Прыжок в сказку. Сборник рассказов

– Искоркин Николай Кузьмич? – строго так спрашивает.

– Я это, – мямлит Кузьмич.

Не по себе ему стало – припомнил, как в «Куриные истории» и «Актуальную завалинку» сочинял статьи о похищениях людей пришельцами. «Вот она какая, карма!» – подумал он и судорожно дёрнул кадыком. – «Неужели опыты надо мной будут проводить?».

– Пенсией довольны?

– Да какая есть… слава Богу, – перекрестился неумело, а сам думает: лишь бы эта сволочь зелёная про самогон не прознала, а то вовсе пенсии лишат. Чиновники-то они везде одинаковые, хоть на Земле, хоть на Тау Кита, – хоть такая…

– А мы тут, в Межгалактическом Пенсионном Фонде, пересмотрели ваши данные, учли, что вы благотворительностью занимались, что, как правило, является аномалией, но…

– Это когда же? – перебил Кузьмич не выдержав. Уж сколько себя помнил, а благотворительности за собой, стал быть, не замечал. – Когда я благотворительностью занимался?

– Вот тут всё указано, – зелёными бумажками пошуршал, явно недовольный, что его перебивают, – вы шапки из кротовых шкурок по льготным ценам слепым продавали.

А там схема была у Кузьмича: слепым то без разницы, что за мех, мех он мех на ощупь и есть, а чей – они всё равно не видят. А цена бюджетная – все довольны: и Кузьмич, и руководители бюджетного учреждения, что шапки закупали.

– Мы это учли, пенсию пересчитали и решили дать вам к Новому году, как у вас, землян, говорится, новогодний бонус.

И подаёт какие-то кружочки разноцветные, на пластиковые пробки от бутылок похожие.

– Это что такое? – недоумевает Кузьмич.

– Галакты, межгалактическая свободно конвертируемая валюта.

– И что с ними делать?

– Можете на любой цивилизованной планете ими платить.

– А на Земле?

– Я же сказал, любая цивилизованная планета. Извините, мне пора. – Чиновник МПФ поправил узел галстука. – Вы у нас не один.

Тут непонятная сила Кузьмича из блюдца обратно-то и вынесла, блюдце бесшумно взлетело и бесследно растворилось в морозном небе среди салюта, который соседи Кузьмича, подогретые щедрыми праздничными порциями «бурбона», с пьяными улюлюкающими воплями, выстрелами из ружей да фейерверков устраивали, поганя ясное звёздное небо. Так, в Новый год, остался Кузьмич без верного ружья и с пригоршней непонятной межгалактической валюты на руках.

Поменялся с тех пор Николай Кузьмич Искоркин кардинально. Сжёг подшивку «Куриных историй». Перестал общаться с бывшими покупателями «бурбона». И самогоном торговать перестал. И сам пить совершенно бросил. Дорогой телескоп себе купил. Теперь по ночам всё в небо смотрит и ждёт, пока новогодний пенсионный бонус можно будет и на Земле потратить.

Сборник рассказов «АБСУРД»

Григорий Родственников, Саша Веселов

«КОНТРОЛЬНАЯ ПРИМЕРКА»

Иллюстрация Григория Родственникова

Последняя пара дней уходящего года мне не слишком понравилась. Да и кому понравится, если… Впрочем, не буду забегать вперёд и расскажу всё по порядку.

Познакомился я с девушкой, Клавой зовут. У неё отец айтишник. Мне имя не очень приглянулось, не люблю всякие компы и интернеты. У меня, правда, у самого имя не сахар. Автоном. Папаша нарёк, когда на автокомбинате слесарем работал. У нас в родне у всех имена чудные были. Папу дедушка измыслил назвать Пячегодом (Пятилетка за четыре года). Но я не ропщу. Автоном имя хоть и дурацкое, зато редкое, девушки на него ведутся. А девушек я люблю. А чего ещё делать после работы? Я на базаре женским бельём торгую, дружок устроил. Отстоял за прилавком до шести вечера и свободен, как птица – лети куда хочешь.

Кстати, на базаре с Клавдией и познакомились. Ей розовые ажурные трусы приглянулись. Друг на них бирку приспособил – Bordelle. На самом деле его жена швейный цех держит. Но покупателям об этом знать ни к чему. Вот и Клавдия на этикетку повелась. Взяла трусы, пальчиками гладит, резинку теребит, даже понюхала.

