скачать книгу бесплатно
Шпана, отодвинув рукою Шплинта, подошёл вплотную к двери и негромко стал объяснять невидимому собеседнику:
– Передай Герману, что наш Быня выйдет по его бригаде. Да, нарядчику сможешь сказать, чтобы карточку перекинул?
– Сейчас отрядный пойдёт в открытую, через него передам.
– Харэ, давай.
Вернувшись на нары, Шпана, мельком взглянув на Вадима, поинтересовался:
– Чё сидишь как истукан, Валера? Сон интересный приснился? Перевариваешь?
Вадим понимал, что отмалчиваться постоянно у него не получится. Выдавать себя за Валеру, не зная ничего о его жизни, характере, положении в этом тюремном обществе, тоже не получится. Лучший вариант – косить на провал в памяти, что Вадим и сделал:
– Ничего не понимаю, – сказал он, удивившись собственному голосу. Откуда то изнутри организма вырывался рокочущий бас. Полный такой животной силы, что Вадим даже поперхнулся от неожиданности. – Кто я такой. Что здесь делаю? Ничего не понимаю.
– Чё, гонишь что ли? В дурку решил съездить? – С насмешкой спросил Шпана, настороженно присматриваясь к нему.
– Да не гоню я! – Рявкнул Вадим неожиданно громко и с каким то волнением и надрывом. – Говорю же ничего не помню!
В камере мгновенно наступила тишина, все головы повернулись к Вадиму. В их взглядах любопытство было смешано с каким то непонятным испугом.
– Ты, Валера, не волнуйся… и, главное, не психуй. – Шпана положил ему руку на плечо. – А то мы тебя знаем. Распсихуешься, куда мы тут гаситься будем? Тут речки нет! – Добавил он с улыбкой. Его поддержали подобострастно-угодливыми смешками.
– Да я и не психую. Просто не помню ничего…, какая речка? О чём ты?
– Ты чё, в натуре ни хрена не помнишь?! Подожди! Карташ! Вы вчера случайно с Бурым ничего не пили? Может таблетки какие попробовали или курнули чего? Я видел, вы на съёме о чём то шушукались в загоне.
– Не, ты чё, Вова, – сидевший на постели слева от Вадима крепкий с виду мужик помотал стриженой на лысо головой. – С последнего этапа в механизацию наш земляк пришёл, тоже визовский, вот я Бурому и рассказывал последние новости, что от него слышал. А насчёт бухалова, – после того случая летом – Бурый вообще ни капли не пил, я слежу, да он и сам не хочет. Колёса и травку он никогда в жизни не употреблял. Тут чё-то не то… Слышь, Бурый, а ты вообще ничего не помнишь? Нас то узнаёшь?
– И вас я не знаю, и как я здесь оказался не понимаю. А то, что я помню вот к этому, – Вадим обвёл рукой камеру, – никакого отношения не имеет. И почему я Бурый?
– Потому что фамилия у тебя Бурдаков. Да и вообще ты по жизни бурый, в смысле борзый, чуть что, – прёшь буром, как трактор. Напролом. А силой тебя Бог не обделил, за пятерых отмерил. Помнишь, как ты летом бухой всю нашу бригаду в речку загнал? И нас со Шпаной не узнаёшь? Мы с тобой уже три года пайку ломаем. Что ты вообще помнишь?
– Подождите. Какое сейчас число, месяц, год?
– Девятое, нет, уже десятое ноября восемьдесят второго года, – Шпана широко улыбнулся, сверкнув золотой фиксой, – мне до звонка ровно неделя осталась. Семнадцатого свалю от хозяина.
– Тысяча девятьсот восемьдесят второго года? – Переспросил Вадим, ошалело глядя на Шпану.
– Ну не восемьсот же, – хохотнул тот.
– Так вот… – Вадим выдержал паузу, лихорадочно прикидывая, что можно сказать, а что – нет. – Так вот, вчера у меня было пятнадцатое марта две тысячи одиннадцатого года. Мне было пятьдесят шесть лет. Офицер запаса, шестнадцать лет на пенсии, лежал в больнице в городе Витебске, готовился к операции по удалению камня в желчном пузыре. У меня была жена, с которой прожил более тридцати лет, двое взрослых детей. Последнее, что я помню, это как меня вкатили в операционную, сделали укол в вену и дали понюхать маску с наркозом. Проснулся здесь.
