Вести из похоронного автобуса. Или мёртвые ду… мы. Том 2

И вновь закипела работа. Фыриков и Кумаркин, забыв обо всём на свете, снова запустили все свои четыре окровавленные руки, в отработавший своё, организм Василь Митрича. Прежде чем уйти, Уайт, обернувшись на подоконник, на котором, горя всеми цветами радуги, сияя и переливаясь, лежали олигарховы бриллиантовые челюсти, коротко заметил:

– Спрятали бы, хоть…

– А, чужие здесь не ходят! – гордо ответил Кумаркин.

Поднимаясь вверх по лестнице, Блэк нутром почувствовал слежку. Обернувшись назад, он увидел, как кто – то прошмыгнул за угол.

– Серёг, похоже, за нами следят, – шепнул он.

– Мнительный ты, Серёг. Тебе же уже сказали, что чужие здесь не ходят, – отшутился Уайт и подмигнул.

16.

А в это время, в офисе морга продолжался долгий разговор Дессы с безутешной вдовой Любашей.

– Хочу кое – что предложить Вам, барышня. В порядке эксперимента, так сказать.

Любаша пристроила ногу на ногу и развязно так, протянула:

– Нууу… Предлагай!

Не обращая внимания на хамский тон Разгары, Десса продолжила:

– Я предлагаю, милочка, похоронить Вашего мужа скромно, но со вкусом. А разницу денег, от дорогущего гроба и непомерно нескромных венков – раздать неимущим, чтобы непрестанно молились за его грешную душу.

– Ты что?! Обалдела?! – неожиданно «взорвалась» Разгара, – У нас так не принято! Да, как ты вообще смеешь об этом со мной говорить?! Я сейчас же позову охранника, и он порвёт тебя на куски! Делай, как тебе говорят!

Пока вдова истериковала, похоронный агент самой высшей категории, вдруг оскалились в улыбке и вкрадчиво так, но довольно «ядовито», произнесла:

– Уймись, дура! Ты хоть понимаешь, кто тебе выписал этот счастливейший билет с надписью: «Молодая вдова олигарха?» Или тебя обратно на трассу отправить?! Или вслед за этим твоим холуём… в монастырь? Хотя… – Десса ненадолго призадумалась и открыла крышку своих старинных золотых часов, – …Лайфа уже далеко. Значит… сразу на кладбище!

Недобрый холодок пробежал под многотысечедолларовой шубой вдовы и она, нутром почуяв неладное, уже примирительно, почти шёпотом, пролепетала:

– Меня же ш… наши – то… не поймут. Не принято у нас деньги нищим раздавать. Дурным тоном считается. Вы меня только правильно поймите. Я уже по – другому жить не умею.

– Ой! Да мне – то что, в конце концов?! Не умеет она… Я – то, тоже… со своим уставом… – театрально «захлопотала» Десса и, вместо калькулятора, достав откуда – то старинные счёты с большими чёрно – белыми костями, принялась сосредоточенно что – то считать, и потом, после долгой тишины, громко скомандовала, – Деньги, давай!

Любаша испуганно вздрогнула, достала из – под стола сумку с деньгами и трясущимися руками поставила её на стол.

– А можно ещё… чтобы там… музыка играла? – с опаской спросила она, – «Масковый лай»… Группа такая есть… Он её… сильно любил…

– Где, «там»? – переспросила Десса, не отрывая взгляда от счёт.

– Ну… в гробу… у него… – пролепетала вдова, запинаясь от волнения.

Десса надолго замолкла, источая глумливый взгляд и, наконец, произнесла:

– Иди с Богом! Будет тебе, хоть «Масковый лай», хоть «На – На».

Когда Разгара закрыла за собой дверь, Десса убрала старинные счёты в стол, произнесла сама себе: «Уж, хоть бы, польку „Бабочку“, что—ли…» и растворилась в воздухе.

17.

Рядом с кабинетом Уайта, сидя на стуле, убивалась какая – то бабка. Она уж и причитала, и плакала, впадала в забытьё и начинала заново.

– А ну, бабуль, зайди. Расскажи – ка мне, что там у тебя стряслось? – участливо спросил Уайт и под локоток сопроводил её в кабинет.

– Милок, дед мой помер. Его ночью сегодня к вам привезли, – ответила бабуля и снова заголосила.

– Фамилия? — строго спросил Серёга. – Трошкин. Трошкин Пётр Филипыч.

Уайт достал из вороха бумаг нужную, прочёл её и умозаключил:

— Судя по документам, бабуль, Петр Филипыч твой был человеком глубоко пьющим и, видимо, доставлявшим тебе немало хлопот. Так, чего же ты так убиваешься и народ, мне тут, пугаешь?! Отмучился, твой Филипыч! И всех отмучил! Хоть, на старости лет спокойно поживёшь.

– Да! Выпивал! – согласилась бабуля, но потом как – то обмякла и тихо так, добавила, – А мне всё равно жалко! Столько лет вместе… Что вот, мне теперь, одной?

– Как твоего деда – то будем хоронить, матушка? – смягчился Уайт и приготовился записывать.

– Да как, милок, хоронить… Скромно. Денег – то, не шибко… – почти шёпотом ответила она, снова тихо зарыдала и продолжила, — Ни денег, ни детей… Теперь вот, ни деда… Был сынок единственный, да и тот, из Афганистана, этого грёбаного, в гробу цинковом домой воротился. С тех пор, дед – то и запил, хотя и сам, фронтовик. Всю отечественную отвоевал и до Берлина дошёл. Он, до сынка – то, почти и не пил. Всю жизнь на заводе отбатрачил.