скачать книгу бесплатно
– Одно место – где? – неласково спросил Несговоров.
– А вы куда идете?
Несговоров поколебался и все же решил ответить. Кто знает, какие у этих юнцов полномочия?
– Мне к Кудряшову. Немедленно!
Кожаный присвистнул и вопросительно посмотрел на небритого. Тот поскреб щеку.
– Это очень сложно, – вымолвил он. – Самая высокая ставка. Вы потянете? Плюс двести процентов за срочность.
– Давайте перенесем на завтра! – услужливо предложил кожаный. – Доплата составит всего сто процентов, большой выигрыш.
– О каких суммах идет речь? – сумрачно спросил Несговоров.
Молодые люди оживились.
– Кудряшов – это очень, очень дорого, – сказал небритый. – К нему практически никто не попадает…
– Зачем ты вводишь клиента в заблуждение? – возмутился кожаный. – Только вчера мы провели к нему двоих! Другое дело, что им пришлось…
– То-то и оно. Я всегда говорю клиентам суровую правду.
– Но для того и существует тариф ВИП!
– Вы, наверное, не очень хорошо знаете, что такое тариф ВИП, – любезно взялся разъяснять Несговорову старший. – Это значит, что в особо сложных случаях мы берем с клиента аванс, принимая все риски на себя.
– Я бы даже не стал пока брать за срочность, – предположил младший.
– Согласен! – решил его напарник. – Если уж вам сегодня повезло, то пусть везет во всем. Просто вы нам очень симпатичны. С вас двести долларов.
При этих словах оба внимательно посмотрели на Несговорова. Оценив реакцию, младший торопливо поправил старшего:
– Ты забыл о предпраздничной скидке! Реально клиент заплатит только четверть суммы.
– Половину! – возразил старший.
– Нет, четверть! В День благодарения фирма предоставляет двойную скидку!
Выходившие из башни люди огибали их подальше и прибавляли шаг. Несговоров молча двинулся по направлению к двери.
– Ты забыл о скидке для местных жителей! – спохватился теперь уже небритый, вцепившись Несговорову в рукав. – Еще пятьдесят процентов! С вас всего двадцать пять долларов!
Что-то было в лице Несговорова такое, отчего его все-таки отпустили. Младший, правда, кричал вдогонку:
– А за информацию? Информация тоже денег стоит!..
Миновав три тяжелые двери на тугих пружинах, Несговоров очутился в длинной сумеречной прихожей с низким потолком. Вдоль голых стен на бетонном полу теснились люди всех возрастов и званий. Из мужчин многие были одеты лучше Несговорова, иные даже богато, в меха, но лица у всех были такими, словно они неделями не умывались. Брезгливые подстелили под себя газеты. Практичные восседали или полулежали на принесенных из дому одеялах, кое-кто имел и подушку. Старики и старухи валялись пластом в полуобморочном состоянии, иные казались уже мертвыми. Рядом с некоторыми на бумажных лоскутах или тряпочках лежали съестные припасы. Между взрослыми бродили и ползали чумазые дети. С разных сторон доносились негромкие разговоры, причитания, всхлипы. Иногда этот ровный усыпляющий гул взрывался резким звуком: кричал припадочный или орал младенец, потерявший грудь. Но случайные всполохи довольно быстро затухали, и в мрачном накопителе вновь воцарялась атмосфера угнетенного ожидания.
В дальнем конце Несговоров разглядел некое подобие сцены. На ней возле высокой белой двери, украшенной позолоченной резьбой, восседал на стуле грузный человек в камуфляже. Другой блюститель порядка, одетый в такие же защитно-пестрые ватник и брюки, с комковатым, глубоко изъеденным оспой лицом, с тяжелой резиновой дубиной в руке прохаживался из конца в конец накопителя и носком сапога подправлял лежачих:
– Уберите ноги! Ноги подберите, освободите проход!..
К нему-то и обратился Несговоров:
– Подскажите, пожалуйста, как мне пройти к Кудряшову?
Стражник окинул Несговорова тяжелым взором и молча продолжил обход. Две – три ближние головы лениво оторвались от пола, чтобы вглядеться в новоприбывшего.
– Батюшка, дай на пропитание! – запричитала бабка в слипшейся от грязи шубейке, с кровоточащим синяком на круглом личике. В нос Несговорову ударила резкая вонь. Следом за бабкой в разных концах зала поднялись и приблизились к нему еще несколько человек, все с разбитыми и опухшими, черными от грязи лицами.
