S.T. Since Tempore

Они оба помолчали…

– Да…– сказал Филя. – Сложная это тема… Вот и Александр Сергеевич, думаю, согласен. У него, кстати, как и у вас шляпа. Вон за спиною держит…

– Нас и зовут одинаково, – улыбнулся старичок. – Александр Сергеевич! – Он наклонил голову. – Прошу любить и жаловать!

– Фил! – представился Филя. – А ведь, как он голубей-то ненавидеть должен, – не к месту вдруг сказал он. – Вот в стихах, в поэзии, это небось, его любимый образ. А как застыл в веках, забронзовел, так те уж и рады на голову срать… И где же, я спрашиваю, тогда справедливость?!

– А вы знаете, Фил, этот образ Пушкина очень похож на самого поэта, знатная скульптура. Ведь Опекушин, автор памятника, как его тогда величали «классный художник первой степени», был такой титул, использовал в работе над ним всем известный портрет Кипренского и посмертную маску Александра Сергеевича, снятую формовщиком-литейщиком Полиевктом Балиным под руководством скульптора Гальберга, считавшегося «скульптором мечтательной красоты, спокойствия и объективности, первым ваятелем России». Кстати, второй памятник Пушкину Опекушин установил в Кишинёве ровно через год.

Моя бабушка рассказывала удивительную историю, связанную с этим памятником. После революции мама жила в Москве, рядом с Тверской площадью. Здесь она и познакомилась с необычной женщиной. Бабушка, ее звали Пелагея, часто приходила к памятнику Пушкину посидеть, почитать книги. Как она рассказывала, было удивительно спокойно рядом с ним готовиться в институт, наверное, он охранял ее покой своим незримым присутствием. И вот однажды она обратила внимание, что, часто приходя к памятнику, она видит худощавую, но всё ещё статную высокую старушку, всегда одетую в чёрную вуаль и такого же цвета старое, но аккуратное кашемировое пальто. Она молча сидела на лавочке возле памятника практически в любую погоду. В руках у неё всегда был или зелёная веточка, или несколько скромных цветов. Посидев, какое-то время, иногда час или два, она подходила к памятнику, клала цветы к подножию, молча прикасалась к мраморному постаменту и уходила. Однажды они познакомились. Это произошло случайно. Старушка выронила цветок и Пелагея, стоявшая рядом, бросилась его поднимать…

– А вы любите его стихи? – спросила вдруг старушка.

Пелагея, с детства любившая Пушкина, сразу сказала, что это её самый, самый-самый любимый поэт.

– А вы? – спросила её Пелагея.

– А я… Я тоже люблю его… Это мой отец…

Пелагея сначала не поверила сказанному. Но потом… Старушка оказалась Марией Александровной Гартунг, до замужества Пушкиной, названной так в честь покойной бабки Александра Сергеевича Марии Алексеевны Ганнибал. Мария Александровна была фрейлиной императрицы Марии Александровны, супруги государя Александра II. Она была вдовой. Её муж, генерал-майор Гартунг Леонид Николаевич, несправедливо обвинённый в хищениях векселей, застрелился, оставив предсмертную записку «Я ничего не похитил и врагам моим прощаю». Главным виновником гибели Гартунга считали прокурора Шипова, который произнес на суде страстную обвинительную речь. Владелец дома, где жил прокурор, сразу после случившегося отказал ему от квартиры, приказав немедленно выехать, не желая иметь, как он выразился, у себя убийц. Впоследствии всеобщая уверенность в невиновности Гартунга оправдалась, нашлись доказательства его невиновности…

