скачать книгу бесплатно
И совсем полнейший шок я испытал, когда мои родители (бред сивой кобылы, три восклицательных знака!!!) приехали забирать меня домой.
х х х
Выплыло откуда-то из глубин давно забытого:
«Несмотря на то, что доктора его лечили, пускали кровь и давали пить лекарства, он все-таки выздоровел».
И я даже помню, откуда это: про Пьера Безухого (или Безухова, как там правильно?).
И я ничего не путаю.
Почему? А потому что эту шутку кто только не пародировал – и на сцене в концертах, и в постах в интернете. А первым-то ее (как оказывается) придумал великий русский писатель больше 150 лет назад.
Да и сам ли придумал?
Скорее всего, также слямзил у кого-то….
Мы ехали в такси, а это была «Двадцать четвертая Волга», и была она не просто в идеальном состоянии, а совершенно новая машина. Спидометра и пробега из-за спины водителя мне видно не было, но – никаких сомнений: этот автомобиль сошел с конвейера максимум два-три месяца назад, внутри пахло заводской краской и свежей отделкой салона.
Уж в этом-то я разбираюсь.
На механический таксометр я поначалу не обратил внимания, водитель привычно включил его, сперва повернув рычажок влево, а потом вправо до щелчка. В окошке с копейками появилась цифра «20», громко затикал таймер, а в правом верхнем углу лобового окна зеленый огонек сменился желтым (мне было видно в отражении стекла). Все знакомо, обыденно, поскольку я сам когда-то начинал свою шофёрскую работу именно в таксопарке, и в действиях водителя не увидел ничего необычного, а даже что-то знакомое, уютное. Отметил лишь отсутствие привычного у нынешних таксистов навигатора.
Молодец, без подсказчика работает.
Но мы сидели в автомобиле, производство которого прекратилось бог знает когда, ехали по широким и непривычно просторным улицам (куда девались пробки и заторы?), и за всю дорогу мне на глаза не попалось ни одной иномарки: ЗИЛы, ГАЗоны, Волги, Москвичи да редкие Жигули самой первой модели…
Редкие!
…и ни одной Газели-маршрутки…
А еще – ни единой рекламы.
Ни одной!
Словно ты попал в фильм Бондарчука «Шпион» или Балабанова «Про уродов и людей». Ты видишь знакомые улицы и узнаёшь, что это – Москва, хотя, на самом-то деле – в случае бондарчуковского «Шпиона» – это была Прага, я однажды случайно об этом прочитал.
Ты видишь и узнаёшь, что это – Питер, (или Ленинград, кому как больше нравится), но в кадре нет ни единого рекламного щита! И едут по улицам почти новенькие троллейбусы, и при этом – не расклеенные цветными плакатами от носа до самого заднего стекла.
И за окнами нашей Волги уж точно не Киев. Это – к бабке не ходи!
Свой город я бы узнал даже по запаху…
Мы недолго ехали по довольно широкой улице, потом свернули влево и поехали вниз по бульвару – снова кирпичные здания, среди которых, словно картинки на открытке – дома из красного кирпича под рыжей черепицей.
Черепица (а не шифер) на крыше пятиэтажного дома?
Когда переезжали трамвайные рельсы, я посмотрел вправо и увидел уходивший вдаль темно-красный трамвай с граненой кормой и плоскими окнами – прям-прям «раритет»…
Или – раритет без кавычек?
Спустились на набережную (и, как позже выяснилось, это была как раз именно Набережная, с большой буквы – улица), повернули налево – по кольцу вокруг клумбы. По правой стороне довольно широкая река или водохранилище, городской пляж с желтым песком (голый и пустынный, холодно еще), с противосолнечными цветными грибочками, цветными же раздевалками и детскими качелями, много голых тополей и плакучих ив, листва на которых только-только начала появляться. По левой стороне потянулся ряд панельных пятиэтажек.
Волга свернула во дворы, несколько попетляла и, наконец, остановилась у одного из подъездов. Таксист привычным движением и с громким щелчком выключил счетчик, в окошке с копейками замерла цифра «62».
«Отец» протянул водителю бумажный рубль, рыжий советский, и тут же открыл свою дверь, тем самым показывая водителю, что сдачи не нужно.
Тот коротко кивнул.
Со скрипом (именно так, со скрипом, и это – в новой машине!) распахнулась наша, задняя дверь, кавалер протянул даме руку и помог выбраться из салона.
Я полез из машины следом.
За что, господи?
