Сказка для Алисы

Плывя над зеркальной дорожкой под изменчивым розовым светом, он не хотел торопиться. Всё равно не успеть, не нырнуть так глубоко, чтобы не слышать этот зов… Но ведь он только что был рад ему? Или нет?

Его жилище – подобный искрящемуся алому пламени остроконечный замок – светился за спиной огромным кристаллом, медленно и непрерывно меняя свои очертания. Скоро придёт пора возвращаться…

Вдоль дорожки искрилась хрустальная поросль, вытягивая во все стороны острые иглы. Истончаясь, они пропадали, и на их месте начинали расти новые.

Весь этот странный мир жил какой-то неспешной, постоянно меняющей форму жизнью. Неизменной была лишь показавшаяся впереди чёрная и абсолютно неподвижная поверхность бескрайнего озера Тэ…

Странно, он вдруг вспомнил его название…

Он редко приходил сюда – посылаемые озером видения нарушали покой, наполняя душу смятением. Но сейчас ему нужна его сила…

– Грайденмар… – пронесся в абсолютном безмолвии тихий шёпот.

Он смутно понимал, что это не его имя, но обязан был откликнуться на призыв… Но сначала озеро… Сила… Больше ему ничего не было нужно… Озеро давало всё, нужно было лишь приходить сюда, время от времени…

Он был уже на берегу. Озеро притягивало, манило к себе. И на этот раз он чувствовал: оно должно многократно усилить ту странную энергию, что вложил в него хозяин…

Погружаясь в озеро, он словно проходил сквозь зеркало – сначала по колено, затем по пояс, по грудь. И вот он уже полностью скрылся под чёрной гладью. В тот же миг бескрайняя синева и свет окутали его…

Он вновь обрел себя. Осознание того, что несвободен, заполнило душу яростью. Если бы он мог навсегда заглушить зовущий его голос… Но нет… Он не смеет… Он вспомнил, как всё началось – по его же собственной глупости… Тот странный гость, которого он встретил… Любопытство… Как дорого оно ему обошлось…

Он вспомнил все свои прежние вызовы, всё, что он выполнял по чужой воле… Но как давно это было… Бессчётные годы прошли с тех пор.

Уже очень долгое время никто не беспокоил его, тем не менее заставляя обретаться в одиночестве в этом заброшенном уголке его родного мира, в этой клетке, куда никому не было доступа…

А за пределами этой клетки мир был прекрасен… Удивительные, переменчивые и в то же время незыблемые, бескрайние просторы… И тишина… Полная тишина…

Такие, как он, были единственными живыми существами этого мира, да и их было крайне мало. Когда-то он знал их всех… И сейчас ему захотелось вновь встретиться с ними. На это уйдет много времени – мир огромен, и они бродят по нему наедине со своими мыслями. Но тем интересней долгие встречи…

И всё же даже здесь, под гладью Вечного озера, что-то чуждое появилось в его душе…

За время своей неволи он не раз оказывался в совсем других, непривычных и причудливых местах, и они манили его снова и снова… И теперь он мыслил иначе…

А что, если убить? Убить сородичей, которых встретишь? Забрать их жизни, как он забирал жизни других… Что будет тогда?

– Грайденма-ар! – вновь раздался призыв.

Пора было возвращаться… Он вновь возник на берегу, словно из воздуха.

И снова всё забылось… Он наполнился силой и холодом… Осталась лишь готовность исполнить давнюю клятву…

Неспешно плывя над зеркальной тропой, он видел прекрасные кристальные цветы, горевшие, словно звёзды… Они провожали его…

Он потянулся к ним, и цветы осыпались битым стеклом… Но на месте одних тут же появились новые…

Вот уже показался алый замок с башнями, которые словно истаивали, пылая холодным хрустальным пламенем…

В огромном зале, на кристальной, светящейся изнутри стене, чуждым лоскутом висела эта странная картина – обычно чёрная и несуразная… Картина… Странное, незнакомое слово… Или знакомое?

Картина просветлела… Изображение всколыхнулось, будто кто-то перевернул страницу огромной книги… Да, именно так всё это называется в том мире, что манит его… Может, он задержится там надолго… Но это значит, что он нужен хозяину, и это – главная награда…

Оставался последний призыв.

