скачать книгу бесплатно
– Само собой.
– А ещё чё-нибудь можешь? – повернулся Шпана к Вадиму. – У тебя в натуре ништяк получается. – И шёпотом добавил, – Бурый бы так не смог.
– Пожалуйста. – Вадим на секунду задумался. – Только это не Высоцкий. Слушайте.
Я был свидетелем на свадьбе с лентой красною
Мой друг Андрюха брачевался в первый раз.
Его подружка всем казалась безопасною
А ту вдруг – на тебе, – втянула парня в ЗАГС.
Андрюха парень хоть куда здоровья дюжего
Засадит литр и плевком сбивает мух.
А тут, видать из-за того, что станет мужем он
Всосал пол литра, потерялся и потух…
После ухода на пенсию, Вадим около десяти лет проработал в компании «Ригли», развозил по Екатеринбургу жевательную резинку. Поменял за это время десяток машин. Но во всех авто радио было настроено на любимую радиостанцию «Шансон». На Сергея Трофимова, как на исполнителя, Вадим впервые обратил внимание благодаря этой песне про свадьбу. Впервые слушая её на перекрёстке, Вадим даже прозевал момент переключения светофора на зелёный, о чём ему через долю секунды напомнили разноголосыми сигналами возмущённые водители сзади. Купив в ближайшем киоске компакт-кассету с понравившейся песней, Вадим уже к вечеру знал её наизусть, попутно отметив для себя, что у Трофима много хороших песен.
Рассказывая нараспев весёлую историю об Андрюхиной свадьбе, Вадим краем глаза отмечал повышенное внимание слушателей, появляющиеся у края нар улыбающиеся головы новых зрителей и в то же время обдумывал, как бы перевести разговор на необходимость личной встречи с самим собой. То есть с опером Рагозиным. Если просто заявить, что ему надо поговорить с «кумом», это, мягко говоря, вызовет подозрения, а точнее, – народ его просто не поймёт. Начнутся всякие домыслы, сопоставления. Кто-нибудь обязательно выдвинет версию, что Бурый работает на оперчасть, а сейчас чего-то испугался, прикидывается потерявшим память, что бы свалить с этой зоны. Причём выдвинут эту версию скорее всего кто-нибудь из агентов, которые сами и «стучат», чтобы прикрыть свою задницу.
Закончив, Вадим рассеянно выслушивал восторженные оценки и комментарии слушателей и настойчивые просьбы «выдать» ещё что-нибудь
– Подождите. Времени у нас до хрена, расскажу всё, что знаю, только тут у меня одна мысль возникла, – Вадим понизил голос и доверительно зашептал Шпане, – понимаешь, Вова, у моего друга Рагозина кроме брата, который здесь работает, была ещё и младшая сестра, которая погибла в тридцать два года. То есть получается, что она ещё жива. И мы можем её спасти. Предупредить, чтобы в определённое время она избегала конкретных поступков. Её смерть была такой дикой случайностью, что мне кажется, её легко можно предотвратить.
– Ты чё!. Кто тебе поверит? – Шпана недоверчиво покачал головой. – Сам прикинь, – приходит к оперу какой-то зек, который из зоны не вылазит и начинает предсказывать будущее. В лучшем случае тебя в дурку отправят.
– Рагозин младший как раз и поверит. Я же знаю много подробностей из жизни его родни. Могу описать, где находится в Москве и как выглядит изнутри квартира его брата. Или дом в деревне, где живёт его мать. Я гостил там как-то с неделю. Имена, отчества его близких, соседей. Можно про Брежнева сказать. Он то точно сегодня умрёт. Завтра это подтвердится, тогда точно поверит. Я даже знаю, что ему нужно передать, чтобы он бросил все дела и сразу прибежал сюда. Например, передать ему привет от его отчима и школьного друга, я знаю их имена и фамилии. Здесь в Пуксинке их никто не знает, кроме его самого. И ещё, мужики, вы сами-то уже верите, что я не Бурый?
