Альбом

скачать книгу бесплатно

– Не вздумай даже, Серёжа! Лёня сейчас на себя непохож. Он и не вспомнит тебя. Он очень похудел. Сам знаешь, он и так не отличался силой, а теперь – как тот, с плаката в его комнате.

– Какой тот? – не понял я.

– Вспомни, у него раньше плакат висел. Там парень с белыми короткими волосами. Худой, как глист. Весь в наколках. Лёня в один из приступов содрал его и съел. Всё орал: «Ты смог, ты смог! Я тоже хочу!»

– Кому орал?

– Плакату орал. Он же под наркотиком был. Помню, Лёня в школе всё показывал мне на плакат этот и говорил, что парень этот лучше всех поёт. Я тогда ему ещё сказала: «Лёня, как же он поёт, раз худенький такой?» У нас все вокалисты – сильные мужчины: Лев Лещенко, Иосиф Кобзон или Олег Газманов. А этот мне всегда не нравился. На наркомана какого-то похож. Лёня сейчас такой же бледный и худой. Он, этот американский гад, видно, и виноват во всех его увлечениях. Убить его за это мало!

Я быстро допил чай и встал, не в силах больше слушать причитания бабушки. Я сочувствовал её горю, но предпочёл бы это делать в одиночку.

– Спасибо, что всё рассказали. Очень, очень, очень… очень жаль, что так происходит. Терпения вам и сил! И здоровья, конечно! Я вас ещё как-нибудь навещу.

– Спасибо, Серёжа!

– Могу я чем-то помочь вам?

– Чем тут поможешь? Мы и сами уже не надеемся. На всё воля Божья.

– Ну, я пойду тогда, – сказал я и направился в коридор.

Когда уже надел кроссовки, вспомнил, что пришёл не с пустыми руками:

– Кстати, чуть не забыл. Я же принёс Лёне подарок. Если вдруг увидите его, передайте ему от меня с приветом. – Я протянул бабушке диск со вторым альбомом Linkin Park – Meteora, который купил на концерте.

Бабушка посмотрела на диск, покрутила в руках, но ни название, ни картинки ей ни о чём не сказали.

– Музыка? – спросила она.

– Да. Эта группа очень нравилась Лёне когда-то. Думаю, и сейчас нравится.

Бабушка махнула рукой и протянула мне диск обратно.

– Лучше забери. Лёнька об этом всём давно забыл. Он продаст его сразу на барахолке. Он всё туда тащит.

– Нет! – сказал я. – Отдайте ему диск. Скажите – от меня. Мне это важно.

– Он продаст, Серёжа.

– Пускай. Значит, он и правда всё забыл. А что забыто, того не было. До свидания!

Я вышел. Бабушка хлопнула дверью. Я обернулся и уставился на неё, всю обитую жёлтым дерматином. Он потрескался и стал похож на старческое лицо, или на дынную корку, или… «На запястье Лёньки», – подумал я и не пошёл домой, а спустился ниже, на площадку между первым и вторым этажами. На душе было погано. Я опёрся руками на подоконник и, прислонившись лбом к грязному окну, стал смотреть на двор, где прошло моё детство. Прямо по курсу – ржавая помойка с кучей мусора вокруг, справа от неё – турник и брусья, где все выбивают ковры, а слева, чуть поодаль, – здание ЖЭКа, куда мы с Лёнькой ходили на шахматы. Я зажмурился.

* * *

На мгновение взгляд расфокусировался, но опять обрёл чёткость. Впереди за кустами показалась надпись «Шахматный клуб “Белая ладья”». Это был серый павильон, внутри которого сидели задумчивые пенсионеры и медленно передвигали фигуры.

За шахматным клубом начинались теннисные столы. Я остановился, раздумывая, что делать дальше. Честер как раз допевал Forgotten, а я одним глотком допил пиво и, сплющив ногой банку, засунул её в карман. Выбрал укромное место и лёг на землю, почувствовав спиной щекотание травы. Начал водить по ней руками, но загляделся на кроны деревьев. Они качались из стороны в сторону, а дальше них было только небо, густое и хмурое. Не хотелось ни о чём думать, но вдруг раздалось покашливание.

