скачать книгу бесплатно
– Стой! – Лёнька схватил меня за руку. – Цену не я назначил. Это псих один столько просит. – Лёнька смотрел на меня в упор. Понизив голос, он добавил: – Ты легко от меня отделался. Если бы не Кифа, я бы никогда к тебе не пришёл. Слышишь? Никогда!
Лёнька замотал головой.
– С ней что-то случилось?
Лёнька отпустил мою руку и подошёл к подоконнику. Забычковал сигарету и выбросил её в форточку.
– Она опять в психушке. Я сегодня был у неё. Она плакала. Говорит, ей плохо там. Умоляла принести что-нибудь на Новый год. – Лёнька прикусил губу, а пятна на лице стали пунцовыми. – Я договорился там с психом одним, что он после вечерней проверки продаст мне «обсосы».
– Обсосы?
Лёнька начал заламывать пальцы. Попытался ухмыльнуться.
– Они хитрые, эти психи. Хорошо там на обсосах зарабатывают. Им же выдают циклодол для лечения. Они делают вид, что проглатывают таблетки, а сами под язык. Под язык. Когда медсестра уходит, выплёвывают и продают. Мы их обсосами и называем. Я не брезгливый, так дешевле. Эпик! Псих этот и обещал десять штук из окна скинуть. По двадцать рублей за циклодолину. Итого двести рублей. Вот… Мне пять и ей пять. Как раз закинуться по разу. Я завтра кровь из носа должен ей отнести, а то она обещала повеситься.
Пауза.
– Не знаю, что и сказать. Не понимаю… Зачем тебе всё это? Не понимаю!
Лёнька с ненавистью посмотрел на меня и неожиданно спросил, помню ли я группу Linkin Park.
– Конечно, – ответил я.
– Помнишь, кассета у меня была с первым альбомом?
– TDK переписанная? Которая из «Бидона», за двадцать рублей?
– Да, она. – Лёнька улыбнулся. Воспоминание было приятным. – Я недавно продал её на барахолке за десятку, но до этого переслушал.
– И как?
– Эпик, конечно! Честера вспомнил, – мечтательно проговорил Лёнька, будто позабыв о скором циклодоле. – До сих пор его плакат в комнате висит. Там ещё «Рол модал» чёрным маркером написано. Помнишь?
– Помню. Классный плакат.
Лёнька стал шарить по карманам. Вытащил пачку «Тройки» и закурил.
– У них же второй альбом вышел недавно, – сказал я, – Meteora называется. Слушал?
– Не слушал. Эпик?
– Естественно, эпик!
Мы улыбнулись.
– У тебя нет случайно? – спросил Лёнька.
– Дома нет. В Москве только.
Лёнька сказал, что обязательно достанет диск и послушает. Потом затянулся и, стряхнув пепел на пол, добавил:
– Так вот о чём я. Нужно обязательно сказать тебе об этом.
– О чём?
– Не о чём, а почему.
– И почему же?
– Потому что Linkin Park мы любили на двоих.
Я кивнул.
– На «Теории» есть песня A Place for My Head, – продолжил Лёнька, – то есть «Место для моей головы». – Он постучал кулаком по лбу. – Она больше всех мне теперь понравилась. Я даже перематывал несколько раз, чтоб послушать её опять. И, понимаешь, засела в голове строчка. – Он зажмурился и тихо напел: – «I want to be in another place. I hate when you say you don’t understand». Понимаешь?
– Ну так. Отдельные слова.
Лёнька укоризненно помотал головой:
– Перевожу! Я хочу быть в другом месте. Я ненавижу, когда ты говоришь, что не понимаешь.
И вдруг Лёнька взорвался:
– Теперь понимаешь?
Я отшатнулся.
– Я хочу быть в другом месте! Я не хочу быть с тобой! Я ненавижу тебя! – орал он. – Я ненавижу, когда мне говорят, что не понимают. Зачем ты это делаешь? Не говори мне так больше никогда. Что тут непонятного? Надо было в школе английский лучше учить. Я ненавижу!
Он перевёл дыхание.
