалось обнаружить, было… пусть и не очень подозрительно, а… В общем, оно содержало некую тайну. Возможно, эта тайна и яйца выеденного не стоит, а может, дело обстоит и по-другому. Во всяком случае, не так скучно будет во всем этом разбираться. К тому же «кости» мои, помнится, недавно что сказали? Чтобы не задавалась я особо в своем скепсисе. А заявление моих волшебных помощников куда как важнее, чем путаница в отчествах.

Наступил уже вечер. Что ж, самое время для посещения семей трудящихся, к коим относятся и родители Дины Черемисиной. Адрес благодаря Лере у меня имелся, и я решила по максимуму использовать сегодняшний день – совершить все очевидные шаги, обычные для первого этапа расследования.

ГЛАВА 2

Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.

– Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? – неопределенно пожал плечами глава семейства.

– Нет, это совершенно правильно, правильно! – возразила ему Наталья Борисовна.

Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:

– Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, – она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.

Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить – с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.

– Какое наполненное было время, когда мы учились! – продолжала восклицать Наталья Борисовна. – А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи – ну ведь как же так можно, а!

Она закачала головой.

– Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали – двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!

– А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? – перебила ее я.

– Но ведь тогда они должны были ее спасти, – округлила глаза Наталья Борисовна.

– А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?

– Нет, могли, – убежденно отвечала мать Дины. – Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!

– Подожди, – вступил в разговор усатый папа Дины. – Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз – и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… – он вздохнул, – все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.

Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.

– Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, – категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.

Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.

– Скажите, ваша дочь давно жила одна?

– Дина? – Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. – С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте – потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! – Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.

– И кто принял решение поселить туда Дину? – перебила я ее высокопарные восклицания.

– Ну… Мы все как-то так договорились, – снизила тон Наталья Борисовна. – То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.

– Да, я знаю, – кивнула я. – Кстати, он дома?

– Нет, – ответила Наталья Борисовна. – Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? – обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:

– Кажется, собирались быть дома к восьми.

Наталья Борисовна, кажется, уже и не слышала его слов, потому что заговорила о другом:

– Когда Дина была маленькая, она часто болела. И меня это пугало. Я боялась, что она может умереть. Она вообще была слабенькая. Но вот так получилось, что в детстве она преодолела все болезни, а тут… Став взрослой, окрепнув, сформировавшись, она вдруг столь трагически, безвременно ушла из жизни.

По тону Натальи Борисовны могло показаться, что она произносит монолог в честь какого-то известного человека, талантливого и полного творческих сил, но абсолютно ей чужого. И вновь проявилась уже отмеченная мною манера говорить с каким-то завыванием, полупричитанием, как будто мать Дины выступала со сцены. Через минуту, после паузы она внезапно изменила стиль речи, словно сошла на землю с заоблачных высот искусства, и обратилась ко мне нормальным будничным тоном:

– Хотите курить?

Я не стала отказываться, и Наталья Борисовна придвинула мне пепельницу, полную окурков, закурив при этом сама сигарету с мундштуком.

– Наталья Борисовна, а что окружало вашу дочь вдали от вас? – невольно заговорила и я с неким пафосом.

– Что вы имеете в виду? – воззрилась на меня женщина, подняв тонкие светлые выщипанные бровки.

– Ну, чем она жила? Что у нее были за интересы, что за друзья?

– Друзья? Ну, друзья как друзья, – Черемисина пожала узкими плечами. – Вот, с Лерой, например, она дружила, со школы еще.

– А еще с кем?

– С кем? – снова переспросила Наталья Борисовна и, досадливо поморщившись, стряхнула пепел. Мусора в пепельнице набросалась уже целая горка, и комочек пепла скатился на журнальный столик, но мать Дины не придала этому значения. – Ах, ну я даже не знаю с кем! Я к ней туда нечасто ходила, чтобы не надоедать. И потом, у меня своя работа…

– А вы еще не на пенсии? – уточнила я.

– На пенсии, но я говорю не об этом. Я имею в виду мое творчество, – она кивнула на незаконченное полотно. – К тому же я занимаюсь изучением парапсихологии, так что времени у меня практически нет. Человек ведь постоянно должен чем-то заниматься, нельзя давать мозгам закиснуть. А друзья у нее были нормальные, – заключила Наталья Борисовна, и я поняла, что никого из друзей своей дочери она не знает и никогда в глаза не видела. Кроме Леры, и то потому, что девчонки вместе учились.