S.T. Since Tempore

Мы часто обращаемся к Богу:

–Можно я задам тебе один вопрос?

И слышим в ответ:

– Ты его уже задал!..

А мы всё никак не хотим угомониться, и снова вопрошаем:

– Я хотел бы получить ответ!

И снова слышим:

– Ты уже его получил!..

И лишь позднее мы понимаем, что на все СВОИ вопросы мы должны найти СВОИ собственные ответы. Универсальных ответов нет, как и нет усреднённого человека, каждый по-своему уникален, главное, не затеряться в этой людской толпе, ведь потом найти себя будет очень трудно…

Рецепт счастливой жизни обывателя достаточно прост. Не надо задавать вопросы, на которые ты не хочешь знать ответы и поменьше задавать вопросы, от которых что-нибудь зависит… Все неприятности начинаются с не вовремя заданных вопросов и с неправильных ответов. Довольно часто ответы, как пасьянс, вариантов много, а правильная выкладка только одна, и она не всегда очевидна. Можно, конечно, попенять на сами неправильные вопросы, ведь часто на вопрос «почему» ни у кого нет ответа, хотя тишина иногда самый лучший ответ… Впрочем, иногда от всех этих вопросов-ответов начинает пухнуть голова и человеку требуется просто посидеть в тишине, как в детстве, где-нибудь на мосту над маленькой, по домашнему уютной речкой. Поболтать ногами, разглядывая камешки сквозь кристально прозрачную воду, послушать мерный убаюкивающий плеск студёной воды, остановить суетливый поток собственных мыслей и просто хотя бы ненадолго побыть одному…

Филя тоже любил мосты… Человеку, увы, не дано летать, как птица, но матушка-природа всё же изредка даёт ему возможность взглянуть на свои красоты с высоты птичьего полёта. Правда, особо комфортным это состояние не назовёшь. Знакомство с прекрасным происходит или из консервной банки, именуемой самолётом, или в течение нескольких размазанных секунд в момент понимания своего бессилия в борьбе с гравитацией при прыжке с парашютом или без оного, тут уж как кому повезёт… И только ажурные переплетения современных мостов позволяют понять, насколько красива эта земля, помогают оторвать на некоторое время прилипший к асфальту нос и широко открытыми глазами утонуть в уходящем в бесконечность горизонте. Филя без спроса упивался неизвестным ему понятием «графическая композиция урбанистического пейзажа», внутренним чувством понимая, что поверхность планеты всё равно прекрасна, чем бы её ни загаживали мэтры от архитектуры, а фантасмагоричные взаимоотношения двух стихий – неба и воды, разрезанные остовами городских зданий, и проложенные, словно изумрудным мхом, кварталами зелёных насаждений, часто не могут быть даже приблизительно описаны словами великого и местами могучего…

Мост – сооружение самодостаточное и не прилагаемое к чему-либо. Часто ли ты, дорогой читатель, видел человека, несущегося сломя голову через мост по своим делам и не обращающего ни малейшего внимания на окружающие его красоты. Да, и сам ты, дойдя до середины моста, наверняка останавливаешься, опираешься на перила, чтобы глубокомысленно вздохнуть и плюнуть в воду, в очередной раз убедившись в незыблемости закона всемирного тяготения дедушки Ньютона, при этом прошептать что-то о красоте мироздания, обводя взором окрестности вокруг себя любимого. Известно также, например, что на мосту Кэррол Стрит, открытом ещё в 1889 году, одном из старейших 25 подвижных мостов Нью-Йорка, до сих пор висит старинный дорожный знак, который предупреждает: «Любое лицо, движущееся по этому мосту быстрее, чем прогуливающийся человек, будет подвергнуто штрафу в размере пяти долларов». К тому же мост деревянный, и чтобы пропустить катера, он целиком отводится в одну сторону по диагонали на берег, словно балка шлагбаума…

А разводные мосты нашего славного города Петербурга? Сколько человеческих судеб связано с их разведёнными крыльями… Мне жаль моих современников, которые будут говорить своим детям – мы познакомились с твоей мамой в таком-то супермаркете. А ведь как романтична история знакомства, например, у Дворцового моста, строительство которого началось в далёком 1912 году, а закончилось только после первой мировой и, наверное, обязательно какая-нибудь курсистка встречала там своего парня-солдатика после этой войны. Встретимся на мосту после войны… Любовь – самое красивое чувство и почему оно не достойно протекать в самых прекрасных декорациях? Как восхитительны эти стихии воды и воздуха, разрезанные конструкциями моста надвое, но всё равно незримо связанные в нечто единое и законченное…

