скачать книгу бесплатно
Нам с адвокатом ничего не оставалось, как последовать за хозяйкой дома.
У дверей кабинета Сташевич все-таки решил перехватить инициативу:
– Марго, нам с Евгенией нужно поговорить. Без свидетелей.
Хозяйка обиженно поджала губы и скомкала жабо сиреневой блузки:
– Я, кажется, никому не мешаю, Иосиф…
Обернувшись ко мне, Маргарита Максимовна вздохнула:
– Бедная Лизонька, мы так ее любили… но после гибели Лёни она так и не смогла оправиться…
Я сделала непроницаемое лицо. Понятия не имею, кто такая Лизонька. Не говоря уже про Лёню.
Маргарита Максимовна прикрыла рот узкой ладонью, довольно неправдоподобно изобразив испуг:
– Ох, простите, я, кажется, вмешиваюсь не в свое дело…
Я обратила внимание, что руки хозяйки изуродованы артритом, а кольца на пальцах обошлись Сташевичу в небольшое состояние.
С ангельским терпением адвокат выпроводил супругу, закрыл за ее узкой спиной тяжелые дубовые двери и прислонился к створке с видимым облегчением на лице.
Я уселась в кресло для посетителей и сделала вид, что разглядываю коллекцию гравюр на стенах кабинета. Чужие семейные проблемы меня волнуют мало – до тех пор, пока речь не заходит о работе.
– Вы должны извинить Маргариту, Евгения, – обратился ко мне юрист. – С тех пор как она была вынуждена уйти на покой, Марго чувствует себя несчастной. Артрит лишил ее всего – любящих учеников, аплодисментов, ощущения своей нужности…
Я терпеливо ждала, пока Сташевич выговорится.
Наконец пожилой юрист тяжело опустился в массивное кожаное кресло у дубового стола. Оказавшись в привычной обстановке, Сташевич подобрался, принял деловой вид и словно бы даже слегка помолодел.
Да, ему на пенсию точно рановато.
Юрист нацепил на нос очки в золотой оправе, выдвинул ящик стола, вынул пакет из белоснежной бумаги, достал из него и выложил на стол несколько рукописных листков.
– Вот, собственно, причина, по которой я был вынужден потревожить ваш покой, – с некоторым пафосом произнес Сташевич.
– Ага, это и есть работа на усопшего клиента? – деловито осведомилась я.
Не люблю терять время даром, а Сташевич всегда был склонен к театральным эффектам, долгим паузам и прочему. Хотя это только декорации – на самом деле он вполне деловой дядька…
Юрист на мгновение сбился – я, как всегда, собиралась сломать предложенный сценарий, – но тут же взял себя в руки и продолжил:
– Это завещание ныне покойной дамы, отмечу, весьма состоятельной. Некогда она проживала в Тарасове – отсюда наше близкое с ней знакомство, но последние десять лет она жила в Ницце, где и скончалась десять дней назад.
– А имя у этой дамы есть? – Я вновь перебила плавное течение речи адвоката.
Любит он напустить туману.
– Разумеется, – корректно кивнул Сташевич. – Елизавета Михайловна Лазарева.
Вот теперь мне многое стало понятно.
Дама, о которой говорил Сташевич, была матерью убитого не так давно тарасовского банкира. Леонид Лазарев был застрелен, кажется, на территории собственного загородного дома. Следствие по делу шло, но как-то вяло. Свидетелей не было, работал, скорее всего, профи, так что моим друзьям-следователям светил очередной висяк.
Теперь я поняла, почему юрист пригласил меня домой.
Дело в том, что с семьей Лазаревых Иосифа Леонидовича связывали долгие дружеские отношения. Для пожилого юриста это была не только работа – ведь речь шла о людях, которых он хорошо знал.
Теперь стала понятна и фраза Маргариты о «бедной Лизаньке». Умершая в Ницце дама была подругой пожилой пианистки.
– От чего умерла госпожа Лазарева? – спросила я, в упор глядя на адвоката.