Вадим говорил негромко, но чувствовал, как его мощный бас наполняет собой всю комнату. Его слышали все сокамерники. Шпана смотрел на него с жалостью, как на больного. У Карташа отвисла челюсть. Он пару раз судорожно сглотнул, потом медленно протянул, растягивая слова:
– Ни хрена себе, как у тебя башню сорвало. Такое в натуре только под наркотой может померещиться. Офицер запаса, жена, дети… Какие дети, ты с малолетки отсюда не вылазишь! На свободе был один раз несколько дней и опять сюда.
– А вот этого я совсем не помню. Бурый… Валера… зона, ни малейшего проблеска.
– Подожди Карташ, – Шпана огляделся вокруг и рявкнул, – ну, хуля уставились! У нас тут свой базар. Слиняли все! Быстро!
Вокруг мгновенно стало пусто. На верхних нарах они остались втроём. Хотя куда можно слинять в закрытой камере Вадиму было непонятно.
– Слышь, – добавил Шпана вполголоса, обращаясь к Карташу, – ты обратил внимание, что он базарит как то не так. Бурый больше трёх слов подряд вообще редко когда говорил, а тут целая речь. И ещё как то, – Шпана замялся, подбирая слово, – грамотно уж больно, что ли…
– Точно ты подметил! А я смотрю, чё-то не то, и не пойму, что именно.
Глава 6
В этот момент с лязгом распахнулась входная дверь, и уже знакомый Вадиму голос с коридора объявил:
– Завтрак. Первая хата, вы одни остались.
– Ты жрать то хочешь? – Шпана участливо взглянул на Вадима, – пойдём похамаем, потом продолжим.
Вадим действительно уже давно ощущал чувство голода. Молодой здоровый организм Валеры требовал своё. Запах еды, наполнивший камеру, вовсе не показался каким-то отвратительным, скорее наоборот. Видимо Валера привык к такому питанию. И мочевой пузырь давно уже требовал облегчения.
– И не только жрать, – Вадим посмотрел на перегородку у параши.
– Это у нас запросто, – понял его Шпана и полез вниз, за ним Карташ.
Вадим неловко спустился с нар, под внимательными взглядами сокамерников прошел к перегородке, с удовольствием помочился в деревянный бочонок, подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо, потряхивая кистями рук, растерянно оглянулся в поисках полотенца.
– Держи свой полотенчик, – подвернувшийся Карташ услужливо протянул ему вафельное полотенце. Вадим вытер руки, вернул Карташу полотенце и проследил, куда он его повесил. Потом вместе с Карташом они подошли к двери, где через прямоугольное отверстие получили от баландёра по железной миске с порцией пшённой каши заправленной жиром.
– Привет Бурый! Где твоя кружка, – стоявший рядом с раздатчиком осуждённый держал в руках черпачок, которым он отмерял норму сахара из железной миски и отсыпал в подставленные кружки.
– Привет, – машинально ответил Вадим и чуть было не добавил «Кислый». Эту хитрую лисью рожу он сразу узнал. Осуждённый Кислицын был дневальным второго корпуса в годы его молодости, пользовался доверием администрации, «стучал» в оперчасть на тех, кто ему не нравился или мешал в чём-то. Пользуясь тем, что у него были ключи от кабинетов начальника отряда и оперчасти, однажды обнаглев, поставил брагу в кабинете оперчасти. За что был списан в бригаду по заготовке дров на лесобиржу.
Вадим вспомнил, как Кислый унижался, падал на колени, и размазывая слёзы, просил простить его. Потом на бирже освоился, убедился, что убивать его никто не собирается, даже выбился в бригадиры. После работы по вечерам вместе с другими бригадирами сидел на совещаниях в кабинете начальника колонии. Зазнался.