– Всё ещё не понимаешь? Я ненавижу тебя! Я не хочу быть с тобой рядом! Я хочу к Кифе! Но я здесь! Понимаешь, здесь и попрошайничаю! – Вдруг Лёнька сник и еле слышно добавил: – Если бы не бедненькая Кифа! Ей так плохо в психушке. Я так нужен ей сейчас. Я так люблю её…
Он зарыдал в ладони. Мы простояли так с минуту. Наконец Лёнька встряхнул головой и сказал:
– Извини! Если бы не Кифа… Совсем крыша без неё едет.
– Ты меня тоже извини!
– Извиняю.
Он развернулся и побежал по ступенькам вниз.
– Остановись! – крикнул я. – Дальше будет хуже! – Но Лёнька ничего не ответил. Были только слышны его удаляющиеся шаги.
* * *
Я прислушался. Неистово скримил Честер. Агрессивно читал Шинода. Настоящая музыкальная вакханалия. «Интересно, а что вокруг?» – подумал я и вытащил один наушник. Пели птички и говорили люди, а впереди шёл мужик в спортивном костюме и вёл на поводке корги, которая смешно виляла попой. Я улыбнулся и сказал вслух: «Какой хороший пупсик! Вот бы потискать тебя». Мужик неодобрительно посмотрел на мою банку и укоротил поводок. Я огляделся: людей много, а я с пивом. Опять глотнул, вставил наушник и вытащил телефон. Время поджимало, а до конца альбома оставалось три песни. До конца Лёнькиной жизни – тоже. Я влил в себя треть банки и подумал: «Удивительно всё-таки, как Лёнька сросся с этим альбомом. Не жизнь, а трек-лист!»
10. Forgotten (Забыт)
Неплохая идея. Жизнь как трек-лист. Это могло бы стать реалити-шоу на MTV, но стало реальностью. Лёнька образцово прошёл весь путь, от первой до последней песни. Ничего не выбирал. За него всё решил Честер, как, впрочем, и за многих других. Я читал в одном интервью, что «Теория» была выстрадана, поэтому и получилась такой универсальной, понятной подросткам по всему миру. Альбом поколения, спетый голосом поколения. Альбом-каток, проложивший дорогу в ню-метал для миллионов людей. Лёнька был среди них, но что-то пошло не так – каток раздавил его с чудовищной, талантливой силой.
Я сильно ударился обо что-то ногой. Вскрикнул и начал подпрыгивать, подвывая от боли. В ритм заиграла десятая песня. Напористая и громкая. Просто оглушительная. Я почувствовал себя на ню-метал-концерте, когда толпа под гитары качает танцпол.
Но воспоминания качают сильнее. Я опять начал винить себя за Лёньку, хотя, в сущности, не сделал ничего плохого. Просто мне больше повезло: с родителями и кличкой, с менее буйным нравом и более заурядными мозгами, а насчёт детской площадки – херня. Не мог я ему помочь. Мог быть обоссан и мог разделить его унижение – это да, но вместо этого позвал на помощь, потому что всегда был прагматиком и никогда – героем, а вот Лёнька был им по своей сути, но… случилось, что случилось, а с вершины падать больнее. Лёнька сломался и движению вверх предпочёл снижаться. Даже, скорее, пикировать, потому что, как любой одарённый человек, впадал в крайности. Одна из них могла сделать его великим, другая – мёртвым. Честер испытал обе, а вот Лёнька – только одну. В этом и вся разница между ними. Честер был когда-то кумиром, а Лёнька так и остался забытым. Забытым даже мной.
После того разговора в подъезде я не то чтобы вычеркнул его из жизни – это случилось как-то само собой. Я просто перестал о нём думать, потому что переехал в Москву и полностью сменил круг общения. Мама тоже ничего не рассказывала о Лёньке. Он буквально исчез с моих радаров, не умер, но испарился. Так продолжалось вплоть до июня две тысячи седьмого, когда Linkin Park впервые оказались в Москве. Я, конечно же, был в «Олимпийском» и орал всё наизусть, особенно первый альбом. Он-то и напомнил, сконденсировал во мне Лёньку обратно. Я обязательно решил навестить его, когда в следующий раз поеду во Владимир.