– Грайденма-а-ар! – позвал его голос…

Картина наполнилась ослепительным светом, и он, неспешно, шагнул туда…

***

С огромной скоростью меняя свои очертания, выбрасывая во все стороны острые, как клинки, многочисленные конечности, переливаясь изнутри, он появился из раскрытой книги старого чародея…

Его угловатое кристальное тело, лишённое лица, выражало покорность… И он ждал лишь приказаний своего хозяина, готовый беспрекословно их исполнить…

– Убей её! – крикнул Курз Шахал, окруженный призрачным куполом, который пока что надёжно прикрывал его.

Синта попятилась. Не успевала она разделаться с одним, как тут же появлялся другой.

В следующий миг она исчезла, и свечение внутри кристального монстра разгорелось ярким пламенем. Но от этого он стал только больше, а его иглы, вырастающие одна из другой, – лишь острее…

Задыхаясь от наполнявшей монстра чуждой, враждебной энергии, Синта вновь появилась на своем месте.

Монстр бросился на неё, заполнив острыми, как бритвы, конечностями всё пространство комнаты. То, что в его мире казалось неспешным, здесь двигалось с огромной скоростью. Стены вокруг светились – комната превратилась в ловушку…

Деваться было некуда, и Синте ничего не оставалось, как уйти из этой реальности, ступить туда, откуда не так-то просто было вернуться…

Теперь комната и чудовище, которое выполнило свою задачу, виделись ей словно сквозь пелену. Надо успокоиться, подумать, а затем…

Но тут колдун, с радостным криком, кинулся к ней, и слова неизвестного Синте заклятья вспыхнули и погасли, запечатав выход. Пелена помутнела.

И за ней, за этой мутной пеленой, маячила мерзкая, издевательская ухмылка Курза Шахала…

С этим, третьим по счёту его «питомцем», она не смогла совладать… Но ведь это, на вид, был самый обычный «тарши»… Да, они – редкость, и огонь, как таковой, был им почти нипочём, но всё же он не должен был стать проблемой…

Курз Шахал и подобные ему собирали существ с разных планет, с разных миров, и подчиняли их своей воле, заключая в свои громоздкие фолианты.

Синта никогда не одобряла магии призыва, считая её трусливой и аморальной. Ведь они, «ловчие», подчиняли себе не только зверей… И тех несчастных, что попадали к ним в руки, вроде этого «тарши», они превращали в безумцев, стирая их личности, не давая им покинуть отведённого им удела. И заставляли беспрекословно выполнять любые приказы…

К тому же, Синта считала магию призыва непрактичной – постоянно таскать с собой эти огромные, тяжеленые книги… Но на своей территории последователи этой школы всё же могли кое-что показать. И всё же, чтобы она уступила «ловчему»? Такого раньше не случалось…

– Не одна ты, Синта Гирс, теперь служишь новым покровителям, – улыбался Курз Шахал, возбужденно теребя свою короткую чёрную бороду. – Я тоже обрел силу! Ту силу, с которой ты не смогла совладать!

Синта спокойно смотрела на него, сквозь пелену, которая всё больше мутнела, будто затягиваясь морозным узором.

«Неужели и он понадобился в этой игре? – удивилась она. – Да уж…»

– Прощай, «Огненная ведьма»! – помахал рукой Курз Шахал. – Я слыхом не слыхивал про твоего Домиана, так что ты не по адресу… – Узор, покрывавший пелену, почти полностью затянулся. – Но рад, что ты заглянула – старые счёты, сама понимаешь… – Тут лицо его исказила злобная гримаса, но Синта уже этого не увидела. – Оставайся там, куда я тебя загнал! Навеки!..

Глава 28. Политик

За широким окном просторного кабинета, расположенного на девяносто восьмом этаже престижного бизнес-центра, кипела ночная жизнь огромного мегаполиса. Казалось, что Ландия, столица Тариды, никогда не спит.

Среди мерцающих огнями небоскребов бесконечным потоком проносились болиды, развозя пассажиров по бессчётным увеселительным заведениям. Народ толпами стекался в огромные торговые центры, где сегодня, с полуночи, можно было купить любые товары с отличным дисконтом. Ночь скидок и веселья только начиналась…

Алвис Тайт, невысокий мужчина лет тридцати пяти, с аккуратно зачесанными назад волосами, живыми серыми глазами и тонкими губами, криво усмехнулся и отошёл от окна.

– Послушай, мне это необходимо, – обратился он к здоровенному смуглому парню, который развалился в кресле, закинув ногу на ногу. – Мне нужно побыть одному…

Парня звали Зак Парс, и он был старым другом Алвиса.

