Эхо далекого прошлого

Я задумалась: интересно, почему Илларион «ничего не решает»? А потом вспомнила о нашей с ним беседе. Судя по всему, Елизавета была довольно-таки избалованной и властной особой. Она была убеждена, что муж никуда не денется от нее и ребенка, не захочет лишиться роскошного жилья и поддержки со стороны тестя.

– И что же было потом, после его ухода? Вы, Олимпиада Константиновна, отправились на прогулку, как и планировали? – спросила я женщину.

– Ах, нет, Татьяна Александровна, я не смогла. Я человек очень чувствительный, меня неприятно взволновала вся эта сцена, свидетелем которой я оказалась, поневоле, конечно. Мне вдруг стало нехорошо, дурнота какая-то нашла, и я решила принять валидол. Ну, посидела немного, отдохнула, пришла в себя, как говорится. И решила все-таки выйти на свежий воздух. Сколько прошло времени, не знаю, может, минут пятнадцать, может, и больше. В общем, вышла я снова в холл, начала одеваться. Открываю свою дверь, и тут Лиза выходит из своей квартиры. Она, как всегда, только кивнула мне, а я поздоровалась с ней, как полагается, словами. Ну вот, она пошла, видимо, на работу, потому что торопилась, даже не стала ждать, когда освободится лифт. А я подождала лифт – мне торопиться некогда – и спустилась на нем вниз. Погуляла немного, подышала свежим воздухом, благо погода к этому располагала, и вернулась домой. А на следующий день я проснулась и не услышала привычной перебранки между Лизой и Илларионом. Я даже удивилась. Все так тихо и спокойно, даже непривычно. Я позавтракала и начала собираться на прогулку, как всегда. Уже вышла в холл. И вдруг слышу, как Лиза кому-то говорит, вернее, спрашивает: «Что такое? Что случилось? Зачем…» Она не договорила, а я услышала стук, как будто что-то упало, а потом быстрые шаги, как будто кто-то уходил. Я посмотрела в «глазок», но успела заметить только чью-то спину в черной куртке с капюшоном. На куртке сзади, в районе спины, но ближе к воротнику, еще надпись какая-то была. Кажется, «Лос-Анджелес», только по-английски. Я стояла в холле и думала, что же мне делать? Выходить на улицу или остаться дома? Какое-то предчувствие у меня было нехорошее.

– Но вы все-таки вышли? Да, Олимпиада Константиновна? – спросила я.

– Да, я вышла, – вздохнув, ответила женщина. – Вышла и сразу же зашла к себе в квартиру. Потому что… потому что, – тут голос женщины задрожал. – Потому что я увидела ее… Лизу. Она лежала на полу… Я сразу поняла, что она мертва. Я ведь медик по образованию. С такими ранами не живут. Нож аккурат в сердце попал, она уже и не дышала, и крови всего ничего было. Я поняла, что помочь ей уже ничем невозможно. Необходимо было вызвать полицию, потому что вызывать «скорую» было уже бесполезно. Но я вдруг увидела недалеко от Лизы ключи. Я сразу поняла, что это не ее – у нее брелок весь стильный, в стразиках, и ключа всего три, включая домофонный. Мы двери одинаковые заказывали. Я ее осторожненько обошла и взяла ключи.

– Зачем? – удивилась я.

– Не знаю… машинально, наверное. Хотела рассмотреть поближе.

– Где они сейчас? – быстро спросила я.

– У меня, – вздохнула женщина.

– Скажите, Олимпиада Константиновна, полиция опрашивала вас?

– Да, конечно.

– А вы рассказали полицейским о своей находке? – спросила я.

– Нет, – тихо ответила женщина.

– А почему? Ведь это важно.

– Видите ли, Татьяна Александровна, я… испугалась, – призналась женщина.

– Испугались? Испугались чего?

– Ну как же, ведь на ключах остались бы отпечатки моих пальцев, меня могли заподозрить… Неужели вы не знаете, на что способны полицейские, особенно если произошло убийство? Они всех подозревают! И запросто могут любого сделать козлом отпущения, то есть обвинить.

Женщина махнула рукой.

– Ну, это вы зря так думаете про полицию, Олимпиада Константиновна, – возразила я.

– Ничего не зря! Я ведь читаю детективы и смотрю детективные сериалы! И знаю, что полиция может запросто обвинить ни в чем неповинного человека в преступлении! – с обидой заявила женщина.