Это произошло в июле. Тогда было странное время. Недавно вышел первый альбом Гуфа[12 - Культовый российский рэпер. Один из участников группы Centr.], и все мои друзья стали его фанатами, то есть начали курить травку и употреблять другие лёгкие наркотики. Я не отставал. Нам всем тогда только исполнилось двадцать лет, и казалось, что попробовать нужно всё, что жизнь – непрерывный саммертайм[13 - Summer time – летнее время (пер. с англ.).], а Гуф – его упоительный саундтрек. Под него заваривали плюхи, делали водные приговоры и пили чаи с сахарами. Сначала я толком не понимал, о чём он читает, но уже скоро все термины стали понятны: кругленькая, планчик, кокос, бэд-трип, вес, бошки, шалуха, барыга и косяк. Ничего тяжелее, но сейчас, пересматривая клип на «Новогоднюю», становится жутко. Его главным героем мог стать и я, но, слава богу, пронесло. Моё место занял Лёнька.
Подарков ждут все: девочки, мальчики,
Фуражки, начальники, злобные хачики,
Святые источники, красные шапочки,
Больнички, ой, мамочки.
– Ой, бабушки! – прошептал я и вспомнил, как она открыла мне дверь.
Цепочки не было.
– Здравствуйте! – Я улыбнулся. – Давно не виделись.
– Какие гости! – всплеснув руками, радостно вскрикнула бабушка. – Здравствуй, Серёжа. Заходи, заходи!
Я вытер ноги о половик и зашёл. Внутри мало что изменилось, разве что стало аскетичней. Вешалка опустела, обуви и шапок не было, и только на тумбе, где раньше стояла копилка для мелочи, лежали связка ключей да какие-то рекламки из рыбного магазина. Дверь в Лёнькину комнату была открыта, но ни телевизора, ни видака я там не увидел – только шкаф, табуретку, кровать без матраса и стол, на котором валялись несколько кассет без обложек, линованную бумагу и пачку карандашей. Окна были задёрнуты лёгким желтоватым тюлем. За ним на подоконнике проглядывали помидорная рассада в пластиковых банках из-под майонеза и баклажка с водой для поливки. В комнате явно никто не жил.
– Будешь чай? – спросила бабушка.
– Да. Спасибо, – ответил я.
Мы прошли на кухню. Обстановка была прежней, но будто без мелких деталей. Я сел на табуретку лицом к плите. Бабушка чиркнула спичкой и, пустив газ, поднесла руку к конфорке. Лёгкий хлопок – и пламя. Бабушка подула на спичку и выбросила её в мусорное ведро. Поставила чайник на плиту и, не оборачиваясь, сказала:
– Лёни нет.
– Жаль. А когда он будет?
Бабушка открыла холодильник.
– Леонид тут больше не живёт.
– А как его найти? Мне бы встретиться с ним, а то не виделись сто лет.
Бабушка поставила две чашки на стол и села напротив меня.
– Не стоит, Серёжа. Он не вспомнит тебя, а если и вспомнит, то обманет. Непременно обманет. Такой обманщик стал. Нельзя верить ни одному его слову. Лёня теперь очень изменился.
Я выпрямился на табуретке.
– А что случилось?
– Много всего случилось, Серёжа. – Бабушка тяжело вздохнула. – Постоянная наркомания и пьянство. Припадки, дружки его, сволочь всякая. Воровство. Он продал всё, что смог вынести, – она обвела рукой кухню, – сковородки, смеситель, посуду, вилки, ложки, макароны, крупы, сахар. Даже чайник электрический, который мне мэр подарил. Теперь вот в железном грею.
Бабушка встала и подошла к плите, прибавив огонь. Я сидел замерев. Она повернулась и продолжила:
– Мы пытались с отцом его лечить. Он же врач первоклассный. Устроил Лёню в хорошую больницу. Частную. Так сбежал, гадёныш, через два дня. К этой своей косоглазенькой. Каждый раз к ней сбегал, кобель проклятый. Она его и испортила, прохиндейка. Наркоманка! Наш-то Лёня не такой, сам знаешь. Он в детстве Гайдара любил. Всё как Тимур хотел стать. – Бабушка всхлипнула. – А волк всё в лес смотрит. Вот Лёнечка тоже волчонком оказался. Пришлось выгнать его. Горе-то какое! Преисподняя настоящая. Спокойно умереть не дадут.