11. Cure for the Itch (Лекарство от зуда)

С него началась предпоследняя песня со странным названием. Я читал, что это игра слов, где itch – одновременно и «зуд», и звук «итч», похожий на звук скретча, но ведь «скретч» переводится на русский как «чесать», а значит, всё верно: лекарство от зуда – скретчи, которых в треке навалом. Я улыбнулся каламбуру, но поначалу песня не впечатляла. Даже не песня, а какая-то унылая музыка из рекламы прокладок. Электронная, лёгкая и почти без слов, вроде отдыха перед решающей битвой. Я даже заскучал, но вступили клавиши и появился объём, устало-нежный и чувственный. Я закрыл глаза, и в них закружились белые пятна. Истории из жизни. Мелкие обрывки памяти.

Зима. Холодно. Люди замерзают, а мы с Лёнькой – совсем дети. Первый или второй класс. Сидим на трубах около «Стекляшки» и болтаем о всяких глупостях. Вдруг он вскакивает и говорит, что сейчас покажет фокус. Загибает жестянку, вырывает кусок стекловаты и прикладывает к голой трубе комок снега. Он медленно тает и капает на землю, отвоёванную теплотрассой у зимы. Лёнька начинает водить комком: воды становится больше, она струится водопадом, идёт пар. Я заворожённо смотрю на это. Магия! Лёнька говорит: «Попробуй тоже». Я спрыгиваю с трубы, загребаю ладонью снег и вдавливаю его в металл. Получилось. Капает. Льётся. Я бегу домой и рассказываю об этом маме.

А на следующий день к нам пришёл участковый. Он сказал, что мы повредили теплотрассу и теперь родители должны возместить ущерб. Мама схватила меня за руку и потащила к «Стекляшке». Лёнька с бабушкой уже стояли там. Мы переглянулись. Он сказал: «Привет», а я, потупив взгляд, что-то промямлил в ответ. Я был очень напуган. Милиционер спросил, кто из нас это сделал. Мы оба молчали. Мама подтолкнула меня в плечо и шепнула: «А ну быстро говори», но я онемел. Мама начала ругаться. Я сказал: «Это не я». И вдруг Лёнька сделал шаг вперёд: «Отстаньте от него. Это я». Бабушка, всплеснув руками, заголосила: «Ах ты, гадёныш!» – а Лёнька спокойно возразил, что провёл эксперимент ради науки. Все улыбнулись, даже участковый, а потом мы быстро починили трубу и пошли кататься с горки.

Затекла шея. Я подвигал ею и, сместив туловище немного вбок, замер.

Весна. Тепло. Люди оживают, а мы с Лёнькой – уже состоявшиеся школьники. Пятый класс. Утро воскресенья. Сидим у него в комнате и играем в «Денди». Сначала размялись в тетрис. Потом погоняли в «Марио». Уже днём, после того как поели лапшу «Анаком» и сосиски, Лёнька вставил картридж с «Контрой». Рэмбо с голым торсом бегает по джунглям и убивает врагов, похожих на туристов. Я влюбился в эту игру с первого взгляда, с первого выстрела, но позвонила мама и велела идти домой. Я, расстроенный, зашёл в квартиру и начал ныть, что хочу обратно, но мама протянула мне «Почемучку» и сказала прочитать минимум три главы, пока она проверит, как я сделал уроки. С домашним заданием всё оказалось нормально, а из «Почемучки» я узнал много нового о ручьях, тайге и бензине. После этого – уже вечером – я опять спустился к Лёньке.

Он всё это время играл в «Контру» и бегал уже с пулемётом, убивая солдат, похожих на сфинксов. Я поинтересовался: «Далеко прошёл?» Лёнька ответил, что больше половины. Я удивился, а он сказал, что ввёл чит-код Конами, который даёт тридцать жизней и полное вооружение. Я ничего не понял, но спросил равнодушно: «Что за код?» Лёнька воспринял вопрос буквально и протараторил: «Вверх, вверх, вниз, вниз, лево, право, лево, право, В, А». Я был поражён. Лёнька рассмеялся и предложил мне убить босса – как раз появился Адский червяк. Я выхватил джойстик и начал стрелять по красному зубастому глисту, но вошла бабушка и, выключив приставку, позвала пить чай с тортом. Мы расстроились, но быстро забыли о «Денди», потому что торт был вкусным и назывался, кажется, «Прага».

Я облизнулся и, сглотнув слюну, плотно сжал губы.