– Ну, в общем-то… – Шпана растерянно пожал плечами, – по-другому как-то это всё и не объяснишь. А если Брежнев действительно именно сегодня копыта откинет, то тогда, в натуре, получается, что ты или какой-то пророк, или из будущего.
– Самое интересное, что я не знаю, как долго я пробуду в этой шкуре, – Вадим постучал себя в грудь, – может это навсегда, а может там наверху, – он показал пальцем в потолок, Шпана и Карташ машинально задрали лица вверх, – спохватятся, что косяк упороли и сразу вернут всё назад. Поэтому надо успевать, пока есть возможность.
– Сдалась тебе эта кумовская сестра, – Карташ равнодушно зевнул, – ну помрёт и помрёт, делов-то.
Вадим только открыл рот, чтобы возразить, как его опередил Шпана:
– Ты чё буровишь, – зашипел он возмущённо на Карташа, – у меня тоже сестра погибла в молодости, я тогда на малолетке чалился, муж её по пьянке ножом ударил, козёл! Никак его встретить не получается. Я освобождаюсь, – он сидит. Он на воле, – я у хозяина. И на зоне встретиться не получается, он сейчас где-то под Ивделем чалится. Попадётся, козёл, – сразу ноги из жопы выдерну. Была бы возможность отыграть всё назад, я бы его ещё в молодости замочил бы, когда он только начал к Галке подкатывать.
– Тут та же история, – тоже муж и тоже по пьянке. – Вадим даже обрадовался неожиданной поддержке. – Да и причём тут кумовская она сестра или нет! Во-первых, она сестра моего друга. А во-вторых, если есть возможность спасти чью-то жизнь, то почему бы и не сделать это? Или хотя бы попытаться?
– Да не, – Шпана прикурил новую сигарету, – это он брякнул не подумавши. Помнишь прошлой зимой… Да, ты же не помнишь. Прошлой зимой, когда Кандыба под лёд провалился, Карташ сам чуть не утонул, его вытаскивая.
– И ещё, мужики, если мне поверят, я думаю, можно было бы многого избежать, что было плохого в стране за это время. Например: в 1986 году взорвётся атомная электростанция в Чернобыле, это под Киевом. Радиация накроет большую территорию Белоруссии, Украины и России. Сколько народа погибнет, сколько будут вынуждены бросить свои дома со всем барахлом и уезжать подальше. А государству какие убытки… Вот если бы хотя бы это удалось предотвратить, – и то вперёд.
– Ни хрена себе, – посерьёзневший Шпана переглянулся с Карташом, – если это и вправду так будет, то тебе самому надо в КГБ пробиваться, лишь бы поверили.
– Вот я и говорю. Там ещё много чего интересного намечено в истории на ближайшие тридцать лет, что можно было бы исправить. Я вам потом расскажу, это поинтересней будет, чем стихи Высоцкого. А начинать надо немедленно, с вашего «кума». Дайте листок бумаги, я напишу, от кого ему привет передать, что бы сразу вызвал.
На протянутом тетрадном листке Вадим написал: «Срочно передать оперу Рагозину, что осуждённый Бурдаков хочет с ним переговорить о Юденкове Владимире Семёновиче и Мусафарове Зуфаре Зиннуровиче».
– У тебя даже почерк другой, – взглянув на листок, сказал Шпана, – не Бурого почерк. – Он показал листок Карташу и тот согласно закивал головой.
Шпана сложил листок вчетверо, спрыгнул с нар, подошёл к двери и крикнул в глазок:
– Кислый, подойди к первой!
– Чё хотел? – Кислый как будто ждал под дверью.
– Срочно передай «куму» Рагозину, – он сунул в глазок записку, – там написано. По телефону или лично его найди, только надо очень срочно. Понял?
– Харэ. Щас сделаем.
