Правдивые байки воинов ПВО

На нашу беду в туалет пришел кто-то из администрации театра и что-то проблеял о тишине. Он тут же был послан по известному адресу и ретировался. Однако через некоторое время вернулся в сопровождении ментов. Это резко изменило ситуацию, «залетать» было нельзя.

Прорвав ментовский заслон, вайнеровское отделение неслось по этажам Пушкинского театра снизу вверх, стремясь оторваться от погони.

Этаже на третьем это удалось, и тут нам путь преградила бабуля-гардеробщица: «Вы же обещали не бегать по этажам!» – воскликнула она с хорошо усвоенной театральной интонацией. Впадать с ней в дискуссию времени не было, пришлось вежливо «послать» и отодвинуть с дороги, после чего забег был продолжен до самой галерки.

Там мы смогли отдышаться, и во втором перерыве покинули храм Мельпомены, не дожидаясь окончания спектакля.

Вайнер тоже был вынужден к нам присоединиться, и повел всю компанию в «родные Пенаты», тщательно пресекая попытки наименее трезвых «культпоходчиков» пообщаться с патрулями. В электричке я коротко изложил по памяти сюжет спектакля для желающих. Общим мнением было то, что мы ничего не потеряли.

Больше нас Вайнер в кульпоходы никогда не водил.

Мусиков

О том, что существует должность освобожденного секретаря парткома факультета, мы узнали, когда в начале 2-го курса нам на построении представили невзрачного старлея в очках и мешковатой повседневной форме. Вскоре его избрали секретарем, и Мусиков стал рулить коммунистами дивизиона.

Мужик он был тихий. Без закидонов, и поначалу запомнился только одной спортивной историей.

Его жена работала каким-то начальником в управлении гостиниц Ленинграда и обеспечивала местами в гостиницах города различные московские комиссии, прибывавшие к нам с проверками. Это считалось немалым «блатом». Думаю, что одной из причин назначения Мусикова к нам и были возможности, которыми располагала супруга.

В то тоталитарное время в стране еще существовал массовый спорт, и проводилась Спартакиада ГТО Ленинграда, на которой объединенная команда грузчиков, шоферов и подносчиков багажа Управления гостиниц занимала прочное последнее место. Видимо, их начальство получило за это взбучку и, понимая полную бесперспективность своих штатных работников в спорте, решило использовать нетрадиционные формы повышения результатов через супругу Мусикова.

Он, будучи совершенно индифферентным в спортивных проблемах, вдруг начал усиленно интересоваться лучшими спортсменами дивизиона, и собрал их у себя на инструктаж.

Друг Степа, будучи КМС по плаванию, попал в число «счастливчиков» и, много позже, рассказывал про эту эпопею:

«Решил Мусиков помочь жене и сформировал сборную дивизиона из курсантов, лучших по отдельным видам многоборья ГТО. Набрал человек 10, каждому дали легенду, кем он якобы работает в гостинице, и его ФИО. Я стал подносчиком багажа Колумбековым».

Каждое утро к училищному КПП подъезжал шикарный «Икарус» с табличкой «Управление гостиниц», Мусиков с командой садился в него, курсанты переодевались в спортивные костюмы и ехали выступать на Спартакиаду.

Там царил многократный чемпион страны по многоборью ГТО, легко побеждавший на этих стартах из года в год.

Он обладал огненно рыжими кудрями и такой же рыжей мордой, держался барином и сразу вызвал личную неприязнь всех наших курсантов. Обставить Рыжего стало делом чести команды Управления гостиниц.

В первый же день на кроссе 3 км наш лучший бегун Леша Новиков (который и в сапогах-то бегал как лось) в кедах развил свою лучшую скорость и «привез» Рыжему метра 3 на финише. Остальные «псевдогрузчики», конечно, отстали от чемпионов, но бежали кучно, в группе середнячков, и команда Управления неожиданно для всех вышла в лидирующую группу.

Так продолжалось дня 3. Кто-то из наших умудрялся обязательно «обставить» лично Рыжего в очередном виде соревнований. Остальные – дружно занимали места не ниже «золотой середины». Эта тактика принесла свои плоды. Управление гостиниц вышло на первое место среди всех команд, что стало нешуточной сенсацией. Рыжий ходил, надувшись, как индюк, и о чем-то злобно дискутировал в судейской коллегии.

