Серебряная лилия

– Ты просто джентльмен, не стал грозить беззащитной девушке… которая и сама недавно задула на торте шестнадцать свечек…

Конечно, если не смотреть на гусиные лапки морщин около глаз, то Нуар можно дать 30 лет, а то и все 25, а льстецы дали бы и 19, но вот пачпорт или уголовное дело… вот там цифры совсем другие стоят. И не вопиют.

– Не буду тебя больше пытать, вижу незамужние шатенки тебя не интересуют, конечно, всем джентльменам подавай блондинок! Я помогу тебе с ромом, он будет пахнуть как самый лучший ром и валить с ног, но не сразу, в зависимости от веса человека его на грудь принявшего… после первого глотка он через два часа будет клевать носом, и гарантированно храпеть через три… Только вот, о щедрый Грин, – тут её глаза сузились, – в качестве платы ты принесешь мне всего одну…

Молодой человек приготовился к худшему…

– …серебряную лилию! – вот теперь стерва улыбалась искренне, а кальян особенно ехидно забулькал.

Грин выдохнул, с одной стороны, это была слишком высокая цена, с другой стороны, цена, которую он мог себе позволить (если будет жив, конечно, но это условие не могло отменить сделку).

– Нуар, я принесу тебе лилию, но скажи и ты, зачем она тебе?

– Не думай, я не какая-нибудь глупая блондинка, я не заколю её себе в прическу, не поставлю в вазу… о нет! – Нуар усмехнулась и от этой улыбки в комнате стало холоднее, – я упакую её в самую дорогую подарочную бумагу, что продается в Гиле, и внутри роскошной коробочки пошлю с мальчиком, ты его видел, у него, кстати, нет языка, а пошлю я этот бесценный дар дочке купца Клаппа. Как-то раз, она посмеялась надо мной, и не заплатила за гадание.

– А ты не забыла, – Грин, будь он постарше, этих слов гадалке бы не сказал (да и тому невидимому свидетелю, который вернулся за балдахин).

– Память девичья, порой, крепче бриллианта… но вот в чем смех, ударишь молотком бриллиант и останется только пыль… – она опять оказалась около Грина, и её руки взяли в плен его шею. Слишком много чести для пацана с улицы. Пришлось освободиться от захвата, в котором многие мужчины мечтали бы оказаться.

– До скорого, Нуар. Мой человек придет за зельем. А потом я приду с лилией.

– Ты веришь в свою звезду, о преданный Марго Грин?

Грин улыбнулся Нуар, про себя подумал: «даст Бог!» Но ничего не сказал. Поскольку гадалка стояла на его пути к выходу, он обхватил её тонкую талию своими руками, поднял, и перенес назад. Она успела поднять ножку, с которой свалилась ажурная туфелька, на другой ножке зазвенел золотой колокольчик на не менее золотой цепочке. А ещё произошёл долгий поцелуй, такой, что до разрыва легких. Опасное это дело, к гадалкам ходить…

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Но ждать, когда ты влюблен хуже всего. Грин ходил по пустырю и пинал камешки, которые нет-нет да попадались в непричесанной мётлами дворников пыли. Наконец-то его верный "оруженосец" Лит прибежал, он запыхался и раздувался от переполнявших его новостей.

– Ну? – Грин подстегнул мальца, чтобы он рассказывал сразу главное, а не ходил вокруг да около. Куда бегал Лит он знал, кого он мог встретить по дороге – от бездомной дворняги до эскорта герцога – его пылкое сердце мало интересовало.

– Я знаю, что Меченый подарит Рите! – выдохнул Лит.

– Говори, – Грин замер. В сказках сказывают, что вот так примерно замер Цезарь, видя впереди неспокойные воды Рубикона. Правда, зачем ему нужно было переходить эту речушку, ведь Клёпа жила за морем? Неведомо. Впрочем, сказки вообще часто алогичны.

– Ему сегодня привезли посылку из самой Окраины.

– Посылка, наверное, была закрыта, как ты узнал, что внутри?

– Большое дело, младшему брату Меченого по зарезу был нужен мой крючок с красной мушкой… таких нигде не продают, ты же знаешь.

– Ты мастерски их делаешь. Дальше.

– Ну, я и выменял крючок на…

– Что в посылке?

– Настоящий альгийский пояс! – выдохнул Лит.

