Абсолют

– Вот именно! Я их воспитала. А где был ты? На чертовой работе? Зарабатывал деньги, которые некогда было и тратить? Променял семью на чертову карьеру, на службу аэрокосмической отрасли! Поможешь им создать очередного железного «монстра-убийцу? Это, между прочим, слова твоей дочери! Потом они тебя выкинут, как отработанный материал! Я устала играть роль плохого копа, дети любят тебя больше, чем меня! Ты их кормилец, защитник и друг в одном лице. И все это за один час в сутки, который ты им уделяешь! А я для них привычная и будничная зануда-мамаша!

Мистер Якобсон парировал.

– Ты прекрасно знаешь, что они любят тебя ничуть не меньше! И ты прекрасно знаешь, что я думаю в первую очередь о будущем наших детей и о достатке нашей семьи! Полагаешь, я обожаю свою работу? Она меня уже давно не вдохновляет. Я не вижу своей семьи! Я не вижу детей, а скоро они совсем повзрослеют и уедут. И этот поезд мне уже никогда не догнать! – На каменной стене нервов мистера Якобсона начала проявляться сеть трещинок.

Миссис Якобсон в гневе была крайне язвительна.

– Похоже, с одним из наших детей тебе разлука не грозит! Будешь навещать ее каждое воскресенье в женской тюрьме штата – в Техачапи, если повезет! А если не повезет, то в другом штате. Переедем в Санта-Клариту, туда, где мечтали провести старость, будет ближе до Техачапи. А лучше в Палмдейл, к тебе на работу. Будешь хвастаться перед своими коллегами-инженерами и авиаконструкторами, какая у тебя прекрасная дочь и как ей идет этот прекрасный оранжевый комбинезон.

Миссис Якобсон, осознав сказанное, взвыла от боли, смысл собственных слов разрывал ее материнское сердце. Это был безудержный плач, рыдания, полные горя и переживаний. Она начала задыхаться и потеряла сознание. Мистер Якобсон от неожиданности потерял дар речи и побледнел от страха. На мгновенье и я впал в ступор, даже не знаю от чего больше, от обморока миссис Якобсон или от предшествующих этому эмоций и содержания диалога. Но я быстро спохватился: «Давайте положим ее на диван!» Мистер Якобсон подскочил и, что-то невнятно бормоча, с трясущимися руками и паническим воплем помог мне перенести супругу на диван. Похоже, что до Ли Сан дошли звуки нашей беспомощной суеты: она вбежала с испуганным видом в комнату и, увидев лежащую на диване бесчувственную миссис Якобсон, начала эмоционально верещать что-то на китайском. Она смотрела на нас безумными глазами, при этом махая руками, как ребенок, впервые оказавшийся в бассейне. Она не осознавала, что мы ее не понимаем. Мистер Якобсон пытался привести супругу в чувства. А я подбежал к Ли Сан, схватил ее за плечи и попросил говорить по-английски: «Мы тебя не понимаем, Ли Сан! Где наша чертова аптечка?» Наконец она сообразила, в чем дело, и выбежала в приемную. Через пять секунд она вбежала уже с аптечкой в руках. Я открыл коробку и начал быстро перебирать содержимое. Несильно понимая, что конкретно ищу, я рассчитывал найти ответ на ходу. Нашатырного спирта в ней не оказалось. Мистер Якобсон тем временем начал шлепать жену по щекам. У меня в руках была ватка, и никакого решения проблемы в голову не приходило. Но я должен был действовать. Уже направляясь к телефону с намерением вызывать службу спасения, я вдруг вспомнил о бутылке виски в своем шкафчике. В нашей профессии эта штука незаменима, клиенты часто нуждаются в снятии стресса, что называется, здесь и сейчас. Я достал бутылку, смочил вату волшебным напитком и протянул мистеру Якобсону. Тот понял мою идею и быстренько начал протирать носовые пазухи супруги. Наконец, та начала приходить в себя.

Миссис Якобсон открыла глаза и с недоумением в глазах обнаружила себя лежащей на диване и толпу озабоченного народа вокруг.

– Дорогая, ты в порядке? – первое слово было за мистером Якобсоном.

– Еще бы! В последний раз я видела тебя на коленях перед собой, когда ты делал мне предложение. Как символично, что следующий раз случился, когда мы занялись разводом.