Глава 17 Геополитические конфликты
Хроника войны, 2015 год
Цитата: «…военная победа Украины над Россией для США особенно не нужна, потому что нереальна. Длительная, бестолковая, нерешительная война, постоянно и постепенно расширяющаяся и все более и более кровавая – вот цель. Запад устроит даже расширение Новороссии за пределы Донбасса – лишь бы фронт сохранялся. Чем он будет длиннее, тем лучше. А останется на том же уровне – тоже неплохо. Победа в данной войне видится англосаксам не в виде танковых колонн с жовто-блакитными прапорами на Красной Площади, а по аналогии с февралем 1917-го года…»
Стрелков 2015 г.
Глава 18 Вовка Карась
11 марта, 1972 год
Удивительная штука – семья.
Помнится, в детстве я мечтал о собственном письменном столе, потому что жили мы бедненько, и домашние уроки приходилось делать за круглым обеденным. Тогда такие были в моде. Ставили его обычно посреди комнаты и покрывали бархатной скатертью с бахромой, а в центре обязательно ваза, и в ней, как правило, пластмассовые цветы. Или графин с водой на стеклянном подносе с четырьмя перевернутыми гранеными стаканами по кругу.
Когда вечером за ужином собиралась семья, скатерть аккуратно снимали, а стол покрывали обыкновенной клеенкой. Частенько ее так на столе после ужина и оставляли, но графин или ваза всегда возвращались на свое место. А
скатерть
выкладывали на стол лишь, когда приходили гости. И уж когда приходило несколько гостей, то этот круглый стол еще и раскладывался в огромный овальный. После гостей стол снова складывали, и графин с водой и стаканами (или ваза с пластмассовыми цветами) возвращались на место.
Делать уроки за таким столом было крайне неудобно, поскольку он, повторяю, круглый, и локти – на весу. Вполне вероятно, что именно поэтому у меня всегда были тройки по чистописанию, да на всю жизнь остался такой корявый почерк.
И сутулость…
Сейчас я сижу за настоящим письменным столом, и он принадлежит мне.
Точнее – Михаилу Карасю.
А еще Карасям принадлежит – не двух- и даже не трех-, а прям целая четырехкомнатная квартира. Правда, она уж оч-чень малогабаритная, зато у меня есть своя комната, свое собственное автономное пространство.
Столешница накрыта листом толстого стекла, под которым какие-то бумажечки, записочки, вырезки из газет, чьи-то черно-белые лица, словно выдранные из служебных удостоверений. В центре под стеклом – календарь 1972-го года с какими-то отметками фиолетовой шариковой ручкой.
Где-то тут в столе должен быть дневник и тетрадки; кто мне о тебе расскажет лучше, если не ты сам, правильно?
Хотя первое и весьма детальное знакомство произошло пять минут назад в ванной: я долго и внимательно изучал этого юношу в зеркальном отражении.
За что ты меня, боженька, в такое тело, а?
Длинный (именно длинный, а не высокий), худой, сутулый, с руками-веревками и с ногами-палками. Выдающиеся вперед скулы резко опускались в хлипкий подбородок, а следом в тощую шею с огромным кадыком, ещё ниже хилая грудь с выпирающими ключицами – Кощей Бессмертный.
И весь нескладный какой-то…
Точно такой же беспорядок и на письменном столе, и внутри него.
Стол – однотумбовый, это когда выдвижные ящики справа от твой коленки. В верхнем ящике – стопка тетрадей, ручки-резинки, цветные карандаши и засохший фломастер (тогда такие уже делали?). Во втором ящике учебники, а в нижнем – всякая мелочевка, в том числе и конфетные обертки, сложенные определенным образом – в форме квадратных конвертиков.
Как же они назывались?
Вспомнил – фантики!
В глубине нижнего ящика я нащупал холодную сталь и вынул настоящий штык от винтовки образца Великой Октябрьской Социалистической революции. Помнится мне, что тогда мы это именно так и писали: все слова с большой буквы, кроме слова «революция». Или «Революция» также с большой… Социалистическая Революция?
Не помню, забыл…
Штык (именно штык, а не штык-нож, который особым устройством примыкается к карабину или тому же «калашу»), этот был не плоским, а четырехгранным, длинным, сантиметров тридцать-сорок, и наконечник, помнится, «зауживался» до диаметра спички. Такой «штык-молодец», в отличие от «пули дуры», входил в тело врага, как иголка в теплое подтаявшее масло (так я об этом где-то когда-то читал), но кончик этого был отломлен, и на сломе светлела мелкоячеистая структура рапидной стали.
Откуда я знаю слово «рапид»?