– Не следует ориентироваться на детективы, Олимпиада Константиновна, – заметила я. – В них большая доля вымысла. Ошибки, конечно, встречаются, от них никто не застрахован. И, кстати, не только в полиции. Ладно. Вы ведь не выбросили ключи? И кстати, вы не подумали, что помимо ваших отпечатков пальцев на них можно найти пальчики убийцы? – спросила я.

Женщина побледнела.

– Это что же… я, получается, помешала следствию?

– Получается, так, – согласилась я. – Давайте мне ключи. И чтобы не тащить вас сейчас в полицию, давайте вы возьмете… ну хоть стеклянную рюмку, хорошенько протрете ее салфеткой и поставите на стекло свои «пальчики». Тогда следователям будет с чем сравнить отпечатки и отделить ваши от чужих.

– Хорошо, – вздохнула Олимпиада Константиновна. – Извините, что так получилось… Если что, я и в полицию готова…

– Если будет нужно, вас вызовут, – кивнула я, аккуратно подхватила ключи носовым платком и положила в пластиковый пакетик. В другой пакетик улеглась простенькая стеклянная «стопка», которую женщина исправно подержала в пальцах. Ключики, кстати, интересные. Три стандартных, от дверных замков. И два маленьких – как от… ну, от сейфа или камеры хранения. Так! Значит, сейчас еду к Кире, напрягаю его экспертов. И будем искать владельца ключиков.

– Скажите, Олимпиада Константиновна, а кроме Иллариона, у Елизаветы были еще с кем-то неприязненные отношения? – спросила я. – Она еще с кем-то, кроме мужа, ругалась?

– Ну, приходил к ней пару раз ее двоюродный брат. Очень неприятный тип… Кажется, он наркоман или алкоголик. Впрочем, это почти одно и то же. Я это к тому, что больной человек, конченый. И наркомания, и алкоголизм не лечатся, и конец один.

– А как он выглядел? Опишите мне его внешность, – попросила я.

– Ну, роста он среднего, худощавый, лицо какое-то изможденное, все в морщинах, как у старика, хотя лет ему не так уж и много. Но сказался образ жизни, естественно. Да, вот еще что, у этого родственника – рыжие волосы. И они торчат во все стороны. Очень неприятный, отталкивающий тип.

– А мог ли тот человек, в куртке с капюшоном, быть двоюродным братом Елизаветы? – спросила я.

Олимпиада Константиновна задумалась.

– Затрудняюсь сказать. С одной стороны, да. Да, может быть. Возможно, он это и был. Но не буду утверждать, ведь лица-то я не видела.

– Олимпиада Константиновна, еще раз опишите, пожалуйста, что вы видели.

– Спину… в черной куртке… с надписью… в капюшоне… походка – обычная, рост – не представляю даже…

– Давайте попробуем так, – предложила я. – У вас что-нибудь с капюшоном есть?

– Да… конечно, ветровка. Вот, – растерянно протянула мне женщина лилово-розовую шуршащую куртку.

– Я выйду в подъезд и пойду от двери ваших соседей к лифту, а вы посмотрите в «глазок». И скажете, тот человек был выше меня, ниже… ну хоть что-то.

– Ой, так это ж целый следственный эксперимент! – внезапно обрадовалась женщина. – Ну прямо как в детективах! Я готова.

Я раза три профланировала туда-сюда, шурша курткой. После чего вернулась к соседке Лизы.

– Тот человек двигался быстрее, чем вы… нервничал, может быть. И был чуть пониже, буквально на ладошку, наверное, – отчеканила женщина. Ну уже что-то. Отлично.

– И такой вопрос. Во сколько вы вызвали полицию, помните?

– Нет, но могу в телефоне посмотреть, – с готовностью потянулась за стареньким мобильником женщина. Глянула: – Вот, позвонила в девять десять, минут пять объясняла, что случилось. И где-то через пятнадцать минут полицейские приехали.

– Спасибо, Олимпиада Константиновна, вы бесценный свидетель, – поблагодарила я, параллельно выстраивая свои дальнейшие действия. Уточнить, что там с камерами в подъезде – и быстренько к Кирьянову.

– А когда приходил двоюродный брат вашей соседки? – спросила я.

– Да не так давно. Но Лиза его выгнала. Сказала, что денег больше не даст и чтобы он больше не смел у них появляться. Тоже скандалили они довольно громко… Да, Татьяна Александровна, вот еще что я вспомнила в связи с Лизой. Как-то раз я выходила из своей квартиры и увидела Лизу и какого-то мужчину.

