Менестрели

Гуляния на Ивана Купала были в самом разгаре и напоминали некий сакральный ритуал. Девушки, загадав желания, бросали венки в воду – чей уплывёт дальше, та и выйдет замуж первой. Пары, взявшись за руки, с разбегу прыгали через высокое пламя костра – считалось, что если руки не разомкнутся, любовь будет вечной. Звучали песни старинные, идущие от самого сердца, под аккомпанемент гуслей, жалеек и бубнов. Воздух дрожал от смеха, музыки, треска огня и непередаваемого ощущения всеобщего единения, которое бывает только в сказках.

Именно в этот миг, когда солнце, коснулось горизонта, окрасив небо в густо-багровые цвета, из чащи леса, показалась их телега, которую тянул невозмутимый Осёл. Шествие было настолько картинным, что на мгновение на поляне воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра.

– Смотрите! Это же они! – раздался чей-то восторженный крик.

– Откуда? Из сказки, что ли?

– Бременские музыканты! Настоящие!

Толпа расступилась, пропуская телегу к центру поляны. Осёл шёл медленно, с достоинством, словно понимал всю важность момента. Сашка-Трубадур встал во весь рост. Его фигура в потёртом, но оттого не менее величественном камзоле, с гитарой за спиной, была освещена закатным светом.

– Люди добрые! – голос его громко и чисто, разнесясь над поляной. В нём была многовековая тоска странника. – Мы – странствующие менестрели из далёких, неведомых вам земель! Привезли мы вам дар от великого князя – две бочки элитного вина! Одна – для веселья вашего, дабы горечь из сердец вымыть! Другая – для радости, дабы сладость в них поселить!

Толпа взорвалась аплодисментами и одобрительными возгласами. И в этот момент группа ударила по струнам и клавишам. Зазвучала их первая песня, настоящая феерия звука. Энергичная, с ритмом, бьющим прямо в сердце, она заставила пульсировать саму землю под ногами. Люди не могли устоять на месте – они начали притоптывать, хлопать в ладоши, а потом и пустились в пляс. Это было похоже на самое счастливое на свете массовое помешательство.

И вот настал звёздный час Люси. Бочку с грохотом выкатили вперёд. Крышка с громким щелчком отскочила. И под оглушительный, восторженный рёв толпы, в самом эпицентре этого безумия, из бочки, как джинн из лампы, эффектно выпрыгнула Принцесса.

Это был момент чистой магии. Последние лучи солнца поймали её фигуру, и платье из бордового бархата вспыхнуло тысячами искр. Настоящие золотые украшения – ожерелье, серьги, браслеты – засверкали, отражая пламя костра. Она замерла на мгновение, сделав изящный реверанс, и на её лице заиграла улыбка, самая что ни на есть искренняя, полная счастья и азарта. И толпа, увидев это, взревела ещё громче.

Триумф был абсолютным. Гуляние перешло на новый уровень. На вторую бочку, с вином, налегли основательно. Люси танцевала с незнакомцами – с румяными парнями в косоворотках и седыми стариками, которые так лихо её кружили, что дух захватывало. Она пила сладкий мёд из тяжёлой глиняной кружки, ела дымящуюся баранину с шампура и так заразительно смеялась, что к ней присоединялись все вокруг. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что полностью забыла о счетах, ипотеке и своей «нестандартности». Здесь, на этой поляне, среди этих безумных и прекрасных людей, она была не моделью Люси, а настоящей Принцессой из сказки. И это ощущение пьянило лучше любого вина.

Под утро, когда самый большой костёр почти догорел, превратившись в гору тлеющих углей, а большинство гостей разбрелись по палаткам или уснули прямо на травке, Люси забралась в телегу. Рядом мирно похрапывали, сбившись в кучу, её новые друзья – Борис-Кот, Стёпка-Петух, Лёха-Пёс и Сашка-Трубадур. Осёл стоял неподалёку, тихо жуя траву и поглядывая на них своим умным, понимающим взглядом.