Сташевич скорбно вдохнул и пояснил:
– По роду своей деятельности вы, Евгения, привыкли иметь дело с криминалом… но, уверяю вас, Елизавета Михайловна скончалась от естественных причин, а именно – от болезни сердца, которой страдала долгие годы.
Сташевич сцепил ухоженные руки и покрутил большими пальцами. А потом добавил:
– Но вы, конечно, понимаете, какова истинная причина. Для Елизаветы Михайловны страшным ударом стала гибель единственного сына, Леонида Лазарева. Эта трагедия потрясла всех нас, но сердце матери…
Слушать про сердце матери я была не в силах, поэтому перебила:
– А почему вы решили, что дочери убитого требуется охрана?
– Это не я решил, – укоризненно покачал головой Сташевич, – так считала Елизавета Михайловна. Уверяю вас, она редко ошибалась. Почти никогда. И, несмотря на почтенный возраст, сохранила ясность мыслей. О чем свидетельствует лежащий передо мной документ.
Я невольно восхитилась, как элегантно юрист вернул разговор в нужное ему русло. Учись, Охотникова!
Смиренно вздохнув, я придвинула к себе рукописные листки.
Это оказалось письмо, адресованное лично мне. Я удивленно взглянула на Сташевича.
Юрист пожал плечами и пояснил:
– Данный документ находился в конверте с надписью: «Вскрыть в случае моей смерти». Конверт был получен мной за две недели до смерти Елизаветы Михайловны. Отчасти он является частью ее завещания. А именно – вам, Евгении Максимовне Охотниковой, поручается обеспечение безопасности Лазаревой Луизы Леонидовны, две тысячи тринадцатого года рождения. За весьма достойную оплату, позвольте отметить.
Сташевич бросил на меня проницательный взгляд поверх очков.
– Почему сейчас? – Вот первое, что вызвало мое законное удивление. – Лазарева убили пять месяцев назад. А мои услуги потребовались только сейчас?
– Почти шесть, – значительно произнес Сташевич.
– А-а, – сообразила я, – завещание! Наследник… или наследница должны вступить в права. Поэтому бабушка этой самой Луизы опасается за жизнь малышки.
– Вы, Евгения, как всегда, совершенно верно уловили смысл, – кивнул юрист.
– Но даже если девочка станет наследницей банкира… не понимаю, у нее же есть мать, другие родственники!
– Вот тут, Евгения, вы попали в самую точку! – Адвокат даже щелкнул пальцами. – Понимаете, там все не так просто. Семью не назовешь благополучной.
– Похоже, причина как раз в матери ребенка, – догадалась я.
– Если бы вы ее видели! – не сдержался Сташевич. – Вы знаете, я не имею привычки обсуждать клиентов… но здесь что-то из ряда вон выходящее.
На этом месте мне стало интересно. Что же за подругу жизни нашел себе покойный банкир, если она вызывает такие бурные эмоции у спокойного, точно удав, юриста, а также у его собственной матери?
– Может быть, сначала прочтете письмо? – предложил Сташевич.
Я поняла, что адвокату нужно дать успокоиться, придвинула к себе листки и погрузилась в чтение.
«Дорогая Евгения! – так начиналось послание. Я слегка опешила, поскольку не имела чести знать покойную даму. Ладно, спишем на возраст и вполне понятное эмоциональное состояние. – Обращаюсь к вам так потому, что вы – моя единственная надежда!»
Я оторвала взгляд от письма. «Помоги мне, Оби-Ван Кеноби!» Ладно, может быть, дальше будет понятнее?
«Дело в том, что я скоро умру. Я давно знаю об этом и потому говорю без малейшей горечи. После гибели единственного обожаемого сына меня ничто не держит в этом мире. Почти ничто. Моя внучка, девочка шести лет – вот единственный родной мне человек. После смерти Лёни я сделала попытку забрать малышку к себе, но мне отказали в резкой и оскорбительной форме. Я поняла, что мне никогда не дадут увидеть внучку и тем более не позволят заняться ее воспитанием. Очевидно, ее мать хочет вырастить из девочки свою копию. Я не могу этого допустить. Если Луизе вообще дадут шанс вырасти».