– Что это был за мужчина? Вы его раньше видели?

– Нет, это был первый и последний раз. Ну, возможно, он еще приходил, но я лично его больше не видела.

– Когда это было?

– Недели две назад, в будний день, утром. Я гулять собиралась, как обычно, – быстро проговорила женщина. – Я про него и следователям рассказывала, меня долго расспрашивали.

– Опишите его, – попросила я. – Как он выглядел?

– Ну, такой… атлетический, высокого роста. На лицо он довольно симпатичный, с легкой небритостью, как сейчас модно у молодых мужчин.

– Какие-то приметы у него вы заметили? – спросила я.

– Что именно? Что вы имеете в виду? – недоуменно посмотрела на меня пенсионерка.

– Ну, может быть, шрам на лице, или родинка, или еще что-то, – пояснила я.

– Шрам… Кажется, да. Был такой небольшой рубец через правую щеку. Точно! Я вспомнила, даже такое выражение есть: «Шрамы украшают мужчину». И, к слову сказать, этот мужчина был довольно симпатичный. В смысле, именно своей мужественностью, именно этим шрамом.

– А он был молодой? – спросила я.

– Да, пожалуй. Чуть постарше Иллариона. Но знаете, что мне показалось, Татьяна Александровна? Странно, что Лиза водит знакомство с такими мужчинами. Он ведь совершенно не ее поля ягода, что называется.

– А в чем это проявлялось? – поинтересовалась я.

– Ну, я бы приняла его за сантехника или кого-то еще в этом роде. За простого рабочего, например. Нет, вы не подумайте, что я сноб. Ничего такого. Просто Лиза вся из себя такая рафинированная. Что у нее может быть общего с таким мужчиной? Одет он был… ну, не сказать, что неопрятно, но как-то бедновато.

– А как они себя вели? Может быть, они ругались? – предположила я, помня о характере Елизаветы.

– Нет, нисколько. Все было тихо. Я выходила из своей квартиры, они входили. Вот и все.

– Ладно. Спасибо вам, Олимпиада Константиновна. Вот вам моя визитка, если что-то еще вспомните, позвоните мне, пожалуйста, – попросила я.

– Непременно позвоню, Татьяна Александровна, – пообещала соседка Александровских.

Я вышла из ее квартиры. Консьержа в этом доме нет, а жаль. Пенсионерки, обычно занимающие такие должности, представляют собой неплохой источник информации. Зато есть лифтер, он же – электрик, он же – диспетчер и человек, отвечающий за камеры. И в лифте обнаружился номер телефона этой многогранной личности. Но меня постигла временная неудача: камера расположена только на первом этаже, и все записи с нее изъяла полиция. У меня все больше вопросов к Кирьянову. Только позвоню сначала. А уж потом стоит посетить мать Елизаветы Александровской, побывать в контрольно-ревизионном управлении. Да и ресторан «Синий краб» явно ожидает моего визита – с кем же Лиза была там за несколько дней до убийства? Кстати, не забыть проверить алиби Иллариона, навестить его девушку. Но сначала – Кирьянов! У меня есть улики, которые могут оказаться важными. Позвоню-ка я, пожалуй, сейчас Кирьянову. Я набрала знакомый номер.

– Алло, – сказала я.

– Я вас слушаю, – отозвался мужской голос, и это опять был не Кирьянов.

– Скажите, Владимир Сергеевич еще на совещании? – спросила я.

– Нет, совещание уже закончилось, но Владимир Сергеевич поехал на вызов, – сообщил мужчина.

– Я перезвоню позже, – сказала я и нажала на отбой.

Да что же мне так сегодня не везет на Кирю? Никак не могу с ним поговорить. Ладно, еще не вечер. Я вынула из сумочки листок, который мне дал Владислав Черноземельников, и начала просматривать адреса, которые я попросила у него. Самый ближний от того места, где я сейчас находилась, был адрес, по которому проживала Виктория Красильникова, девушка Иллариона Александровского.

Пока я ехала к любовнице Иллариона, я размышляла на тему, была ли эта девушка Виктория в курсе дел Александровского? Виктория является любовницей супруга убитой Елизаветы. Подозрение в причастности к убийству с коммерческого директора «Фокуса» не снято. Если все же Елизавету убил он, то Красильникова могла знать о том, что ее любовник планировал убийство своей супруги. Но возможна и обратная ситуация: Виктория ничего не знала. То есть она не знала о том, что Илларион – подозреваемый номер один, а также не имела понятия о том, что Елизавета убита.