Бабушка подошла к раковине и, включив воду, протёрла глаза.
– Серёжа, я все замки поменяла. На подъезде установила домофон за свой счёт, а то он иной раз приходил, хулиганил. Дьявол в него вселился, не иначе. За грехи наши. Горе-то какое! Ребёнка своего пытаемся забыть. Близкий человек. Забыть невозможно. А ведь он теперь буянит под подъездом. Закатывает представления. Дерётся. Не подойти к нему. Гадёныш настоящий. Такие выкрутасы выделывает! Вызываю милицию на собственного внука. Дожила на старости лет!
Бабушка заплакала. Я молчал, не зная, что сказать, но засвистел чайник.
– Кипит! – вскрикнул я и, подскочив с табуретки, выключил конфорку. – Куда наливать?
Бабушка испуганно смотрела на меня:
– Вот же две чашки на столе.
Я снял чайник и налил кипятка. Бабушка достала печенье, сахар и два пакетика чая. Я попросил маленькую ложечку, но бабушка сказала, что она ещё не успела их купить и пока мешает ножом. Я ответил, что без проблем. Взял нож и начал болтать им в чашке, залипнув на чайном водовороте.
– Представляешь, Серёжа, – вдруг сказала бабушка, – недавно подкараулил меня у подъезда и стал денег просить. Я сразу сказала: «Нет, и не проси даже! – говорю. – Дьявол в тебя вселился. Безбожник ты». А он говорит: «Кифа, Кифочка умирает, помоги, бабушка». И так жалобно. По-человечески. Не мог он тогда обманывать. Совсем уж тростиночкой стал, а обе руки исполосованы. – Она начала чиркать ногтем большого пальца по запястью. – Говорит: «Вскрою опять вены. Дай денег». Орал как зверь дикий. Я дала. Не потому, что боялась. Потому что внучок ведь. Какой-то кошмар! За что мне это на старости лет? Как забыть его? Не дадут умереть спокойно…
Бабушка не смогла продолжить. Зарыдала в голос. Я подошёл к ней и обнял.
– Всё будет хорошо.
Минут через пять она успокоилась. Смотрела на меня красными, заплаканными глазами.
– А где он сейчас? – спросил я. – Где я могу его найти?
– А бог его знает. В последнее время они с Кифой жили у бывшего мента из горячей точки. Где-то около психушки. Как едешь на десятом троллейбусе, его дом сбоку от ресторана «Душанбе». У него на балконе ещё флаг российский висит. Я недавно ездила туда, хоть одним глазком взглянуть, где Лёня живёт.
– У них там притон, что ли?
– Да. Принимают наркотики вместе. Выпивают. Бабы, мужики, подростки, может, и дети там есть. Настоящий Содом и Гоморра. Ужас какой-то! – Бабушка опять заплакала. – Разве в СССР такое было? Куда только милиция смотрит?
– Так, может, обратиться к ним? – спросил я. – Разгонят этот притон.
– Серёжа, они же олухи самые настоящие! Я же писала заявление. Ходила к ним несколько раз, а они ничего не делают. Говорят, нет таких прав у них, чтобы врываться в личные квартиры, где не шумят. Мерзавцы настоящие. Не трогают своего просто-напросто. Как мне сказала соседка Таисия Ивановна с первого этажа, ментов бывших не бывает. Они все повязаны, как мафиозники. Подумай только, Серёжа, милиция наркомана покрывает. И никакой управы на них нет.
– Кошмар… – только и мог сказать я.
– И не говори. Погубят они Лёнечку, менты эти поганые. Мафиозники отъявленные. Я буду писать Путину на них.
– Правильно, – поддержал я и спросил: – Как думаете, если я съезжу в этот притон, чтобы навестить Лёню?
Конечно, я бы никогда не поехал, но чувствовал, что должен был это спросить.