Своего отца, Александра Сергеевича, она помнила плохо, но, по её словам, что-то светлое и родное всегда сопровождала её всю жизнь. В последние годы, как она рассказывала маме, она приходила к памятнику Пушкину почти каждый день и молча разговаривала с ним. Они был рядом, отец и дочь. И ни встающие циферблатом часов пробегающие года, ни физическая немощь в голодной остывающей стране, не могли разлучить этих духовно связанных между собою людей. Нам не дано понять, что это было – блажь выживающей из ума старухи или неистребимая связь родных друг другу людей, которых развели люди и обстоятельства… Но это, это было… И ещё, как я потом узнал, Лев Толстой написал с неё Анну Каренину. Этакий дружеский привет от Пушкина Толстому в виде своей дочери, удивительно, не правда ли… 8 марта 1919 года года они договорились с мамой встретиться, но она уже больше никогда не пришла. Позднее мама узнала, что её сестра Анна Арапова обратилась за помощью к баронессе Врангель, известной своей благотворительностью, которая написала письмо первому наркому просвещения Луначарскому с просьбой о помощи. Наркомсобес выделил ей персональную пенсию, которую она так и не успела получить, скончалась от голода. Мария Александровна похоронена на кладбище Донского монастыря. Невысокая скромная плита «Мария Александровна Гартунг, урождённая Пушкина» и маленький овальный портрет молодой красивой женщины. На её могиле всегда лежат несколько скромных цветов или живая зелёная ветка, точно таких, какие она приносила когда-то своему великому отцу…

– А ведь они сейчас обязательно вместе! – вдруг сказал Филя. Он даже привстал от возбуждения. – Ведь любовь она никуда не девается! Ведь все наши слёзы не напрасны. Ведь Господь всё это обязательно видит! Вы верите?..

– Конечно, Фил! – и Александр Сергеевич снял сноса очки и как-то подозрительно хлюпнул носом. – Как иначе? Иначе во всём этом, – он махнул тростью, – нет никакого смысла…

Они ещё долго сидели словно старые друзья, жарко о чём-то спорили, возражая и перебивая друг друга, Фил размахивал руками, а Александр Сергеевич в нетерпении постукивал по брусчатке тростью, а над ними возвышался второй Александр Сергеевич со слегка склонённой головою и засунутой в жилет рукой. Словно прислушивался к их разговору, раздумывая не поучаствовать ли самому в этом увлекательном споре…

ГЛАВА 5, в которой Маня с Ваней подтверждают тезис о том, что иногда для понимания самого себя нужно как минимум двое, и что, если двое остаются в замкнутом пространстве, им рано или поздно есть о чём поговорить…

Над Москвой по-прежнему шёл дождь…. Город плакал… Эти слёзы были такими разными. Где-то в этом городе кто-то безудержно плакал от внезапно свалившегося на него счастья, а кто-то от безысходного горя, десятки тысяч разнообразных поводов и обстоятельств заставляли работать натруженные слёзные железы его обитателей. Неистовый танец этих чувств был противоречив и порою непонятен, но он ни в коей мере не был статичен, он давал этому городу самое, пожалуй, главное – жизнь. Этот калейдоскоп слёз и улыбок, кладбище междометий и головокружительных эквилибристических трюков взаимоотношений живущих здесь людей, составляли главную суть города, его живое нутро. Каждое утро он просыпался в ожидании чего-то нового, по-своему любя каждого своего жителя и страстно надеясь на грядущие чудеса…

Восхитительная радуга оседлала промокшее шоссе Энтузиастов, по которому ехал Ванин Opel, с гордой поперечной молнией на шильдике. Мелкий дождь, как причудливая линза, раскрывал все цвета, затаившиеся в послеполуденном солнце, прихотливо приклеенном кем-то неизвестным за серыми плачущими облаками. Природа, как любимая женщина, всегда прекрасна, просто не надо быть перманентным слепым и ещё надо любить, только тогда ты сможешь разглядеть нечто самое-самое важное, надёжно сокрытое от других и доверчиво открытое для тебя…

– Ваня! А как ты относишься к любви к братьям твоим меньшим? – нарушил молчание Маня.

– Ну, – стушевался Иван, – в общем-то хорошо.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего… – философски съязвил Маня, усердно почесывая задней лапой в ухе с кокетливой кисточкой наверху.