Шпана ловко забрался обратно на нары:
– Ну чё, Валера, пока тебя на выход не дёрнули, расскажи ещё чё-нибудь интересное. Чем вы там в будущем занимаетесь? Какие песни поёте? На Луну, наверное, летаете запросто?
– Нет, на Луну так больше никто и не летал пока. Видимо смысла нет. А в космосе постоянная станция висит, там наши и американцы вместе работают вахтовым методом. Ездят туда как на работу. К этому как-то все привыкли. «Героев» уже давно за это не дают. Песни в основном одна хрень. Алла Пугачёва всю эстраду оккупировала. Лучшими певцами считаются её родственники, любовники и кто сумел к ней в друзья пролезть. Правда уже два – три года она сама не поёт, сразу стали другие появляться, не хуже. Многие пришли из шансона…
– Откуда? Из шам…?
– Шансон. Ну это французское слово, авторская песня значит. Как Высоцкий, например, сам сочиняет, сам поёт.
– Под гитару?
– Не обязательно. И под оркестр могут и с ансамблем, и…, в общем по разному.
– И все песни такие, как у Высоцкого?
– Ну почему… всякие. И про любовь и про жизнь, да вообще на любую тему. Ну вот, например, Елена Ваенга:
А я узнала интересный момент
Что и Ван Гог, и Матисс, и Дали
Курили таба-табак, употребляли абсент, И кое что, кстати, тоже могли…
напел Вадим первое, что пришло в голову, в точности повторив ритм и интонации Ваенги.
– Кто курили?
– Это художники такие, известные, Ван Гог, Матисс, Дали, испанские, кажется, или французские.
– А что они употребляли? – Глаза Карташа светились от любопытства.
– Абсент. Вино такое, вроде портвейна. Смысл в том, что они хоть люди и знаменитые, прославленные, а ни что человеческое им не чуждо.
– Такие же бродяги, как и мы, – заключил Шпана, и Карташ утвердительно закивал головой. Сравнение им явно понравилось.
Тут, лязгнув замками, распахнулась дверь камеры.
– Осуждённый Бурдаков, – на выход! – скомандовал узкоглазый солдат с буквами ВВ на погонах и красной повязкой на рукаве.
– Смотри, как быстро Кислый сработал, – удивлённо протянул Карташ.
– Тут скорее не Кислый, а Валера в цвет попал с фамилиями, – уточнил Шпана, – ну давай, спасай ему сестру.
Вадим спрыгнул с нар, с помощью Карташа нашёл свою куртку, бушлат и вышел из камеры.
– До конца и направо, – подсказал направление Кислый, стоявший в коридоре и озадаченно поглядывавший на Вадима.
«Да, вот тебе, что называется информация к размышлению», усмехнулся про себя Вадим, – с чего это такая рыбина, как Бурый, сам добровольно запросился на приём в оперчасть, да ещё ссылается на какие-то незнакомые фамилии». Кислый уже мог, не вспомнив сам, кто такие Юденков и Мусафаров, уточнить у нарядчика, что таких в зоне нет и в последнее время не было. А непонятное всегда пугает.
Глава 9
Во всех кабинетах оперчасти, как внутри зоны, так и за зоной двери были двойные. Сначала входящий открывал наружную дверь, при этом внутри кабинета над дверь загоралась сигнальная лампочка. Затем, сделав шаг в небольшом тамбуре, входящий толкал от себя внутреннюю дверь. Это делалось умышленно, чтобы можно было убрать со стола сообщение, которое в этот момент писал или подписывал агент, в общем, чтобы не застали врасплох.
Вадим тщательно закрыл первую дверь и постучал во вторую.
– Разрешите?
– Да, да.
Вадим решительно шагнул в кабинет, с волнением разглядывая самого себя в молодости. Одет в бушлат с портупеей и погонами старшего лейтенанта, форменную шапку с кокардой, на ногах хромовые сапоги, несмотря на приличный мороз на улице. Вадим знал, что сапоги перешиты зоновским сапожником, внутри вставлен мех, подошва из толстой микропорки. В таких в любой мороз не замёрзнешь и не поскользнёшься. Лицо худощавое, небольшие светлые усики. Голубые глаза смотрели на Вадима с любопытством и плохо скрываемом волнением.