– Ну так закройся здесь, или езжай к себе – кто тебе не даёт? – буркнул Зак. – Но шататься по улицам…

– Это не то… – возразил Алвис. – Мне нужно пройтись, привести мысли в порядок. А я не могу сосредоточиться, когда чувствую взгляды твоих ребят.

– Ты сильно на этом циклишься, – ответил Зак. – Просто считай, что их нет.

– Да в том-то и дело, что не могу! При всем желании… – возразил Алвис. – Я-то знаю, что они там…

Было видно, что Заку тяжело давался этот ставший уже традиционным спор.

– И ты хочешь, чтобы я, начальник твоей охраны, просто отпустил тебя одного? – медленно произнёс он. – Зачем тогда я вообще нужен, если ты постоянно будешь сваливать? Мы и так носимся за тобой целыми днями, а ты то и дело пытаешься улизнуть. Честно, я уже порядком устал!

– Вот и расслабься! – Алвис примирительно улыбнулся. – Обещаю, что это – в последний раз. В виде исключения…

Зак тяжело поднялся. По сравнению с Алвисом, он казался просто гигантом.

– Как понял, переубеждать бесполезно… – вздохнул он. – Ну и, в конце концов, ты здесь босс. Но говорю тебе…

Алвис хлопнул друга по плечу.

– Ничего со мной не случится, – снова улыбнулся он. – Прогуляюсь пару-тройку часов и пойду спать – домой, под надзор. Только обещай, что на это время оставишь меня в покое. Если увижу хоть тень – реально обижусь…

После небольшой паузы Зак кивнул.

– Ладно, но будь осторожнее… – вздохнул он. – И зайди к гримеру – пусть хоть бороду с усами наклеят…

– Договорились! – кивнул Алвис.

Взяв куртку, Алвис Тайт, наконец, вышел из кабинета.

На этот раз ему с большим трудом удалось уговорить старого товарища немного ослабить свою железную хватку. Алвис ценил его за безграничную преданность, и не хотел обижать.

«И ведь всё равно приставит кого, – покачал головой он. – Посчитает, что мне будет достаточно просто не знать об этом… Если испортит мне этот вечер, придётся с ним серьёзно поговорить».

Спускаясь на лифте, Алвис не стал останавливаться на третьем этаже, где располагалась наземная посадочная площадка – болиды поднимались из потока и подбирали пассажиров. Вместо этого лифт спустил его на четыре этажа под землю.

Нажав кнопку наручного коммуникатора, он заказал такси, и буквально через минуту болид уже скользил по стоянке бизнес-центра. Стоянка была пустынной – рабочий день давно закончился и народ разъехался.

Алвис уселся на сиденье и назвал адрес. Болид рванул вперёд, и вскоре стал частью оживленного потока.

На поверхность он вынырнул лишь на окраине города.

Старый сорокаэтажный дом, в котором прошло детство Алвиса Тайта, снесли четыре года назад. Но, к счастью, на этом месте обустроили небольшой сквер. И пусть это был далеко не его привычный и родной двор, Алвис всё равно любил приходить сюда.

Вот и сейчас он несказанно обрадовался, что его любимая лавочка была свободна. Впрочем, аллея была почти пустынна – лишь вдалеке можно было заметить жавшуюся друг к другу парочку. На землю то и дело падали крупные капли, предвещавшие дождь, и Алвис поглубже надвинул капюшон. Ничто не заставит его отказаться от того, чтобы хоть немного побыть здесь в одиночестве…

В этом месте оживали воспоминания, приходили давно забытые образы, лихорадочно несущиеся мысли замедлялись, выстраиваясь в упорядоченные цепочки. Сложное вдруг представало ясным и простым, и ему становилось легко и спокойно. В общем, это было его «место силы». А сила Алвису Тайту сейчас требовалась, как никогда.

Казалось бы, в его жизни, наконец-то, появилась четкая и ясная цель. Да и возможность достичь её, на удивление, представилась. Он должен был хвататься за эту возможность обеими руками, но не тут-то было… Что-то подсказывало, что путь, на который он ступил, будет очень нелёгким… И не раз судьба поставит его перед сложным выбором, к которому он, вполне вероятно, окажется не готов… Да он и не представлял, как к этому можно быть готовым – распоряжаться судьбами людей, их жизнями… Но ведь, если не он, так другие…

Да и стоит ли так переживать на этот счёт? Может, пора, наконец, прекратить влезать в шкуру каждого встречного? Если он не сумеет совладать с собой, то путь в большую политику для него заказан… Это всего лишь «люди»: избиратели, рабочие… Солдаты, в конце концов…