– У вас отличный вкус, – говорю. – Сразу видно эстетически развитого человека. Такого белья в этом захолустье не сыщешь. Лучший британский бренд. Сама королева по дворцу в них ходит.

– Да уж больно название двусмысленное, – морщит она хорошенький носик. – Развратом отдаёт.

– Ага, – соглашаюсь. – В этом и шарм. Разве вам не хочется быть свободной от предрассудков и низменной застенчивости?

– Да и цена кусается. Три тысячи за труселя! Это же грабёж!

– Они стоят пять. Но за такую цену никто не купит – народ у нас дикий. Вот и приходится продавать себе в убыток.

– И всё же, три тысячи – это слишком дорого…

– Вы очень красивая, – отвечаю с придыханием. – Отдам за две, но с одним условием!

– Каким? – интересуется она, а сама аж млеет от моего комплимента.

– Если согласитесь со мной поужинать…

– Ой, я даже не знаю, – жеманится она. – Я же вас совсем не знаю.

– Меня зовут Автоном. Приятно познакомиться.

– Какое интересное имя.

– Редкое, да. Но вы можете звать меня – Авти.

– А я Клава, – и реснички вниз.

– Принято, – говорю, и меняю деловой голос на приторный, – так что мы с вами, Клава, поужинаем нынче в «Бельведере».

«Бельведер» – это пафосное место в нашей заштатной дикости, а у меня там армейский кореш на фейс-контроле.

Смотрю – среднее образование и отсутствие перспективы выйти замуж за принца повелось на моё предложение:

– Так неожиданно, но я «два через два» во вторую смену работаю, не могу сегодня…

– Принято! Вот ваши «слипы», модель с высоким вырезом, для красивой фигуры и тех, кто с понятием, – и снова с делового на сахарный: – Тогда послезавтра в восемь в Бельведере.

– Так это же первое января будет?

– Вот и отлично, встретим Новый год вместе.

Клава, пунцовея, как маков цвет, рассталась с двумя тысячами рубликов, приняла моё предложение, и, пряча покупку в пакет, не смея посмотреть мне в глаза, тихо буркнула в сторону:

– Шалунишка! – и убежала.

Ах, все мы немножечко «Фрекен в бок», так говорю я, когда девушки артачатся сами раздеваться и им приходится помогать – пока они задумываются о смысле сказанного, их спейсеры, бра и минимайзеры оказываются в моих руках. Клава-Клава, ты ещё многого обо мне не знаешь.

– В восемь у «Бельведера»! – крикнул я вслед и вернулся к работе.

– Тёплое бельё есть?

– Вам танго на меху или стринги с начёсом?

* * *

Тридцать первого декабря утром меня ждал сюрприз. Хотелось выспаться перед новогодней ночью, однако мой секретный номер, о существовании которого знали лишь единицы друзей, бесцеремонно вырвал меня из объятий Морфея.

Звонил сменщик Царьков Илюха:

– Саня, караул… тебя тут психическая ищет… я не при делах… но Белладонна ей твой адрес дала… А лярва, походу, Академию заканчивала.

Белладонна – это хозяйка нашего павильона Белла Антоновна Свидрач.

– Царьков, ты про что, а? Какая ещё Академия?

– Белладонна твой адрес бабе дала, которая говорит, что ты её оприходовал… и хочет к прокурору… понял ли?

– Нет, – признался я. У меня всё всегда было по согласию и последний раз хоть и не помню, когда, но явно не вчера. – Царьков, а что за баба-то?

Электрические сигналы в мобильнике преобразовались в частые прерывистые гудки, и одновременно с ними заливисто проснулся дверной звонок. Звонили долго и настойчиво, звонили всё время, пока я искал, чем прикрыться, и не торопясь шёл к двери, зевая и завязывая на животе шнурки треников.

Открываю. Вот вам и Фрекен в бок. Передо мною стоит Клава. И по её перекошенному личику я сразу догадался, что романтический ужин в «Бельведере» отменяется.

Даже не успел изобразить радостное изумление, как получил уверенный и сильный удар в солнечное сплетение. Пока я словно рыба хватал ртом воздух, Клавдия втолкнула меня в квартиру и следом зашла сама.

Схватив меня за волосы, жаль давно не стригся, эта фурия притянула меня к себе и заглянула в глаза. И в огромных чёрных зрачках я увидел… Нет, ничего не успел увидеть, потому что получил болезненный тычок в нос.