Мосты, как и люди, всегда имеют имена, и часто мост – визитная карточка города. Так, например, Тауэрский мост, как и овсянка, – вечный лейбл града Ландона, столицы старой доброй Англии. Кстати, верхние пешеходные галереи моста прославились в своё время, как место сбора проституток и карманных воров… А Карлов мост через реку Влтава в Праге, с которого в 14 веке был сброшен по приказу короля святой Ян Непомуцкий, который отказался раскрыть тайну исповеди королевы? Кто-то скажет, что это, мол, старческий склероз, но историки-то знают, что это настоящий подвиг!.. А Аничков мост, через реку Фонтанку в Санкт-Петербурге с монументальными конями работы скульптора барона Клодта? В народе название моста привязали к лошадкам и назвали «мостом шестнадцати яиц» (Любители математики, не забудьте о всадниках). Вторая питерская байка также исходит от Аничкова моста – «В Питере не пьют только 4 человека, и то потому, что у них руки конями заняты»… Где понимали толк в мостах, так это в Венеции, там, где мосты связывают разрозненные кусочки суши в нечто единое целое. Венецианцы, пожалуй, одна из немногих наций, осознавшая до конца всю красоту этих удивительных сооружений. Взгляните на знаменитый барочный Мост вздохов через Дворцовый канал Рио ди Палацио, построенный Антонио Конти в 1602 году. Мост песня, мост-легенда. Он соединяет здание дворца дожей, где проходил правый венецианский суд со зданием тюрьмы. Этот закрытый, облицованный снаружи серым мрамором мост помнит шаги самого Джакомо Джироламо Казанова, друга Вольтера, Моцарта и Гёте. Стражники специально давали осужденному пред смертью остановиться и последний раз посмотреть в окно. Злые языки говорят, что здесь-то и открылось первое агентство недвижимости.

На вопрос: – Нет ли у вас свободной комнаты?

Всегда был жизнерадостный ответ: – Вам очень повезло! Вчера одного повесили.

Как ни странно, но существует также народное поверье, что если влюбленные поцелуются под этим мостом, то их ждет долгая, счастливая жизнь…

Просвещённый читатель сразу вспомнит грозди замков самых разных видов и размеров, в изобилии развешанных тут и там на наших мостах. Славянофилы отнесут это к древнеславянской традиции, когда после свадьбы жених вносил на руках невесту в дом через порог, на котором лежал открытый замок, который немедленно поднимали, запирали, а ключ выбрасывали в реку, чтобы ни одна сволочь не смогла его найти, дабы не разрушить их хрупкое счастье. По другой, оккультной версии, замок «готовила» заранее спец-бригада из деревенских ворожей на особом свадебном сговоре. Его клали в тайне от жениха под порог и запирали сразу после прихода в жениха в дом, а потом выкидывали в реку или колодец, чтобы брак был крепким.

Знатоки зарубежной литературы и поклонники любовных романов посмеются над этими предрассудками и шустро напомнят о самом первом романе итальянского писателя Федерико Моччиа «Три метра над небом», после которого эта традиция бурно расцвела сначала в Европе, а затем и у нас. Если читатель захочет его прочитать, то пусть имеет в виду, что самая первая фраза этого романа «У Кати жопа лучше всех в Европе», к тому же, нобелевскую премию по литературе Федерико, увы, не получил…. В романе влюблённые уголовник-мотобандит Степ из уличной банды и девушка Баби, «отличница, комсомолка и просто красавица», во время прогулки по римскому мосту Понте Мильвио решают скрепить свой союз, повесив замок со своими именами на третьем фонаре моста через Тибр, после чего бросают ключ в воду. После выхода этого романа и началось повальное обвешивание этого моста десятками тысяч замков всех размеров и видов, ну, а затем эта новоявленная традиция перекочевала в другие страны, в том числе и нашу. К чести москвичей, они не остановились на достигнутом в своей страсти и, после обвешивания всех столичных мостов, городские власти установили на Лужковском мосту специальное металлическое Дерево любви, на которое люди продолжали вывешивать оные замки. Правда, одного дерева оказалось мало и вскоре были установлены другие железные деревья.