Руководство команды и Мусиков были в панике. Дело пахло проверкой личностей фальшивых вахтеров и шоферов. Мусиков дал команду не напрягаться и «завалить» результаты по плаванью и стрельбе, по которым соревнование еще не проводилось.

Степа вспоминал: «Как назло, мне „плылось“, да и хотелось Рыжему „сопли вытереть“. Будь что будет. В „заплыве сильнейших“ мы плыли на соседних дорожках. Сделав поворот, я заметил плывущего навстречу Рыжего».

На финише выяснилось, что подносчик багажа Колумбеков из Управления гостиниц выполнил норму кандидата в мастера спорта по плаванию.

Степу вызвали к главному судье.

– «Вы где-нибудь занимаетесь, тренируетесь? Кем работаете?» – поинтересовался рефери.

– «Да нет, просто любитель, у пляжа на „Петропавловке“ плаваю», – отвечал лже-Колумбеков. «Подносчиком багажа тружусь». Тут Степа стал показывать, как он отрывает от земли тяжеленные чемоданы на работе.

– «Побольше бы нам таких подносчиков!» — ледяным тоном произнес судья.

На этом спортивные подвиги команды Мусикова и закончились. На стрельбу ездили уже настоящие пузатые гостиничные грузчики и подносчики.

Но самая яркая страница в историю дивизиона была вписана Мусиковым на зимней стажировке.

Он был назначен старшим двух групп, следовавших в Волгоградский и Астраханский радиотехнические полки.

Перед отправкой, ставший к тому времени капитаном, Мусиков нас довольно вяло проинструктировал на предмет норм поведения и воинской вежливости и убыл с «астраханцами» на поезд. Мы были предоставлены сами себе. Старшим остался сержант Вайнер.

Дорога «туда» и сама стажировка прошли без особых приключений.

Помню только, как зимней ночью у нас кончилось спиртное, и мы с Рудольфычем, наудачу, выскочили на станции Ряжск, в привокзальный ресторан, в тренировочных костюмах.

Ресторан уже был закрыт, но мы прорвались сквозь обалдевшего швейцара внутрь.

«А водки – нет!!!» – несколько испуганно сообщила нам официантка, сообразившая, для чего мы едва не сбили с ног швейцара.

«Девушка, у Вас такие красивые глаза!!!» – плотоядно улыбаясь, парировал этот враждебный выпад Рудольфыч.

«Водки – всё равно нет, есть только коньяк!» – растаяла официантка.

«Так дайте же нам два коньяка!!!» – заорали мы в два голоса, и, расплатившись «без сдачи», успели вскочить в поезд, который уже трогался.

После этого подвига мы с Рудольфычем стали «героями вечеринки».

Дней за 15 до конца срока стажировки Вайнер, сидевший в штабе полка, начал обзванивать нас на «точках» с предложением прекратить «стаж» и приступить к отдыху. Вопросы с командованием, отзывами, документами и т. д. он брал на себя. Эта инициатива была с энтузиазмом принята. Наутро в отдаленные роты полка пришла телеграмма с предложением «обеспечить прибытие курсанта такого-то в штаб».

Через сутки все стажеры прибыли в Волгоград. (Надо сказать, что на всех нас эти отдельные радиолокационные роты, где мы пробыли по месяцу с лишним, произвели сильное впечатление).

После бурной встречи и братаний выяснилось, что Джон зачем-то прихватил с собою из своей роты нового приятеля, старлея-двухгодичника Юру, выпускника филфака Алмаатинского университета. «Вот такой парень!» — охарактеризовал его Джон.

Юра был одет в китель и галифе, солдатские сапоги и почему-то светлую парадную шинель. На его голове, несмотря на мороз и ветер, была напялена фуражка. Выяснилось, что это он не «пижонил», а просто ничего другого ему не выдали.

На нашем бравом фоне Юра являл картину «как нельзя носить военную форму одежды». Просто – находка для патруля. К счастью, в Волгограде мы патрулей почти не видели, и решили взять Юру с собой.

Вайнер блестяще решил все вопросы с местными командирами, отчетами и отзывами. На кратком военном совете было решено: как следует отметить завершение «стажа» и наутро разъехаться по домам.

Стоял изрядный мороз, денег у нас было в обрез, но, несмотря на это, мы решили «рвануть в кабак».