Я сидел на полу и одной рукой массировал живот, а другой собирал кровавую юшку, сочащуюся из обеих ноздрей. А злая тётка стояла надо мной, широко расставив толстые ноги. Да-да, толстые, мясистые, как у лягушки-переростка. И как я мог польститься на такую непривлекательную особу? Где твой утончённый вкус, Автоном?

– Клавдия, – простонал я, – мы же цивилизованные люди. Разве можно с ходу драться? Вы же девушка, а не «держиморда околоточная»…

– Убью, маслобой драный, – прошипела она и сунула под мой подбитый нос кулак немаленьких размеров. И, о ужас, между большим и указательным пальцем я обнаружил бледно-синюшную татуировку: «МИР».

Вроде с первого взгляда ничего особенного. Девочка когда-то наколола по глупости, потом пыталась свести. Только у моего сменщика Илюхи Царькова такая же. Он бывалый, три ходки в места не столь отдалённые. Я как-то спросил его, неужто так мир любит, что даже на себе увековечил? А он ответил: «Дурак ты, Автоном. Это значит: «Меня исправит расстрел».

Так вот почему «Академия»… Это же так зона по-ихнему называется. Вот это влип, вот это поворот на сто восемьдесят градусов.

А эта криминальная амазонка вынимает из-за пазухи трусы розовые и на пол бросает со словами:

– Это что за подстава? Над честными девушками издеваешься, маслобой?

– Помилуйте, Клавдия, трусики фирменные, контрабандные. И при чём здесь масло? Я ничего не взбиваю. Что вы всё, маслобой да маслобой. Если, конечно, вам хорошее масло нужно, то я достану… белорусское есть или голландское…

– Молчи, бесогон! – рычит она и аж слюнями брызжет.

– Какие-то у вас словечки мудрёные, я таких не знаю. Вы мне лучше простым языком объясните, а начните с того, почему вы не на работе? Сами говорили: «два через два»…

И тут не даёт ответа, а только вдруг медленно начинает моя гостья по стене сползать, словно из её нахрапистой бесцеремонности вынули заводную пружину, устраивается на полу напротив меня, и, растирая по личику макияж пополам со слезами и соплями, начинает голосить протяжно:

– Да какая же теперь может быть работа, ой, какая же я дура, ой повелась, а ты, гадина, зачем на базаре мудруешь, что за напасть такая, ой, дура я, дура!

И снова песня о главном. Что-то случилось? Нет, припев этой песни мне легко зашёл, потому как ничуть не противоречил моей мировоззренческой концепции. Бабы – дуры не потому, что, а вопреки всему! Однако ответа на главный вопрос, что случилось, не давал. За малое время прокрутил я в сотрясённом мозгу всё, что знаю о наркотиках, новогодних розыгрышах и похождениях буйнопомешанных граждан. Больше походило на буйнопомешанных, но случай редкий. Так, с чего начать, если ножи и вилки прятать поздно, попробуем разговором отвлечь.

– Так ты, Клава, почему, говоришь, на работу-то не пошла?

– Не пошла вот, – всхлипнула Клава, – трусы твои проклятущие надела, и сразу такое пошло-поехало, с ног валюсь, перед глазами огни скачут, грудь болит, соски, как укусил кто, в жар меня кинуло, промокла вся, и мысли бесстыжие лезут, как будто меня пятеро в цирке…

– Стоп-стоп, это что значит – пятеро, по очереди, что ли?

– То-то, что сразу!

И опять заревела. Точно: клиника! Куда её теперь, в Кащенко или в Белые Столбы? Вот на уроках безопасной жизнедеятельности детям всяким бредом про пожары и другие стихийные бедствия головы забивают, а что делать, куда звонить при встрече с психами? Об этом ни полслова!

– Я, Клава, не знаю, почему ваша простодушная невинность не позволяла вам ранее видеть вокруг себя всеобщей тотальной сексуальной озабоченности, но только это не повод на работу не идти. Вы что же, считаете, если работяга железяку какую в станке крутит, так он про эту железяку думает? Нет, Клава, не про железяку!

– Да знаю я, о чём вы все думаете-то, и ты, знаю, зачем в Бельведер звал, только я не такая, а согласилась от тоски!

– Допустим, от тоски, но при чём здесь работа?

– Позвонила я на работу, как была в одних трусах, а во мне гонор поднялся как у Суперстар, ну и обсказала им, где я видела их с их древесно-стружечными планами, опилками и шлифовальными машинами!