Люси устроилась поудобнее на душистом сене, накрылась своим бархатным плащом и посмотрела на усыпанное звёздами небо. Мысль о том, что работа может не изнурительной обязанностью, а настоящим, ярким приключением, ласкала её изнутри. «А что, – подумала она, засыпая, – Я хочу жить в этой сказке. Полной музыки, смеха и вот таких вот, немного сумасшедших, друзей»

Она заснула с лёгкой улыбкой на губах, даже не подозревала, что самое невероятное приключение в её жизни только начинается. И что очень скоро ей придётся не просто изображать принцессу, а стать ею по-настоящему – в мире, где магия не ограничивается сценой и закатным светом.

Глава 4

Утро.

Её разбудил тычок в бок. Это был целенаправленный, настойчивый и откровенно бестактный тычок, исполненный уверенности в своём праве нарушать чужой сон.

– Эй, вы, артисты скоморохи! Проспались уже? Князь ждать не любит. Если хотите разрешения на турне по всему княжеству, шевелитесь! – прогремел над ухом грубый голос.

Люси, не открывая глаз, махнула рукой в сторону звука, пытаясь отмахнуться от источника звука, как от назойливой мухи.

– Лёха, хватит стебаться… Концерт был вчера. Отстань, умоляю. Голова раскалывается.

Но тычок повторился, на этот раз с большей силой. И голос, теперь уже откровенно раздражённый, прозвучал снова, и Люси с ужасом осознала, что он совсем не похож на Лёхин баритон.

– Я тебе не Лёха! Я Осёл. И это не шутка, поверь мне на слово. Просыпайтесь менестрели, мы опаздываем. Вас за опоздание дыбе вздёрнут, а вам принцесса просто голову отрубят!

Мозг Люси, после вчерашних возлияний, напоминал винегрет из весёлой музыки и невнятных тостов, отказываясь воспринимать происходящее. Дребезжание в ушах, свист в висках, тяжесть головы, будто налитой свинцом, сухость во рту, всё это мешало мыслить логически. Осёл? Говорит? «Ну вот, – промелькнула единственная связная мысль, – допились. Теперь уже животные с нами разговаривают. Надо было меньше пить. Интересно это от вина или от чая с травами?».

Она, с трудом преодолевая сопротивление век, медленно приоткрыла один глаз, ожидая увидеть наглую рожу Лёхи с прикрученным на скотч клювом-морковкой. Реальность оказалась куда менее предсказуемой.

Прямо перед ней, склонив свою благородную длинную морду, стоял тот самый Осёл, самый что ни на есть настоящий, живой серый ослик. Но его большие, влажные тёмные глаза смотрели на Люси с выражением, в котором читались и укор, и нетерпение, и невероятный, немыслимый для парнокопытного интеллект. Она оторвала взгляд от осла и увидела мир вокруг. И её единственный открытый глаз расширился от изумления.

Поляны на берегу Оки с потухшим костром, пустыми бутылками и спящими вповалку конструкторами не было и в помине. Вместо неё группа проснулась на небольшой, поросшей мягким изумрудным мхом поляне, со всех сторон стиснутой стеной древнего, первобытного леса. Это был не их родной подмосковный соснячок. Это был настоящий бор-великан. Сосны упирались макушками в низкое, хмурое, серое небо, стволы, толщиной в несколько обхватов, были одеты в толстые, бархатные шубы из мха. Между деревьями лежали исполинские валуны, тоже покрытые зелёным ковром, словно спали каменные великаны. Воздух был густым, влажным и холодным, он пах прелыми листьями, болотной сыростью и озоном, будто после только что прошедшей магической грозы. По земле, цепляясь за корни и камни, стелился молочно-белый туман, придавая всему окружающему сюрреалистичный вид.

Рядом заворочались, просыпаясь, её спутники. Послышалось сонное, неразборчивое бормотание. И тут раздался визгливый, полный неподдельного, животного ужаса крик, который мог принадлежать только Стёпке:

– Бляяя! Ребята… А это что за хрень?! Почему у меня… настоящие перья?! И костюм… он не снимается!

Люси обернулась, и её мир окончательно перевернулся.

