Хроники Финского спецпереселенца

Имея свободное время, я познакомился с кадровыми босяками, которые знали всё необходимое для человека, чтобы выжить. Через них мне стало известно, что они давно едят конское мясо. По великому секрету мне сообщили, что в одном из колхозов кони еле-еле стоят на ногах, их нечем кормить. Теперь их решили продавать за незначительную цену, иначе пропадут. Однажды утром, когда вся рота отправилась на работу, я решил идти и купить коня. Увольнительную мне не дали бы, так как подобные вещи здесь не приняты были, тем более, что был на больничном. Я отправился самовольно, минуя аэродром, продолжал свой путь дальше. Погода на Вологодчине в зимнее время бывает резко изменчива. Вдруг среди ясного неба появляются тучи и подует ветер ураганной силы, разыграется буря, что на ногах не удержишься. На мою долю так и случилось. Я успел от расположения части пройти 5км, а ещё надо было не менее трёх. Дальше идти было невозможно. В этот момент я подошёл к одной деревне и решил дождаться, пока буря успокоится. Постучал в дверь первого попавшегося дома, попросил разрешение зайти. Заходи, – последовал ответ. Открывая дверь, я вижу – вокруг стола сидят человек 6 шоферов, которые вместе с нами работают на аэродроме, играют в карты в двадцать одно очко. Они меня сразу узнали и спрашивают – ты куда направился? Узнав куда я намерен идти, рассоветовали, это нереально за медный грош отдашь Богу душу. Подумай, как следует, в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не пускает, а он чего надумал. Наш дружеский совет тебе, присаживайся к нам поближе к столу и бери карту. Для меня тут же нашли табуретку – К вашим услугам, будь как дома. Так моя покупка отошла на второй план, помаленьку я входил в азарт игры. Всё как будто делалось правильно, никаких махинаций не замечал, но Фортуна обходила меня стороной. Ни разу не удавалось выиграть ни одного рубля, только успевал отсчитывать со своего кармана и класть в банк. Знакомые мои один за другим брали банк, а мне не удавалось совершить даже первый круг, приходилось колоду карт передавать соседу. Просидел за картами около двух часов и все деньги, которые были на покупку коня проиграл. К тому времени и бури не стало. Но теперь это не имело никакого значения, так как карманы были пустые осталось одно – благополучно вернуться в расположение части, чтобы никто не заметил, что был в самоволке. Только успел отогреться как следует, вот и ребята вернулись с работы. Многие знали куда я собирался идти, сразу последовали вопросы: Как успехи? Вышло чего-нибудь у тебя? Когда я эту историю рассказал ребятам, то один из парней и говорит: «Разве ты не знаешь, как это делается? Перед тем, как садиться в карты играть на деньги, кладут на пол маленькое зеркало и его прикроют ногой. В нужный момент, стоит только ногу в сторону подвинуть, как увидишь нижнюю карту в колоде. Вот таким фертом ты своего коня и проиграл». Как ни печально, но прошлое не вернешь, никто меня насильно не имел право заставлять играть на деньги. За непростительные ошибки, человек обязан смиренно нести удары судьбы.

Удивительная вещь этот голод. Никаких проблем на свете нет, как одна единственная. Человек день и ночь думает только о еде. Даже ночью снится она, как бы ты не старался ее забыть. Она по инерции сверлит мозговой центр. Порой думаешь, что тем людям хорошо, кто небольшим ростом – им еды немного надо. Вечером, после работы, когда делили хлеб, а выдавали дневную норму сразу! Сперва очень осторожно начинали есть, по маленькому куску, и половину как правило откладывали на утро. После ужина, лежа на нарах, в голову лезли разные мысли, и под конец – о хлебе. Она не давала тебе покоя, пока не доешь её. Приходилось вставать доставать этот оставшийся кусок и начинаешь щипать по маленькой. Мало по малу и наконец ее уже нет. Теперь душа в покое, пора на отдых. На сегодня все заботы позади, после чего мгновенно засыпаешь. Никогда не думали, что принесет день грядущий и так всё было ясно баланда будет хоть хлеба нет, но всё же кишки согреешь ей. Тот, кто не помнит своего прошлого осужден на то, чтобы переживать его вновь.