Проблема была как раз в том, что Алвис Тайт хорошо относился к людям «в целом»… Как мы порой испытываем беспричинную приязнь к случайным попутчикам, когда сами пребываем в хорошем настроении. И пусть его настроение далеко не всегда было благодушным, Алвис изо всех сил старался воспринимать жизнь именно как забавное путешествие, с интересом разглядывая каждого, кто встречался у него на пути. Так, давным-давно, советовал ему старый друг…

Теперь же, по мере сил, он старался заглушить в себе это чувство. Каждый из этих людей – закрытый мир. И то, что случается с другими, мало волнует тех, кого напрямую не затронуло. Вот и хорошо. Да, если намерен вести жёсткую политику (а иного варианта он не видел), то без жертв не обойтись. Но те, кто останутся в стороне, продолжат жить своей жизнью. И, пожалуй, ни в чём не будут его обвинять… Скорее наоборот, если правильно подойти к этому вопросу.

Никому ни до кого нет дела. Все живут лишь своими собственными интересами…

И каждый – сам за себя…

А с этой эмпатией давно пора кончать! То, что составляет твоё собственное «Я», важно лишь для тебя и понятно лишь тебе. Никому больше по-настоящему не интересны ни твои воспоминания, ни впечатления, ни памятные вещи и места, ни истории о твоих родителях и тебе самом… Все те мелочи, от которых тебе становится тепло на душе. Всем интересна лишь их собственная персона, их собственный путь, их собственный «успех». Но по-другому было бы очень трудно жить. Этот эгоизм и эгоцентризм – наша защитная реакция. Если окунаться во внутренний мир каждого встречного, то, так или иначе, начнёшь сопереживать всем и переживать обо всём на свете. И, рано или поздно, просто сойдёшь с ума…

Лишь не так давно Алвис, не без помощи, начал выбираться из этой трясины.

Он уже довел себя до того, что у него исчезло то самое чувство «собственной исключительности». Его чувство собственного «Я» стало каким-то размытым. Он ощущал себя ничтожным, самым заурядным человеком. И вроде – мысль абсолютно правильная, но от этого становилось лишь сложнее.

Действительно, трудно жить, когда начинаешь смотреть на себя со стороны. Нервирует каждый шаг, каждое слово, каждый жест… Перестаешь считать себя правым «априори», перестаешь верить в непогрешимость собственных ощущений и мыслей, и в то же время понимаешь, что и мысли других заслуживают не большего, но мало кто из этих «других» это осознаёт…

Какое интересное слово: «окружающие»… Но для них, этих самых «окружающих», декорацией являешься ты сам, даже если от тебя, в конце концов, зависит их благополучие. Ты – вовсе не что-то интересное и значимое, а просто эпизод, который сегодня промелькнул перед глазами. Актёр, а то и просто статист в этом «театре теней»… У каждого встречного свои мысли, свои переживания, свои устремления. Но ведь у каждого, ну, или у многих – своё тепло… И, если заглянуть за портьеру, мысли этого встречного могут оказаться неожиданно светлыми и интересными, под стать твоим собственным. Вот только за портьеру не пускают так просто… Это право нужно заслужить, а на это порой нет ни времени, ни возможности… Это его собственная «портьера», особенно в юности, была распахнута настежь, но и туда не особо-то стремились заглядывать.

Впрочем, это было давно, и с тех пор многое изменилось…

И всё же полностью заглушить это пока не получалось. Он не просто понимал умом, что каждый, кого ты встречаешь – такое же «Я», смотрящее на мир изнутри своей «оболочки», он по-настоящему ощущал это, будто влезая в чужие шкуры. Если бы те «деятели», в кругу которых он сейчас вращался, знали об этих его мыслях, они бы просто подняли его на смех… Для них всё было совершенно иначе. И если раньше он не понимал их, и даже порой испытывал отвращение, то теперь думал, что иного пути для политика просто нет… В любом случае придётся пренебрегать чьими-то интересами, так или иначе.

Так, может, отказаться от борьбы, уступить своё место тому, кто к этому готов? Это как в сказке, что он читал в детстве, когда в дорогих с виду башмаках, что украл у злого помещика юный пастух, внутри торчали «волшебные гвозди»… А он, Алвис Тайт, наверное, пока не готов ранить об эти гвозди свою кожу, тем более, такую тонкую…

Но разве он, подобно тому глупому пастуху, просто хотел покрасоваться или стать богачом? Нет… Он шёл в политику как раз затем, чтобы сделать жизнь людей лучше! Он видел кучу нереализованных возможностей, и полагал, что знает, куда идти… Именно он, Алвис Тайт, знает, как лучше распорядиться в том числе и «человеческими ресурсами»… И даже готов, если придётся, решительно преодолевать сопротивление, «людям во благо»… Вот только… Вот только не станешь ли ты таким же злым, как тот помещик в сказке, если бесскидно будешь таскать башмаки с гвоздями?..