Стёпка, их бас-гитарист, который вчера с гордостью носил карнавальный костюм Петуха, теперь был этим петухом. По крайней мере, на 90%. Его голова была увенчана алым гребнем, а лицо превратилось в птичью морду с клювом, который сейчас отчаянно щёлкал от волнения. Он тыкался клювом в свои же руки, но это были уже не перчатки с приклеенными перьями, а самые настоящие крылья, покрытые рыжевато-золотистым, переливающимся на тусклом свету оперением. Он отчаянно ими размахивал поднимая с земли опавшие листья.

– Епт… – это был уже Сашка, их клавишник и трубадур. Он сидел, уставившись на свои руки, сжимавшие не любимую электрогитару и не бутылку пива, а… лютню, стопроцентно настоящую, антикварную лютню. Резная деревянная дека, потемневшая от времени, натянутые струны, которые при касании издали тихий, чистый звук. – А где… А где поляна? Берег Оки? Кошелёк мой, кстати, кто-нибудь видел? И телефон?

Рядом Борис-Кот, их ударник с ужасом, граничащим с исступлением, разглядывал свои руки. Бывшие перчатки с мягкими подушечками стали его собственными лапами, покрытыми густой, серой в чёрную полоску шёрсткой. Он с опаской выдвинул из подушечек острые, как бритва, когти и тихо, по-кошачьи, зашипел.

Лёха-Пёс, их гитарист, молча и растерянно трогал свои собственные уши. Не приклеенные, а самые что ни на есть настоящие – мохнатые, висячие, собачьи уши. Они нервно подрагивали, улавливая каждый шорох пугающего леса. Он поймал взгляд Люси и безмолвно развёл лапами, в одной из них он сжимал старый, но прочный деревянный посох.

Костюмы вросли, впитались, стали их второй, а теперь и единственной кожей.

Люси с замиранием сердца медленно посмотрела на свои руки. Идеальный вчерашний маникюр сиял под странным светом. Дорогие кольца всё ещё были на пальцах. Из окружали роскошные, расшитые серебряными нитями рукава платья настоящей принцессы. Ткань пахла не нафталином из театрального гардероба, а лесными травами, дымом костра и чем-то цветочным, может, лавандой. Она потрогала волосы, сложная причёска, сделанная накануне, была почти не тронута, но в ней не было ни единой шпильки из дешёвого сплава. Только серебряные шпильки с жемчугом, вправленным вручную. Она провела ладонью по ткани платья она была плотной, тяжёлой, дорогой. «Слава богу и человек».

Осёл, наблюдавший за этой сценой нетерпеливо вздохнул, из его ноздрей вырвалось два клуба пара. Утречко было бодрящим.

– Я же сказал, поторопитесь, – произнёс он вслух, отчеканивая каждое слово. – В этом, с позволения сказать, королевстве, за опоздание к княжескому двору можно легко лишиться не только разрешения на гастроли, но и головы. А головы, я вас уверяю, обратно не прирастают. Даже с помощью самой сильной магии. Проверено.

Он развернулся к ним своей мохнатой задницей и сделал несколько шагов в сторону тропы, уходящей вглубь леса. Телега не пошевелилась. Но теперь это была не шаткая конструкция из фанеры и колёс от «Жигулей». Это был подлинный артефакт прошлого, с грубыми, окованными железом колёсами, плетёными бортами, просмолёнными кожаными ремнями и стойким запахом дёгтя.

Люси медленно поднялась на ноги. Её босые ступни утонули в холодном, бархатистом мху. Ощущение было на удивление приятным и отчётливым. Никакого сна. Слишком уж всё было ярко, осязаемо и пахло слишком реально. Она посмотрела на своих спутников, теперь уже не музыкантов в карнавальных костюмах, а на настоящих, живых, дышащих существ из какой-то безумной сказки. Петух, Кот, Пёс, Трубадур и она, Принцесса. И их проводник – говорящий Осёл. Мысль оформилась с кристальной ясностью: они не просто напились в стельку. Они куда-то попали. В сказку. Вот только сказка эта, судя по всему, была далеко не детской, с уютным финалом и пиром на весь мир.

– Э-э-э, Осёл… – неуверенно начала Люси, обращаясь к их проводнику. – А где мы, собственно… находимся?