Рядом со мной на верхних нарах спал один парень, которого звали Семён Я уже о нём упомянул однажды. Когда мы были под Тихвином, он принёс байковое одеяло, которое нашел в землянке, где артиллеристы были на отдыхе. Он мне и говорит: «Перестань переживать за эти деньги, они теперь ничего не стоят, лишь бы самому чёрту душу не отдать. У меня есть одна идея и ты её должен осуществить.» – «Что за идея?» – «Попытаться завтра сходить в деревню, пока мы будем на работе, и променять моё одеяло на картошку. Посмотрим, как будут дела складываться.» Утром после завтрака, как ребят повели на аэродром, сунул одеяло в вещевой мешок и отправился в деревню. Время двигалось к весне, солнце каждый день сильнее стало греть, а ноги всё хуже передвигаться. Удалился от расположения части 6км и пришёл в большое село под названием «Михайловская церковь». В этой деревне я ещё ни разу не был. Здесь и перестал совсем остерегаться, думал, что нашего начальства в это время здесь не должно быть. Зашёл в один из домов и предложил свой товар. Когда хозяева разглядывали одеяло, двери вдруг открываются и на пороге стоит наш посыльной по батальону, он возил с этой деревни почту. Работа это была исключительно тёплая, питался он вместе с командирским составом в отдельной столовой. Вид его был бравый и за эту работу он держался как черт за грешную душу. Как только я его увидел, то сразу понял – попал. Обязательно заложит, такой случай он не упустит, есть возможность отличиться. Зайдя в избу, он ни слова не промолвил про одеяло, только сказал мне – поехали домой. Я ответил, что сам приду своим ходом, он отвернулся и ушёл. Одеяло я променял на два ведра картошки, которые насыпал в мешок и тронулся по направлению части. Посыльный, приехав домой, сразу доложил командиру роты, меня разыскивать отправили двух человек на лошади, кучера и бойца из командирского взвода товарища Потапова, вооружённого винтовкой. В одном месте дорога имела разветвление, шел я опущенной головой и по сторонам не разглядывал. Поднимаю голову и вижу – Потапов с кучером едут по другой дороге и тут они заметили меня. Подъехали ко мне и задали вопрос – Одеяло где? Пришлось показать кому променял, отдали картошку хозяевам и забрали одеяло. Теперь я лежу в санях и меня везут под охраной в расположение части. Пока мы ехали, я дорогой перебрал в уме несколько вариантов как сказать насчёт одеяла. Если не сказать правду, то попробуй докажи откуда оно у тебя, чего доброго скажут украл. Я рассуждал так: поскольку одеяло не краденое, а на самом деле его подобрали в землянке под Тихвином, то чего тут ещё голову ломать. Тут остаётся только мне нести наказание за самовольный уход с расположения части. Меня сразу повели к командиру роты товарищу Лярскому. Тот допросил меня, я ему рассказал всё, как было дело. Приговор последовал мгновенно обоим по пять суток ареста. Теперь мы с Семёном вместе ночуем на гауптвахте. Охранником у нас был из комендантского взвода, украинец, который строго соблюдал все правила и инструкции от и до! Он строго следил, чтобы температуры воздуха не превышала одиннадцать градусов, в случае превышения немедленно открывал двери настежь и наружный морозный воздух наполнял помещение. Ночью русскую печь совсем не топили, и перед сном выгребали даже горячие угли. Семён после окончания топки печи всех отогнал подальше, и мы с ним залезли в русскую печь, только головы торчали наружу. Нам был ужасно жарко вечером пока она ещё не успела остыть, но, однако, это было гораздо лучше, чем мерзнуть на лавках, где разместились остальные. Утром нас всех под конвоем повели на работу на аэродром, а работать заставляли вместе с ротой так как гауптвахта не имела никакого