Даже в таком состоянии она была в своей роли. Миссис Якобсон улыбнулась, она очнулась, словно выспавшись. Я предложил отвезти ее в больницу, но она отказалась:

– Боже, нет. Я не бывала в местах здравоохранения по собственным нуждам с тех самых пор, как подрабатывала в студенческие годы в больнице. И никакая смерть, и старость не заставят меня оказаться там вновь. Чертов виски, ненавижу этот запах с детства!

– Ли Сан сделает вам крепкий кофе, – я кивнул в сторону секретаря. Мистер Якобсон все еще находился в шоковом состоянии, он, казалось, прилип к дивану, на котором располагалась ожившая жена.

– А вам, мистер Якобсон, я предложу напиток покрепче.

Я направился к бутылке с виски, и в это время миссис Якобсон буркнула:

– Встань уже, Свен! Я в порядке.

–

Доротея, ты меня так напугала!

– Он слишком впечатлительный. На первых наших родах точно так же потерял сознание, как я сегодня. Наша дочь, похоже, умеет доводить нас до этого состояния с самого момента своего рождения.

Ли Сан принесла чашку ароматного кофе для миссис Якобсон. На ближайшие пять минут воцарилась тишина: супруги неспешно потягивали каждый свой напиток, а я размышлял о том, что же делать дальше. Как юрист, я мог бы воспользоваться ситуацией и заработать на бракоразводном процессе этой колоритной парочки. Как психоаналитик, я видел и был уверен, что с этим материалом можно работать. Якобсоны виделись мне одним целым, и кризис в их отношениях был вызван скорее внешними обстоятельствами, нежели это был вопрос чувств. Как человек и сторонний наблюдатель, я и вовсе симпатизировал этим людям. Оба весьма интересные персонажи, симпатичные люди, каждый со своей изюминкой в характере. Мистер Якобсон был словно Тихий океан: огромный и спокойный, с богатым внутренним миром. А миссис Якобсон волновала его, словно теплые и горячие потоки воздуха, создавала волны, нарушала спокойствие. Тем самым они дополняли друг друга, они были едины, их сложно было представить порознь. Но сейчас между ними была война; не кровавая, но бесполезная. Даже скорее паразитирующая. Война, возникшая на уровне эмоций, в тот момент, когда необходимо мобилизовать энергию семьи, чтобы справиться с неурядицами. В этот самый неподходящий момент оружием каждого стала гордыня и нежелание признать вслух значение друг друга для себя. Их энергии не были сонаправлены. Войны заканчиваются и, как правило, становятся толчком для развития. Но моя задача была нивелировать последствия конфликта и закончить все как можно скорее. Передо мной сидела парочка, которая зашла слишком далеко, и оба осознавали это, но никто уже не мог сделать шаг назад; и они переложили эту ответственность на мои плечи. Теперь моей задачей было быть ведущим в игре, где не должно быть проигравших, и даже намека на это. Война без жертв, без проигравших, но с одними только победителями. Утопическая идея и задача. Война. Я размышлял, но от меня ждали решения.

– Послушайте, – обратился я к Якобсонам. – В армии существует такое правило: «С момента инцидента и до написания жалобы должно пройти не менее трех суток». Что я хочу этим сказать? Думаю, все здесь согласны с тем, что наша встреча прошла не совсем гладко в плане конструктива; слишком много эмоций и даже обморок. Мы все немного перепугались и морально истощились на данный момент. Это не самое лучшее состояние для трезвого диалога, такие вопросы стоит решать на холодную голову. Также считаю обязанным добавить, что у меня действующая лицензия психоаналитика, и как специалист также и в этой области, я работал с десятками супружеских пар и семей, и что я был свидетелем положительных исходов. Кризисы, подобные вашему, преодолеваются совместными усилиями, и я хочу попросить вас не торопиться с фатальными решениями и дать мне шанс попытаться помочь вам также в качестве психоаналитика. И в первую очередь дать шанс вашей семье. Я предлагаю провести несколько сеансов по отдельности, посмотрим, что из этого выйдет. Захотите поработать дальше – продолжим, если нет, то я бесплатно вмиг решу все юридические формальности, за которыми вы сегодня обратились.

Миссис Якобсон ожидающе покосилась на мужа. Понятно было, что ее подобный вариант устраивает и инициатива мужа – это то, чего она изначально добивалась во всем этом спектакле. Все еще взволнованный и осознавший для себя ценность супруги мистер Якобсон незамедлительно выпалил:

– Согласен! Мы должны попробовать. Мы обязаны хотя бы ради детей, Доротея! – он умоляюще посмотрел в сторону супруги.