Замечательно, что помимо деревьев, рядом с мостом была установлена специальная полукруглая скамья примирения для тех, кто поссорился. На ней невозможно оставаться долго порознь, поневоле скатываешься к центру, прижимаясь к своей второй половинке.

Правда, многие злопыхатели до сих пор говорят, что лучше бы у нас прижилась традиция древонасаждения. Ведь в конце 19 века в Российской империи уже был замечательный праздник лесоводов, приуроченный к православному Дню Происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня, который отмечался 1 августа по старому стилю, в который и сажали деревья, но это уже другая песня…

Фил любил открытые мосты. Он, конечно, признавал красоту закрытого выпендрёжного моста Багратиона в районе комплекса Москва-Сити. Этот двухуровневый красавец в своём умопомрачительном остеклении и разноцветном освещении убивал убогое воображение провинциалов наповал. Его многочисленные павильоны над водой представляли торжество селекции мостов и торговых молов, а переплетения лестниц, эскалаторов и лифтов погружали мозг в некую прострацию. Фил долго стоял в пятиуровневом здании, где начинался мост, со стороны Краснопресненской набережной. Там в вестибюле возвышалось удивительное «Древо жизни», главная скульптурная композиция Эрнста Неизвестного, лелеянная им всю жизнь. Он был впечатлён мощью и экспрессией художественно искорёженного скульптором металла, но добраться до сути главного не высказанного так и не смог. Эрнст не оставил сил визуально потрясённому Филе на работу мысли. Зрительный вопль анализаторов заглушил всё остальное, оставив его в смущённом недоумении, выраженном во фразе из 88 псалма, весьма чтимого Филей, «чудны дела твои, Господи»… Во внутренностях моста Багратиона Филя чувствовал себя аквариумной рыбкой, превосходно защищённой и накормленной, но от этого не перестававшей быть обитателем зоопарка с соответствующим номером на вольере.

Иное дело открытые мосты. Их свобода, неразрывная связь с окружающим пространством, позволяла чувствовать себя частью этой природы. Здесь шаловливый ветер будет заигрывать с полой вашего плаща, а обладательница роскошного платья может почувствовать себя Мэрилин Монро. Запах водной глади реки всегда бесконечно свеж, а тихим утром можно услышать звук волн, подобострастно ласкающих гранитные берега Москвы-реки. Перспектива не искажается немытым стеклом переходов, а чувство свободы не укладывается в прокрустово ложе колпака над головой…

История большинства столичных мостов не столь уж романтична …Они значительно моложе своих именитых зарубежных собратьев, может быть не так впечатляюще красивы, но от этого они не перестают быть мостами, а это самое главное. Ведь мосты, как и люди, могут быть неказисты и просты, но внешность – далеко не всегда самое главное. Только глупец будет долго смотреть на разноцветную обёртку, не прикасаясь к загадочной внутренности. К тому же матушка-судьба довольно часто, помещая объект в определённые обстоятельства и места, предопределяет всю его дальнейшую судьбу, как судьбу моста, так и судьбу встретившихся здесь людей…

Филе очень нравилось ранним утром, когда только взойдёт солнце и удивлённо воззрится на этот беспокойный мир, стоять, опершись на перила какого-нибудь моста. Смотреть на бесконечно красивую синеву чистого неба и его отражение в воде, серый асфальт берегов, исчерченный разноцветными пятнышками редких машин, слышать постепенно нарастающий гул просыпающегося города. Лёгкая улыбка застывала на его лице, нежащимся в нежных потоках речного ветерка, блики отражающихся от воды солнечных лучей суетливо ласкали стены окружающих реку зданий, затевая понятную только им волшебную игру…