Грин потёр подбородок. Ну что ж, достойный дар. Рита не приняла бы золота и тем более драгоценностей, а вот изящный кожаный поясок, говорят, они бывают с секретом… и ещё мастера, что их делают в каждый вкладывают один добрый сон и этот сон обязательно приснится владелице…

– Лит, ты молодчина!

Малец расплылся в улыбке. Его герой его похвалил, что может быть лучше для мальчишки? О! Кое-что может.

– Это мне?! – Лит не верил глазам своим.

– Тебе, только дай мне медный грош взамен, а то мы поссоримся, а мне бы этого не хотелось…

Лит зашмыгал носом, одной рукой он сжимал драгоценность, а другой нетерпеливо шарил в бесконечных карманах своих многократно порванных и заштопанных заботливой маминой рукой штанов. Наконец он нашел медяк и протянул его Грину. Тут уж он двумя руками схватился за… настоящий сырный нож! Их только называют сырными – на самом деле сыр ими режут редко, это ведь универсальные ножи, в каждом восемь, а то и двенадцать лезвий на все случаи жизни, и штопор есть, и шило и открывалка, чтобы пивную пробку поддевать… Грин потрепал Лита по вихрам и улыбнулся, как мало надо человеку для полного счастья! А потом нахмурился и вздохнул, потому что человеку для счастья порой нужно слишком много…

Есть мнение, что первая любовь не опытна. Интересно, что делает сердце опытным – годы или цинизм, а может, быть упадок чувствительности? На такие темы редко рассуждают в вольном городе Гиле. Разве, что студенты, но кто их слушает, кроме таких же молодых шалопаев?

Согласно утвержденному плану Лит должен был прокатить тележку с бочкой рома перед будкой охраны парка… прямо сейчас или минут так через пяток, только вот сердце то стучит, сердце колотится и оно не железное, ему всего семнадцать лет. Отмашка! Мальчишка делал свое дело справно – он налегал на ручку и тянул, пыхтел, топал босыми пятками по грунтовой дороге, да только вот никто из охраны этих потуг не замечал. Так он бочку до леса дотянет. Грин прокашлялся и заорал хриплым голосом:

На златом песочке я Марусю встретил

в розовых чулочках, талия в корсете.

Эту песню пел забулдыга Ферди, который плохо кончил – однажды зимой напился до состояния риз, упал в балку и замерз. Из тысячи песен Грин почему-то сейчас выбрал именно эту. На нестройный ор дверь будки отворилась, и оттуда выглянул молодой увалень, затянутый в мундир и портупею. Грин сделал вид, что шатается и, продолжая горланить, направился от будки далече. А вот Лит продолжал упорно тащить тележку прямо по дороге, которая проходила ой как рядом с постом… он остановился, только тогда, когда нога охранника уперлась в борт тележки.

– Шкет, ты куда прёшь эту бочку? – охранник почуял не неладное, а наоборот – ладное.

– К отцу, – Лит утер соплю, которая всё время вылезала из его носопырки.

– А отец кто?

– Лесник.

– А в бочке что?

– Не ваше дело! – Лит снова утерся.

– Давно подзатыльников не получал, малой? – охранник отодвинул Лита, откупорил бочку и почувствовал благостный запах…

– Это же ром! Эй, крикните там сержанта! – махнул он двум одинаково нахальным мордам, которые показались из будки. Через малое время на свет белый появилось аж целых пять служивых, старший из них был с брюшком, но представлял собой еще вполне сносную боевую единицу, как говорится, за одного битого, двух небитых дают. Из бочки быстро нацедили пробную чарку. Ром понравился всем, но больше всего сержанту. И тут на сцену цирка появилась Мара.

– На пять минут сына одного оставить нельзя, как откуда ни возьмись туча нахлебников на наше добро!

Сержант собрался возразить, что круче охраны герцога Ардо во всем королевстве никого не сыскать… но у Мары имелось два контраргумента – груди почти как арбузы…

– В глаза смотреть! – рявкнула Маара голосом больше подходящим для капрала гвардии. Так что этот голосящий таран не так легко было остановить даже кирпичной стеной в две сажени толщиной. Мара начала частить охранников и в хвост и в гриву и такими словами, что не каждая торговка на рыбном рынке или грузчик в порту знает. Сержант дал оборотку и предложил компромисс. Ром у Мары купят по вполне рыночным ценам. Тогда они присели на тележку и стали торговаться, и чем дольше они торговались, чем ближе к друг другу оказывались. Грин дал четкое указание: торговаться не более получаса. Мара его выполнила, но не более, так уж и не менее. Ровно полчаса служивых изводила, а потом сдалась на милость победителя. А было ли у неё шо с сержантом… не наше собачье дело.