Та, в свою очередь, снисходительно, но искренне ответила:

– Я всегда выкладывалась полностью на благо семьи, и если есть хоть малейшая вероятность все сохранить, то я готова сделать очередную попытку. И похоже, от Вас, мистер Доусон, теперь многое зависит.

Затем мы попрощались. У меня не было конкретного плана работы с этой парочкой, но помочь им хотелось. Так же, как и хотелось просто закончить на сегодня с ними. Завтра днем я приму миссис Якобсон, ну а мистер Якобсон будет вечером после работы. Я сидел в кресле опустошенный. И дело даже не в этой парочке. Какими бы странными ни были эти двое, но их дочь – это просто нечто. Я думал о ней, и у меня невольно рождалась улыбка. Я не чувствовал злобы, что странно, как минимум нелогично. У меня скорее даже появилось некое ощущение тепла и азарта. Хотелось бы увидеть ее снова. Увидеть в другом настроении, узнать ее. Прочесть, как самую интересную книгу на свете. Интересно, она всегда такая? Я услышал столько жалоб на нее от Якобсонов. Неужели их дочь всего-навсего трудный подросток, который никак не повзрослеет? Но, находясь под впечатлением от мистера и миссис Якобсон, я не мог поверить, что такое возможно. Это порядочные люди, трудолюбивые, образованные, можно даже сказать строгие и дисциплинированные. В таком окружении невозможно быть… Быть каким? Вопросы ложились кирпичиками, складываясь в огромную пирамиду вопросов. Догадки тщетны и безответны, мне хотелось узнать правду, если не лично, то хотя бы теперь, работая над их семейным конфликтом, я мог что-нибудь для себя прояснить. Хотя какой с того толк? Я вспоминал ее взгляд, когда она мне грубила. Это был взгляд куда-то глубже, сквозь меня, далеко-далеко. А я всего лишь мелкий раздражитель, иголка, проткнувшая накачанный гневом шар. Судя по всему, у нее не лучший период в жизни. И я хотел бы помочь. Почему она назвала меня евреем? У меня нет таких корней, и внешне я никак не похож. И вообще, у нее родители разных национальностей: мать – южанка, отец – северянин. Откуда этот антисемитизм или расизм, как это возможно в принципе в Калифорнии? Ужасно нелепо и без ответа. Я вышел в приемную к Ли Сан и попросил ее рассказать с самого начала о том, как Якобсоны пришли, о чем говорили и все такое.

– Ничего особенного не бывало, – немного смутившись, ответила Ли Сан.

– А если Ли Сан вспоминать и говорить правда? – задал я вопрос, имитируя акцент Ли Сан. – Мы ведь друзья? А друзья говорят друг другу только правду, – я прожигал ее взглядом.

– Мистер Доусон, эти люди вошли, и эта женщина все время говорила рассказ мужу. Но я не имела понимать ни слова. Она так быстро иметь разговор. Мистер Якобсон был в молчании практически все времена. Затем он подошел ко мне и задал вопросы. Он спрашивал, откуда я была рождена, и сказал, что посреди него находится китайцы и он дружить. А следующий был другой вопрос, глупый вопрос! Он спрашивать: «Вы ли Джеф (Jef)?». Я не могла быть понимающей. Тогда он еще раз быть в спрашивании: «Может, мистер Доусон – это Джеф?» Я отвечала: «Нет! Мистер Доусон имя Расти. Расти Доусон. Вы ведь к мистеру Расти Доусону?» Он постоял еще несколько секунд, затем извиниться и возвращающийся к жене. Эти граждане странные, мистер Расти!

Ли Сан старалась использовать в речи новые слова, что придавало лишь шарма комичности диалогам с ней. Впрочем, через несколько лет она говорила идеально, как любая английская бабушка, и даже аутентичнее. Но на тот момент ее навыков английского еще не хватало, чтобы различить слова: имя Jef и jew (еврей).

– Спасибо, Ли Сан. – Я задумчиво поплелся в свой кабинет.

– А их дочь заходила с ними или, может, отдельно какая-нибудь девушка заглядывала? – спросил я напоследок.

– Нет, мистер Доусон, никого не быть вместе с Якобсон.

Я сидел в кресле и размышлял, о том, что это все означает. Что за еврейский след в этой истории и при чем здесь могу быть я?