инструмента, а ночевать опять вели на гауптвахту. Каждое утро начальник караула нам выдавал дневной паёк хлеба полностью, а придя на аэродром – старшина роты в обед тоже выдал нам дневной паек. Теперь мы с Семёном стали получать двойной паёк каждый день, пока сидели под арестом. Многие ребята стали на нас поглядывать странно со стороны, потому-что все знали, что пайку хлеба мы обычно съедали вечером за один раз, а теперь у нас и в обед, и в ужин всегда был хлеб. Вот это и вызвало подозрения со стороны ребят. Они стали завидовать нам, хотя говорится: «Завистливые люди счастливыми никогда не бывают». Скоро кто-то доложил старшине. Мы сегодня последний день отбивали свой арест. Под вечер перед концом работы старшина подошёл к нам с Семёном и спросил: «Вы получаете хлеб у начальника караула?» – «Да», – ответили мы. Теперь вся картина прояснилась мгновенно. Как теперь быть? Вопрос остается нерешенным, мы пять дней подряд получали двойной паек хлеба.

Командир батальона к нам был назначен новый, недавно он принял это хозяйство. Вид у него был бравый, ростом около двух метров, косая сажень в плечах! На голове он носил серого цвета генеральскую папаху. Излюбленное занятие его – верховая езда на коне. Пропустить несколько чарок, плотно поесть и без всякой надобности в зимнее время рысью носиться по деревне верхом, точно заправский будёновский кавалерист во время боевых атак конницы времен гражданской войны. Кому твое ухарство здесь нужно, это всё от безделья. Иногда, проверяя казармы, его сопровождала целая свиста подчинённых, все вокруг его крутились и ходили на цыпочках и расхваливали его и все порядки в батальоне. Ему это очень нравилось, мысленно он думал – повезло мне на подчинённых, все как один ребята дельные. Малейшее замечание его, тут же козыряли ему – будет исполнено. Рядовой состав его ничуть не интересовал. После того, как мы с Семёном отбыли свой срок наказания, к нам пожаловал командир батальона со своей свитой. Старшина наш крутился вокруг его и старался показать какой он преданный служака. К великому греху мы с Семёном подвернулись тут же. Старшина, увидев нас, вытянулся в струнку и под козырек доложил ему – Товарищ командир батальона, разрешите доложить? Двое бойцов из моей роты отбывали срок наказания на гауптвахте, и за этот период сумели получить удвоенный паек хлеба в течение пяти суток. Что изволите приказать? Не дать им пятеро суток хлеба, вымолвил комбат. Теперь наше положение стало хуже вчерашнего. Как жить дальше? Что предпринять? Вот уже двое суток мы живем с Семеном на одной скучной баланде. Суп с брюквой и мерзлой капустой, если ничего не изменится это конец. После двух дней, прожитых без хлеба, я ничего не сказал Семёну и отправился к политруку роты, старшему лейтенанту товарищу Захарову. Подошел к двери, постучался услышал ответ заходите, открываю дверь и отдаю ему честь по всем правилам. «Разрешите обратиться, товарищ старший политрук?» – «Разрешаю». Изложил суть дела, как мы в течение пяти суток получали со своим другом удвоенный паек хлеба. Теперь старшина роты доложил товарищу комбату про нас и приказал не дать нам пять суток хлеба. «Вот уже прошли двое суток с тех пор, и я решил довести до Вашего сведения, что больше мы не в силах перенести это. Если это дело никак поправить нельзя, то мы вынуждены сделать побег». Товарищ Захаров очень внимательно меня выслушал и ни разу не перебивал. «Вы кончили?» – спросил он. «Да», – ответил я. «Немедленно найти старшину и от моего имени скажите, чтобы выдал вам хлеб за все эти дни полностью». Я поблагодарил его и удалился в сторону казарм, и тут мне навстречу идёт старшина. Как я вспомнил его ехидную улыбку и радость по нашему адресу: теперь вам хорошо будет без хлеба, он мне стал настолько противным, что я ему не промолвил не одного слова. В этот момент политрук Захаров вышел на улицу и увидел старшину. Какой разговор у них состоялся между собой этого я не знаю, только старшина бегом побежал в сторону продуктового склада и через некоторое время он принёс мне и Семёну хлеба за все дни полностью, по большому караваю каждому. «Возьмите, пожалуйста, я вам хлеб принес». Я сделал глупый вид, смотрю на него и говорю: «Какой хлеб, Вы сказали, что пять дней не дадите хлеба?» – «Ешьте, сукины сыны». В это время Семёна в казарме не было, он ушёл за ужином, сегодня была его очередь. Вскоре он принёс этот скудный суп и пригласил меня на ужин. Я вытащил из верхних нар два больших каравая черного хлеба, испеченного в русской печи, всё это поставил перед ним! «Откуда это?», – он своим глазам не поверил, это было такое огромное богатство! Это не опишешь пером, это надо хоть один раз самому пережить. Я сказал, что был у старшего политрука Захарова, это его надо благодарить тебе. «Всё-таки ты у меня молодец, да еще какой!»

Так мы продолжали жить в этих северных краях. Не зря говорится: «Жизнь – это борьба за существование» Здесь она велась самым настоящим образом, многие из нас писали рапорты и просились на фронт, в том числе и я, но на нашей просьбе всегда был наложен запрет. А война шла не на жизнь, а на смерть. Нужно было отстоять свою независимость, пополнение требовалось без конца, ведь жертвы были немалые. Такие огромные людские резервы и техника были приведены в движение. Вся Европа и Америка принимали участие в нём. Однажды вечером после работы меня пригласили в особый отдел, беседа была долгая и насыщенная. Мне было задано множество вопросов в основном автобиографическую характером, в этом отделе были бумаги, по которым можно было заочно изучить жизненный путь любого из нас и притом заполненные с такой точностью и аккуратностью, что любой из нас свою жизнь помнил хуже, чем эти дяди. Некоторые случайные мелочи жизни быстро забываются, которые проходили для человека безболезненно, не зря говорится: «Истина то, что выстрадано долго. Вечно то, что написано».

После этой беседы прошло еще некоторое время и меня вызвали снова. На этот раз разговор был патриотического содержания и на прощанье сказали, что просьбу вашу удовлетворили, завтра собираться к девяти утра к штабу батальона. Команда наша состояла из 32 человек, каждому выдали сухой паёк на четыре дня, и на машине довезли до станции Моровск. В состав сухого пайка входили хлеб, сахар и соленая рыба. Сопровождающий нас один из работников штаба предупредил – продукты надо экономить, возможно поезд вовремя не прибудет, в этих краях в зимнее время из-за снежных бурь иногда по несколько дней не ходили поезда. На борьбу со снегом было мобилизовано всё население района. На вокзале мы узнали от сопровождающего, что мы едем в Вологду. Это не так уж далеко, за одну ночь поезд при нормальном ходе довезет нас до переселённого пункта. Иногда повезёт и тому, кому никогда в жизни не было удачи. Наш поезд прибыл точно в назначенное время по расписанию на станции Аровск. Наш сопровождающий сам был рад, чем быстрее довезет нас до места назначения, тем быстрее вернётся назад. «Вот что, ребята», – сказал он, – кто-то среди вас всё-таки родился в рубашке иначе нам загорать пришлось бы на вокзале. Моё напутствие вам, как сядем в вагон, так каждый может распоряжаться со своим сухим пайком как желает. Утром будем в городе «Вологда», там вас накормят. Этого только и ждала братва, у многих давно слюни бежали, паек покоя не давал. Поезд остановился, все разместились по своим местам, в вагоне было тепло натоплено. Мы разделись как дома, теперь все взялись за свои вещевые мешки и скоро набили себе животы как богатые. Чем не жизнь. Не зря говорят: «Здоровый нищий счастливее больного короля». Так и у нас было, мы были всем довольны. Ехали мы всю ночь, к утру мало у кого осталась от сухого пайка чего-нибудь. А ведь хлеба у каждого было по 3кг 200г, по большой соленой рыбине, сахара и т.