– Нет, нет… – засуетился Иван, – очень хорошо отношусь. Ну, вот, например, – он внимательно посмотрел на кота. – У меня знакомые очень долго выбирали кота…

– Да, коты – лучшие домашние животные! – хвастливо заявил Маня. – Все дети, рано или поздно, хотят завести какую-нибудь зверушку. И здесь у родителей начинаются интенсивные головные боли. Что предпочесть – нервного вонючего хомячка, золотую рыбку, принесшую, по слухам, счастье только Александру Сергеевичу, глупую в своей вечной преданности собаку, благородную независимую кошку, или вполне достаточно усатых домашних животных, появляющихся изо всех щелей, как только выключится свет. Почему-то всем на свете нравится любовь, которая особенно не отягощает, не требует никаких усилий с твоей стороны и должна быть, как пионер, всегда готовой, когда ты сам этого захочешь – это я не только вас, людей, имею ввиду… Так что, в этой неравной битве за подрастающее поколение собачки часто проигрывают нам, котам. Вон сколько недостатков – гулять надо, выводить по два-три раза в день, чтобы в квартире не гадили, лают безо всякого графика и, как правило, громко, да и жрут довольно много. Вот и перевешивает чаша бесстрастной Фемиды в нашу сторону… Коты – The Best! – гордо закончил он, – Ну, да ладно, Вань, давай рассказывай дальше. Это я так, к слову…

– Ну, так вот… – продолжил, вздохнув, Иван. – выбирали они своего кота долго и нудно. Прошерстили весь интернет сверху до низу, ездили на всякие кошачьи выставки и, наконец, добрались до птичьего рынка. Там при входе, ты, Мань, не знаешь, торгуют всякими беспородными котятами по весьма демократичной цене – рубль за штуку, лишь бы кто-нибудь взял. И вот здесь-то они и повстречали своё беспородное счастье. Всегда удивлялся выбору объекта нашей любви. Вот уж воистину – каждому своё. Бывает и страшненький, и дурной, а вот любимый и всё тут. Видимо, все эти наши запутанные предпочтения решаются где-то там на верху…

Манины глаза как-то необычно сверкнули, и он задумчиво произнёс:

– А ведь как часто, Ваня, мы проходим мимо самых распрекрасных людей и предметов, с настойчивостью Шерлока Холмса ищем, ищем это самоё своё и, увы, не находим… и вдруг, словно упираемся в какую-то невидимую стену, что-то останавливает, разворачивает и тыкает носом – вот оно, твоё, именно то, что ты искал, о чём грезил и чей туманный силуэт постоянно вертелся в твоей пустой голове, и волшебным образом складываются кусочки растерзанного по временам и измерениям пазла, наполняя душу счастьем и покоем. Всё как и должно быть! Как раньше ты не понимал всего этого? Простота – отрыжка гениальности, она сложна в своём понимании, но закончена в своём совершенстве…

Ты, Ваня, наверное, помнишь изречение «Jedem das Seine», висящее в своё время над воротами фашистского концлагеря Бухенвальда. Печально известное «Каждому – своё». Чёрный юмор какого-то образованного плагиатора-фашиста отнюдь не умаляет всё величие этой древней латинской фразы «suum cuique», доставшейся нам от древнеримского оратора и философа Цицерона. Эта же фраза, кстати, имеется и в католическом катехизисе, в толковании седьмой заповеди – «Предоставляй каждому своё», да и в качестве девиза официального печатного органа Святого Престола L’Osservatore Romano (Римский Обозреватель) напечатана на верхней части первой страницы. Она, Ваня, выведена и на девизной ленте герба столицы Намибии Виндхук, кстати, побратима славного немецкого города Берлина… Ну, да, это к слову…