Глава 5. Якобсоны

На следующий день миссис Якобсон пришла за полчаса до оговоренного времени. Я не был занят, и мы решили начать пораньше. На вид она была уставшей и слегка подавленной. Я поинтересовался ее самочувствием, на что она ответила бесконечными извинениями:

– Мне так жаль, мистер Доусон, что вам пришлось быть свидетелем вчерашних событий. Но в итоге я рада, что вы предложили свою помощь. Все мои близкие подруги и кузины уже разведены, но я бы никогда не поверила, что мы со Свеном можем оказаться в такой же ситуации. Мы всегда справлялись со всеми вызовами судьбы, всегда вместе. Казалось, что подобный сценарий в нашей жизни категорически невозможен. А теперь все рушится на глазах, одно наслаивается на другое. Меня охватывает паника, этот непривычный хаос в нашей жизни, мы не можем его контролировать. Мы со Свеном перестали действовать в такт. У нас разногласия в видении будущего нашей семьи. Мы словно две лошадки, тянущие одну повозку в разные стороны.

Я не ошибся, когда выбрал миссис Якобсон первой для разговора. Это открытая и эмоциональная женщина, именно с нее было лучше начинать разматывать клубок конфликта, я рассчитывал на то, что она прольет свет на проблемы семьи. К тому же именно она всегда занимала активную позицию в семье, и она наверняка являлась инициатором всех процессов, происходивших ранее и происходящих в настоящем. Мистера Якобсона, как я полагал, жизнь семьи более чем устраивала. По его поведению ощущалось, что он разводиться с супругой не имел ни малейшего желания. Более того, я уверен, что он ее безумно любил. Конечно, в нем бурлили переживания по поводу близких, но, как человек сдержанный, как человек холодного ума, он принимал реальность такой, какой она была, не паниковал и решал проблемы без лишнего драматизма. От него я не ожидал откровений и глубинных признаний. Он соглашался с женой практически во всем, будучи хорошо знакомым с ее импульсивным характером, и всегда рассчитывал на благоразумие супруги, зная, что та, высвободив свои эмоции, всегда находит равновесие, и в семье вновь начинает царить спокойствие и порядок. Поэтому начать мне хотелось с миссис Якобсон, чтобы получить максимально полное представление о сложившихся затруднениях. Ее пыл еще не остыл, и я хотел направить этот огонь в правильное русло.

– Миссис Якобсон, – начал я свое обращение. – Я хочу, чтобы вы забыли вчерашний день и осознали для себя важную вещь: сегодня я ваш психоаналитик. И несмотря на то что мы находимся все в том же кабинете, что и вчера, наша цель сегодня – это не бракоразводный процесс, а полная ему противоположность. Я хочу от вас максимальной откровенности не только между нами, но и прежде всего перед самой собой. По моим ощущениям, вы и мистер Якобсон зашли слишком далеко в своем конфликте, и теперь чувство гордыни не позволяет вам обоим развернуть процессы вспять. При этом меня не покидает ощущение того, что причиной споров служат не ваши личные отношения, а нечто, за что вы оба ощущаете общую вину и ответственность. Скажите, я рассуждаю в верном направлении? – я начал сразу с лобовой атаки. Своей проницательностью я хотел завоевать доверие миссис Якобсон, либо в случае отрицания получить правильную версию ее видения ситуации. В любом случае это не совсем деликатный подход. Но и сам случай, как по мне, с точки зрения психологии не слишком глубинный. В данном семейном конфликте я выступал скорее, как медиатор. Хотелось скорее покончить с этим и перейти к обсуждению дочери Якобсонов.

– В какой-то мере вы правы, – ответила она, немного подумав. Миссис Якобсон не смутил мой вопрос и вывод одновременно.

– Мы действительно зашли далеко с этим. Расти, Вы должны понять меня правильно: я люблю мужа и хочу сохранить семью, но мне становится все сложнее понимать его. Наша семья столкнулась с неприятностями: наша дочь имеет проблемы с законом. Мы договорились с мужем не обсуждать это вне круга семьи и вообще постараться забыть об этом как можно скорее. В каждой семье есть такие скелеты, которым лучше оставаться в своих шкафах. Нашей дочери всего 18. Она старательная ученица и в целом прекрасный человек, мы воспитали ее достойно. Как я уже говорила вчера, я – домохозяйка, муж обеспечивает нашу семью, а я занимаюсь детьми и бытом. Мы распределили роли, и это прекрасно работало. Работало до тех пор, пока дети не выросли. Мой авторитет как матери безукоризненный. Но у современной молодежи теперь свои кумиры, отец и мать – это уже не та модель, за которой они следуют. Я не знаю. Я пытаюсь находить всему объяснение. Я не вижу, где я совершила ошибку в воспитании. Наш младший ребенок, сын Марко, еще во многом зависит от нас и привязан к нам. Но я боюсь представить, что будет с ним в том же возрасте, в котором сейчас Кэрол. А ведь она была абсолютно таким же милым и послушным ребенком. Она была такой чуткой, доброй. С детства любила рисовать и читать, она была так голодна до знаний. У нас всегда были домашние животные, лишь самого первого щенка мы подарили ей сами, это было на ее шестой день рождения, остальных питомцев она находила сама, в основном это были бродячие коты и собаки.