Главное, партия рома продана и пропита. Конечно же, пьянствовать на боевом посту – а охрана серебряных лилий приравнивалась к службе на фронте, – это прямо конфликтовать с уставом, за такое можно и пострадать. Но соблазн вновь оказался сильнее морали и даже устава. Вот такая вот это всё разъедающая субстанция. К тому же мы не о философии говорим, мы говорим о реальной жизни, которую иногда сравнивают со сном. Так что и устав – сон, да и ром – почти что сон, только приятный, а приятные желания… к тому же во сне… не грех и удовлетворить! Ведь если их долго держать взаперти, то они от этого только растут и звереют, звереют и растут. И царапают глотки и их иссушают… а тут ром, целая бочка – есть чем трубы залить! Весть о секретной тайне – то есть о добытом в неравном бою роме – распространилась на все посты в парке со скоростью молнии. И все приложились к бочке, и не один раз, ведь скинулись на ром всей гурьбой, не оставлять же другой смене, к тому же кто не пьет – тот может настучать, а раз уж все пили, то кто стукнет? Опять же это не просто абы какой ром, а настоящая божественная амброзия, причем ядрёная и убойная, так что не выпить её мог только святой трезвенник, но такие в охране не служат…

Убедившись, что зелье из бочки начало перекочёвывать в глотки и желудки охранников, Грин отправился за колли Нелли. Первый в городе Гиле собачник Йохан не хотел впутывать свою любимицу в явно сомнительное дело. Но Грин сделал предложения, от которого Йохан не смог отказаться – принес добытую вместе с цыганом Яшкой штрульскую ливретку. Штрульскую ливретку! Да таких фиф во всем королевстве всего две (и теперь тоже две, только вот одна у Йохана, а вторая у королевы). И вот уже выменная на суку ливретку сука колли, у которой течка (это важная деталь), шествует на поводке Грина. Обучена она так, что если Йохан ей внушил – слушаться Грина, она будет слушаться этого молодого человека, хотя он ей и не хозяин.

И вот Грин и колли идут по дороге проселочной, никаким твердым покрытием не скованной, дороге свободной, как сама земля… Когда дошли до "точки", потянулись часы ожидания. Грин сидел в кустах, рядом на длинном поводке ходила колли Нелли, запах от неё постепенно ветерком относило в парк. В парк, в который уже выпустили псов, в парк, по периметру которого скоро заснут сном праведников все или почти все охранники. Но это не факт раз, а второй не факт – это колли Нелли. Грин не очень разбирался в собаках, а ну как соблазнительная Нелли на догов не подействует? Но сомнения рассеялись и в груди Грина потеплело. С той стороны решетки в кустах произошло заинтересованное движение и из сумерков (простим сей безграмотный словес полуграмотному юноше, в университетах не обучавшемуся) к решетки вылетала стая громадных чёрных догов. Вся их молодецкая энергия была направлена… ой не на охрану территории! Нет. Эти собаки не взяли бы мясо из рук чужака, они бы откусили чужаку руку. Но вот догокружительный запах… запах колли Нелли. Он сбил эти боевые машины смерти с пути – теперь они хотели только… колли Нелли. И разве Грин им будет в этом мешать?

Если вы думаете, что поднимать колли на веревке легко, то просто попробуйте поднять пятнадцать килограмм на длинной и неудобной привязке. Легко всё равно? Так ведь вы не сидите на решетке с острыми пиками. А Грин балансировал именно на решетке, точнее одной ногой на узком столбике, а другой ногой аккурат на решетке, будь она не ладна! С одной стороны он мог упасть на колли Нелли, а с другой стороны… он никак не мог упасть! Когда колли оказалась в его руках, она лизнула Грина. Кокетство это было или искренняя благодарность за будущее приключение… пусть будет пятьдесят на пятьдесят. Доги уже возбудились так, что почти допрыгивали до юноши. А находился он в четырех саженях над землей. И вот с этой недосягаемой даже для догов высоты он начал спуск колли Нелли, чтобы не испытывать их терпения. И таким сложным путем призер международных выставок, красавица и умница, мягкошерстная рыже-белобокая колли Нелли потихоньку стала опускаться в клубок чёрных догов. И начался естественный отбор. Самцы цвета антрацит стали рвать клыками друг друга из-за самки. Колли Нелли была выше этих крупносамцовых разборок и быстро сбежала с гладиаторской арены. Доги – из тех, кто еще мог передвигаться, – ринулись за ней. Грин убедился, что звуки алчущих и убегающих комков чёрной ртути становились всё тише и тише, и мягко спрыгнул на траву помятую и местами окровавленную. Где озеро он знал приблизительно. А спросить не у кого – не в общественном парке чай находимся, это там бездельников праздношатающихся полно… Грин достал нож. Одного охранника он мог уложить с двенадцати шагов. Двух… ему не хотелось думать об этом.