Так, вот, Ваня, как правильно означил рамки проблемы великий Цицерон, каждому действительно своё. Ведь каждый из нас – уникальный и единственный набор хромосом и поэтому, я продолжаю удивляться, как вы, люди, никак не хотите понять и принять это. Ну, нет на свете усреднённых предпочтений, нет усреднённой любви и усреднённой ненависти. Каждому подходит только то, что любит именно он. Это любимое может иногда совпадать, может быть похожим, но ключ от вашего внутреннего эго только один и не надо ковыряться в нём отмычками или тупо ломиться в ваши личные двери. Здесь хозяин только вы и вы откроете эту дверь только когда сочтёте возможным и нужным для вас… М-м-да… Кот объясняет внутренне устройство человека! Дожили! – и Маня зубасто улыбнулся, – Ну, ладно, давай свою повесть дальше…

Ваня очумело покрутил головой, приходя в себя от сокрушительного напора кошачьего интеллекта.

– Маня, ну, ты умный, – только и смог выдохнуть он.

– Поживи с моё! – гордо ответствовал манькин зад, в то время как сам кот прильнул к боковому стеклу, провожая взглядом автомобиль с грустно-онемевшим ушастым спаниелем на заднем сидении. Всё-таки инстинкты непобедимая вещь, игра с ними в прятки заранее обречена на поражение…

– Котёнок приглянулся всем, – продолжал Ваня. – Мохнатое пушистое маленькое существо… Котята, как дети, даже самые беспородные красивы и нравятся всем. Так уж, наверное, утроено, что таинственное начало жизни всегда вызывает священный трепет и умиление у взрослых особей всех видов и подвидов… Беспородный сразу был обласкан и окружён вниманием. Самые дорогие кошачьи корма, самые хиповые домики и игрушки, ну, и общая любовь… Животное, как и человек, хорошо чувствует отношение к себе. Кот стал солиден и красив. Услышав звонок в дверь, он чинно трусил посмотреть, кто там пожаловал, и, в зависимости от увиденного, или презрительно чинно удалялся на свой диван или дозволял погладить себя ненаглядного и терпеливо выслушивал дифирамбы в свой адрес. Он стал ещё одним ребёнком в семье, любимым и избалованным… Так бы, наверное, всё и продолжалось, и конец этой истории был бы, что жил он долго и счастливо, но судьба – это вещь в себе, в ней нет случайностей, она сама – неслучайная случайность…

Одним ранним летним утром кот выпал из окна… Все мирно спали, когда в кухне раздался скрежет когтей об железо подоконника, истошный кошачий крик и приглушённый удар откуда-то снизу. Хозяйка кинулась к открытому окну – на асфальте возле дома шевелилось небольшое коричневое пятно… Далее коту повезло второй раз в жизни. Его сразу отвезли в ветеринарную клинику. Оказалось, что кроме многочисленных переломов лап у него был пробит череп и несколько сломанных рёбер пропороли правое лёгкое. Ветеринарные эскулапы, взглянув на окровавленный комок шерсти сердобольно предложили усыпить парашютиста, но вся семья – жена, муж, дети, дружно встали на защиту здоровья болезного. Ветеринары, взглянув на них, достали прейскурант и предложили ещё раз как следует подумать, тем более что шансов, по их мнению, практически нет… Получив опять категорический отказ, медицина начала спасать усатого. Думаю, такого героического сражения за жизнь пациента эта клиника ещё не видела. Кот неделю был на ИВЛ, перенёс около десятка операций, в том числе трепанацию черепа и остеосинтез. Он стал звездой ветклиники. Приходящий с утра персонал первым делом узнавал о его состоянии, главный врач, проникшись участием к близким четвероного, скостил цену на услуги на пятьдесят процентов, а хозяева по очереди дежурили возле его бокса. Любовь и деньги сделали своё дело… Вот я с тех пор всё думаю, да, любовь за деньги не купишь, но для её поддержки, возможности полного выражения, они, как ни крути, всё же нужны… Кот выжил, выжил несмотря или вопреки, но выжил… Я видел это удивительное существо с титановой пластинкой в черепе и металлических штифтах в конечностях. Он, конечно, уже не бегает. Потихоньку ковыляет к своему дивану и кормушке, любит лежать на тёплом весеннем солнце, прикрывая лапой участок головы, где стоит пластина, и всегда ждёт в коридоре на пуфике, когда придут хозяева… Он изменился и тоже стал другим, впрочем, как и хозяева…