На этом моменте голос миссис Якобсон потяжелел. Было ощущение, что она колеблется, стоит ли продолжать говорить о дочери, но, тяжело выдохнув, она все же продолжила:

– Все началось с того самого шестого дня рождения дочери. Кэрол уже ходила в школу, а я была беременна сыном Марко. Мы хотели подготовить ее, научить ответственности. Мы боялись, что она будет ревновать к младшему ребенку, и хотели увлечь ее питомцем, научить ее заботиться о маленьких и беззащитных существах. Мы видели много плюсов в этом подарке. И этот шаг превзошел все наши ожидания, она была так счастлива с Банни. Она ухаживала за ним, как за младенцем, проводила с псом все свободное время: гуляла с ним во дворе и по округе, все рассказывала ему, готова была отдать всю свою еду, делала с ним свои уроки. Они вместе росли. Пес не отходил от нее. Они были не разлей вода, казалось, счастливее союза в мире нет и не может быть.

Миссис Якобсон улыбалась, вспоминая детство дочери, и, конечно, она не в силах была сдерживать слезы. Ей хотелось бы закончить рассказ на этом, но у истории было продолжение. Немного успокоившись, она продолжила:

– Когда Кэрол было семь, она сильно заболела, подхватила грипп, как наш врач и мы предполагали, основываясь на симптомах. Банни лежал у ее кровати, не спал и не отходил поесть или даже по своей биологической нужде. Он звал нас всякий раз, как только Кэрол начинала шевелиться или разговаривать во сне. Я видела это, я сидела в комнате часами, и пес не отводил глаз от хозяйки: казалось, он боялся даже моргнуть, лишь бы не упустить мимолетное действие спящей Кэрол. Даже мы, родители, менялись дежурством, нам не хватало физических сил, мы были уставшими, ведь приходилось еще следить и за двухлетним Марко. А чертов пес был просто ангелом-хранителем. Представьте, он не отходил от двери ее комнаты три дня, когда мы его силой из этой комнаты выволокли, чтобы избежать лишних контактов с инфекцией. У нее был сильный жар, она не видела и не осознавала в полной мере, что происходит вокруг. Всякий раз, когда кто-то выходил из комнаты, Банни с надеждой смотрел тому в глаза, он смотрел так, словно он родственник тяжелого пациента в больнице. В его взгляде было столько эмоций и вопросов одновременно. Я выходила из комнаты, встречала этот его взгляд и отвечала: «Все по-прежнему, Банни». А он опускал голову и скулил. Я шла в комнату и рыдала, мне было жаль пса, возможно, даже больше, чем дочь, ведь я понимала, что болезнь уйдет, а муки Банни облегчить было невозможно. Клянусь, у этого пса была душа человека. Затем Кэрол наконец полегчало, и когда она, улыбаясь, открыла свои глаза и позвала его к себе, пес вбежал в комнату счастливый, положил мордочку на живот нашей принцессе и, тяжело дыша, через несколько минут заснул. Я сидела в кресле напротив него. Я видела в его глазах облегчение и умиротворение. Я чувствовала то же самое. Дочери стало легче, я ощущала, как восстанавливается гармония нашей жизни: Кэрол и Банни вместе, все здоровы и все прекрасно. И в этом единстве эмоций встретились наши с Банни взгляды. Мы были едины в своем счастье, человек и собака просто понимали друг друга без слов. Свен сидел рядом и, с улыбкой глядя на всю эту идиллию, тихонько, усыпляюще поглаживал мои волосы, и я не сопротивлялась сну. Пес засыпал. Кэрол тоже счастливая уснула. Но больше Банни не проснулся.