Снова рёв, слёзы и мои утешения пропускаю, только конкретно суть:

– И началось: с соседями вдрызг, с родителями в клочья, и всё из меня прёт, то я министерка какая, то из блатных, то Путина крестница, а всё трусики виноваты ваши!

– Однако странные рассуждения: ну, поплавились у вас предохранители, ну немного повздорили-поспорили-поговорили, но при чём же здесь трусики. Вот заметьте, ко мне вы без них, то есть с ними в руках пришли, а пёрло из вас зоной как новогодний фейерверк!

– Не тебе, маслобой, меня зоной попрекать! – оскалилась она. – Говори, извращенец, чем трусы натёр?!

– Я?! Натёр?! Помилуйте, Клавдия, это уже не смешно. Если уж начистоту, какой дурак копеешные слипы чем-то натирать будет? Хорошо, что при примерке не порвались. Матерьяльчик дрянь!

– Натёр, чтобы поиздеваться! Я, как только их напялила – чуть по соседям секса просить не побежала, еле скинуть успела.

– Экая вы горячая женщина…

– Наркотические трусы! Или, может, ты их конским возбудителем пропитал?! – и опять мне кулаком в нос тычет.

Вижу, спорить бесполезно. Говорю:

– Хорошо. Согласен на возврат товара. Только без фирменной упаковки не приму.

Тут она коробочку из сумки достаёт и в лицо мне швыряет.

– Подавись!

– Теперь всё в порядке. – Взял с тумбочки кошелёк. – Получите ваши две тысячи рублей.

А подлая зэчка мне пальцем грозит:

– Нет, баклан, алтушками не отделаешься. А за моральный ущерб?

– Хорошо, – вздыхаю. – Возьмите три.

– Опозорил честную девочку и копейками отделаться хочешь?

– Помилуйте, не пятёрку же вам давать?

– Нет, не пятёрку – пятьдесят штук гони!

Я аж дара речи лишился.

– Вы в своём уме? У меня таких денег нет.

– Придётся найти, – и нехорошо улыбается.

– Знаете, Клавдия, – строго говорю. – Вы, наверное, по своей Академии стосковались? Если немедленно не покинете мой дом – позвоню в полицию.

– Нечем звонить будет, бесогон, когда Ибрагим тебе руки вырвет. – И дверь толкает. А за дверью громила небритый стоит.

– Зачэм сэстру мою обыдел? Сэйчас убывать тэбе буду.

Короче, отдал я налётчикам деньги. Наскрёб сорок четыре тысячи, больше не было. Думаю, нужно сообщить органам о вымогателях, не дарить же такие деньжищи. Только когда мои кровные вернут – неизвестно. Остался ты, Автоном, без гроша на Новый год. И такая тоска меня взяла, хоть волком вой. Сел на кровать, верчу коробку из-под труселей и вдруг понимаю, что не «фирменная» наша вещица, что Илюха с дружками в подвале шлёпают – незнакомая. И иероглифы на ней не китайские, а японские. Объёмные такие, приятные на ощупь. А самое удивительное, понимаю, что написано, словно в моей голове онлайн-переводчик заработал:

«Избранница! Амэ-но Удзумэ – Фея луны, богиня счастья, любви и радости, дарит тебе волшебство. Надень, и фонтану твоих наслаждений позавидуют небожители».

Что за наваждение? Какой ещё фонтан? Может, и правда трусы какими-нибудь возбуждающими феромонами пропитали?

Не знаю зачем, но надел я на себя эти розовые слипы. И что думаете? Будто тысяча солнц в моей голове взорвались, ощутил я себя женщиной, да настолько голодной до мужиков, что едва рассудка не лишился. И такие извращения на ум пришли, что в самом отвязном порно не увидишь. Хорошо, что Ибрагим ушёл, иначе несдобровать бы ему.

Скинул трусы, стою весь в поту. Ну и вещица, однако. А ведь можно их использовать по назначению. Ни одна баба не устоит, если наденет. А я тут как тут, готов к грязному сексу. И так я воодушевился, что решил немедленно эксперимент провести. Поехал на работу, там сегодня должна Шурка в подсобке товар перебирать. Девушка красивая, но робкая. Ничего, главное – её уболтать надеть волшебные труселя. Язык у меня проворный – сумею!

Только вместо Шурки начальницу встретил. И чего наша Белладонна тридцать первого на работу припёрлась?