Я помню, что учился в каком-то институте, изучал металловедение и даже знаю, что такое сопромат. Я помню (и я знаю), что я – автомобильный инженер. Но что это был за институт – не помню.
И как меня зовут, в конце концов?..
Тоже не помню.
Я положил штык на стол, открыл нижний ящик пошире, но того, что искал, там не было.
Он нашелся в портфеле за столом слева у стенки – школьный дневник.
Итак, зовут меня Михаил Карась, это мы уже знаем. Учусь я в донецкой экспериментальной школе № 5, в девятом «Б», и при этом учусь хорошо: четверки с пятерками, и последних гораздо больше.
Так ты зубрилка, оказывается.
А вот я, например, поумнел (и повзрослел) только к третьему курсу института… Впрочем, нет – несколько раньше, в армии.
Я служил? Да, я же ведь в армии служил!
Донецк? Нет, вот этого я не помню, никогда там не был.
Последняя запись в школьном дневнике – десять дней назад. По алгебре нам задавали функции, по физике – температуры, по литературе – Лев Толстой, как зеркало известно какой революции.
В соседней комнате послышался щелчок и негромкое гудение. И я узнал этот звук – так гудит стабилизатор. Была в советских квартирах такая штука, которая берегла ламповые телевизоры от перепадов напряжения. Прошло несколько долгих минут (это разогревались всяческие в телевизоре аноды и катоды), и давно забытый голос диктора (уж не Левитан ли случаем?) с полуфразы заговорил:
– …и число безработных в Великобритании превысило один миллион человек. Представители Дании, Ирландии и Норвегии подписывают в Брюсселе договор о приеме этих стран в Европейское экономическое сообщество. И кстати, на референдуме во Франции почти семьдесят процентов участников опроса высказываются в пользу расширения ЕЭС.
Женский голос:
– Президент США Ричард Никсон подтверждает, что его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер, начиная с 1969 года, действительно вел секретные мирные переговоры с представителями Северного Вьетнама.
Опять мужской голос:
– Бундестаг ратифицирует договоры Западной Германии с Польшей и СССР, заключенные в 1972 году. Делегаты от христианских демократов при голосовании воздержались.
– Ты чо, и вправду ничего не помнишь? – услышал я голос за спиной.
В дверях стоял мальчишка лет десяти-одиннадцати в клетчатой синей рубашке, аккуратно заправленной в обтягивающее синее трико. В моем детстве я могу вспомнить лишь одного своего одноклассника, который на уроки физкультуры приходил в настоящем спортивном костюме. Все остальные – в чем попало: кеды и тапочки, черные или синие семейные трусы, а футболки и майки – самых разных цветов и в самых различных сочетаниях; спортивный костюм был редкостью.
Как тогда говорили – дефицит.
Тем временем женский голос из телевизора, словно из жестяного бочонка:
– На первичных выборах в штате Нью-Гемпшир сенатор Юджин Маккарти, выступающий за установление мира в Южном Вьетнаме, одерживает верх над президентом Джонсоном. А от Демократической партии на предстоящих выборах свою кандидатуру выставил сенатор Роберт Кеннеди.
Стоп-стоп, ведь Кеннеди убили…
Или это – не того Кеннеди?
В моем далеком детстве таких пацанов называли шкетами: на тощей шее большая голова, стриженная «под чубчик», остренький носик, торчащие розовые уши, а на улицу мамы надевали на голову тряпичную фуражку неопределенного серого расцвета, отчего уши из-под кепки торчали еще отчетливее.
Типичный шкет, что тут скажешь, я даже загляделся.
Мой младший брат?
– Правда, ничего не помню, – ответил я.
В его больших серых глазах читались одновременно две противоречивые мысли: с одной стороны, естественное и откровенное детское любопытство, а с другой – вполне отчетливое взрослое «не верю».
– И про насос не помнишь?
– Про какой насос?
Шкет не ответил, но моим ответом остался доволен.
– И что там, с этим насосом? – спросил я.
Шкет не удостоил меня ответом, словно не услышал, и снова спросил:
– И про колесо не помнишь?
Обычно младшие дети в семье балованные, потому что родители, как правило, любят их больше, чем старших, а старшим достаются лишь скучные домашние обязанности, в том числе и «заботы о младшеньких». Именно поэтому младшие растут капризными и не в меру требовательными, а старшие (незаметно и, как им кажется, тайно от взрослых) вымещают на своей «младшей обузе» свои «справедливые» недовольства.
Не во всех семьях, разумеется, но, как показывает мой житейский опыт, не общающихся между собой родных братьев и сестер весьма и весьма немало. Похоже, тут такая же ситуация.