Все же я решила не рассуждать на тему осведомленности Виктории Красильниковой абстрактно, то есть не имея фактических данных на этот счет, а делать выводы уже после встречи с девушкой и разговора с ней.

Виктория Красильникова проживала в многоквартирном доме на пятом этаже. Десятиэтажный дом был выстроен достаточно давно, скорее всего, в восьмидесятых годах прошлого века. Довольно озелененный двор, перед подъездами высажены небольшие цветники, территория убрана. Я подошла ко второму подъезду и нажала на кнопку домофона, обратив внимание на то, что домофон здесь стоял самый современный. Точнее сказать, это был видеодомофон – надпись на конструкции гласила, что можно скачать приложение и управлять, то есть открывать дверь в подъезд, даже находясь на расстоянии. Однако мне никто не открыл. Возможно, Виктории нет дома. Что же, попробую позвонить еще раз. Может быть, девушка занята и не может подойти к домофону.

Я снова набрала на пульте домофона номер квартиры Красильниковой. На этот раз трубку взяли.

– Да, кто там? – спросил звонкий женский голос.

– Я частный детектив Татьяна Иванова, – кратко представилась я и спросила: – Вы Виктория Красильникова?

– Да, это я, – подтвердила девушка. – Но вы, вероятно, ошиблись, потому что я не нанимала детектива.

– Меня нанял отец Елизаветы Александровской, – сказала я. – Виктория, Елизавета вчера была убита.

– Ой, мамочки! – совсем по-детски воскликнула Красильникова.

– Я занимаюсь расследованием этого преступления, – продолжила я. – Мне необходимо с вами поговорить.

– Проходите, – упавшим голосом произнесла Виктория, и дверь подъезда, запищав, стала открываться.

Когда я, вызвав лифт, приехала на пятый этаж, дверь квартиры Виктории была открыта, а она сама стояла в дверном проходе. На Красильниковой были черные плотные лосины и свободная черно-белая туника. Темные волосы были собраны в жгут и уложены на затылке. На вид девушке можно было дать лет двадцать, не больше.

– Здравствуйте, – сказала я, подойдя к ней.

– Проходите, Татьяна… – Виктория замолчала и вопросительно посмотрела на меня.

– Татьяна Александровна, – ответила я и прошла в квартиру.

Красильникова отошла в сторону, пропуская меня. Миновав длинный, но узкий коридор, одну стену которого занимал встроенный шкаф-купе, я оказалась в просторной комнате, по-видимому, гостиной. Однако, оглядевшись, я поняла, что квартира однокомнатная. В ней разместились раскладной диван (сейчас он был собран), стеллаж для книг и посуды наподобие «горки», только незастекленный, журнальный стол-трансформер, кресло в углу и плазменный телевизор на подставке-столе в другом углу комнаты. На полу лежал большой толстый ковер с растительным рисунком на красном фоне. Он удачно гармонировал с оранжевыми шелковыми шторами. На подоконнике стояли цветы в керамических кашпо.

Да, эта обстановка не шла ни в какое сравнение с фешенебельно обставленной квартирой Александровских, но тем не менее выглядела квартира не в пример уютнее. Видимо, Елизавета настолько «достала» Иллариона Александровского своими бесконечными придирками и неприязненным отношением, что он готов был променять свои хоромы на гораздо более скромное жилище.

– Располагайтесь, Татьяна Александровна, – пригласила Виктория и первая села на диван.

Я устроилась рядом.

– Татьяна Александровна, – начала Виктория. – Вы сказали, что вам необходимо со мной поговорить…

– Да, мне необходимо получить от вас ответы на мои вопросы. Вы ведь знаете Иллариона Александровского, не так ли?

– Знаю, – тихо ответила Красильникова.

– Скажите, а какие отношения вас связывают с ним? – задала я следующий вопрос.

– Ну, какие… – немного смутилась Виктория. – Мы с ним… друзья.

– Стало быть, вас связывают исключительно дружеские отношения. Так?

Я пристально посмотрела на девушку.

– Да, – все так же односложно ответила Виктория.

– Скажите, а когда вы встречались с Илларионом последний раз? – спросила я.

– Вчера утром, – последовал ответ.

– И когда он ушел от вас?

– Ну, примерно, часов в одиннадцать или около того.