А я уже в раж вошёл. Умоляю, говорю, вас, Белла Антоновна, помочь моему горю. Достал по случаю интимное бельё для своей невесты. Но если с размером ошибусь – век не прощу себе! У вас такая же богатая фигура, как у моей девушки. Один в один! Не могли бы примерить трусики?

Она смотрит на меня, как на психа:

– Ты, Автоном, в своём уме? Какая женщина после другой трусы надевать будет?

– Умоляю вас! Вопрос жизни и смерти!

Одним словом, уговорил. Взяла она труселя и в подсобке скрылась.

Недолго ждал. Открывается дверь, и нежная ручка меня за пиджак хвать…

И такое началось – словами не передать. Честное слово, за такой секс и жизнь отдать не жалко.

А потом мы поженились. Не смогли жить друг без друга. Я думаю, что будет, когда волшебные трусы износятся? Но они же волшебные. Вдруг им сносу нет.

Фамилию я жены взял. Был Тютькин – стал Свидрач. Я теперь не на рынке мёрзну, а в тёплом кабинете начальника сижу. А на дубовой двери золотая табличка:

Директор Автоном Пячегодович Свидрач

* * *

Уголовный жаргон:

Бесогон – глупый человек, дурак.

Маслобой – онанист.

Алтушки – мелкие деньги.

Баклан – 1. неопытный вор; 2. мелкий спекулянт.

Сборник рассказов «АБСУРД 2.0»

Николай Лебедев

«ПРИГОРШНЯ ТАЛЕРОВ»

Иллюстрация Николая Лебедева

Чего только не выдумают эти проказники!

Ханс Кри́стиан А́ндерсен

Настроение – хуже некуда. Нет, оно ещё хуже. И всё это в самый канун Нового года, в середине дня тридцать первого! Нормальные люди уже с утра готовятся к праздничному ужину: приняли аперитив под ароматную селёдочку и с лёгким чувством эйфории строгают ингредиенты для традиционного салата. Перфекционисты и прочие сомневающиеся тыкают пальцем в холодец, проверяя его на упругость. Люди как люди, а ты едешь на работу, злостно нарушая Трудовой кодекс.

– Андрей, мне кажется, что вчера мы после банкета не выключали в редакции электроплитку. Пожара не случилось, как я понимаю, но праздники предстоят длинные. Представляешь, сколько электричества нагорит! Будь добр, сгоняй по-быстрому и обесточь, – начальник на секунду замешкался, а затем добавил: – С меня причитается. Сам бы съездил, но супруга не выпускает. А ты у нас холостой.

Андрей высказал про себя нелицеприятное мнение о шефе и попытался поудобнее устроиться. Переполненный автобус жил своей жизнью: одни пассажиры входили, другие выходили. При этом каждый из них что-то перемещал в руках: кто объёмный пластиковый пакет, кто тяжёлую сумку или тележку. Праздник долгий, и жевать вкусности придётся постоянно. Традиция.

Автобус притормозил перед «лежачим полицейским». При этом стоящие в его чреве пассажиры продолжили своё поступательное движение. Законы физики, без знания которых в общественном транспорте лучше не стоять или в крайнем случае за что-нибудь зацепиться. Законы же жизни в этом случае говорят, что это благоприятный момент, чтобы обчистить карманы честного труженика, наверняка набитые в преддверии праздника денежными знаками.

Андрей знал, чем чреват описанный выше манёвр, но его сосед позади, по-видимому, нет. Он всем телом навалился на Андрея, а его руки начали судорожно искать надёжную опору.

– Извините, – виновато произнёс позади Андрея юношеский голос.

Андрей не являлся исключением из миллионов своих сограждан и также желал достойно встретить Новый год, побаловать себя и друзей золотым деликатесом красного цвета, где каждая икринка стоит рубль и армянским коньяком, который в угоду Европе стали называть бренди. Все эти атрибуты скромного пиршества он собирался купить сегодня на обратном пути. Обретя равновесие, и отнюдь не из чувства утраченной веры в людей, Андрей похлопал по всем карманам своей куртки, желая убедиться в наличии в них бумажника. Обычно он пользовался пластиковой карточкой, но только ни в этот раз, ведь кроме традиционных праздничных возлияний ему предстоял дружеский турнир в преферанс на интерес.

Бумажник во внутреннем кармане оказался на месте, а кроме него твёрдый на ощупь предмет неизвестного происхождения, которому находиться в его накладном кармане не полагалось, так как во все времена он предназначался для хранения носового платка. Смутная догадка осенила Андрея, и он обернулся.