В этот день судьба закинула Фила обозревать прелести Крымского моста. Построенный в далёком 1938 году, он до сих пор является крупнейшей цепной конструкцией дорогой столицы, ну, а москвичам он мил за прекрасные виды, открывающиеся с него аж на четыре набережные – Фрунзенскую, Пушкинскую, Крымскую и Пречистенскую, на вечно юный парк им. Горького и коробку Центрального дома художника на Крымском валу с волшебным парком "Музеон", заполненным диковинными скульптурами, вызывающими восхищение у детей и оторопь у родителей. С Крымского моста замечательно виден плод архитектурного похмелья нашего замечательного грузина Церетели – 98-ми метровый памятник Петру I. Мало кто знает официальное название этого кладбища металлолома, а звучит оно как – «В ознаменование 300-летия российского флота». В техническом плане Петя в средневековой одежде испанского гранда представляет собой уникальное инженерное сооружение. Несущий каркас монумента выполнен из нержавеющей стали, на который навешены разнообразные бронзовые детали облицовки. Правда, как указывают знатоки морской истории, при создании памятника допущена досадная неточность: для тарана вражеского корабля, на носу имелись специальные металлические наконечники – ростры. После победы они снимались победителем с вражеского судна, как боевые трофеи. Так вот, ростры, украшающие постамент памятника Петру, увенчаны родным Андреевским флагом. С традиционной точки зрения это означает, что царь Пётр воевал против собственного флота. Другой ошибкой является то, что Андреевский флаг вывешивается на корме, а на баке должен находиться гюйс. Это правило выполнено только на корабле, на котором стоит царь Пётр.

Злые языки ещё утверждают, что этот памятник является переработанной и видоизменённой статуей Колумба, которую Церетели безуспешно предлагал купить США, Испании и странам Латинской Америки в 1991—1992 году, к 500-летию открытия европейцами Американского континента. Говорят, что по высоте он должен был в два раза обогнать старушку Свободу. Любопытно, что памятник вошёл в список самых уродливых строений мира, заняв в нём почётное десятое место (у башни Монпарнас в Париже – второе)… Обсуждение памятника Петру до сих пор считается у москвичей признаком хорошего тона. Говорят же англичане о погоде, так чем же мы хуже…

Автор помнит ещё то благословенное время, когда рядом с Крымским мостом прямо напротив Парка Горького качалась на волнах «Мама Зоя». Этот уютный плавучий ресторанчик славился неповторимой грузинской кухней. В России всё так. Как сказал классик, если на заборе с дыркой написано, что это женский половой орган, а там гвоздь – значит, Вы, мой друг, в России. И ничего с этим не поделаешь. У нас всё так, всё не то, что видится, и удивляться этому может только иностранец, родившийся за пределами этой удивительной страны. Поэтому, да, мой дорогой читатель, русская «Мама Зоя» славилась грузинской кухней… И все эти волнующе ароматные чихиртма и хашлама, восхитительная уха из сёмги в горшочке, нежно-золотистая жареная стерлядь с гарниром, оджахури по-менгрельски, сытные кучмачи из говядины, шашлыки всех видов из сёмги, бараньих семечек или бараньих ребер, пикантное сациви из курицы, кроваво-красный пхали со свеклой и орехами, изысканные хачапури по-мегрельски (чвиштари) или по-имеретински и гебжалия, ну, а на десерт фантастический вишневый суп с надуги (молодым нежным творогом) делают воспоминания об этом плавучем ресторанчике просто невыносимыми. Ну и, конечно же, фирменный салат Мама Зоя (отварные кальмары, молодые листья салата, овощи, моцарела, авокадо, болгарский перец, сметана и мацони). К сожалению, после удачной борьбы московского правительства с пиратами на Москве-реке, «Мама Зоя» была списана на берег и оказалась на улице 10-летия Октября в доме под номером пять, где благополучно существует и поныне…Впрочем, человек всегда удивителен изысками своей памяти. Одинаковые вещи с течением времени всё более и более удаляются друг от друга. Общеизвестно, что в молодости и еда вкуснее, и девушки красивее, и жизнь лучше… Так и «Мамой Зоей», допускаю, что еда осталась той же, да может и лучше, но нет уже того шарма текущих в иллюминаторах задумчивых вод Москвы-реки, нет едва уловимого покачивания палубы и пленительного влажного речного воздуха, нет ощущения некой уединённости, временной изолированности от утомившего урбанистического окружения, нет того расслабляющего одиночества и покоя. Именно поэтому, я и боюсь прийти в новую «Маму Зою», боюсь этих возможных разочарований, уютно баюкая замечательный букет тех воспоминаний и проезжая по Крымскому мосту невольно поглядываю на то место, где качалась на волнах «Мама Зоя», может быть жду, что она внезапно появится вновь, как наша молодость, которую мы так любим и помним, возвращение в которую подспудно ждём, понимая всю глупость и нелепость этой затеи. Молодость, которая осталась частью нас, самой светлой и дорогой частью нашего прошлого…