– Вы сказали, Виктория, что Александровский ушел от вас вчера утром около одиннадцати часов. Тогда во сколько же он к вам пришел? И кстати, ему не нужно было на работу? – продолжала я задавать вопросы.

– Он провел у меня всю ночь. А пришел после работы, ну, где-то часов в восемь вечера, или в половине девятого, – ответила Красильникова. – До обеда был свободен, сказал, что все документы для генерального подготовил накануне.

– Вы вместе работаете? С Илларионом, я имею в виду, – уточнила я.

– Нет, – Виктория удивленно посмотрела на меня. – Почему вы так подумали? Мы познакомились, можно сказать, совершенно случайно. При очень драматических обстоятельствах.

– Вот как? – теперь удивилась я.

– Да. Я возвращалась с вечернего спектакля, я – балерина нашего театра оперы и балета. Сто раз давала себе и сестре слово не срезать углы и не ходить по малолюдным и плохо освещенным улицам, но вот… А в тот вечер я шла и не сразу заметила двух парней, которые стояли в стороне и о чем-то друг с другом переговаривались. Я шла на довольно большом расстоянии от них и даже не думала, что они за мной увяжутся. Однако… В общем, не знаю, чем бы все это кончилось, хотя, конечно, знаю, просто думать об этом не хочу, но в тот вечер на помощь мне пришел Илларион. Просто чудо, что он оказался там в тот вечер. Он был на машине и привез меня домой.

– Вы, конечно, пригласили его домой, – заметила я.

– Нет, не пригласила, – искоса глядя на меня, сказала Виктория. – Я была в таком состоянии, меня всю трясло. Просто через несколько дней Илларион сам приехал…

– А как вы узнали, что у него есть семья? – спросила я. – Есть жена и маленькая дочка.

– Илларион сам мне сказал.

– И как дальше развивались ваши отношения? – спросила я.

– Мы с Илларионом стали встречаться. Не каждый день. Он – коммерческий директор известной фирмы, поэтому много времени проводил в офисе. Своей дочке он тоже уделял много внимания. В основном он приходил на балетные спектакли, где я была занята. Ну, а еще мы посещали концерты в филармонии. Ходили в кафе, несколько раз были в ресторане, – описывала Красильникова свои отношения с Илларионом.

– Понятно. Сначала встречались, ходили на спектакли, концерты, рестораны и кафе, а потом стали жить вместе.

– Нет, мы не жили вместе, – возразила Виктория. – Я имею в виду, под одной крышей. Илларион только позавчера остался у меня на ночь. Это был первый раз.

– До этого дня Илларион, что же, каждый вечер возвращался домой, к семье? – спросила я.

– Да, именно так все и было, прошу, поверьте мне! – воскликнула девушка.

– Я вам верю, Виктория, – сказала я и про себя подумала, что Красильникова говорит чистую правду. Потому что Елизавета Александровская ни за что бы не потерпела такой ситуации, при которой ее муж проводит ночи неизвестно где.

– Илларион сказал, что хочет развестись со своей женой, – продолжала Виктория.

– А вы что ему сказали на это? – задала я вопрос.

– Ну, я… Я стала ему говорить, что у него семья и маленький ребенок, что это, наверное, неправильно вот так вот разрушать семью. Вы только не подумайте, Татьяна Александровна, что я не хочу быть с Илларионом. Очень хочу!

– Очень хотите быть с мужчиной и в то же время отговариваете его от развода? – Я покачала головой. – Что-то я не понимаю вас, Виктория.

– Ну, я и сама не понимаю себя, если честно. Я вообще-то ни на что не рассчитывала, просто решила заранее ничего не планировать, а посмотреть, как все пойдет дальше.

– То есть отдаться на волю судьбы? – уточнила я.

– Да, да! Вы правильно сказали. От судьбы, говорят, не уйдешь. Если уж что суждено, то это обязательно произойдет.

– А Илларион вам рассказывал, какие отношения у него были с супругой? – спросила я.

– Конечно! Илларион мне рассказывал, как она постоянно его пилит, постоянно придирается по пустякам, на ровном месте, что называется.

– А у вас нет такой привычки? – спросила я.

– Вот чего нет, того нет! – снова эмоционально отреагировала Виктория. – У меня, возможно, есть другие недостатки – да нет, не возможно, а точно есть, – но у меня нет привычки унижать и оскорблять людей.

– А вы видели супругу Иллариона? – спросила я.