Если не избавится от этого проклятого чувства, то каждое решение будет колоть… Вот кто-то проклинает тебя за то, что лишился работы, кто-то не вернулся с войны… А кому-то просто не нравится твоя рожа… Может, в какой-то момент, ты просто «слетишь с катушек», наплюешь на всё и вся?

Если честно, именно этого Алвис и боялся больше всего. Он, человек крайностей, боялся, что от той самой чуть ли не абсолютной эмпатии быстро скатится до полнейшего равнодушия и даже презрения к людям, полностью перестанет считаться с их интересами. Для него всю жизнь всё было либо белым, либо чёрным… А истинные политики, пожалуй, должны жить в «серой зоне», всё сознавать, но оставаться беспристрастными. А он сумеет так? Или его с одного края качнёт на другой?

Порой Алвис чувствовал в себе непонятную и пугающую тьму, что таилась внутри, и вздымала какую-то мрачную и затхлую воду из самых потаённых глубин его души… Если это не первая его жизнь, не первое воплощение, то он не был уверен, что когда-то не был законченным, беспринципным негодяем…

Да, он действительно опасался того, что станет неразборчив в средствах. Первый шаг уже сделан – разочарование в людях (а скорее, в своих идеалах) всё больше укоренялось в нём…

Да, никому ни до кого нет дела… Даже те, кого ты считаешь близкими, относятся к тебе лишь «до определенной степени», в зависимости от обстоятельств и момента… А в детстве верилось во что-то совершенно другое… В какую-то настоящую любовь, в беззаветную дружбу, искреннее участие, доброжелательность и неподдельный интерес… В возможность раствориться в других, став их частью, чтобы и они также растворились в тебе самом, и вы стали единым целым… Откуда он нахватался этой чуши?!

Люди, подавляющее большинство, – эгоисты. А порой и сволочи…

Немногие способны подняться на ту высоту, чтобы не злорадствовать, не злословить за спинами других, не предаваться этой тайной внутренней радости, наблюдая, как кто-то оступился… Не обсуждать и не осуждать… А кто-то вообще упивается чужими страданиями…

Даже те самые близкие, если копнуть глубже, мерят всё собой. Что будет после твоего ухода? Будут слёзы и причитания о том, что ушедший их оставил, о том, чего они сами лишились, о том, что остались одиноки… Но вряд ли кто-то поставит себя на место ушедшего, окунется в его последние страхи, в его последние мысли, ощутит безысходность, почувствует его неизбывную тоску от расставания с этим миром… И уж точно никто не разделит с ним агонию, когда уже никаких мыслей не остаётся…

А чего бы он, собственно, хотел? Вечного горя и тоски? Нет, конечно. Значит, даже те потери, в которых он, Алвис Тайт, возможно, будет виновен, живые переживут… Несмотря ни на что…

Банальная мысль: большинство из нас с каждым человеком не только ведут себя по-разному, но и чувствуют себя совершенно иначе, чем с остальными, открывая очередную грань своего «Я». И когда кто-либо исчезает из твоей жизни, то вместе с ним зачастую уходит и эта частичка тебя самого. А если уходит кто-то значимый, то ты можешь потерять очень и очень многое, и уже никогда не будешь прежним, «тем самым»… Это уйдет безвозвратно…

Но опять же: для тебя, тебе… Ты, ты, ты…

Каждый пропускает всё только через себя. Ведь он и есть «центр Вселенной»… Но такова уж природа людей… Люди злы и равнодушны, и это проявляется не столько в агрессии, сколько в неспособности большинства искренне сопереживать… Или он только хочет так думать? Хочет так оправдать себя; оправдать, что и сам стремиться стать таким, каким хочет представить всех остальных…

Люди жалеют лишь себя… Да уж… Не очень убедительно… Пусть он расскажет это матери, потерявшей своего ребёнка…

Как потом смотреть им в глаза? Ведь это будет его распоряжение, его ответственность… И они не поймут, даже если он, и правда, не мог иначе… И не простят… А ведь он всю жизнь так хотел быть для всех «хорошим»… Что перевесит: слезы или радостные крики? Проклятия или аплодисменты?