И так, Фил стоял на этом знаменитом и любимом им и несколькими миллионами москвичей Крымском мосту. Раннее утро зябко кутало его в собственную поношенную длинную куртку, одетую поверх линялой рясы, смешно поднимая ворот куртки задиристым холодным речным ветром. Солнце с трудом поднималось со стороны Крымской набережной, робко пытаясь согреть остывшую за ночь Москву-реку, разбегаясь многочисленными солнечными зайчиками по близлежащим площадям и переулкам. Город, не торопясь, приходил в себя, будя задремавшую на время реальность нарастающим гулом автомобилей и какофонией звуков пробуждающихся граждан. Глупая и бессмысленная суета вновь охватывала пробудившуюся столицу и её жителей, придавая этому броуновскому движению непостижимую загадочность в поисках ответов на возникающие почему и зачем, в прочем без надежды на какой-либо вразумительный ответ…

Забавно устроено наше мудрое подсознание. Если ты находишься в толпе себе подобных, то оно умиротворённо дремлет, хотя зачастую это совсем не повод для расслабления. Но стоит часа в два ночи встретить одиноко бредущую по улице личность, как наклейку насильник и маньяк отодрать от этого субъекта навряд ли получится. Хотя часто мы сами в глубоком замешательстве по поводу, что же такое одиночество – наш осознанный выбор или печальный итог сложившихся так обстоятельств. Человек в одиночестве вступает в этот мир и также покидает его, эти оба процесса отнюдь не публичные мероприятия, хотя порою обставляются именно так… Довольно часто одиночество для индивидуума недоступная роскошь, а порою тяжкое проклятие, превращающее в тюрьму окружающий мир…

Фил довольно давно обратил внимание на худенькую субтильную девчушку, стоящую метрах в двадцати от Фила и с какой-то обречённой грустью глядящей на мерно текущие воды Москвы-реки. Она была одета в потёртые обтягивающие джинсы и белые туфли на невысоком каблучке с изящной шнуровкой. Удлинённый силуэт бежевого кашемирового пальто с крупными коричневыми пуговицами трепетал на ветру, а немыслимая кофта в виде матроски, волны которой будто бы пытались попасть в такт волнам Москвы реки, кокетливо выглядывала сквозь расстёгнутое пальто. В руках она держала небольшую квадратную коричневую сумку с двумя поблёскивающими золотом замками. Узкое, бледное лицо в беспорядке обрамляли тёмно-русые волосы, а узкие кисти рук, лежавшие на перилах моста, вызывающе алели кончиками накрашенных ногтей…

Наследие далёких предков – наше боковое, периферическое зрение в повседневной жизни неспешно сопровождает нас повсюду, фоном скользя рядом и уберегая нас от всяческих неожиданностей и подвохов. Но порою, оно, как и наша интуиция, робко, но настойчиво выдвигается вперёд, на время заменяя собою всё остальное. Приходилось, ли тебе дорогой читатель, ловить себя на том, что иногда ты боковым зрением напряжённо разглядываешь другого человека, делая при этом вид, что занят другим делом. При этом дремлющие охотничьи инстинкты просыпаются – обостряется слух, вырастает реакция на каждое движение объекта, ты, без колебания, можешь описать во что одет объект и что сейчас делает.

Также, Фил и Соня, так звали эту девушку, давно заметили друг друга. Да и трудно было этого не сделать, когда двое людей стоят недалеко друг от друга ранним утром на огромном мосту, нависающем над просыпающейся рекой…

Назовите это судьбой…. Говорят, что судьба неизбежнее, чем случайность, ведь, если вопрос задан, то раньше или позже, но на него буден дан ответ. Мы не всегда готовы его получить и принять, ведь порою исполнение наших заветных желаний гораздо хуже, чем отказ в них. Однако достаточно часто судьба разъясняет нам весь расклад, а уж самое гадкое – принятие решения, со смехом перекладывает на нас. И вот тогда она подводит к нам нужных нам людей и обстоятельства. Главное, в этом случае, не быть слепым…

ГЛАВА 7, в которой автор сетует на dissonantia, а Маня объясняет Ивану, чем отличается контр-тенор от кастрата.