Лето. Жара. Люди задыхаются, а мы с Лёнькой – уже подростки. Каникулы после шестого класса. Видеоигры надоели, даже «Мортал Комбат». Теперь главенствует видак. У Лёньки в семье он появился быстрей, да ещё и записывающий, поэтому скоро у них набралась целая куча виэйчесок со всем на свете. Так однажды Лёнька показал мне клип Rammstein[14 - Культовая индастриал-метал-группа из Германии.] на песню Du Hast. Там в первом же кадре едет машина с включёнными фарами. Лёнька и говорит: «Нитка, натянутая через дорогу, в свете фар кажется стальным тросом». Попробовали тем же вечером. Сработало. Почти все водители тормозили. Большинство сразу уезжало, но один мужик вышел и направился к кустам, в которых мы прятались. Лёнька не шелохнулся, а я бросился наутёк. Мужик – за мной. Я забежал в девятиэтажку. Лифт был на первом этаже. Я вжал кнопку «девять». Двери успели закрыться.

На следующий день я наотрез отказался натягивать нитку. Мне вдруг стало ясно, как это опасно и чем всё это может закончиться. Лёнька удивлённо посмотрел на меня и спросил: «Ты что, сдрейфил?» Я ответил, что дело не в смелости, а в том, что за такие шутки в зубах бывают промежутки. Лёнька разозлился. Начал давить на меня, но я, возможно единственный раз в жизни, не поддался его давлению. Он обиделся и сказал, что мы больше не друзья, раз я маменькин сынок. Почти неделю Лёнька меня игнорировал, но и нитку больше не вешал. Сидел дома и смотрел видак. Когда ему стало скучно, позвонил мне. Мы весело поболтали и опять стали лучшими друзьями.

Пришла очередь ног. Я повращал ступнями, потом вытянул их вперёд и со всей силы зажмурился.

Осень. Прохладно. Люди увядают, а мы с Лёнькой – уже юноши. Начало восьмого класса. Не знаем, чем себя занять: то сидим в подъезде, то гуляем. Облазили весь район, а однажды наткнулись на шалаш, где тусовались соседские пацаны. Лёнька предложил сделать такой же, только более эпик. В подвале нашей хрущёвки мы заняли пустую комнату и облагородили её. Убрались, сделали косметический ремонт и повесили замок. Притащили с помойки кушетку, я привёз с дачи стул, а Лёнька выпросил у бабушки табуретку. Стол украли со школьного склада, где хранилась рухлядь. На скобу в потолке повесили гирлянду, которая мигала «Новым годом». Нам нравилось на неё глазеть и есть сухарики «Три корочки». Лёнька любил «сёмга, сыр», а я – «томат с зеленью».

В этой каморке мы провели весь октябрь, но в начале ноября кто-то забрался в подвал и вскрыл несколько комнат. Украли много всего. Электрическую пилу, велосипед, санки, даже гвозди вытащили, а у Таисии Ивановны разбили все банки и насрали на пол. Вонь стояла жуткая. Её чуть инфаркт не хватил, поэтому, когда приехала милиция, она им со злости и ляпнула, что в подвале тусуется молодёжь. Мы стали главными подозреваемыми, но у нас было алиби: девятые классы ездили в Москву на экскурсию. Всё-таки участковый осмотрел нашу каморку, потом опечатал и, забрав ключи, показал жест «смотрю в оба», ткнув пальцем в Лёньку. Было обидно до слёз, но подошла бабушка и сказала: «Подумаешь, горе какое!» – взяла нас за руки и отвела в кафе «Новинка», где заказала огромную пиццу и два литра колы.

* * *

Я открыл глаза. Кроны деревьев и тёмное небо. Ветерок обдувает. Я потянулся до хруста в костях и аж взвизгнул от кайфа. По всему телу разлилось удовольствие. Я почувствовал себя почти в норме. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Сердце стучало, как метроном. Я выдохнул и подумал, что электронная музыка, в принципе, гуд, но электричество всегда в приоритете. Что может быть лучше гитары, баса, ударки и вокала? Вдруг я понял, что в этой песне вообще не было Честера, и даже спросил себя: «Зачем тогда нужна такая песня?» – но рассудил, что группа – сложный организм и каждый в ней имеет амбиции. Когда синтезатор начал затухать, я поднялся с травы. Отряхнулся и, закинув рюкзак на спину, пошёл к теннисным столам.