Когда я спросил, почему они поступили именно так, а не иначе, ведь его лечение обошлось в цену нового автомобиля, мне ответили, что не могли иначе поступить, а хозяйка сказала, что больше всего её поразили его глаза, он словно говорил: вот, сам виноват, и пойму, если сейчас меня бросите, и ещё он попробовал облизать руку сыну, когда тот попытался его погладить…

Иван помолчал…

– Ты знаешь, Маня, я вот хотел рассказать о любви к животным, а вот сейчас, думаю, это не только о любви, но и о нашей ответственности за других… За тех, кого взяли, кого приручили…

Ты знаешь, Маня, всегда очень трудно отвечать на простой дурацкий вопрос: " Какая Ваша самая любимая книга?"… Книг много, они, конечно, разные, и хороших среди них тоже очень много. Довольно часто получается, как в анекдоте – Ваш любимый мужчина (женщина)? – Тот, с которым я сейчас встречаюсь… Так и о книге, вспоминаешь самую последнюю из прочитанных, которая понравилась, и потом, словно любимые стекляшки в детстве начинаешь откладывать – и эта, и вот эта, и… А сегодня я вдруг понял, что такая книга у меня есть. Любимая книга, книга обо всём самом важном, просто о сложном, о любви и дружбе, преданности и обязательствах, которые важны не другим, а прежде всего нам самим. Книжка для всех и каждого, книжка вечной актуальности и житейской мудрости, живущих в нас детях, этих самых чистых и правильных наших составляющих, которых невозможно обмануть, перед которыми не стоит оправдываться, которые то самое лучшее, что есть в нас…

– Мы в ответе за тех, кого приручили… – словно не слыша Ивана, проговорил Маня. – Все знают эту фразу, хотя крылатых фраз из детских сказок не так уж и много, но в оригинале это звучит несколько иначе. «Тu deviens responsable pour toujours de се que tu as apprivoise». – «Ты всегда будешь в ответе за того, кого ты приручил». Летчик, дипломат, исследователь, писатель и поэт Антуан де Сент-Экзюпери был всегда очень конкретен…

Маня улыбнулся…

– Он знал, о чём говорил, ведь он приручил кучу животных. У него были собаки, кот, обезьяна, газель, гиена, хамелеон и лисёнок-фенек, маленькая песчаная лисичка с длинными ушами, прообраз мудрого Лиса. "Ответственность", вроде такое простое слово, но по сути то качество, которое им обозначается – самое непростое и самое обременительное… И ещё, многие забывают, что через некоторое время приручёнными становятся оба, так что ответственность, как ни крути, становится взаимной… Взрослые не умеют видеть человека целиком, они расчленяют его на части своих принципов, убеждений и правил, и только дети могут воспринимать человека целиком, как отдельного самодостаточного индивидуума, отличного от них и потому интересного, для них. Им не важны бесспорные маркёры взрослых, в их мире не принципиальны такие наносные вещи, как красота и ум, а важны только два качества – доброта и любовь. «Я люблю его потому, что он добрый» – эта детская фраза, пожалуй, вообще основа всего…

А вообще, сам Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери, Кавалер Почетного Легиона, был интересным человеком, – продолжал Маня. – Его настойчивости быть в небе можно только позавидовать. В раннем детстве маленький Антуан приделал к велосипеду матерчатые крылья из старого одеяла и поехал с вершины холма, пытаясь взлететь. Впервые он поднялся в воздух двенадцатилетним мальчиком в 1912 году с авиационного поля в Амберье в компании знаменитого тогда лётчика Габриэля Вроблевски. За свою карьеру авиатора он 15 раз терпел крушение, лечился, приходил в себя и снова уходил в небо. Не зря мавры Сахары дали ему прозвище «повелитель птиц». Он и погиб в небе родной Франции, сбитый мессершмитом в 1944 году… Как правильно написал он когда-то «умирают только за то, ради чего стоит жить.».