По чёрному-чёрному парку, среди чёрных-чёрных деревьев двигалась чёрная-чёрная тень. Разумеется, это Грин. Ведь охранники храпели, а доги чёрным-чёрными каплями стелились за рыжей каплей, где-то на периферии. Косматые лапы елей обнажили гладь озера. Вот оно! Грин так спешил к лилиям, что не заметил человека с косой. Хотя как можно не заметить высокую фигуру косца в белой рубахе, переливающейся под светом месяца… удивительно, до чего остроглазый в обычной ситуации человек бывает слеп, как крот, когда его цель уже почти на блюдечке с серой каёмочкой (ночью все каёмочки серы)… И только почти добежав до озера, Грин почувствовал, что в затылок ему уперся пристальный взгляд. Он обернулся. Медленно. А человек с косой сделал широкое движение, и сочная трава, срезанная косой, упала на землю. Грин подошел поближе, так и есть – это седобородый Погодин.

– За лилиями пришел.

Он не спрашивал, он знал. В руках у Грина поблескивал нож, с такого расстояния он мог попасть в шею Погодина. Мог… и не мог, одновременно. Он спрятал лезвие в ножны. Полез за пазуху, достал крестик на простой грубой нитке, зажал её в кулаке и подошел к Погодину.

– Он намоленный… – Грин не сказал, что это всё, что у него есть, это и так понятно.

Погодин крест принял осторожно в свою широкую и загрубелую от каждодневной работы ладонь, потом поцеловал и одел на себя, под бородой крестика и видно не стало. Потом снял с себя свой нательный крест и подал Грину. Грин поцеловал его и аккуратно заправил под рубашку.

– Сколько тебе срезать?

– Мне одну для себя… и еще одну… я должен… – пошло и глупо прозвучали эти слова в ночи и Грин стал себе несколько противен.

– Подержи косу, – Погодин вручил влажное древко Грину, а сам направился к воде, он знал, как подойти к лилиям, и знал какие срезать. Два раза сжался хорошо смазанный секатор. И вот два необычных цветка стали уже скорее мёртвыми, чем живыми. Неподготовленные натуры, когда впервые видели серебряные лилии, забывали о времени, забывали о золоте и драгоценностях, содержалось в них что-то такое, не от мира сего, что Создатель для них не пожалел, но не наделил этим важным свойством никакие другие, даже самые роскошные цветы.

– Держи, крестник, – Погодин протянул слегка ошалевшему Грину лилии, и принял от него косу. А потом цыкнул на двух догов, которые неслышно появились из леса. Они порвали бы любого, слушались только герцога Ардо и терпели Погодина.

Грин спросил себя, если бы он метнул нож, отмахнулся бы от догов косой? И кто-то взял его за позвоночник, и этот кто-то очень большой – много больше Грина! – и гораздо холоднее…

– Теперь можешь идти, – вернул его в ночь Погодин.

– Спасибо, дядя Погодин! – поблагодарил за неоценимую услугу молодой человек.

– Не за что, – старик махнул рукой, он был прав и не прав одновременно.

Грин осторожно сжимал в руках две серебряные лилии, и, не веря ещё до конца своему счастью, как на крыльях летел сквозь лес, скорей, скорей – выбраться и тогда всё! Как ограду перемахнул – помнил смутно. И только, когда скрылся в лесу уже по ту сторону решетки, почувствовал, как навалилась усталость. Больше от переживаний, чем от беготни. Он присел под одним приметным только ему кустом, и вынул второе дно в оставленной здесь загодя корзинке, положил в тайник лилии на мягкие листья подорожника, стебли укрыл тряпкой и полил её водой из бутылки, потом вставил в корзинку второе дно – плетеный круг с маскировочным слоем земляники. Снаружи всё выглядело естественно, если не присматриваться днем при ярком свете или не шмонать уж слишком привередливо, то прокатит. Хотя кому шарить по корзинке Грина ночью в лесу? Не контрабанду же он везет через границу. Ранний добытчик ягод возвращается в город, чтобы продать свежую землянику на рынке… обычное дело для Гиля. Впрочем, матерые ищейки выкупили бы такой спектакль, Грин уже давно не занимался ягодами. Но и доверить корзинку он никому не мог. А вы бы доверили? Как говорится, доверяй, но никому не верь. И поэтому на следующий день к Нуар он заявился только с одним цветком.