Миссис Якобсон не могла говорить, она всхлипывала, чувства переполняли ее. Ли Сан принесла нам кофе. Мы сделали пятиминутный перерыв, и затем миссис Якобсон продолжила:

– Когда я открыла глаза, то увидела спящую Кэрол, пса рядом не было. Я потрогала лоб дочери – температуры больше не было, она тихо и мирно посапывала. Было еще совсем рано, около шести часов утра. В соседней комнате в одиночестве сладко спал Марко. Я спустилась на кухню, Свена там тоже не было. Я тогда подумала, что он гуляет с псом, тот небось за эти дни весь вымотался без движения и переживаний. Это было такое прекрасное солнечное утро. Я пила кофе с шоколадом и наслаждалась жизнью. По радио словно по заказу играла песня Стивенсона Райтли «Океан над нами», и я подпевала вместе с ним:

Когда ты видишь небо – такое синее,

Ты, безусловно, знаешь, что это океан.

И настоящий серфер с детства мечтает

По облакам промчаться, как по волнам.

Когда я вижу небо – такое синее,

Я, безусловно, знаю – это твои глаза.

И как тот юный мальчик, тебя лишь раз увидев,

Забыть уже, наверное, не сможет никогда.

Когда ты видишь небо – такое синее,

Ты, безусловно, знаешь, что это океан.

И хоть я прожил мало среди твоей пустыни,

Перед тобой бессилен я, любимая моя.

Затем в дом вошел Свен. У него был ужасно усталый и подавленный вид. Мы находились в таком стрессе. И когда я вчера заснула беспробудным сном в комнате Кэрол, он наверняка еще возился с Марко. Я улыбнулась мужу и сказала: «Обещаю, сегодня будет твой день! Я спала вечность, а сегодня твоя очередь. Можешь из кровати даже не вылезать, буду приносить тебе твою любимую еду на подносе прямо в постель! Давай, дорогой, прими душ, и чтобы на ногах я тебя сегодня не видела». Свен, казалось, был выжат полностью, мне даже стало немного жутко, глядя на его уставшее лицо. Он молчал, уткнувшись пустым взглядом в никуда. Я понимала его состояние и решила не дергать лишний раз. Затем он словно набрал воздуха в легкие и выдавил из себя: «Послушай, Доротея». Он снова замолчал, тяжело вдыхая воздух. Я стала беспокоиться и подбежала к нему: «Свен, с тобой все хорошо? Дорогой, ты в порядке?» Он собрался с силами и ответил: «Банни не выдержал. Когда я зашел ночью в комнату Кэрол проведать вас, то увидел его бездыханное тело, опирающееся о кровать… Его мордочка упиралась в бок Кэрол. Я пробовал будить его, привести в чувства, но безрезультатно. Я захоронил его на заднем дворе, пока все спали, дети не должны были это увидеть. Боже, я не знаю, что мы скажем ей, она ведь еще не оправилась от болезни. Что нам делать, Доротея?»

Я не знала, что ответить, потому что ответа не было. Мое сердце разрывалось на мелкие кусочки, я прокручивала в памяти последние дни и понимала подвиг пса – любовь и горечь, смешиваясь, отравляли меня. Мы просидели молча полчаса, и мы оба понимали, что нам предстоят тяжелые дни. Быть родителем – это счастье. Но когда ты не можешь взять на себя боль своего ребенка – это самое тяжелое, через что проходят матери и отцы. Нам ничего не оставалось, как рассказать правду. Несколько дней мы врали Кэрол, что врач запрещает любые контакты с другими людьми и домашними животными, чтобы никого не заразить и не заразиться самой. Мы выждали еще несколько дней, пока она не окрепнет и не выздоровеет полностью. И нам пришлось сделать это. Это был вечер среды, мы вошли в комнату, и все рассказали. Она дослушала нас и словно замерла на месте. Никакой реакции, она просто молчала, в ее глазах была пустота. Она не дышала и… И мы пытались ее утешить, я подсела ближе, чтобы обнять ее. Но она резко вдохнула и отскочила от меня, и, словно пробудившись, осознала наконец происходящее. Она рыдала, словно вся боль человечества сконцентрировалась в ее маленьком сердечке. Я снова попыталась успокоить ее и обнять, но она отталкивала нас со Свеном, не подпуская даже на шаг ближе. Она кричала на нас, желая, чтобы мы оставили ее в покое. В ее глазах была искренняя ненависть к нам и презрение. Это была не просто истерика, внутри нашей дочери в ее видении ситуации было нечто разрушительное. Нить, связывающая дитя и родителей, оборвалась, мы оба это почувствовали. Нам пришлось выйти, и мы не могли ничего сделать для нее в тот момент. Я сидела возле двери ее комнаты и молча рыдала. Я была разбита. Свен пошел гулять с Марко на улицу.