Для Волгограда образца марта 1979 года это оказалось не такой простой задачей. Мы проехали через почти весь вытянутый вдоль Волги город, пока нашли на берегу реки работающее «стеклянное» кафе «Якорь», где и решили обосноваться.

Поначалу нас туда не пущал швейцар: «Солдатам не положено», – угрюмо твердил он, отметая наши аргументы о курсантских погонах и лычках. Среди нас чуть не победили сторонники силового решения вопроса, но врученный деду рубль и представление ему окоченевшего двухгодичника Юры, в качестве нашего «комбата», помогло решить вопрос мирно.

В ресторации стояли столы и стульчики на железных ножках и строгая официантка.

«Мальчики, договариваемся сразу: „свое“ не пить», — сурово предупредила нас она.

Проблема была в том, что именно «свое» мы и собирались пить, из финансовых соображений. 6 бутылок водки уже были закуплены, и каждый из нас внес в ресторан по бутылке, из соображений конспирации буквально в штанах. Ледяная водка обжигала кожу, и требовалось ее срочно перепрятать.

После нашего заказа (1 бутылка водки и по салатику каждому) официантка криво ухмыльнулась и ушла на кухню. Действовать следовало молниеносно, ясно, что будет «сечь» за нами, а под столом – все видно, как на ладони.

«На подоконник ставим!» – осенило кого-то. В мгновение ока вся батарея принесенных бутылок оказалась на подоконнике, за занавеской. Снаружи, со стороны улицы, она была, конечно, видна, но внутри «стекляшки» занавеска надежно скрывало наше сокровище от враждебных глаз.

Тетка принесла нам заказанную водку и салатики, мы при ней разлили по рюмочке и «процесс пошел», как позже говаривал наш первый и последний горе-президент.

Молниеносно «раскидать» водку по стопкам, пока тетка отвлекалась – было делом техники. Настроение повышалось с каждой минутой, смех и веселье витали над нашим скромным столом.

Поначалу Юра пытался «сачковать», не допивая свою рюмку. Это у нас было не принято, и народ потребовал от «комбата» объяснений.

«Я, когда пьяный – строгий!!!» – заявил Юра в качестве оправдания. Ему со смехом сообщили, что «мы и когда трезвые – строгими бываем!», а в нашей компании не «шлангуют». Пришлось ему пить с нами наравне.

В результате, после нескольких рюмок, первым и начал сдавать двухгодичник. В начале вечера он блистал знанием английского и французского, произнося на них тосты и вставляя иноземные поговорки к месту и не к месту.

Рудольфыч, после очередной Юриной репризы на французском, задушевно сообщил ему: «Знаешь, Юра, мы академиев и консерваториев не кончали. Но морду – набьем грамотно!». Эта шутка была встречена дружным смехом компании.

Юра, напротив, стал тих и задумчив, и на все предложения: «Юра, ну-ка загни что-нибудь по-французски!», отвечал стереотипно «А, баловство все это!».

Вскоре на него перестали обращать внимания – начались танцы.

В перерывах между плясками мы «разливали и принимали», соблюдая все правила конспирации. Часа через полтора официантка капитулировала:

«Ребята, я не буду шуметь, пейте на здоровье. Скажите только, где вы водку прячете, понять не можем». После недолгих препирательств мы получили гарантии нейтралитета и ознакомили официантку с местом хранения своей водки. Тетка подивилась нашей находчивости и, хихикая, ушла.

Чуть позже, прямо в разгар пьянки, к нам обратился швейцар с просьбой призвать к порядку Юру.

«Вы все молодцы, хорошо гуляете, но ваш комбат нажрался – гостей материт!», – нажаловался дедуля. Выяснилось, что забытый нами Юра наклюкался, сел перед входом в зал на один стул, ноги в грязнущих сапогах положил на второй и каждого входящего в зал зычно посылал по известному в России адресу, без различия пола и возраста гостей.

Видимо, в этом и заключалась его обещанная «строгость».

С Юрой была проведена эмоциональная воспитательная беседа, в ходе которой он узнал, что мы думаем о нем и его близких родственниках. В качестве меры воздействия Рудольфыч пообещал Юре: «Выкину, как козла, на улицу». «Строгий» Юра понял нешуточность обещания, притих и весь оставшийся вечер мирно дремал в углу.

В остальном – вечер удался.

Правда, в самом конце начудил Сил Силыч.