Когда при освобождении, получил в кассе отделения деньги, заработанные в течении срока, купил водки в поселковом магазине, тут же её оприходовал и навеселе направился в аэропорт. По дороге он встретился с идущим на обед Рагозиным, тогда ещё старшим лейтенантом. Чувствуя себя вольным на равных с бывшим начальником, Кислый заявил ему, что знает всё о делишках руководства и стоит ему только добраться до «большой земли», здесь у многих погоны снимут.
На что Вадим, усмехаясь про себя, спросил с серьёзным лицом:
– Ты никому не говорил об этом? До Большой Земли ещё добраться нужно. Тут иногда по трое суток улететь никто не может. А с теми, кто много знает, сам понимаешь что случиться может. Как ты думаешь, сколько таких знатоков в этом лесочке закопано? Мы ведь за вашу шкуру отвечаем только пока вы у нас числитесь. И искать то вас никто не будет. Ну не доехал и не доехал. Мало ли где мог потеряться. Вы ведь там даже родственникам своим и на х… не нужны, только проблемы создаёте.
Насчёт трупов в лесочке Вадим конечно присочинил, но Кислый сразу как-то протрезвел, настроение у него явно испортилось, и он молча засеменил в сторону аэропорта.
И сейчас, глядя на черпачок в руках у Кислого, Вадим знал, что там на дне как бы случайно прилипло около пяти граммов сахара, в результате чего порция каждого осуждённого уменьшалась на эти самые граммы. Умножаешь на 150 – 200 человек в бараке и имеешь около килограмма сахара с каждой раздачи.
«Ладно, живи пока», – подумал Вадим, и подойдя с полной миской каши к столу, спросил:
– А где моя кружка?
Шпана, сидевший за столом, молча приподнялся, достал с полки на стене зелёную железную кружку, снял с неё самодельную крышку из фольги и протянул Вадиму. Тот, подойдя к двери, просунул её в окошко, раздатчик налил черпаком чая, а Кислый ловко зачерпнул из миски сахар своим черпачком и высыпал его в кружку. Разглядеть дно в мелькнувшем черпачке было невозможно.
За столом пустовало только одно место, – рядом с Карташом напротив Шпаны. Вадим молча сел туда и набросился на кашу. Аппетит был зверский.
Последние года полтора Вадим придерживался строгой диеты. Врачи убедили. Разъяснили бестолковому пациенту, что если он хочет ещё хоть немного пожить, то должен отказаться от жирного, копчёного, солёного, маринованного, жареного и т. д. и т. п. О спиртном нужно забыть вообще. Что собственно Вадим и сделал. Но всё было уже так запущено, что помогало это мало. А тут он уплетает за обе щёки какую-то зековскую кашу с мелкими кусками свиного сала и хоть бы что.
«Хоть что-то есть хорошее в этой истории», – усмехнулся про себя Вадим. Все ели молча, иногда искоса бросая на него любопытные взгляды. Вадим упёрся взглядом в миску, работая ложкой, а сам прикидывал ситуацию. Получается, что сейчас 1982 год и это ИТК-22 в посёлке Пуксинка, то где-то здесь рядом должен быть и молодой Вадим Рогозин, то есть он сам, только моложе почти на тридцать лет. Шпана освобождается через семь дней, а дня через два-три после освобождения они с Царапанным навестили его, то есть молодого Рагозина в гостинице Юбилейная в Свердловске.
«Значит я сейчас в отъезде, на учёбе? Или нет? Чёрт! Когда сессия началась? Как тут вспомнишь, столько лет прошло. Так…, они пришли на второй день моего пребывания в Свердловске. Значит я, то есть молодой Вадим, пока дома! – Вадим с облегчением вздохнул про себя. – Под любым предлогом нужно обязательно встретиться с самим собой – молодым. Раз уж судьба подбросила такой шанс, надо хотя бы попытаться им воспользоваться. Попытаться убедить себя – молодого – избежать ошибок допущенных мною. Хотя бы самых грубых, оказавших серьёзное влияние на судьбу, здоровье, карьеру, семью… Ё – моё! Так ведь сестрёнка Лилька ещё жива!»
От этой мысли Вадим чуть не подавился. Смерть сестры в тридцать два года вообще была дикой нелепой случайностью. И он сейчас имеет возможность это предотвратить! Пусть даже это сон. Какой-то нереально правдоподобный затянувшийся сон. Но даже во сне сохранить жизнь сестре он просто обязан! Ну хотя бы попытаться!
