скачать книгу бесплатно
– Не… такого я не слышал, – простодушно ответил Леша.
Подумал и повторил:
– Нет, такого тут не бывает. Ты, наверное, американских фильмов насмотрелся?
О стрит-рейсинге, гонках по городу, Феликс знал, но чтобы тут, в Донецке, – действительно слышал впервые.
– …а оператор эту самую гонку снимает с пассажирского места, правильно?
– Правильно, – кивнул Леша Шматко, – это и называется «ехать оператором в машине».
Он хотел было еще что-то сказать, но увидел кого-то за спиной у Феликса, воткнул сигарету в губы и подхватил с асфальта свою тяжелую Бетакам.
– Ну, я пошел.
Это был Подскребаев. В своей неизменной белой рубашке с короткими рукавами. Он несильно хлопнул Феликса по плечу, наклонился близко к его лицу, но взглядом проводил Лешу Шматко с камерой.
Сказал коротко:
– Вон, видишь возле Танка микроавтобус стоит? Бери свою камеру и бегом туда.
Ни «здрасьте», ни «как дела»…
Сказал и пошагал дальше через толпу, неторопливо отодвигая в стороны попадавшихся на пути.
Вот теперь Феликс понимал, зачем он здесь и что от него сегодня потребуется.
Он вернулся к своему зеленому Ланосу и, поразмышляв, взял две камеры: Соньку и ту самую миниатюрную Гоу-Прошку с набором крепежа.
Недалеко от Танка, памятника герою Великой Отечественной полковнику Гринкевичу, который (якобы) на этом танке самым первым ворвался в Донецк и освободил шахтерский город от фашистов, стоял наглухо затонированный Mercedes Sprinter.
Какая ирония – рядышком русский Т-34 из прошлого и немецкий автопром из сегодня.
У открытой двери Спринтера стоял здоровый коротко стриженый крепкий парень, гладко выбритый, и – так же, как и Подскребаев, – в белой рубашке с коротким рукавом и в черных тщательно отглаженных брюках. Он перегородил дорогу Мудрицкому и оглядел с головы до ног, но услышав из автобуса чей-то голос, проговоривший слово «оператор», отодвинулся в сторону. Феликс втиснулся внутрь со своей немаленькой сумкой, широкая спина за ним тут же вернулась на место.
Со свету Мудрицкий наткнулся на чьи-то ноги, споткнулся через что-то громоздкое, больно ударившее по ноге, но быстро сориентировался, сделал вглубь несколько широких размашистых шагов, словно по наклонившейся палубе, и упал на свободное место, взгромоздив на колени сумку с камерами.
И оглянулся.
В мягких кожаных креслах сидели, в общей сложности, человек восемь. У многих, как и у самого Мудрицкого, на руках сумки, а в проходе на полу – также сумки-кофры из-под камер и штативы. Такой же громоздкий штатив на полу и «ударил» Феликса по ноге.
Два самых передних кресла микроавтобуса, водительское и пассажирское, были развернуты в салон, и там возле лобового стекла получалось нечто вроде президиума. В водительском кресле сидел Подскребаев, а на месте пассажира – молодой человек, также коротко стриженый и также гладко выбритый. Черные брюки и белая рубашка с коротким рукавом – это у них, похоже, униформа.
– Я ведь тебе говорил – самую маленькую, – услышал Феликс голос Подскребаева.
– А она у меня тут тоже есть, маленькая, – он постучал по крышке кофра. – Просто сумка большая.
Сзади кто-то что-то сказал, Феликс не расслышал, но «зал» рассмеялся, Мудрицкий снова оглянулся. Глаза уже привыкли, и он разглядел, что в микроавтобусе в основном-то как раз и сидели видеооператоры: с разных каналов, из разных студий, лица почти все знакомые за исключением двух. Мудрицкий коротко поднял руку в знак приветствия, кто-то кивнул в ответ, кто-то «промолчал».
– Итак, начнем, – Подскребаев держал в руке лист бумаги, но смотрел в «зал». – Для тех, кто еще не в курсе: старт от заправки Тюменской нефтяной компании ТНК, что за Мотелем, на поселке Калинкино, на перекрестке улиц… – Подскребаев наклонился к белому листу, – …короче, сами знаете, где это.