Трус, жалкий трус. Он просто боится. Боится ответственности, боится их проклятий, боится стать виновным в их потерях… Боится, в конце концов, что перестанет слышать не только эти проклятия, но и свою совесть…

Есть ли великая цель, которая оправдает всё?

А кто он, собственно, такой, чтобы рассуждать об этом? Он, Алвис Тайт – такой же, как все, если не хуже… Он не только глупый и эгоистичный, но ещё пафосный и лживый… Такой же, как все…

Внезапно внимание Алвиса привлекли трое парней подозрительного вида, что появились на другом конце уставленной лавочками широкой аллеи. Сам не понимая отчего, он вдруг почувствовал тревогу – ему показалось, что парни бросают взгляды в его сторону. Но вот к ним подбежали две девушки и увлекли их куда-то за деревья, на боковую дорожку.

Алвис облегченно вздохнул. Капли стали падать на землю чаще, и он поднял глаза на тёмное, тяжелое небо…

«Нет уж, посижу ещё немного», – подумал Алвис.

Спустя пару минут он вернулся к своим мыслям:

…Жизнь похожа на грандиозный, бушующий красками бал. Вот кто-то сыплет остротами на сцене, кто-то, отгородившись ширмой, решает с партнерами деловые вопросы, а кто-то безнадёжно заскучал… Люди приходят и уходят, и уход их почти никто не замечает, разве только те, кто сидел рядом. И, как и на том самом балу, с каждым из нас просто прощаются в момент ухода, а затем возвращаются к своим «развлечениям». Да и все разговоры, даже о самых заметных фигурах, затихают за пару недель… И каждому, кто приходит проводить, не желая думать о своём собственном уходе, точно также придётся уйти, рано или поздно… Все они… Все, кто собрался на это «прощание», окажутся главными персонажами такого же действа, окруженные своими «зрителями»… Кто-то – больше, кто-то – меньше. Ведь навечно остаться «зрителем» не получится… Рано или поздно, придётся «ступить в круг софитов». Вопрос лишь во времени – главное, чтобы «не скоро», «когда-нибудь потом»… И в тот момент кажется, что это «потом» никогда не настанет… Но это неизбежно, как ни крути, а время пролетает незаметно, и его никогда не бывает вдоволь. Если только жизнь не станет в тягость…

Время, отведённое тебе – лишь краткая отсрочка. И без цели, без смысла, она окажется пустой…

Так, может, в этом всё дело? Не ради людей он лезет туда, куда не следует, а ради себя самого?

Имеет ли он право решать за других, навязывать им цели, вторгаться в их жизни? Ведь он не хочет просто поддерживать статус-кво, он желает выстроить новую реальность, а это никогда не обходится без жертв… Стать политиком, который будет протирать штаны в кабинете, ему было не интересно. Неужели все они, «реформаторы» и «революционеры», также метались? Задумывались ли они о последствиях, или просто упрямо шли к своей цели? Достоин ли он стать с ними в один ряд? Да и сумеет ли?..

Ладно, а что дальше? Обеспечим жизнь будущих поколений, и вот тогда «заживём»? Но ведь те люди будут другими, а эти… В их адрес будут звучать хвалебные слова, их будут прославлять, но никто, если честно, не будет жалеть их искренне, от всего сердца. Вроде: «ну судьба у них такая», «они для этого подвига и были рождены»… Другое дело, мы, для кого они и построили «светлое будущее» ценой своих жизней…

А хорошо ли людям сейчас, в этой тепличной, но насквозь гнилой среде? Хорошо ли просто брести, без цели и смысла?

Это он тоже пробовал. И сам не заметил, как заблудился. Это было похоже на то, будто он повернул не туда, не на ту улицу… Вначале всё было хорошо: яркие огни и веселье, и он мчался по этой улице с огромной скоростью, под радостные визги и улюлюканье. Затем всё медленнее и медленнее. И вот пейзаж вдруг стал не таким уж весёлым… А затем он уже двигался с опаской. Праздничные огни сменились унылым и серым хламом. В конце концов, он оказался на тёмном пустыре, в окружении людей, которые не понимали его и которых не понимал он сам. Как он здесь очутился? Ведь на то, чтобы вернуться, и начать всё заново, не оставалось уже ни времени, ни сил… А есть ли он, другой путь? Есть ли другая улица? Или все они, так или иначе, ведут на этот самый пустырь?