Самое удивительное в его жизни. Ваня, это его любовь к небу. Он был настоящим пилотом. Наверное, лётчик – это диагноз, а не профессия… Они не могут без этого головокружительного простора, их неудержимо манит высота и ощущение невероятной, необъяснимой свободы, когда тебя не держат путы условностей и ограничений, ты один на один с могучей стихией, а всё происходящее зависит только от тебя одного… Таких ощущений нет на земле и наверное по этому их, словно магнитом, тянет в эту фантастическую стихию, только там их дом, смысл их жизни…

А много ли ты, Ваня, знаешь лётчиков писателей, кроме Экзюпери? Ну, пожалуй, Ромена Гари с «Обещанием на рассвете» и Ричарда Баха с «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон»… Хотя, они очень созвучны, эти люди и их книги. Так, Ромен Гари, например, написал «…в любви, знаешь ли, самое главное – воображение. Нужно, чтобы каждый придумывал другого со всей силой своего воображения, не уступая реальности ни пяди; и вот тогда, когда два воображения встречаются, нет ничего прекраснее»… Ну, разве это не созвучно с Маленьким принцем? Удивительно, многие знают Экзюпери-писателя только как автора «Маленького принца», хотя у него есть и другие книги, и неплохие стихи. Но эта маленькая сказка-притча почему-то стала квинтэссенцией всей его жизни. Она понятна детям и взрослым, потому что универсальные вещи касаются всех полов и возрастов, это самое важное и нужное, то, что касается каждого, то, чем живёт и дышит каждый… Она о самых главных вещах – счастье и любви…

Наверное, счастье требует слепоты и глухоты. Оно вырастает из тебя самого и умирает от твоей разочарованности. Сухой анализ убивает живое чувство, они несовместимы, как лёд и пламень. Счастье и любовь ирреалистичны, они вещи иного измерения, случайно забытые богами в нашем унылом мире, как светлый лучик надежды, напоминание, что всё не так уж и плохо, дающие обоснование хоть какой-то нужности этому миру. Надо чаще закрывать глаза, чтобы увидеть далёкие горизонты, ведь когда они открыты, они сразу устремляются вниз, под ноги, а лежащая под ногами грязь сразу убивает всё самое лучшее… Кто ответит на простой неразрешимый вопрос – кто и что мы в жизни друг друга, как определить случайна ли встреча или навсегда? Кто скажет, как часто наш внутренний голос оказывается правым, а ведь может быть от ответа на один единственный вопрос зависит вся оставшаяся жизнь и, если ты ответил неправильно, теряется весь смысл твоего будущего? Ведь мы все такие разные, с головокружительным набором прекрасных пороков и ужасающих добродетелей. Как трудно порою быть вместе, как тяжелы и нетерпимы порою свои недостатки в другом, но как порою невыносимо, просто невозможно находиться порознь!..

Есть ещё одна распространённая печалька… Странно, но большинство людей только к концу своей жизни понимают, что они и не жили вовсе, а топчась на месте своего рождения, уныло ожидали дня своей смерти. Они слишком поздно видят себя настоящих, когда уже ничего изменить нельзя и всё сводится к одному слову «поздно»… Хотя, может быть, чтобы понять это и надо прожить всю жизнь, ведь когда сливаются прошлое и будущее – исчезает настоящее…