И снова поднял взгляд от листка:
– Едем по маршруту: Мотель, далее проспект Ильича до улицы 50-летия СССР, перекресток 50 лет СССР и Театрального проспекта, далее по Театральному на Первую Линию. С улицы Артема на Киевский проспект мимо Северного автовокзала и далее – по прямой до конца. Финишная черта – кольцо «Аэропорт»! Парковка за троллейбусной остановкой. Всем понятно? Пилоты, понятно?
На передних креслах кивнули, и в одном из них Феликс узнал Николая Дмитриевича. Сегодня он был не в традиционном деловом пепельном (или черном, или сером) костюме, а в мастерке необычно глубокого синего цвета.
Подскребаев наклонился к своему листу бумаги и, внимательно водя пальцем по строчкам, продолжал:
– Операторы стоят… на Мотеле трое: на клумбе в центре Зотов, на клумбе со стороны Макеевского шоссе – Иванченко, на клумбе в сторону моста – Филимонов. На перекрестке проспекта Ильича и бульвара Шахтостроителей – Сергиенко с Фадеевым…
Теперь, предварительно и предусмотрительно вооруженный информацией от Леши Шматко, Мудрицкий слушал с пониманием процесса и, когда Подскребаев закончил перечислять точки съемок и «закрепленных» операторов, поднял руку.
Молодой человек в пассажирском кресле рядом с Подскребаевым коснулся локтя своего шефа, и тот поднял глаза.
– Чего тебе, Мудрицкий?
Феликс встал, словно студент в аудитории:
– Все ваши локации правильные, грамотные, но третьего оператора на Мотеле я бы поставил не на клумбе, а на мосту, на самом верху. Там есть место, где можно устроиться со штативом. Когда мы снимаем тест-драйвы, я всегда рекомендую эту точку съемки. Более длинный и более красивый план получается…
Подскребаев бросил вопросительный взгляд на Николая Дмитриевича, и тот через короткую паузу равнодушно шевельнул плечом, Феликс это увидел.
Федор вздохнул, обдумывая слова Феликса, и ответил:
– Мудрицкий, операторы стоят на перекрестках не для того, чтобы снимать «красивую картинку», а для того, чтобы фиксировать нарушения Правил дорожного движения. Пилоты, услышали?
Федор обвел взглядом первые ряды.
– Все нарушения пенализируются. Проезд на красный свет – снятие с гонки. ДТП – снятие с гонки. Ремонт всех пострадавших гражданских автомобилей и лечение людей за свой счет, плюс штраф организаторам… и так далее. Все помнят?
Феликс опустился на место.
– Теперь машины… – и Подскребаев начал перечислять имена и фамилии, экипажей.
Всех машин и их экипажей – водителей с операторами на месте правого пассажира – оказалось пять.
Феликс пожевал своими тонкими губами: кто тебя, блин, за язык тянул?
Но – что правда, то правда, – когда гонка началась, Феликс все-таки поймал краем глаза оператора на Мотеле, и тот находился как раз на макушке моста.
Глава 12 Докторский обход
…весна, 1972-й год…
Удивительная штука – медицина.
Я полусидел на подушке, Вера держала перед моим лицом небольшое зеркальце, и из него смотрел на меня не умудренный жизнью пятидесятилетний мужчина «в расцвете», а – мальчик…
Кто же ты такой, блин?
Худой и нескладный, словно гнутая оглобля. Вытянутое кверху лицо, не виски, а две впадины, губы тонкие и их концы слега опущены – всё это означает, что юноша, несмотря на свою молодость, человек жёсткий, может быть даже – жестокий. Скулы – крупноватые и слегка выдаются вперед, что могло бы передавать мужественность или угрозу, но ни того ни другого не ощущалось. Как это иногда бывает в дизайне нового автомобиля: отдельно каждый элемент что-то собой представляет, выражает какую-то явно откровенную или наоборот потаённую мысль дизайнера, – оригинальная головная оптика, особой формы противотуманные фары, необычные и непривычные выштамповки на капоте, крыльях, на боковинах кузова… но завершенной картины нет.
Не складывается…
Также и это лицо в зеркале.
Ломаная линия тонких бровей – романтик или мечтатель?