– Какой галантный кавалер, – она прикусила губку. – Мне ещё никто, никто не дарил такого красивого цветка.

Она это сказала, еще не видя серебряной лилии, а когда Грин освободил цветок из корзинки, Нуар ахнула. Вот теперь она действительно могла сказать фразу: "я никогда не видела такого красивого цветка!" Только уже не сказала. Дар речи членораздельной красотка потеряла надолго…

– Ну, я пошел… – однако Нуар не заметила, как ушел Грин, а ведь она хотела поцеловать его на прощанье. Она даже забыла, что хотела подарить цветок дочке Клаппа. А потом долго боролась с желанием всё же не дарить серебряную лилию. И только инстинкт самосохранения вынес окончательный вердикт. Уж очень не хотелось Нуар уезжать из Гиля далеко и надолго, особенно на кладбище не хотелось… или на костёр. Серебряную лилию упаковали и с мальчиком послали Клаппам. А за мальчиком шёл высокий чернокожий с двумя саблями, и страж сей суровый изрубил бы любого, кто попытается обидеть мальчонку, одетого в совершенно непримечательную рубаху, штанишки и кепку, таких мальчишек на гильских улицах мильон или около того…

Сказать, что наступившее утро стало худшим за последние годы в жизни герцога Ардо, это не сказать ничего. Ему долго не докладывали. Боялись. Но и не доложить не смели, ибо боялись ещё больше. Начальник охраны, дворецкие, личный секретарь, финансисты, собачники, повара и сама экономка Линдваль выстроились в шеренгу типа: "я не первый, я не первый в яму с гадюками", долго пихали друг друга, наконец, начальник охраны решился, убедив себя, что два раза даже герцог не убьёт, и понурив голову, вошел в спальню, словно зимой в прорубь нырнул. Он не успел ничего сказать. «Лилии!» – прорычал Ардо. Начальник охраны бухнулся на колени, тут его и настигла книга – первая вещь, попавшаяся под руку герцогу, Ардо в сердцах метнул тяжелый фолиант по направлению к коленопреклоненному подчиненному, и попал очень метко – аккурат переплетом в нос, тут же струйка крови побежала через губы и подбородок, заливая алым зелёный мундир.

– Виноват! Две лилии срезаны, мой государь, – облизываясь, доложил начальник охраны.

– Кто?

– Никто не знает.

– А собаки?!

– Отвлеклись на сучку… это колли, на её ошейнике надпись: Нелли.

– Узнать кто хозяин.

– Уже узнали – это собачник Йохан.

– Знаю его. Что говорит?

– Клянется, что колли у него купил молодой дворянин в маске.

– Кто?

– Йохан не опознал ни один портрет.

– А что же хваленые охранники, тоже отвлеклись на сучек?

– Никак нет. Упились ромом, скорее всего, в него подмешали зелье, но какое – сейчас трудно сказать, рома совсем не осталось для анализа у наших алхимиков.

– Всех построить во дворе! – прорычал герцог.

– Слушаюсь! – начальник охраны был очень рад, что остался жив (хотя бы на время), а мундир можно и поменять, если кровь не отстирается…

Ардо оделся сам, послав ко всем чертям слуг, сел на любимого вороного, доехал до озера, там спешился. Подошел к Погодину.

– Ты видел его, и он тебя не убил.

– Всё так, хозяин.

– Так что, у тебя стало два хозяина?

– Я служу только тебе. Но это был божий человек, а супротив Бога я даже ради вас не пойду.

– И он сам полез в озеро и срезал лилии?

– Никак нет, хозяин, это я срезал для него.

– За какие такие заслуги? – Ардо еле сдерживался, чтобы не пришибать Погодина рукояткой кнута.

– Он божий человек.

– А если он завтра придет и снова попросит тебя срезать две лилии? – сжимающие кнут пальцы побелели.