Покончив с кашей, Вадим отхлебнул чая из кружки, и посмотрев на Шпану задумчиво сказал:
– Какое ты говоришь сегодня число?
– Десятое ноября одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года, – глядя на него как на дурака, по слогам проговорил Шпана и на секунду задумавшись, ехидно добавил, – от рождества Христова. И довольный своим остроумием, заулыбался.
– Получается, что сегодня Брежнев умрёт, – так же задумчиво проговорил Вадим.
– С чего ты взял? Приснилось что ли?
– Точно. Сегодня. На день милиции. Только скажут об этом не сразу. На следующий день в двенадцать часов объявят, по местному в два часа дня. А пока по телевизору и радио всякую хрень будут транслировать вместо новостей. Типа «Лебединого озера»
– Ни хрена себе! Ну ты даёшь! – Шпана залпом допил остатки чая. – Пошли наверх, мы не добазарили.
Пропуская Вадима и Карташа вперёд, Шпана громко сказал, обращаясь ко всем:
– Никому к нашему базару не прислушиваться, и что б из хаты ничего не вышло! – И повернувшись к пухлому мужику, одевавшему бушлат, добавил, – Быня, на бирже про Бурого никому ни слова. Узнаю, что трепанул, – спишу с бригады.
– А я ничего и не знаю, чего трепать?
– Ну и лады, – Шпана полез на нары.
– Открытая зона, подходим к площадке развода, – прохрипел динамик, – второй корпус, выпускаем людей на работу.
Залязгали засовы открывающихся камер, гул от топота десятков ног заполнил коридор. Распахнулась и дверь второй камеры, вышел один Быня.
Глава 7
– Слушай, Бурый, ты поосторожнее насчёт Брежнева и вообще… Знаешь как у ментов разведка поставлена, в каждой хате шпионы есть. За такие базары КГБ возьмёт тебя на заметку, вообще душно станет. – Шпана распечатал пачку «примы», взял из неё сигарету и протянул пачку Вадиму. Тот оглянувшись, передал её Карташу. Начавший вытаскивать сигарету из пачки Карташ, вдруг замер, оторопело глядя на Вадима:
– А ты что не будешь?
– Не курю.
Шпана, начавший прикуривать, замер с горящей спичкой в руке. Переглянувшись с Карташом, он еле выговорил:
– А вчера ты ещё курил, – и замахал обожжёнными пальцами, так и не прикурив, – слушай, я в натуре начинаю верить, что ты это не ты. Слышь, Карташ, ты бы смог бросить курить ради какой-нибудь симуляции?
– Курить вообще бросить невозможно, – философски заметил Карташ, раскуривая сигарету, разве что в Шизо за пятнадцать суток, если «греть» не будут. Да и то, – выйдешь, сразу закуришь.
– Вот- вот. Бурый, или как тебя там,,, ну, расскажи тогда нам, что ты помнишь о той, другой своей жизни. Как зовут, чё делал, ты говорил, офицер какой-то.
– Да офицер, майор запаса, на пенсию ушёл в сорок лет по выслуге и состоянию здоровья, служил год за полтора, вот стажу и набежало. – Вадим начал говорить правду, но понимая, что всё говорить здесь нельзя, начал импровизировать. – Закончил сначала Ульяновское военное училище, затем Военно-политическую Академию. Принимал участие в боевых действиях в Афганистане, потом в Чечне. Два ранения, – пулевое и осколочное, контузия. Подождите! А мы где сейчас находимся? То что в зоне, я понял, а где эта зона находится? В каком городе?
– Городе?! – Шпана заржал, – Пуксинграде! Севураллаг! Свердловская область Гаринский район посёлок Пуксинка, ИТК – 22. Это наш почтовый адрес. Все мы тут служим. У генерала Кумова! Ты интересно чешешь. Ну ладно – Афганистан – это понятно. А Чечня? Какие там нахрен боевые действия?