Тут я вновь отложила письмо. Ничего себе, какие страсти полыхают в этом семействе! Отношения свекрови и невестки – вообще отдельная тема, но тут уж что-то из ряда вон…
«Возможно, я сама виновата в том, что произошло. Я не имею в виду смерть Лёни – я говорю о его женитьбе. Я так любила своего сына, что не видела ни одной достойной его девушки. Поэтому Леонид оставался холостяком до пятидесяти лет».
Да уж, всем знаком такой тип матери-собственницы, которая не отпускает от себя взрослого сына. Иногда это приводит к неожиданным последствиям, но всегда не к тем, которые ожидала любящая мать…
«И когда Леонид наконец узнал, что станет отцом, как честный человек он связал себя узами брака с совершенно неподходящей особой».
Ну, тут все ясно – какой-то девице удалось залететь от банкира. К тому времени Лазарев потерял надежду на нормальную семью, так что с радостью ухватился за первую попавшуюся юбку, за что и поплатился.
«Разумеется, я была против этого поспешного брака, но ради ребенка пришлось принять выбор сына. У меня было одно условие – всего одно! Я просила назвать девочку в мою честь, так как знала, что скоро покину этот свет. Но и в этом мне было отказано!»
Перед глазами у меня возникло возмущенное лицо старенькой дамы, дрожащая рука, которая выводила эти прыгающие строчки.
«Эта мерзавка добилась своего, и новорожденную назвали Луизой, а не Лизой. Луизой! У нас когда-то была болонка, которую звали так. Но мой сын никогда не умел настоять на своем».
Конечно, после пятидесяти лет под каблуком властной матери…
«Я была так оскорблена, что даже не приехала посмотреть на внучку. Я никогда не видела девочку, хотя Леонид, разумеется, сообщал мне, как она растет и развивается. Ничто не предвещало беды. Но потом произошла трагедия. Мне незачем больше жить, и только мысль, что некому позаботиться о моей внучке, не дает мне спокойно сойти в могилу.
Евгения, я много слышала о вас, и только хорошее. О ваших профессиональных качествах я говорить не стану – здесь и так все понятно. Главное для меня другое. От моих друзей, на которых вы работали, я знаю, что у вас есть собственный кодекс чести. Что вы никогда не позволите причинить вред слабому. Что вас нельзя запугать и невозможно подкупить. Это и есть причина, по которой я обращаюсь именно к вам.
Евгения, спасите мою внучку! Защитите девочку, которой угрожает опасность! Если потребуется, то защитите даже от ее собственной матери.
Иосиф Сташевич наделен большими полномочиями, фактически он является опекуном малышки. Долгие годы он был другом нашей семьи. Я полностью доверяю ему и назначаю исполнителем моей последней воли.
Не обманите моих ожиданий. Искренне ваша Елизавета Лазарева.
Ницца, число, подпись».
Я отложила документ и посмотрела на Сташевича.
Адвокат наблюдал за мной, пока я читала.
– Письмо написано в такой форме, что я не могу отказать, – произнесла я. – Конечно, я согласна. Хотя повторюсь – в детях я ничего не понимаю.
Сташевич просиял, видимо, у него оставались сомнения, соглашусь ли я.
– Нам стоит поехать туда немедленно.
Сташевич убрал документы в сейф и вышел сообщить супруге, что отбывает по делам.
Мы отправились на двух машинах – мой «Фольксваген» пристроился в хвост белому «Вольво».
Иосиф Леонидович был неторопливым и основательным, и водил он так же, так что я, привыкшая жить на высоких скоростях, была вынуждена постоянно притормаживать, чтобы не обгонять иномарку адвоката.
Стоя на светофоре, я постукивала пальцами по рулю и насвистывала сквозь зубы, размышляя над странным делом, в которое оказалась втянутой.
Итак, что я знаю о гибели банкира Лазарева?