Есть слова, сразу почему-то портящие настроение. К сим словам, дорогой читатель, сразу отнесём слово диссонанс. Ещё древние латиняне придумали dissonantia, как обозначение несозвучности, нестройности, отсутствие гармонии. Правда, они же придумали и противоположное по смыслу слово consonantia, видимо, чтобы успокоить мировую музыкальную общественность…

В общем, представьте – на улице дождь и слякоть, машина, умирающей черепахой медленно ползёт по дороге, а внутри подлец Робертино Лорети жизнерадостно орёт «Ямайку»… Диссонанс, однако… То-то… И я говорю диссонанс….

– М-да… Голос у малыша Робертино был просто замечателен, – авторитетно заявил Иван, косясь на уныло притихшего Маню. – Жаль вовремя не кастрировали…

Маня на удивление серьёзно отреагировал на эту реплику.

– Ваня, «вначале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог…», так написал апостол Иоанн. И у меня нет причин не доверять ему. А вот инструменты, с помощью которого доносится это слово до других могут быть разными…Основные два – письмо и голос. Человеческий голос – самый первый музыкальный инструмент и, вне всякого сомнения, самый лучший.

Тебе, Ваня, не довелось слышать тех, кого ты, веселясь, называешь кастратами. И мне очень жаль тебя…– Маня грустно и немного укоризненно посмотрел на Ивана. – Ты никогда не услышишь этих божественных голосов. А ведь это всё равно, как никогда в жизни не прикоснуться к чуду, ну, например, никогда не увидеть восхитительной игры полярного сияния – aurora bolearis в ночных небесах бескрайней арктической тундры или радугу, внезапно расцветающую в брызгах водопадов Анхель и Игуасу… Я очень жалею людей, которые не смогут попробовать раствориться в фантастических красках зачаровывающего подводного мира Большого Рифа или понежиться душой и телом в источниках Беппу, заблудиться среди сталактитов и сталагмитов Фразасси и Карлсбадских пещер или задрав голову, любоваться уходящими в небо отвесными склонами столпов Метеор… А разве можно, увидев хотя бы раз, забыть когда-нибудь десятки тысяч фламинго, розовой пеной покрывающих поверхность озера Накуру или целебную воду голубого и зеленого озёр Ваймангу, которая исцелит твои уставшие от путешествий ноги и возвратит ушедшую было радость жизни … Да, Ваня, это всё чудеса, без которых жизнь неполноценна…

Таким же чудом, но иного свойства были и голоса ушедших кастратов. Эти голоса были неописуемо прекрасны. Они несравненно превосходили любые варианты женского голоса и по диапазону, и по ровности извлечения звука, и по уровню импровизации. Классическая опера, Ваня, с исчезновением кастратов потеряла треть своей привлекательности, а оперы, специально написанные для кастратов, увы, потеряны навек… Ворона не может исполнить арию соловья, а мул никогда не заменит летящего скакуна. Ты, Ваня, знаешь мужские, женские и детские голоса, но не можешь себе представить четвёртый голос, голос, который перешагивает первые три и не останавливаясь исчезает в головокружительной выси, оставляя всё земное далеко позади. Кто хотя бы раз слышал профессионального кастрата, Ваня, тот навсегда становился поклонником этого фантастически прекрасного пения. Во времена расцвета классической итальянской оперы, во время барокко именно исполнитель, а не композитор был главным в музыке. Певцы-кастраты не столько исполняли написанное для них, сколько основываясь на этом создавали свою собственную музыку в спонтанной импровизации. Из общего примитивного наброска они создавали художественный шедевр. Современные контр-теноры – бледная тень прежних кастратов. Полноценные физиологически, они напоминают, но, увы, очень отдалённо прежних виртуозов-кастратов. Уровень этих мастеров для них слишком недоступен. Нынешние контр-теноры – это всё же голоса искусственного происхождения, ведь разговаривают то они нормальными мужскими голосами. Фальцет современного контр-тенора неполноценен, в нем отсутствует разнообразие обертонов, это камерный голос. Я даже не могу тебе описать голос кастрата, это, действительно, надо только слышать. Современные контр-теноры используют женскую технику, кастраты же пели голосом ребёнка, но невероятной силы и неописуемой лёгкости. Это было чудо, и слышавшие их безо всяких объяснений понимали это. Их называли ангелами и священными чудовищами…