– Присаживайся, – офицер указал на ободранный стул у такого же ободранного приставного стола, – рассказывай, откуда ты знаешь эти фамилии, – он помахал зажатым в пальцах листком.
– Ты тоже присаживайся, Вадим Антонович, разговор надолго.
– Ладно. – молодой Вадим отодвинул стул от стола к батарее отопления, сел к ней боком и закинул ногу на ногу, не спуская глаз с собеседника.
– Я знаю, что ты много перечитал всякого рода научной и ненаучной фантастики, – начал Вадим.
– Откуда ты можешь знать, что я читаю, – вскинулся опер.
– Сейчас объясню, выслушай, пожалуйста, до конца. Кстати, у тебя даже блокнот есть, куда ты записываешь все прочитанные книги с 1980 года, с оленем на обложке.
Представь себе такую ситуацию: ты благополучно ушёл на пенсию в звании майора, дожил до пятидесяти пяти лет, нажил к тому времени кучу болезней. И вот в 2011 году тебе делают операцию в больнице под общим наркозом. Тебя усыпляют в операционной, а просыпаешься ты в 1982 году в теле какого-то зека Бурдакова по кличке Валера Бурый. Теперь понял, откуда я знаю фамилии твоего отчима Семёныча и лучшего школьного друга Зуфарика? Я вообще всё про тебя знаю. Причём, не только то, что было с тобой до сегодняшнего дня, но и то, что будет до 2011года.
Вадим говорил спокойно, медленно, чтобы собеседник смог уяснить каждое слово, осмыслить услышанное. Он понимал, что поверить в этот бред сразу никто бы не смог. В молодых голубых глазах читалось скорее озадаченное недоверие, чем удивление. Надо было добивать, пока опера куда-нибудь не выдернули по срочным делам.
– Я не знаю, сколько времени у меня есть. Может быть я в этой шкуре навсегда, а может через минуту там наверху спохватятся и вернут всё на свои места. Я хочу, чтобы ты мне поверил. Задавай вопросы о мелких подробностях из своей жизни, только учти, что что-то с годами забывается. Давай возьмём любой отрезок из твоей жизни. Служба в армии, например. Воинская часть 32980, Кольцово, взвод АТВ, твоя боевая машина КПМ-64 на базе ЗИЛ-164. Помнишь, как ты хотел поначалу солидола подмазать, а колёса снять не смог. Потому что какой-то предшественник, видимо перед дембелем, футурки приварил сваркой. Друзей армейских тебе назвать? Витя Надеин – курский соловей, Ваня Почерёвин из Липецка. Витя Власов и Вова Соколов – земляки, с которыми ты вместе на губе прохлаждался, когда в военном билете у тебя уже стоял штамп «уволен в запас». Командир взвода – прапорщик Штепа – бывший десантник. Замполит – капитан Барский, который у тебя из блокнота повырывал листки с песнями Высоцкого и стихами Есенина, приняв их по своей тупости за блатную лирику. И написал: «Ревизию делал капитан Барский». Ты давай, задавай вопросы, а то можно подумать, что меня какая-нибудь разведка заставила всё это вызубрить, чтобы к тебе в доверие втереться.
Говоря это, Вадим уже видел, что ему поверили. Опер сидел, совершенно ошалевший. Недоверие в его глазах сменилось на удивление, потом – на изумление. Какое-то время он даже сказать ничего не мог. Просто смотрел на Вадима и хлопал глазами.
– Давай что-нибудь расскажу про жизнь в Самбеке, – решил помочь ему Вадим, имея ввиду шахтёрский посёлок в Ростовской области, где их семья прожила четыре года, пока отцу не запретили работать под землёй по состоянию здоровья.