д. За ночь все объелись, на каждой остановке соскакивали с поезда и искали воду, хоть немного душу залить, соленая рыба свое дело сделала. Пили где попало, какую угодно воду, лишь бы удалить жажду. Утром мы прибыли в город Вологда. Был легкий мороз, ребята все были неразговорчивые, молча сопели. На пересыльном пункте наш сопровождающий сдал в штаб наши документы, с нами распрощался, пожелал удачи, уехал. От переедания мы все болели, на нас напала отрыжка, рвало и тошнило тухлыми яйцами, еда на ум не шла, все были сыты по горло. Но к великому сожалению нас никуда не приглашали не на завтрак, не на обед, не на ужин. Это мы приняли как закономерное явление, что нас не успели на довольствие поставить сегодня. Всё начнётся завтра с утра, но нас и на второй день не приглашали на завтрак. Теперь мы уже стали проявлять беспокойство, надо выяснить в чём дело? Отправили делегацию от нашей команды в штаб, где им в довольно вежливой форме разъяснили: Вы, дорогие товарищи, получили сухой паёк на четверо суток, вас поставят на довольствие через два дня. Мы уже вторые сутки ничего не ели, делайте с нами что хотите, мы люди казённые, накормите нас и отправьте куда хотите. Работники штаба посоветовались меж собой, чтобы отвязаться от нас, выписали аттестат на довольствие, по которому мы получали сухой паёк и отправили нас на железнодорожную станцию города Вологда. Военный комендант распорядился, чтобы мы заняли места в товарных вагонах, которые стояли на запасных путях без паровоза, но это нас не беспокоило, продукты были бы, а нам больше ничего не надо было. Так прохаживались мы вдоль железнодорожного полотна и опять занимали свои отведенные места в вагонах. Уже прошло трое суток как мы не тронулись с места. В чем дело? Нам никто об этом не докладывал. Есть командир, начальник эшелона, они думают за нас. Наше дело делать то, что прикажут, вот и вся логика. Продукты, полученные нами по аттестату на трое суток, закончились. Мы отправили четырех человек снова за продуктами. Только наша делегация скрылась с поля зрения, к нашему составу подали паровоз. Начальник эшелона проходил по всей длине товарного состава и на всю мощь своих легких громким басом давал команду – По вагонам! Мы ему объясняли, что наши люди ушли за продуктами, как же мы поедем. Они нас догонят, быстро по вагонам. Так мы тронулись с Вологды на Киров. Ехали целый день со скоростью черепахи, у каждого столба останавливались, в первую очередь пропускали поезда, которые шли на запад, и к вечеру прибыли на станцию Буй (Костромская область). Мы решили выяснить – сколько времени будем стоять. Нам какой-то работник в ж.д. форме сказал, что до утра. А ведь мы сегодня еще ничего не ели. В вещевом мешке тоже было пусто. Как быть? Мы вдвоем с одним парнем отправились на базар, может быть чего-нибудь съедобного купим. Проходили не более 2 часов. Когда вернулись на станцию, нашего эшелона не было. Мы отправились к военному коменданту при вокзале рассказали, как получилось. Он нам выписал по 400г хлеба и сказал – утром подойдете, определим вас в какую-нибудь часть. Нам было безразлично – какая бы часть не была, лишь бы кормили. Поели этот хлеб с кипятком и легли спать на полу. Вокзал был настолько переполнен войсками, что негде было ногой ступить. Спали вальтом и как попало, никто не