Все мы, милый Ваня, в том или ином смысле пассажиры зала ожидания. Каждый из нас ждёт чего своего. Порою дожидается, порою – нет, порою всё откладывается на неопределённое время, порою приходится срочно покупать билет на другой поезд, так как этот загнали в тупик… И ведём себя соответственно, кто спокоен и занимается своим делом, словно знает, что всё это от него никуда не денется, другой суетится и бегает доводя до исступления себя и окружающих, а кто-то уже и не надеется что уедет… Впрочем, самое печальное опоздать, зная что это был твой последний поезд… И здесь очень важна выдержка. Любое препятствие для нас может стать тупиком, но не надо садиться перед ним и предаваться отчаянию, это самое простое и самое бесполезное действие. Ведь часто это вовсе не тупик, а развилка, этакий богатырский камень – «направо пойдёшь»… Как тут не вспомнить Ваше евангельское «прошел посреди них и пошел далее» (Ин.8:59). Так вот, Ваня, и надо пройти сквозь них и пойти далее. Как часто в этой жизни несчастье, беда становится началом чего-то нового, лучшего, ведь всё в этом лучшем из миров взаимосвязано и уравнено, в этом суть гармонии – она волшебным образом создаёт счастье из ничего…

В салоне наступила тишина… Но не та гнетущая тишина, когда двое собеседников лихорадочно ищут в своих вспотевших от напряжения головах любой повод продолжить пустую, ничего не значащую беседу и не находят. Другая.

Часто бывает, когда люди совершенно не интересны друг другу и только магическое слово этикет, вытащенное из вязкой, дурно пахнущей лужи собственного самомнения, заставляет их подниматься в бой, словно двух замордованных боксёров и продолжать эту ничего не значащую светскую болтовню. В этом пинг-понге слова абсолютно не важны, главное попадать в такт, успевая нацепить на себя нужный в данную минуту оскал, успевать чинно кивать головою и многозначительно хмыкать в тон собеседнику. Особо одарённые личности успевают в это время ещё вести параллельную жизнь, обдумывая интересующих их проблемы…

И только духовно близким людям можно спокойно помолчать… Но как многозначительно, порою, это молчание. Минутой такого молчания можно измерить вечность. Близкие люди молчат, когда есть о чём подумать и это молчание обоим совершенно не в тягость, это логичное продолжение разговора, доскональное понимание своего собеседника, говорящее о доверии, уважении, приятии и ещё об очень, очень многом…

ГЛАВА 6. В которой автор жонглирует словосочетанием вопрос-ответ и рассуждает о прелестях путешествий, а блаженный Фил в это время любуется мостами столицы.

Уставший читатель спросит заплутавшего в своём тексте автора: – «Что ты, брат, хотел сказать своими графоманскими потугами?» И в ответ ему будет тишина… Кто скажет, зачем всё это? Зачем мучаемся, но живём? Зачем планируем что-то на завтра, хотя, может быть, сегодня твой последний день? Зачем любим, хотя порою это так безнадёжно и больно? Зачем? Зачем? Джомолунгма наших вопросов навсегда останется без ответов…. Да и как часто найденные ответы являются ответами только на сегодняшний день, а завтра, завтра будет другой ответ, потому что этот вопрос задаст совершенно другой человек, ведь все мы меняемся, и не факт, что его ответ понравится тебе сегодняшнему… С годами начинаешь понимать, что многие вопросы не предполагают ответа. Они просто должны быть заданы, чтобы побудить тебя к поиску, к движению вперёд и здесь важным становится само действие, а не причина. Это, как вешки, установленные кем-то благожелательным сверху. Ты их видишь и должен до них дойти, а вот пути могут быть разными. Понимание, что пройти надо именно так, а не иначе, появляется тоже не сразу, а часть ошибок ты обязательно должен сделать – это часть твоего обучения… Таким образом, постепенно приходишь к выводу, что зачастую вопросы важнее ответов и истинный смысл вопроса может быть совсем другим….Жизнь – это в своём подавляющем большинстве вопросы, а отнюдь не ответы…