Полгода назад, весенним утром, его машину обнаружили на грунтовой дороге. Дверцы машины были распахнуты, водитель исчез. Лазарев был одет, словно для выхода в свет, а убит тремя выстрелами в грудь. Это было странно – наш тихий провинциальный Тарасов давно не видел такого.
Да, в девяностые здесь постреливали, несколько раз гремели взрывы, передел собственности шел полным ходом. Но уже к началу нулевых все пришло в гармонию. Никакой криминал, помимо ручного и прикормленного, не тревожил тихую гладь провинциальной жизни, а самые опасные люди носили дорогие костюмы, и их оружием был административный ресурс, а никак не «волына с маслинами».
К тому же Лазарев был хоть и состоятельным, но все же его банк не приблизился и к первой сотне. Никакой выгоды от гибели Леонида Андреевича никто вроде бы не получил. Лазарев не был повязан ни с криминалом, ни с какими-либо «варягами» – бывало, что сторонние люди пытались зайти на территорию области, где их совсем не ждали, но таких меткими щелчками сшибал лично губернатор, не терпевший конкурентов.
Оставалось предположить убийство по личным мотивам.
На этом месте я мысленно одернула себя.
Эй, Охотникова, ты опять? Снова за старое? Не забывай, что ты больше не сотрудник отряда специального назначения «Сигма», наделенный широкими полномочиями. Ты обычный провинциальный телохранитель. И наняли тебя не для того, чтобы расследовать убийство банкира Лазарева, а чтобы обеспечить безопасность его маленькой дочери. Вот на этом и сосредоточься.
Я попыталась выбросить из головы подробности убийства злосчастного банкира. Сосредоточенно следуя за машиной адвоката, я старалась запомнить дорогу к дому Лазарева и заодно любовалась окрестностями.
А посмотреть было на что. Как-то очень быстро город остался позади. Пропали ряды унылых многоэтажек, выстроенных «в шахматном порядке», наводящие мысли о чем угодно, только не о шахматах, скорее о пчелиных ульях или спичечных коробках.
Теперь по обе стороны шоссе красовались новенькие коттеджи, а вскоре дорога привела нас в самый настоящий лес. Кроны старых дубов смыкались над узким шоссе, было темновато, мрачно и пахло прелой сыростью. Не удивлюсь, если где-нибудь неподалеку окажется самое настоящее болото. И с чего это людей тянет селиться в таких вот уединенных местах?
Коттеджный поселок возник перед нами внезапно – просто лес расступился ненадолго, и на склоне холма показалось штук пятнадцать домиков, обнесенных общей стеной.
Ну, то есть «домиками» их можно было назвать с натяжкой – то, что они выглядели игрушечными издали, не делало их менее солидными. Двух-, трехэтажные коттеджи, выстроенные по типовому проекту из темно-красного кирпича, крытые одинаковой зеленой черепицей, с похожими коваными трубами, решетками и флюгерами, для нашей провинции они обозначали «здесь проживает средний класс». Причем средний в европейском смысле слова, а вовсе не те, кто без труда дотягивает до зарплаты.
Когда мы подъехали ближе, я привычным взглядом просканировала объект.
С безопасностью все обстояло не так уж плохо. Стена была стеной без дураков – высокой, прочной, из настоящего кирпича какой-то хитрой кладки, и если издали она притворялась старинной, то вблизи становилось ясно: периметр маленького поселка надежно защищен. Дорога уткнулась в металлические ворота, над ними мигала камера видеонаблюдения, а сбоку располагался стеклянный «стакан», в котором виднелся кто-то в камуфляже.
Сташевич посигналил.
Видимо, адвоката здесь знали либо его машина была в списке, поэтому створка ворот поехала в сторону.
«Вольво» въехал на территорию поселка, а за ним прошмыгнул и мой «Фольксваген». Н-да, квалификация типа в камуфляже явно не на высоте. А если бы я была террористкой и держала Сташевича под прицелом? И тогда бы я также просто въехала на охраняемую территорию? Похоже, ответ будет «да».