– Подожди, – наконец пришёл в себя молодой. – Как называлась фирменная причёска на гауптвахте?
– «Луммербокс». По фамилии начальника губы капитана Луммера. Каждому вновь прибывшему выстригали машинкой на голове полосу от затылка до лба, а дальше, – как хочешь, можешь выравнивать, а хочешь – так ходи. Многие и ходили.
– Точно! А сколько суток добавляли за спрятанную спичку?
– За спичку – сутки, за сигарету – пять. Помнишь, как во время обыска по возвращении с работы, у тебя за поясом брюк сзади были засунуты две пачки каких-то дешёвых папирос? Тебе оставалось двое – трое суток отбыть от пятнадцати, и ты переживал, что запалишься? Вот, если бы нашли!?
– Да уж! На полгода можно было там застрять! Слушай, а такие детали, действительно, только я сам могу знать. Что же это получается, ты действительно, … – это я?
– Теоретически, об этом мог знать Витя Власов, он тогда рядом с тобою был. Но про твою жизнь в Ростовской области он ничего знать не мог. Про твоих друзей по Самбеку Серёгу Соловьёва и Славика Терентьева по кличке «Усач» из-за усатого отца, о братьях Вяткиных – Шурике и Генке, они же «Ушанята». Одноклассников по школе номер тридцать четыре: Приблудный – отличник, Муравицкий – двоечник, Травкин – художник, Толик Стаценко, – с которым ты дружил, так как оба жили далеко от школы, иногда вместе шли домой, да и сидели за одной партой. У него дома телевизор был с дистанционным управлением. Отец Толика с важным видом сидел на стуле, у него в руках был целый коммутатор с кнопками и тумблерами, соединённый с телевизором проводами. Он этими кнопками регулировал громкость, яркость. Тогда это казалось чуть ли не чудом.
– Да, действительно, такие подробности ни какая разведка не выкопает. Это всё только у меня в голове сохранилось…
– У меня тоже. Дальше продолжать? Или ты уже поверил? Могу про твою жизнь после армии рассказать. Сначала в Сафоново, потом в Витебске. Про работу шофёром в Сафоновском Райпо или в Витебском автобусном парке. Как ты за полгода дважды чуть не женился. Заявление в ЗАГС подавал сначала в Витебске с Веркой, потом в Сафоново со Светкой. Хочешь о твоих любовницах расскажу? В Архангельске или в Вильнюсе? Хотя, в Архангельске только одна Танька была. Зато в Вильнюсе…! Пока не женился, Марите, Геновайте, Галка…, ещё какие-то одноразовые, всех уже и не помню.
– Достаточно! Всё! Я верю. Давай лучше о будущем. Что интересного меня ожидает?
– А в будущем у тебя очень много интересного. Так и подмывает сказать: «Позолоти руку, касатик, всю правду расскажу». – Вадим усмехнулся. – Причём, запомнились почему-то в основном неприятные моменты. Несколько раз из-за своей дурости ты будешь на грани гибели. Один раз, – в сорок лет – вообще, чудом уцелеешь. Я сейчас, вспоминая, насчитываю добрый десяток случайных совпадений, благодаря которым остался жив тогда. Если убрать любое из этих совпадений, я бы не выжил. Тебе лучше взять ручку и бумагу и записать конкретно, что и когда нужно делать или не делать.
Молодой достал из внутреннего кармана блокнот и ручку. Вадим сразу узнал этот блокнот зоновского производства с чёрно-белой фотографией какой-то артистки на обложке. Он вместе с другими пожелтевшими от времени блокнотами и тетрадями сохранился в семейных вещах, переезжавших с квартиры на квартиру после ухода на пенсию. В последнее время Вадим в него записывал расходы на машину, – ремонт, запчасти и т. д. Если сейчас в этом блокноте под его диктовку появятся какие-то записи, значит, история уже начнёт меняться. От осознания историчности момента Вадим даже напрягся, уставившись на руки молодого с зажатой в пальцах обычной шариковой ручкой. Заметив это, тот вопросительно взглянул на Вадима.