жаловался. Всем было хорошо. Утром встали и вышли на платформу – мы ожидали манны с неба, авось приедут наши с продуктами. За эти утренние часы ни одного товарного поезда не проходило в сторону Кирова, все двигались в противоположную сторону. Только один пассажирский поезд прибыл с ранеными, и мы у них купили папирос марки Ростов-на-дону по 15 рублей за штуку. Теперь эти утренние часы заместо завтрака, сидя на перроне, покурили эти длинные папиросы. Они были подвид дамских, как довоенные марки Антракт. После отхода пассажирского состава с ранеными, прибыл товарный состав. Из вагонов выскочили трое солдат и направились прямо к нам, это были наши ребята, которые везли продукты. Как только они нас увидели, первый вопрос: «Вы все здесь?» – «Нет, – ответили мы, – они уехали дальше, мы двое отстали» – «Ну ничего, – сказал наш старший по команде, – мы их догоним дорогой». Теперь наша жизнь резко изменилась. У наших ребят был отдельный вагон, посреди которого топилась чугунная печь круглого диаметра, буржуйка. Жить здесь можно было, выделили нам свою часть продуктов, остальные не трогали, надеялись догнать тот товарный эшелон, где ехали ребята, чтобы им вручить свою долю. Наш состав шёл очень медленно, иногда целыми днями стоял на каком-нибудь полустанке. Проходили дни, и мы опять получали продукты по аттестату. Теперь у нас продуктов было много, так как нас было шесть человек, а получали за 32 человека. Так мы доехали до города Киров, команду свою не догнали – их распределили в какую-нибудь часть. Приехали в Киров накануне 1 Мая 1942 года. Здесь чувствовалась праздничная обстановка. С продуктами гораздо лучше, в этих краях испокон веков водился хлеб. Сюда ездили наши отцы в голодные тридцатые годы, когда по многим областям России был неурожайный год. Вятка (Киров), как его тогда называли – кормила хлебом многих, спасала от голодной смерти. Рядом с вокзалом был агитпункт. Вот здесь мы и расположились. Наш старший по команде сходил в военному коменданту при вокзале, который распорядился выдать нам в военной столовой обед, согласно продовольственного аттестата. Праздничный обед состоял – борщ мясной, сваренный по всем правилам, гречневая каша с маслом и компот. Такие обеды нам порой только во сне снились, а вкус давно позабыли. А так как аттестат у нас был на 32 человека – столько же обедов выдали нам. Первого поели по тарелке, каши тоже, выпили компот, остальную кашу гречневую наложили в котелки солдатские. Теперь вопрос с питанием был снят с повестки дня на данный момент.

Моего нового напарника звали Костя, с которым мы отстали от эшелона на станции «Буй». У него почему-то не было вещевого мешка. Теперь, имея такое обилие продуктов, мы с ним сложили все в один мешок, на 2 мая рано утром нас попросили выйти на улицу из агитпункта, так как там занимались уборкой помещения. Погода была тёплая, весна в этом году в Кирове была ранняя, на лужайках зазеленела свежая трава, птицы пели своими звонкими голосами с самого раннего утра, всё живое радовалось к наступлению весеннего дня. Не верилось, что где-то льется кровь, здесь всё напоминало мирное довоенное время. Мы легли на лужайку напротив агитпункта, я отдал мешок с продуктами своему напарнику, который положил его на землю. Рассказывая всевозможные приключения, мы на миг позабыли в самом главном – не следили за своими вещами. Вдруг я оглянулся назад, где только что находился наш мешок с продуктами, теперь его не было. «Костя!» – воскликнул я, – продукты украли». Он от удивления замер. «Что будем делать?» – «Надо немедленно идти на розыски пропажи». Я отправился от вокзала в одну сторону, он в другую. Теперь уже весь город проснулся, народу на улице стало