12. Pushing Me Away (Отталкиваешь меня)

Когда я пролезал сквозь кусты, в ушах запиликало. Сначала тихо, но постепенно раздухарилось: ленивый переборчик сменился полным риффом. Совсем не агрессивным – напротив, сдержанным, почти холодным. Вторя ему, Честер запел так же: без скрима, бесстрастно, не надрываясь даже в припевах; и только Шинода иногда выстреливал своей читкой. В целом песня мне нравилась, но… она же последняя. Странное название для «закрывашки». Отталкивающее, хотя нужно притягивать. Алогичное, потому что In the End логичней. Всё это меня удивило, ведь Linkin Park – многомиллионный бизнес, а значит, важна каждая деталь, тем более расстановка песен в альбоме, но чем тогда Pushing Me Away лучше, символичней, чем, скажем, Forgotten или Runaway? Почему именно она стала последней?

Я задумался… и, кажется, нашёл ответ: потому что все последние встречи такие. Кто-то кого-то отталкивает. По крайней мере, у нас с Лёнькой было именно так. Случилось это в две тысячи десятом году, осенью, в субботу. Я уже окончил институт и приехал во Владимир к своей девушке. Шёл одиннадцатый час. Мы обнявшись стояли на остановке «Рябинка» и ждали восьмой троллейбус.

Я шептал ей всякие ми-ми-мишки, а она грустно улыбалась, потому что завтра я надолго улетал в Сургут. Наконец подъехала «восьмёрка». Девушка жадно впилась в мои губы и на выдохе сказала: «Беги. Люблю». Я запрыгнул на подножку. Двери закрылись. Я вжал нос в стекло, изобразив пятачок, и скорчил рожу. «Восьмёрка» тронулась. Я купил билетик и автоматически проверил номер: 411477. Счастливый. Я сел у окна и стал наслаждаться лучшим городом на Земле. Вдруг ко мне подсел парень.

– Привет, Серёга! Узнал? – Я повернул голову и вздрогнул, будто передо мной был мертвец.

Мне хотелось провалиться сквозь землю, но усилием воли я выдавил из себя:

– Конечно… Лёнька. Привет.

Я протянул ему руку. Он горячо пожал её и, широко улыбнувшись, показал руины гнилых зубов, которых осталось вряд ли больше половины. Его ладонь была тёплой и влажной, ногти – жёлтыми. Сам Лёнька отощал до предела и будто стал ниже, с жидкими волосами и молодой лысиной на макушке, но больше всего меня поразило его лицо. Всё в веснушках, губы бледные, язык белёсый, а на крыле носа краснела не то ссадина, не то язвочка. В остальном же Лёнька выглядел как заводской работяга в выходной день: серая демисезонная куртка, красный джемпер, а под ним рубашка с отложным воротником. Чёрные брюки держались на кожаном ремне с потёртой пряжкой и обломанным язычком. Ботинки на молнии казались новыми или, по крайней мере, хорошо начищенными. Их блеск почему-то успокоил меня.

– Уже полгода чистый, – сказал Лёнька с гордым видом, хотя я ни о чём его не спрашивал. – Вообще не употребляю. Даже алкоголь.

– Молодец. Это же отлично!

– Это эпик! – будто поправил меня Лёнька.

– Поздравляю! – Я улыбнулся, а он с довольным видом продолжал трясти мою руку.

– Спасибо! Полностью завязал. Больше ни-ни.

– Рад за тебя! Прекрасные новости!

Лёнька разжал мою руку и привычным движением зачесал волосы на макушку.

– А ты-то как? – спросил он.

– Всё отлично! Окончил институт в том году. Устроился инженером в одну частную компанию. Занимаемся переработкой газа и разделением воздуха. Коллектив весёлый. – Я хитро улыбнулся. – Вчера во Владимир приехал, своих повидать. Тьфу-тьфу, всё нормально. Все здоровы. Как у твоих дела? Как отец, бабушка?

– Всё эпик! Отец всё ещё в Чечне. Он теперь в запасе, поэтому устроился оператором в котельную. На здоровье вроде не жалуется, а вот бабушка сдала. Возраст… И со мной сколько нервов потратила. – Лёнька виновато посмотрел на меня. – Но ты не подумай, я ухаживаю за ней. Стараюсь, чтобы она ни в чём себе не отказывала. Мы с ней теперь ладим!

– Это очень круто! Классно! Молодец! Я рад за тебя… – Запас слов восхищения быстро кончился, так всё радужно описывал Лёнька. – А чем ты глобально занимаешься сейчас? Работаешь?