Ввиду дефицита финансов (а на вечер все скинулись из последних сил), а также мороза и нашего нелегального положения в городе, в самом начале мероприятия был жесткий уговор, что пьем вместе и возвращаемся в полк вместе. Никаких баб и провожаний. Этот договор все свято соблюдали. Однако перед самым закрытием к коллективу воззвал Вайнер: «Вы поглядите на этого гада!» Сил Силыч сидел в компании 2-х девиц, заказал им шампанское и явно собирался завершить вечер в их обществе. Попытки воззвать к его совести натыкались на традиционное Силовское : «Чо надо?! Пшел не хер!!!» Никаких аргументов и увещеваний он не слушал.

Оставалось или применять силу, что грозило немалым скандалом при силсиловском нраве и состоянии, или искать оригинальный ход, который бы обезвредил его «основной инстинкт».

Я предложил прибегнуть к коллективизму и чувству локтя.

«Давай в гардеробе подхватим этого балбеса под руки и грянем «В жопу клюнул жареный петух!» (была у нас тогда популярная песенка на мотив «Прощания славянки»).

Вайнер, с некоторым сомнением, согласился с таким отвлекающим маневром.

Как ни странно, сработало.

Только успел Сил Силыч галантно подать своим дамам шубки, как мы энергично оттерли их от него, подхватили «нарушителя конвенции» под руки и рванули что есть мочи: «В жопу клюнул жареный петух!»

«Остаюсь на сверхсрочную слу-ужбу

И быть может, вступлю в комсомол…» браво подтянул Сил Силыч, начисто забыв о растерявшихся подругах…

Распевая удалую песню, мы вышли из питейного заведения. Чуть задержавшись, чтобы закурить, я обнаружил, что все наши садятся в какой-то «пазик». Поднимаясь в темное чрево автобуса, я поздоровался с кондуктором в фуражке.

«Да пошел ты на хер!!!» – раздалось в ответ. Это был наш Юра на кондукторском месте.

В ходе кратких переговоров с солдатом-водителем мы выяснили, что автобус идет в Капьяр (откуда я только что прибыл, и куда нам совсем не надо было возвращаться).

Оказывается, первым в автобус забрался Юра, а все остальные проследовали за ним по стадной привычке.

С выгрузкой вышла заминка. Слегка протрезвевший Юра вдруг вспомнил все обиды и категорически отказался выходить, проклиная нас на всех известных ему языках и немилосердно матеря. Пришлось «принимать меры». Решили, что мы втроем с Вайнером и Рудольфычем выкинем Юру из автобуса, а Джон с двумя другими курсантами – его поймает.

С трудом оторвав отчаянно брыкавшегося Юру от стойки, мы выбросили тело на счет «три!» в дверной проем.

Товарищи на улице не были морально готовы к столь резкому его полету и… расступились.

Юра смачно шлепнулся в масляную лужу… Светлая парадная шинель (и так не блиставшая чистотой) на Юрином животе стала черной. Фуражка укатилась под автобус.

Юра, очевидно, решивший, что его будут бить, вскочил и неожиданно резво убежал во тьму. Автобус уехал, Юрину фуражку Сил Силыч отправил в заиндивевшие кусты молодецким ударом ноги.

Ночевать в полк ехали на трамвае, весело, с песнями, около часа. «Где строгий Юра?» периодически вспоминал Джон друга. «Да пошел он на хер!» – дружно звучало в ответ.

Проснувшись утром в общаге, мы с изумлением обнаружили в нашей комнате в углу на полу спящего Юру. Он спал сидя в масляно-грязной шинели, но без фуражки. Когда его разбудили – ничего не помнил ни про вечер, ни про то, как добрался. Мы нашли ему замызганную солдатскую шапку и попрощались навсегда. Впереди была дорога домой и 10 суток незаконного «отпуска» до прибытия в стены родного училища.

Финансы у всех были на нуле. Скинулись из последних сил. Денег хватило на покупку бутылки водки, батона черного хлеба и банки консервов «сайра» на всех. Отчаянно ругая Сил Силыча за вчерашнее «гусарство» с шампанским, двинулись к вокзалу. Там выяснилось, что билетов на Москву нет – вообще никаких. Толпы народа, толкавшиеся в здании вокзала, подтверждали серьезность проблемы.