– Он больше не придет.

– А другие божьи человечки?

– Других тут нет. Да и не нужны лилии божьим людям.

– А этому?

– Не разумею.

– Остальные цветы не пострадали?

– Что вы хозяин, нечто я не знаю, как лилии срезать?

– А точно лилии срезаны, или с корнями из озера вырваны? – герцог осекся, он понял, что задал лишний вопрос.

– Хозяин, если вы мне не верите, то тогда пошто спрашиваете?

Ардо знал, что Погодин никогда не говорит неправды, ни хозяину, ни кому другому.

– Опознать сможешь своего божьего человека?

– Смерть приму…

– Что?

– Смерть приму…

Ардо плюнул, вскочил на коня и дал шпор. Вороной и так был горяч, а от этих чувствительных для самолюбия ран понес во весь дух. Около замка выстроились горе охранники, у некоторых дрожали коленки, головы болели почти у всех – 30 горебойцов и один горесержант. Герцог счел, что виноваты все, но страшнее, когда вина настигает выборочно.

– Повесить по периметру парка сержанта и каждого пятого, а из собачников – каждого третьего.

И приговор тут же привели в исполнение, так и повисли на веревках сержант, шесть охранников и три собачника…

Ардо вызвал к себе начальника гвардии и адмирала флота. Поставил задачу взять Гиль в осаду. Всех впускать, но никого не выпускать, ни мэра, ни самого короля, если вдруг здесь появится. И военные сей приказ выполнили в точности. Можно сказать скрупулезно.

Герцог спустился в подвал замка. Там в прокопченной камере пыток давал показания Йохан. Ноги его заковали в колодки, пока палач не больно-то их искалечил, так для проформы повернул винты до жесткой фиксации "мяса". Увидев герцога, Йохан взмолился:

– Мессир, не вели казнить, вели слово молвить!

– Говори.

– Кабы я знал, что этот паскудник для такого дела мою любимицу покупает, да неужто бы я вас не предупредил?! А он с толку сбил, сразу цену в два раза больше рыночной предложил, сказал, что его избранница очень любит колли и обязательно девочек… так она сучек величает, наплёл, значит с три короба.

– И ты продал?

– Нет, ещё поднял цену. Думал, откажется. А он по рукам ударил. Что же мне было делать?

– А ты не подумал, для чего ему понадобилась твоя колли Нелли?

– Так, когда думать, высыпал он, значится, золото на стол… кучу целую… ведь на эти деньги… нет, вам этого не понять, у вас же всё есть.

– У меня нет двух серебряных лилий! – вскипел герцог. Ардо мерил пыточную шагами, а Йохану уже серьёзно примерил колодки палач. После стонов и криков собачник спросил:

– А что доги друг друга сильно покусали?

Ардо невесело усмехнулся. Вопросы здесь задавал только он:

– Как был одет покупатель?

– Богато, я уже говорил…

И Йохан ещё раз повторил описание портрета незнакомого дворянина. Герцог спрашивал, сверял слова с тем, что было написано в протоколе допроса. Потом подошел к Йохану, постучал по колодкам.

– Готов всю оставшуюся жизнь с культяпками пролежать?

– Ваша милость, да если бы я знал, где этот гаденыш, так я бы ваших орлов первым на него навел, да я бы носом землю рыл…

– Пока оставить в колодках, еды и воды не давать. Может, ещё что вспомнит…

Йохан сник, но ничего не стал просить. Герцогу понравилось, что Йохан поинтересовался судьбой догов, но не понравилось всё остальное.

Мэру вольного города Гиля доложили в общих чертах.

– И весь этот сыр-бор из-за двух цветков? – мэр завтракал и до конца не верил, в осаду, в блокаду, в бурю и натиск.

– Говорят, серебряные лилии настолько красивы, что человек их увидевший, теряет волю, – советник сказал всё, что знал, всё-таки он был советником, а не ботаником.

– Просто таки оружие массового поражения, – мэр нанизал на вилку тонкий ломтик ветчины. – А мы не можем эту блокаду как-то прорвать?

Вилка сделала выпад вперед, тонкий ломтик ветчины затрепетал.

– Сил милиции на это не хватит, – полковник этой самой милиции развел руками, он привык к фуршетам, к балам, к взяткам, к разврату с малолетними девочками и… а вот к осаде он не привык.

– А стены хотя бы оборонить сможете?