– Пока нет, но скоро буду! – решительно ответил Лёнька и даже притопнул ботинком. – В понедельник иду в одно место. Мастерская при тюрьме, которую открыл бывший военный. Меня туда взяли учеником. Пока на токарный станок, но потом обещали на курсы по ЧПУ отправить. Платят там немного, но зато по графику и без задержек. И обеды бесплатные, а если еда не нравится, то талоны можно менять на кефир и печенье. Мужики говорят, что и на сахар с макаронами можно договориться. В общем, с голоду не умрём с бабушкой.

– Отец устроил? – спросил я.

– Да, через дядю Васю. Они с отцом вместе служили. Он на «Марьинке» живёт. Помнишь, мы ему на починку приёмник носили?

Я кивнул.

– Ну класс! А сейчас откуда едешь? – спросил я.

Лёнька замялся и сказал, что со службы.

– С работы?

– Нет. Ты не понял…

Пауза.

– Я в храме был. На службе.

– Ты теперь верующий? – удивился я.

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Лёнька. – Бабушка отвела меня в одно место. Мне там понравилось. Я теперь туда хожу три раза в неделю, а в выходные иногда помогаю по хозяйству. Там хорошие люди. И много таких, как я. – Его бледное лицо чуть покраснело.

– Это православный храм?

– Почти. Не совсем. Немного другое. – Лёнька кашлянул и вытащил пачку «Тройки» из брюк.

– Тут нельзя курить, – сказал я и посмотрел в окно.

Троллейбус остановился. Водитель объявил женским голосом: «Остановка “Черёмушки”. Следующая остановка – “Красноармейская”».

– Ой, извини! – Лёнька сунул пачку обратно.

– Так что за храм? – допытывался я.

Лёнька заёрзал на кресле.

– Не храм даже, а частный дом около гостиницы «Заря». У нас там вроде клуба по интересам. Ничего такого. Мы там фильмы смотрим. Общаемся. Обсуждаем Библию и наши проблемы. Чай с печеньем пьём. За садом ухаживаем. Весной яблони высадили, а в сентябре купили мангал и делали шашлык во дворе. Из говядины и курицы.

– Бесплатно? – спросил я.

– Не знаю. Вроде бабушка что-то платит. На содержание дома. Печенье, мясо, сам понимаешь. Всё это денег стоит.

– Понимаю… Ну и как там? В смысле, помогает?

– Да, – кивнул Лёнька, – там хорошо. Там и девушки есть.

– И Кифа там?

Пауза.

– Кифа умерла в том году.

Я извинился, но Лёнька сказал, что всё это в прошлом, а теперь у него новая девушка. Вдруг он пододвинулся ко мне и перешёл на шёпот:

– Я тебе соврал. Я был не на службе. Я был у неё. Только ты ничего не подумай. Мы просто чай пили. Потом – кофе. Даже пива не было. Ни-ни. Нам нельзя. Просто посидели, поговорили. Хорошая девушка. Очень мне нравится. Настей зовут. Я вас познакомлю. Хорошо?

Я ответил, что буду рад, но завтра улетаю, поэтому знакомство придётся отложить до следующего раза. Лёнька недоверчиво посмотрел на меня и перешёл с доверительного тона на строгий:

– Только ты бабушке ничего не говори. Она думает, я на службе. Если узнает, что был у Насти, опять не даст денег на сигареты. Злая как собака стала. Всё ей не так. Говорит, умереть спокойно не даю ей. Затрахала повторением!

Я заверил Лёньку, что о нашем разговоре никто не узнает. Он резко успокоился и отрешённым взглядом уставился на водителя – женщину средних лет в косынке. Я посмотрел в окно. Мы подъезжали уже к «Педагогическому институту», но молчание затянулось.

– Через одну наша, – сказал я. Лёнька не отреагировал.

– Лё-о-оньк!

Но он словно оцепенел. Я толкнул его в плечо.

– Что? – вздрогнул Лёнька.

– Бабушка передавала тебе мой подарок? Три года назад.

– Какой ещё подарок?

– Второй альбом Linkin Park. Помнишь такую группу?

Лёнька недовольно выдохнул и сказал, что с тех пор мало что помнит.

– Даже Честера? – ухмыльнулся я. Лёнька еле заметно улыбнулся.