– Нет, ни разу. Никогда с ней не встречалась и даже на фотографии не видела… Да, ведь вы, Татьяна Александровна, сказали, что расследуете ее убийство… Как же так…

– Елизавету Владиславовну Александровскую нашли вчера утром убитой. Илларион как ее супруг является подозреваемым номер один в причастности к ее убийству, – обрисовала я ситуацию.

– Но почему? Почему подозревают Иллариона? Почему считают, что он может быть убийцей? Убийцей собственной жены! Да он вообще никого не смог бы убить, что вы! Это… это какая-то чудовищная ошибка, я вас уверяю! Он ведь столько времени терпел все придирки в свой адрес, к тому же он уже решил, что разведется с ней, и даже сообщил ей об этом своем решении, и что же? После разговора о разводе он вдруг решил ее убить? Но это же нелогично! Ну, поверьте мне, прошу вас!

Красильникова с отчаянием на лице посмотрела на меня.

– Виктория, вы лучше скажите мне, сколько было времени на часах, когда он утром ушел из вашей квартиры, – попросила я.

– Илларион отправился на работу примерно около одиннадцати часов утра. Он никуда не отлучался, то есть не выходил из квартиры. Вот как приехал вечером после работы, так всю ночь и провел здесь. Мы даже в магазин не ходили. Он привез с собой салатов, нарезку, я курицу пожарила… Татьяна Александровна, а когда убили Елизавету? Во сколько? – спросила Виктория с волнением.

– В девять – начале десятого утра, – ответила я.

– Ох, – выдохнула Красильникова. – Но ведь это доказывает, что Илларион абсолютно не причастен к убийству своей жены. Ведь ее убили гораздо раньше, Илларион все еще был здесь, когда это произошло. Я могу это подтвердить! – решительно заявила Виктория.

– А кто еще, кроме вас, может подтвердить это? – спросила я.

– Не знаю, – вновь сникла Красильникова. – Больше, наверное, никто. Мы же с Илларионом никуда из дома не выходили, поэтому нас никто не видел.

– Ну, вот видите. Получается, что вы – единственная свидетельница того, что Илларион все утро до одиннадцати часов находился у вас.

– Ну, да. И что из этого следует? – Виктория непонимающе посмотрела на меня.

– Из этого следует то, что единственная свидетельница, то есть вы, является заинтересованным лицом, – объяснила я.

– Но ведь это правда! – в отчаянии воскликнула Красильникова.

«Какая же она наивная, – подумала я. – Теперь понятно, почему Илларион так увлекся Викторией. Ведь она представляла собой полный контраст эгоистичной и сварливой Елизавете. Сколько понимания и сострадания в этой девушке».

– Давайте я пойду в полицию, Татьяна Александровна, – продолжала между тем Виктория. – Пойду и скажу, что Илларион не убийца! Они должны мне поверить!

– Послушайте, Виктория, я ведь вам только что сказала, что вы – лицо заинтересованное. Других свидетелей того, что Илларион находился у вас дома в то время, когда убили Елизавету, у вас нет. Вряд ли ваши показания примут во внимание, – охладила я пыл Красильниковой.

– Так что же теперь делать?! – в отчаянии вскричала Виктория.

– Прежде всего, взять себя в руки и успокоиться. И вот еще что. Для того, чтобы у меня сложилась полная картина всей этой ситуации – с разводом Иллариона, с переездом к вам, – расскажите мне о том, какие у вас с Илларионом были разговоры перед тем, как убили Елизавету. Вы планировали, как будете жить, когда Илларион получит развод? – спросила я.

– Да ничего такого мы не планировали! Просто он сказал, что принял решение уйти от Елизаветы.

– Уйти к вам? – уточнила я.

– Ну, да, ко мне, – подтвердила Виктория. – Но я сначала даже не поверила в это, хотя и была рада.

– Почему же вы не поверили Иллариону?

– Ну, ведь условия, в которых проживал Илларион, нельзя даже и сравнить с этой квартирой, – объяснила Красильникова.

– А кстати, вы одна проживаете в этой квартире? Родственников у вас больше нет? – спросила я.

– Есть старшая сестра Арина. Она тоже, как и я, артистка балета, тоже окончила отделение хореографии нашего тарасовского колледжа искусств, только раньше меня. Наш отец умер уже давно, жили мы все время с мамой, втроем. Потом Арина вышла замуж и переехала к мужу. А мама… Она не так давно умерла… – голос девушки задрожал, а на глаза навернулись слезы. – Получилось так, что она поела в ресторане пиццу и отравилась. Спасти ее было нельзя.