– После того, как Советский Союз развалился, – терпеливо начал объяснять Вадим, глядя в округляющиеся глаза собеседников, – все республики захотели жить самостоятельно. В том числе и Чечня. Но она то в отличии от всяких Латвий и Туркмений входила в состав России, поэтому чеченов не отпустили. Они подняли мятеж. Туда бросили армию. Там целых две войны было. Такие позорные, что и рассказывать неохота. Будет время, расскажу поподробнее. Подождите, а про Пуксинку я слышал. У меня в Москве друг есть полковник, ну, сейчас, наверное, ещё майор. Вместе в Ульяновске учились. У него брат работал в этой самой Пуксинке в зоне опером. На севере Свердловской области. Я с ним в Москве познакомился. Пиво пили у Валентина, то есть у старшего брата, он много рассказывал про зону. Фамилия Валентина – Рагозин. Валентин Антонович Рагозин. А брат соответственно Вадим Антонович. У вас тут нет такого случайно?
– Есть Рагозин. «кум» молодой. Недавно старлея получил. Он первое время у нас отрядным был, недолго, месяца три-четыре. Кстати, единственный нормальный отрядный из всех, кого я знал. И тот в оперчасть ушёл.
– Опер он тоже хороший, на нашу жопу, – добавил Карташ, – всё, сука, знает, ни хрена от него не спрячешь. И отвечает как раз за разделку, за наши бригады. А как у него имя-отчество, я что—то не помню. Вроде Вадим.
– Шплинт, – Шпана перегнулся к нижним нарам, – спроси у шнырей, как у кума Рагозина, имя-отчество.
– Да я и спрашивать не буду. Вадим Антонович он. Сам слышал, как Кислый к нему обращался, – донеслось снизу.
– Слышь, Бурый, – перешёл на шёпот Шпана, придвинувшись в к Вадиму вплотную, – ты полегче насчёт развала Союза и т.д., я тебя только что предупреждал.
– Да не Бурый я. Рокотов Валерий Петрович, – Вадим умышленно назвался Валерием, что бы собеседникам легче было общаться. – слава Богу, хоть имя совпадает. Не знаю, как вам доказать… Скажите, Бурый какие – нибудь стихи знал наизусть, ну или песни Высоцкого, например? Вы же хорошо его знаете.
– Бурый и стихи?! – Оба весело рассмеялись.
– Ну может где-то в блокноте что-то записывал?
– Нет. Куда там! У тебя…, ну, у Бурого в блокноте несколько адресов и всё. А стихи… не помню, что бы хоть одну строчку от него когда-нибудь слышал, – Карташ задумчиво почесал лысую голову, – а ты что, знаешь стихи?
– Короче, слушайте, Высоцкий:
А где был я вчера, не пойму хоть убей.
Помню только, что стены с обоями.
Помню – Клавка была и подруга при ней.
Целовался на кухне с обоими.
А на утро я встал, мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал, всех хотел застращать
Что я песни орал, что я голым скакал.
И отец говорил у меня генерал…
Глава 8
Эту песню Высоцкого Вадим знал наизусть, полностью. Рассказывал как стихотворение, с выражением. Тема была для уголовников – алкашей очень даже понятной, можно сказать – родной. Сначала на лицах у Шпаны и Карташа было написано сплошное удивление. Потом они расслабились, заулыбались. На словах «а какой-то танцор бил ногами в живот», Шпана залился смехом, на его глазах выступили слёзы. Карташ тоже постанывал от смеха.
Когда Вадим закончил декламировать, из-за края нар, высунулась улыбающаяся рожа Шплинта:
– Я эту песню слышал, когда последний раз на свободе был. Мы у соседа бухали, там на магнитофоне Высоцкого крутили. Я запомнил только «песни орал, голым скакал и отец говорил у меня генерал». А ты вообще всю знаешь! Ништяяяк! Может продиктуешь помедленнее, я бы в блокнот переписал?..
– Сгинь! Я же сказал, – не подслушивать! – Шпана наконец отдышался.
– Ну Вова! Мы же не виноваты… У Бурого такой голос, что наверное, в соседних хатах слышно, – из-за края нар высунулись ещё две стриженые головы. – Он так здорово причёсывает. Всем же интересно.
– Ладно, стихи можно слушать., – Шпана намного растерялся., – но к личному базару не прислушиваться!