Внешний вид невысокого молодого человека разительно отличался от шаблонно одетой массы пассажиров, окружающих его: в валенках и тулупе из шкуры дикого зверя мехом вовнутрь, а на голове то ли треух, то ли малахай. Одним словом – чучело. Нет, скорее ряженый, одетый не по погоде. Зимы в последнее время складывались в столице тёплыми, и куртки из полиэстера, утеплённого синтепоном, являлись вполне надёжной защитой от слабых холодов.

– Помоги мне, друг, – полушёпотом произнёс незнакомец, забавно коверкая слова. – За мной следят, и скорее всего, схватят. Сохрани это, только не три. Я тебя скоро найду… Если повезёт.

В последних словах «чучела» сквозило нескрываемое отчаяние. Сказав всё это, он ловко юркнул в толпу стоящих возле выхода людей и в последний момент выскользнул из автобуса через медленно закрывающиеся двери. В ту же секунду Андрея оттолкнул в сторону мрачный тип и рванулся тому вслед. Он немного не успел, а водитель автобуса оказался принципиальным или злым оттого, что ему досталась сегодня такая фиговая смена. Автобус тронулся, и как только остановился вновь, мрачный преследователь выскочил из него и ринулся к предыдущей остановке.

Теперь можно было спокойно рассмотреть загадочный предмет в кармане. Андрей вытащил из него «Это». Он разглядывал резную деревянную шкатулку размером с пачку сигарет и силился догадаться, о чём сыр-бор. Замочек поддался без усилий. Внутри шкатулка оказалась отделана алым бархатом, на котором лежала старинная серебряная монета.

Все прекрасно знают, что сгубило кошку. Верно, – любопытство. Андрей не удержался, вынул монету и потёр её большим пальцем, стараясь прочитать неразборчивые надписи на ней.

«Вот же я попал!»

* * *

По правде говоря, сейчас Андрея мучил другой вопрос: «Куда?». Очумевший, сидел он в каком-то заведении на грубо сколоченной скамье за таким же дизайнерским столом из струганных досок и вертел во все стороны головой. Окружающая обстановка более всего смахивала на трактир или харчевню, стилизованную под восемнадцатый век. Никаких современных материалов, только грубо обработанное дерево. Почти все места заняты. Андрей бросил мимолётный взгляд на небольшое окошко напротив. Во дворе было светло, и крупными хлопьями валил снег, хотя минуту назад шёл дождь. Впрочем, в скромном по величине зале тепло и уютный полумрак, скрашиваемый весёлыми отблесками свечей на столах и догорающем огне в очаге, сложенном из больших камней.

«Похоже, что каким-то образом я очутился на чьём-то новогоднем корпоративе, – первым делом подумал Андрей. – Но как?!»

Странно, но его появлению здесь никто не удивился, и этот факт сильно обескураживал. Андрей ещё раз огляделся по сторонам. Участников новогоднего банкета немного, человек десять-двенадцать. Старомодно одетые, сидели они за столами и терпеливо ждали, поглядывая на очаг, в котором изредка вспыхивали и шипели седые угли, когда на них капал жир с большого куска мяса, насаженного на вертел. Тот уже почти покрылся аппетитной коричневой корочкой, и это зрелище для голодных людей становилось просто невыносимым. Пытку голодом усугублял умопомрачительный запах, проникающий буквально в каждый уголок сравнительно небольшого помещения с высоким балочным потолком. С прокопчённых балок, изрядно подпиленных древоточцами, свисали круглые светильники из кованого чёрного металла. Свечи в них пока не горели. Одним словом – экзотика. Перед посетителями на столах стояли большие глиняные кружки, содержимое которых поддерживало задушевные беседы.

«Какое-то скучное у них веселье, – подумал Андрей. – Ёлки нет, нет музыки и громких тостов, только треск углей и тихий шелест голосов».

Просто удивительно, но он не чувствовал сейчас никакой паники, только по-домашнему душевный уют. Но ничего не понимал. К его столику подошёл официант и шустро навёл на нём чистоту. Ещё мгновение, и на столе появилась чистая скатерть, а на ней кусок ржаного хлеба; блюдечко с маленькими солёными рыжиками; миска с кислой капустой; вилка; глиняная кружка и кувшин с напитком. Недолго раздумывания, Андрей сам себе налил из глиняного сосуда и пригубил.