– Подай батюшка ради Христа Господа нашего матери его Богородицы заступницы милосердной… – жалобно канючила бабка, суетливо крестясь.
– На, миленькая, на. Будем друг другу помогать, – вдруг пробулькал знакомый Несговорову хриплый голос, и из-за его спины протянулась к нищенке темная старушечья рука с монеткой.
Несговоров угадал по голосу вчерашнюю театралку. К нему вернулся безотчетный страх. Не желая быть узнанным, он на всякий случай прикрыл лицо рукой. Но в этот момент всем стало не до него. Быстрая, как схватка насекомых, сценка отвлекла общее внимание. Когда нищенка подхватила из руки театралки монету и попыталась тихо шмыгнуть на свое место, дорогу ей преградил коренастый горбун с железным костылем. Маленькая головка нищенки, шпокнув под ударом, отскочила от костыля как мячик. Поднялся гвалт, кто-то кинулся на защиту нищенки, нашлись сторонники и у горбуна. Рябой стражник, оживившись, размахивал дубиной и тупо лупил ею направо и налево. Другой, сидевший на сцене у двери, оторвался от стула и командовал, указывая сверху рукой:
– Вот этому, этому всыпь! Чтоб надолго запомнил! Совсем обнаглели. Не понимают, куда пришли.
Свара утихла так же быстро, как началась. Расставшаяся с монетой нищенка отползла к стене, тихонечко скуля. Горбун как сквозь землю провалился. Рябой для порядка поискал его глазами и снова пошел по рядам. Люди пугливо перешептывались, толкуя друг другу происшествие.
– А тебе чего? – грубо спросил Несговорова старший стражник, успевший занять сидячее положение.
– Я к Кудряшову, с заявлением.
– Не положено.
– Это срочно. Я от Аршака Манвеловича!
Несговоров понимал, конечно, что стражник знать не знает об Аршаке Манвеловиче, но так уж сказалось.
По накопителю пробежал ропот. Послышались вначале слабые, а затем все более требовательные протесты:
– Что, опять свояк?
– Не пропускайте без очереди!
– Хватит принимать блатных!
– Огласите список!..
Возмущенные люди плотной кучкой обступили сцену, где Несговоров препирался со стражником. Потасовка нищих успела растревожить сонную толпу, и теперь многие по-настоящему завелись.
– Эй, вы! – крикнул Несговорову высокий седой старик. – Мой номер тысяча семнадцатый, он написан на моей руке, и я клянусь памятью покойной жены, что раньше меня вы туда не попадете! – И в подтверждение клятвы поднял трясущуюся правую руку, на которой действительно темнел чернильный номер.
– Вы напрасно тратите слова, такие не понимают интеллигентного обращения, – громко упрекнул старика кучерявый коротышка в светлой замшевой курточке. – Сейчас я ему объясню. Ты, мразь, слезай оттуда по-быстрому, если не хочешь торчать в сортире вниз головой, дерьмо собачье!
– Стрелять таких надо! – добавила какая-то женщина.
Стражник нехотя встал и поднял руку:
– Успокойтесь! Без очереди в эту дверь никто не войдет. Расходитесь по местам.
– Пусть сначала блатной слезет! – потребовали из толпы.
– Идите вниз, – сказал стражник Несговорову.
– Сколько человек сегодня прошло? – поинтересовался Несговоров.
– Сегодня приема нет. Идите вниз, здесь стоять не положено.
– Все на завтра?
– Завтра тоже не будет.
– Запись идет на второй квартал будущего года, – вполне миролюбиво подсказал успевший остыть коротышка. – Прежде чем лезть, ты бы спросил! Твой номер будет тысяча сто сорок первый. Назови фамилию!
– И вы все ждете здесь второго квартала? – растерянно спросил Несговоров.
– Вот дурачина! Никто ничего не ждет. Просто два раза в день люди приходят отмечаться, сверяем список. Такой порядок. Кто не явился, того вычеркиваем. У нас с этим строго! Ну, некоторые боятся пропустить, являются пораньше, кто-то и ночевать остается… Что, включать тебя, или будешь ваньку валять?
– Но Аршак Манвелович сказал, что мое заявление надо подписать как можно скорее! – промолвил окончательно расстроенный Несговоров. – Потому что дни Кудряшова сочтены!..
Люди притихли. Начавшие было расходиться снова столпились у сцены.
– Что там у тебя? – тревожно крикнул стражник через весь зал рябому напарнику. Тот вел переговоры с кем-то у входных дверей. С улицы хотели войти, рябой не пускал. – Что за день, с утра нервы мотают! – Он надавил толстым пальцем красную кнопку на стене.