– Блокнот знакомый, – он показал рукой, – там изначально было расчерчено для учёта результатов работы разделочных бригад, когда ты был ещё начальником отряда, но для этого он не пригодился. Он у меня сохранился до 2011 года.
Молодой кивнул и продемонстрировал расчерченные страницы. На первой вверху было написано «Бригада №44». Он перелистал страницы до чистой и приготовился писать.
– Тут такое дело, – Вадим на секунду замялся. – есть вопросы, которые касаются тебя лично, а есть, из области ближайшей истории государства.
Молодой согласно кивнул.
– Кстати, как раз сегодня произойдёт событие, с которого и начнёт меняться история государства. Сегодня 10 ноября 1982 года в День Советской Милиции умрёт Брежнев Леонид Ильич.
Теперь напрягся молодой.
– Ты уверен? Ничего не путаешь?
– Уверен. Как раз это я хорошо помню. Записывай. Только народу об этом объявят завтра в полдень по Москве, хотя, точно не помню. Кстати, у тебя будет возможность убедиться в моей правоте в ближайшее время.
– А почему сразу не скажут?
– Ну, там в Политбюро начнётся грызня за портфели. Такое впечатление, что просто растерялись. Хотя и готовились к его смерти. Собственно, грызня там уже давно началась. Я точно не помню, кого-то вывели из состава Политбюро, кого-то, наоборот, – ввели. Кто-то неожиданно умер, очень удачно для кого-то. В общем, в этом потом историки будут разбираться. Сейчас для тебя важно не это. Ты записывай, записывай…
Молодой записал: «10 ноября 1982 года умрёт Брежнев». Ничего не произошло. Потолок не обрушился, ничья голова не лопнула, в общем, мир не перевернулся, хотя история начала изменяться.
– Интересно, – вслух подумал Вадим, – а там, в моём времени в этом блокноте сейчас появилась эта запись?
Молодой задумался:
– Вряд ли. Того будущего уже нет или ещё нет. Оно наступит через тридцать лет, но уже немножко не такое или даже очень не такое.
– А как же быть с теми тридцатью годами, которые я помню? Я же не один их прожил, а вместе со всей страной, со всем населением планеты. Я же с кем-то общался, от моих слов и поступков менялись и действия других людей. Это же – как снежный ком. На одно наслаивается другое и так в разных направлениях. И пусть я не был царём или президентом, но всё же… Ну да ладно. Всё равно нам этого понять не дано. Пусть об этом думают те, кому по должности положено. Пусть у них головы болят, если они у них есть.
Теперь давай по делу. Сначала ближайшие события в стране. Записывай. Генсеком после Бежнева станет Андропов Юрий Владимирович. У власти пробудет немного. Точно не помню, – год – полтора. Это время запомнилось укреплением трудовой дисциплины. Вплоть до того, что, что в кинотеатрах посреди фильма будут останавливать трансляцию и проверять, что здесь делают люди в рабочее время. Ещё появится водка по более низкой цене четыре рубля семьдесят копеек, – которую прозовут «Андроповка».
Потом Андропов умрёт. Официально – из-за болезни почек. В народе будут ходить слухи, что в него стреляла дочь Брежнева – Галина. Но это сплетни, которые до 2011 года никто не подтвердил и не опроверг. Её мужа – замминистра Чурбанова – снимут со всех должностей, лишат всех званий и наград и посадят на десять лет. Отбывать будет на «шестёрке» в Нижнем Тагиле на какой-то «сучьей» должности: каптёром, завхозом, библиотекарем, – точно не помню. Щёлоков Николай Анисимович – наш дорогой министр – застрелится у себя дома.
Андропова сменит Черненко Константин Устинович. Этот пробудет у руля ещё меньше – несколько месяцев, – умрёт от старости.