полно. Я шёл по одной улице и вскоре оказался на окраине города, здесь постройка вся была деревянная, вокруг одни частные дома. Смотрю паренёк лет четырнадцати идет по задворкам и несёт на себе солдатский вещевой мешок, вокруг оглядывается и торопится -это вызвало у меня подозрение. Забегаю в обход к нему с другой стороны дома и вышел прямо напротив его. Говорю: Теперь ты у меня попался, и схватил за этот мешок. Он его бросил и убежал от меня, я за ним не погнался, тут же вскрыл мешок смотрю содержимое – не наше. Продуктов почти ничего не было: не много сухарей, байковое одеяло и разная мелочь. Я накинул мешок на плечи, отправился на вокзал к своим парням. Паренёк, видя, что я его не преследую больше, остановился от меня метрах в пятидесяти и так жалобно смотрел мне в след. Он прекрасно знал у кого украл эти вещи, ещё десять минут тому назад казалось ему, что все волнения позади, удача сопутствовала, откуда он такой взялся на моё горе, думал он про меня, и при первой возможности решил отомстить. Ведь времена были не из лёгких, множество беспризорных сирот было в эти годы по стране, а в городах тем более. Он, лавируя среди прохожих людей, шел следом за мной и не выпускала меня с поля зрения. Вот уже вижу наших ребят, как они в кругу сидят на лужайке, до них осталось не более тридцати метров. Принесу эти вещи и там сообща решим куда их сдать. Паренёк, идя следуя за мной, заметил, что офицер и двое солдат ищут свои вещи, он их сразу узнал и спрашивает: «Вы что, свои вещи ищете?» – «Да», – ответили они, – «Я видел кто их у вас украл», – и показал на меня. Меня вдруг останавливают. Как только я повернулся назад, так сразу увидел этого парня. «Откуда у вас эти вещи?» – спросили меня, – «Я у этого парня их отнял», и стал взглядом его разыскивать, но он тут же скрылся, его уже и в помине не было. Мешок вскрыли и проверили при мне. Хозяин вещей сообщил, что всё в целости, ничего не пропало. Так мы мирно разошлись, они пошли своей дорогой. Паренёк в душе радовался -вот как я его проучил, будет знать в следующий раз отнимать чужие ворованные вещи или нет. Вещей теперь у нас никаких не было, нам было совсем легко физически, а морально наоборот.

К вечеру укомплектовали команды и отправили в летние лагеря, где формировалась Стрелковая бригада. Военный лагерь был расположен среди соснового бора, где были вырыты землянки, для каждой роты отдельно. Нары были двухэтажные, режим дня соблюдал, согласно инструкции: подъём, физподготовка, завтрак, тактические занятия и т.д. Началась настоящая воинская жизнь. С самого раннего утра и до вечера занимались тактическими занятиями, изучали военное искусство. Офицер, который командовал нами был еще довольно молод и всё требовал так, как его учили в военном училище. После очередного дня шагаем строем из занятий по направлению в казарме, все уставшие. Вдруг слышим команду комвзвода: Споёмте! Ответ отрицательный, все молчат, не до песен, еле-еле идём. Следующий приказ: Бегом марш! Это за то, что петь не стали. Пробежим 100-200 метров. Идти шагом! Снова команда Запевай! Запевала, начинай! Здесь хочешь, не хочешь все начинают петь, такой порядок был заведен у нашего командира, так изо дня в день даже в любую погоду дождь или снег с неба, мы ползали по-пластунски, порой до нитки промокали. Периодически, строго предусмотренное графиком, нас водили нас гарнизонное стрельбище, где каждый тренировался меткостям в стрельбе из винтовки, и из пулемета. На расстоянии сто метров были установлены макеты фанерные, где были изображены фашисты. Каждому выделили свой макет, куда он должен был попасть. После очередных серий выстрелов ходили проверять вместе с комвзводом – кто сколько очков выбил.