Спустя минуту лязгнули запоры, и величественная дверь приотворилась. Через узкую щель стражник что-то тихо докладывал неведомому начальству. Тем временем усилился шум у входа. Рябого потеснили, в зал внесли дымящийся серебристый котел. Все повернули туда головы, и стражник, воспользовавшись этим, взмахом руки подозвал Несговорова. Дверь раскрылась пошире, его втолкнули внутрь. Несговорову показалось, что в последнюю долю секунды краем глаза он увидел в полутьме накопителя возле котла силуэт Маранты, но массивная дверь захлопнулась так же быстро, как и открылась, и он уже стоял в ярко освещенном, застланном красной ковровой дорожкой коридоре лицом к лицу с господином солидной и строгой наружности.
«Заместитель? Помощник? – пытался вычислить Несговоров. – Или референт, один из многих?..»
Господин молча провел его по коридору в небольшой кабинет, предложил стул и коротко сказал:
– Давайте ваше заявление.
Несговоров обтер ладонью лицо, пытаясь собраться с мыслями. Каким-то чудом ему удалось-таки попасть на прием, и теперь все зависит от того, как он сумеет распорядиться своим везением…
– Дело очень важное, – осторожно сказал он. – Мне бы хотелось изложить его непосредственно главе города…
– Дни которого сочтены? – язвительно уточнил господин. – И поэтому, вероятно, он должен не глядя подмахнуть вашу бумажку?
– Я этого не говорил, – пробормотал Несговоров, краснея.
– Но подумали.
Некоторое время господин, вооружившись толстым отлично заточенным красным карандашом, изучал заявление. Затем принялся что-то энергично в нем подчеркивать (Несговорову очень хотелось узнать, что, но привстать с места он не решался). Затем сказал с иронией, не поднимая глаз от бумаги:
– Художник? Что-то не припомню такого художника. Шишкина знаю, Саврасова, а вот Несговорова – не знаю. Вы действительно так верите в свою избранность, что считаете власть прямо-таки обязанной немедленно, вне очереди выписать вам ордер на новый чердак?
– Но ведь чердака… Э-э… Хотя бы чердака… Заслуживает каждый живущий?
– Бросьте демагогию. Когда-то нам всем хотелось в это верить.
Несговоров продолжал мучиться догадками. С одной стороны, едва ли это мог быть сам городской голова. С другой, уверенные и в чем-то даже крамольные высказывания господина свидетельствовали о том, что он занимает весьма и весьма высокое положение.
– Ответьте мне, если вы художник, – задумчиво произнес господин, отложив наконец карандаш и откинувшись на спинку кресла. – Предположим, вы узнали, что у вас в запасе… Ну, не часы, не дни, а пара месяцев. Целых два месяца работы. Последние два месяца. Какую бы картину вы написали?
Вопрос был жутковатый. Несговоров никогда бы не подумал, что башня прячет в своих недрах философов. Он сделал над собой усилие, чтобы ответить по существу.
– Наверное, я постарался бы закончить то, над чем работаю сейчас.
– Гм. – Господин неопределенно покрутил в воздухе пятерней. – Нечто в духе Нестерова? Молитва среди русских берез?
Несговоров внутренне содрогнулся. Этот человек, никогда не видевший его картины, владел ключом. По меньшей мере, одним из ключей. В нем определенно было что-то демоническое.
– И это даже после того, чему вы сегодня были свидетелем? – допытывался собеседник.
– А что я такое увидел, чего бы не знал раньше? – вопросом на вопрос ответил Несговоров. – Разве что двух юнцов, которые за доллары предлагают записать на прием к любому чиновнику.
– Любопытно, – сказал господин, снова беря карандаш и делая для себя пометку в перекидном календаре. – О таком я слышу впервые. Но это едва ли годится для масштабного полотна. Ну а сама очередь? Очередь в никуда и ни за чем, с чернильными номерками на ладонях? Разве не колоритное зрелище?..
– Мне не хотелось бы смешивать трагедию с глумлением, – запальчиво сказал Несговоров.
– Да бросьте вы! Будто не было эллинизма, барокко, романтических кошмаров… нынешнего постмодернизма, наконец, – с досадой возразил господин, выказывая незаурядную для чиновника эрудицию. – Все это вам должно быть гораздо лучше знакомо, чем мне. Искусство превращается в глумление в одном-единственном случае: когда за дело берется бездарь. Но тут уж не спасут ни благонравная задача, ни высокий штиль.