Короткая стрижка – спортсмен?
Но общая картина – скорее грустная, если даже не печальная.
Лицо мне не знакомо, и этих щек еще ни разу не касалась бритва: кожа гладкая и бархатистая, словно у младенца, лишь легкий темный пушок над верхней губой да иссиня-черные брови.
Глаза? Они-то, как раз мои. Я вижу, что это мои глаза… но лицо – нет, не моё!
Кто же ты такой, черт тебя подери?
Я негромко, но зло и от души, досадливо выругался. Тонкие губы в зеркале один к одному повторили артикуляцию популярного у мужиков матерного слова, – извини меня, Вера.
Дверь палаты широко распахнулась, и стремительно вошел доктор Сергей Андреевич.
– Ты его что, побрить собираешься? – спросил он весело. – Ему еще рановато.
И, обращаясь ко мне:
– Ну-ну, герой… как ты тут?
Похоже, других слов у этого доктора не было. И еще я подозреваю, что с этими словами он заходит в каждую палату – «ну-ну, герой, как ты тут?»…
Вера с зеркальцем отошла, а я продолжал тихо сходить с ума.
– Доктор, я тут давно … в коме?
– В коме ты, парень, не был, а без сознания пролежал… Вера, с какого он у нас?
– С прошлого вторника.
– А сегодня? Сегодня у нас снова вторник, – сам себе пошутил доктор. – То есть неделю, а если еще точнее, то целых семь дней. И чувствуешь ты себя, похоже, вполне удовлетворительно.
Настроение у доктора было если не игривое, то очень хорошее, он был энергичен, возбуждён и деловит, и, спустя несколько минут, я сообразил, почему – обход!
Он пролистнул мою амбарную книгу и мгновением позже, видимо, что-то понял.
Вопросительно повернулся к медсестре.
– Он пытался вставать, – выдавила она из себя.
– Нет-нет, пока рановато, – задумчиво проговорил доктор и углубился в свою (мою) амбарную книгу.
Держа ее в правой руке, он начал писать левой, как обычно – справа налево (или сверху вниз?), как это обычно делают левши. Вопроса моей попытки встать они больше не касались, а причина его энергичности или, точнее сказать, некой суетливости, повторяю, выяснилась через минуту.
Широко раскрылась дверь.
Вошли: профессор, тот самый постаревший Григорий Мелехов с густыми лохматыми бровями, и с ним студенты, те же пять человек, два парня и три девушки.
Доктор Сергей Андреевич прекратил свои записи, опустил руки по швам (книга с моей историей в правой руке, ручка в левой), и словно первокурсник у доски повернулся к вошедшим.
Профессор остановился напротив меня и взялся обеими руками за быльце кровати – длинные костлявые пальцы обернули хромированную трубу, округлились ярко выпирающие суставы и разгладились под кожей пухлые секунду назад прожилки толстых синих вен.
Студенты расплылись вокруг него, словно цыплята из-за курицы.
Мой доктор прочеканил:
– Михаил Карась, пятьдесят пятого года рождения, черепно-мозговая, дорожное происшествие, ретроградная амнезия…
– Так-так, батенька, – проговорил профессор, – очень интересно. И в чем она выражается, эта самая амнезия? – спросил он.
Спросил, впрочем, без всякого любопытства, дежурный вопрос, ответ на который предназначался студентам.
– Не все помнит…
– А что помнит? – снова спросил Мелехов и перевел взгляд на меня: – Что вы помните, молодой человек?
Вопрос не поставил меня в тупик, поскольку я сам себе его уже не раз задавал.
Но я ответил не сразу.
Как воспримут мой ответ эти люди?
И что я должен им сейчас ответить?
И кто они такие, чтобы я с ними откровенничал…
Мелехов обернулся к студентам:
– Это называется сверхчувственное восприятие, изменённое состояние сознания, нейротансмиссия.
Снова повернулся ко мне:
– Ну и?
– Я совсем ничего не помню, – сказал я.
– Ну, как же – совсем! Вы ведь говорите по-русски, значит помните язык, на котором разговариваете. Вы помните, как вас зовут и в каком городе вы живете… Вы, вероятно, не помните, что с вами произошло… Правильно?
– Нет, не правильно, – ответил я.