Вся надежда была на Вайнера. Он прорвался в кабинет начальника вокзала с воплем: «Я по срочному вопросу, на минутку!»

Через полчаса вышел к нам с 6-ю билетами в общий вагон. Даже Вайнер не смог добиться плацкартных мест.

Посадка в поезд обещала быть экстремальной. Мы отрядили 3-х добровольцев захватывать места, так как понимали, что битва будет нешуточная. Добровольцы отдали нам свои чемоданы и «сидора» и разминались, оглядывая море народа, ожидавшего объявления о начале посадки.

Поезд, разумеется, подали с опозданием и на самый дальний путь, до которого надо было добираться подземным переходом.

Что тут началось! Крики, вой, плач, давка у перехода, метание сотен людей вдоль состава в поисках своих вагонов. Когда мы, отягощенные вещами и «сидорами» добровольцев, протолкались к своему «общему» вагону, в его дверь пытались влезть человек 5 одновременно. Наших, из группы захвата, не было видно, значит, они уже в вагоне. Это внушало некоторый оптимизм. Проводника не было вообще, как впоследствии выяснилось, он был один на 2 «общих» вагона.

Прорвавшись в вагон, мы услышали в его конце яростную ругань. Это наши добровольцы сумели занять последнее, дальнее «купе», у сортира, и отбивались от целого цыганского табора, претендовавшего на эту же жилплощадь.

«Я те сяду!» – гремел Рудольфыч на пузатого главаря цыган. «Щас в харю получишь, рожа цыганская!»

Наше прибытие предотвратило мордобитие, и цыгане, отказавшись от силовых приемов борьбы, прибегли к правовым, притащив откуда-то начальника поезда, вставшего, почему-то, на их сторону. Это, правда, уже мало что меняло. Все 6 полок предсортирного «купе» мы уже заняли.

После долгих переругиваний и угроз ссадить нас на первой станции начальник поезда удалился со всем табором в другие вагоны. Общественность вагона была нам очень благодарна и даже подкармливала на протяжении поездки.

Это было тем более важно, что до Москвы нам предстояли сутки голодного пути. Бутылку водки мы выпили вечером, закусив её половинкой буханки чёрного хлеба. Банку «сайры» утром долго катали по столу и съели её в обеденное время с остатками хлеба. На этом всё наше питание закончилось. Рудольфыч с изумлением прочитал на стене рядом со своей полкой оставленную кем-то из наших предшественников надпись: «Сыр, сыр, сыры!!!».

«Значит не одни мы тут голодали! Кто-то о сыре мечтал!» – сообщил он нам, смеясь.

Первым на станции «Грязи» сошел Вайнер, а затем и все остальные наши товарищи. Договорились встретиться в Москве, 31 марта в 12 часов на Казанском вокзале. До Москвы доехали только мы с Джоном.

Через 10 дней, ровно в 12 часов «без замечаний и опозданий» все встретились на Казанском.

Купили билеты на поезд до Ленинграда и поехали домой к Джону, отмечать окончание стажировки. Его чудесные родители нас всех накормили и напоили.

В самом прекрасном расположении духа мы прибыли на Ленинградский вокзал и там встретили наших товарищей, стажировавшихся под руководством Мусикова в астраханском полку. По странной иронии судьбы, мы купили билеты с ними в один поезд и даже в один вагон.

«Астраханцы» были настроены мрачно, предрекали нам исключение из партии, училища и чуть ли не тюрьму.

В общем-то, самовольное убытие со стажировки (да еще на 12 дней раньше срока) было серьезным нарушением.

«Тебя он вообще убъёт!» – заявили они Вайнеру.

Вайнер источал оптимизм: «Не ссыте, я сам с ним разберусь», – сообщил он нам и «астраханцам».

Мусикова пока не было.

Пока ждали посадки, «астраханцы» рассказали нам о последних днях своей стажировки. Мусиков собрал их в Астрахани и привез в Волгоград.

Оставил на вокзале в зале ожидания, а сам поехал в полк за нами, сообщив «астраханцам» что через час приедет с нами и «покажет всем город».

«Астраханцы» прождали его ровно 12 часов, не зная, что и думать. Поздно вечером прибыл Мусиков. Он был пьян и растерян. Одно «очко» в его очках было покрыто трещинами. На все вопросы он отвечал одним словом: «ТРУБА!»