– Эта очередь… – Несговоров с волнением прервал возникшую было паузу, сам ужаснувшись новой догадке. – Ее не вы сотворили?
– Мне нравится ход вашей мысли, – сказал господин, грустно улыбаясь. – Но нет, увы. Не я. Она сама родилась. Обратите внимание, что те, кто просто живет, и те, кто числится в очереди, – разные люди. Эти множества почти не пересекаются. Одним из достижений уходящей, к сожалению, эпохи явилась профессия очередников, своего рода цех, точнее – целое сословие. Эти люди уже никогда не будут жить: смыслом их существования стало стоять в очередях. Очередь переходит по наследству детям и внукам. Вполне может статься, что какой-нибудь малыш получит место в детских яслях, на которое претендовал еще его прадедушка… Впрочем, нет, все-таки не получит, это было бы подрывом основ. Если разогнать очередь (а того хуже, если она разойдется сама) – повалится все. Будьте уверены, об этом догадываются многие, в том числе и действующий губернатор. На такую радикальную меру никто не пойдет, хотя, конечно, в мелочах подтачивать будут… Всегда ведь есть идеалисты-карбонарии вроде вас. Однако могу признаться: как и вы, я хотел бы просто закончить то, что когда-то начал. В какое бы дикое противоречие с реальностью, в какой бы беспросветный тупик это ни заводило. Тут мы с вами сходимся. Нас обоих обременяет личная ответственность за самих себя, сдерживает память о том, какими мы были раньше. Мы не захотим, даже если бы и умели, выпрыгивать из собственной кожи. А вот у того молодого человека, что сейчас при губернаторе… Забыл его фамилию. Да вы знаете, о ком я… У него таких проблем нет. Он далеко пойдет, и я не пожелал бы вам оказаться у него на пути.
Господин пристально поглядел Несговорову в глаза и вдруг улыбнулся своим мыслям.
– Вот так: я похитил ваш секрет, а теперь возвращаю его вам вместе со своим. Не судите, как сказано в писании, да не судимы будете. Если вам когда-нибудь доведется… А ведь доведется, вы тщеславны и властолюбивы, на беду вашу… Нет? А «перевернуть сознание соотечественников» (он цитировал лежащее перед ним заявление) некой живописной фантазией – что это?.. Так вот, если доведется побывать в роли пастыря, поруководить себе подобными, вы еще вспомните мои слова. Ну а сегодня ни у кого из нас нет иного выбора, кроме как доделывать начатое. Завтра мы могли бы начать что-то совсем другое, но то – завтра, его может и не быть…
Зазвонил телефон на столе. Господин снял трубку и некоторое время слушал, не говоря ни слова. А потом невозмутимо положил трубку на аппарат.
– Вот его уже и нет, этого завтра, – сказал он. – Сожалею. Я искренне хотел вам помочь. Конечно, мы сами, я имею в виду мое поколение, когда-то положили начало всему этому. Но в наше время играли самозабвенно, истово!.. А знаете, вполне вероятно, что и сейчас можно было бы спасти положение, если б нашелся хоть один ревностный участник процесса. Какой-нибудь художник! А? Вы так не думаете? Будь я художником – написал бы заново «Пир королей». Очень своевременная картина! Собака под столом – она ведь там единственный человек… Жаль, что все стоящие картины уже написаны. Ну да ведь и я не художник, а художник, наверное, придумает что-нибудь новенькое. Такое, что все другие разглядят лет этак через полсотни, не раньше… Сказать вам, что единственно меня утешает? Я доволен, что мне удалось заставить их сбиться в стаю. Когда все, такие вроде бы разные и самостоятельные, набрасываются на тебя как по команде – это поучительное зрелище. После они разбредутся по углам и будут виновато прятать глаза… М-да. Собачья тема как-то совсем некстати. Вернуть вам заявление? Впрочем, постойте…
Господин взял из дорогого письменного прибора ручку с тонким пером и в левом верхнем углу наискось начертал:
Эту просьбу обязательно удовлетворить.
Кудряшов
Подпись получилась красивой: размашистой и с кренделями.
Несговоров сразу прочел резолюцию и подпись, хотя листок и лежал перед ним вверх ногами. Сердце его подпрыгнуло. Рука сама дернулась за бумагой, одеревеневший язык пытался дать выход потоку неизъяснимой благодарности…
Но господин отчего-то медлил, придерживал заявление с резолюцией ладонью. Поднял глаза на трепещущего Несговорова, снова деликатно опустил взор.