«Что с „волгоградцами“, где они?!» – допытывались взволнованные курсанты. «ТРУБА!» – мрачно отвечал им Мусиков.

«Что, пьянка, самоволка, ЧП?»

«ТРУБА!»

«Что же случилось?»

«ТРУБА!!!… Они уехали 12 дней назад», – наконец выдал Мусиков.

«Куда?»

«Не знаю, совсем уехали. ТРУБА!» – закончил речь Мусиков.

В таком деморализованном состоянии Мусикову было уже, разумеется, не до показа красот Волгограда.

Итак, спустя 3 дня мы ждали Мусикова на Ленинградском вокзале.

Объявили посадку, мы прошли в вагон и начали слегка волноваться. Руководителя все не было.

Ровно за 3 минуты до отправления поезда на перроне показался Мусиков.

В расстегнутой шинели, из кармана которой торчала бутылка водки, он вел под руки каких-то «двух швабр», по меткому определению Рудольфыча. Уже обе половинки его очков были покрыты густой сетью трещин.

Перед вагоном он начал усиленно целовать обе «швабры» поочередно и так увлекся, что мы еле успели затолкать его в тронувшийся вагон.

Мусиков не особенно удивился наличию «волгоградцев» в вагоне и сидел, блаженно улыбаясь.

«Товарищ капитан!», – обратился к нему Вайнер. «Вы мне хотели что-то сказать?»

– «Да!» – грозно ответил Мусиков. После некоторых усилий он продолжил: «Принеси стакан!»

Вайнер сходил к проводнику, взял у него стакан и принес капитану.

– «Пить будешь?!» – еще более грозно спросил Мусиков, наполняя стакан.

– «Никак нет!» – по уставному ответил Вайнер.

– «Свободен!» – завершил беседу Мусиков.

Конечно, же у нас не хватило выдержки держать эту историю в секрете.

«ТРУБА» – стала в дивизионе кличкой Мусикова до самого выпуска, до которого, впрочем, оставалось совсем недолго.

Через пару недель нас, «волгоградцев», тихо пригласили в кабинет Трубы.

«Ну, что, ребята. Меня вызывает начальник политотдела и требует отчет, как я провел вашу стажировку».

Мы наперебой стали заверять Трубу, что под присягой подтвердим его неустанную заботу о нас и то, что мы выехали вместе точно в означенный срок.

«А начальник политотдела не скажет мне, что я учу курсантов говорить неправду?!» – сумрачно поинтересовался Труба.

Мы заверили его в полной лояльности и сохранении тайны разговора. Потом, по просьбе Мусикова, написали ему реквизиты своих «точек», ФИО командиров и способы проезда к ним.

Как ни удивительно, но Труба выкрутился в этот раз и сумел навешать Гиббону лапшу на уши. Дело «замяли», и никто нас не будировал про убытие со «стажа».

А вот Труба так и не сумел выйти из пике и продолжал «поддавать» с переменной интенсивностью и успехом.

Перед самым нашим выпуском он запил всерьез и перестал появляться на службе. Ввиду того, что нам нужно было оформлять открепительные талоны и прочие партдокументы перед убытием в войска, это вызывало беспокойство у народа.

На все прямые и косвенные вопросы исчерпывающе ответил Хиль: «Мусиков тренируется. Хочет, чтобы на выпуске в него ведро входило. Пока только полведра получается, но время еще есть!»

Спустя месяца три в офицерской столовой штаба армии я случайно столкнулся с Мусиковым. Он меня не признал, пришлось представиться. Вид он имел помятый и какой-то потерянный. «В войска меня отправляют. Начальником клуба, вроде бы… ЧВС что за мужик?» – поинтересовался он.

Членом военного Совета армии был генерал Ситников (ныне покойный), который имел репутацию отличного человека и руководителя, о чем я Мусикову с радостью и сообщил. Он порадовался и пошел на беседу.

Дальнейшая его судьба неизвестна. Среди наших армейских начальников клуба Мусикова не было.

Шура

Шура Андеев обладал ослепительной «американской» улыбкой. Причем она была не вымученно-фальшивой, как у нынешних теледив, а настоящей, подаренной ему родителями. Он улыбался всегда, даже в самые трудные минуты своей курсантской карьеры. Какие бы тучи не клубились над бедовой Шуриной головой, он был неизменно улыбчив. Эта его особенность вызывала у нас здоровое чувство зависти.