Осёл остановился, обернулся, и в его умных глазах мелькнула искорка едкой иронии.

– Добро пожаловать, – сказал он, растягивая слова, – в самое что ни на есть Средневековье, только ещё с элементами магии. Долгие и полные чудес приключения ждут вас. Приятного путешествия. – Сказал Осёл, не оборачиваясь.

И телега, стоявшая до этого мёртвым грузом, вдруг дёрнулась, её колёса скрипнули по камням, и она, будто по волшебству, медленно и величественно тронулась с места, послушно направляясь вслед за уходящим в лес Ослом.

Пацаны выдали хором нечто нечленораздельное. Люси же только вздохнула, подобрала тяжёлые подолы своего нового, невероятно дорогого платья и сделала первый шаг в свою новую, абсурдную и пугающую реальность, в их новом, самом невероятном турне.

– Ну что, аккуратнее нужно с желаниями, – прошептала она сама себе с горькой иронией, вспоминая мысль перед сном: «Я хочу жить в этой сказке. Полной музыки, смеха и вот таких вот, немного сумасшедших, друзей».

Глава 5

Дрогон

Люси с детства любила читать по вечерам сначала сказки, потом любовные романы, а в последнее время подсела на фэнтези про «попадание». Поэтому следуя за телегой, довольно долго летала в облаках своих фантазий, представляя себе романтическую встречу с прекрасным принцем и «жили они долго и счастливо». Пока босыми ногами не наступила, на какую то колючку. Она осмотрелась по сторонам, их процессия медленно двигалась по узкой тропинке о чем свидетельствовали яркие слепящие солнечные лучи. По ходу только она так легко приняла последние слова произнесённые Ослом. Глядя же на музыкантов можно было подумать, что они бронзовая скульптурная композиция, которую за собой на телеге тянет осёл.

– Аллё ребята вы чего? Прикольно же? – Обратилась она к этой застывшей от шока после слов Осла композиции.

В ответ ей была только тишина, нарушаемая скрипом колёс телеги, ветром в листве деревьев и . прерывистое, сдавленное дыхание Стёпки-Петуха. Он сидел на самом краю телеги, уставившись на свои лапы-крылья, и мелко-мелко дрожал.

– Лишиться… чего-чего? – выдавил он наконец прервав тишину тонким, писклявым голосом.

– Головы, – невозмутимо, с лёгким оттенком педагогического безразличия повторил Осёл, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Вы что думали, что вас ждут только фанаты ваших баллад, бесплатная выпивка и восторженные поклонницы? Здесь свои правила. И князь Дрогон Сварливый славится на всю округу тем, что не терпит двух вещей: низкого уровня собираемых доходов и опозданий. Особенно по утрам. А сейчас, – он многозначительно взглянул на яркое солнце, которое слепило глаза, – судя по всему, утро. И настроение у него, я почти уверен, отвратительное.

Люси ещё раз огляделась по сторонам. Пространство вокруг было одновременно завораживающим и пугающим. Они находились на узкой тропинке, со всех сторон стиснутой стеной древнего, первобытного леса. Это был не уютный подмосковный соснячок с хорошо обустроенными пешеходными зонами. Деревья здесь были исполинскими, их стволы, толщиной в несколько обхватов, терялись в молочной пелене тумана, стлавшегося по земле. Воздух был густым, влажным и холодным, он пах прелыми листьями, болотной сыростью, и чем-то ещё, пугающим и незнакомым, возможно, магией. По мху, цепляясь за корни-исполины и замшелые валуны, переливались синеватые огоньки – то ли светлячки, то ли вообще непонятно что.

Люси под тяжестью бархата и парчи поняла, что ноют все мышцы. Платье было прекрасным, шедевром портновского искусства, но идти босиком по сырой тропе в наряде весом килограммов под десять – то ещё удовольствие. Особенно когда вместо ортопедической обуви ты босая и под ногами прохладный утренний туман, который, казалось, проникал под кожу и застревал в костях.

– Ладно, стоп. – Голос Люси прозвучал хрипло, но уже увереннее. Она посмотрела на говорящее парнокопытное, пытаясь принять правила этой абсурдной игры. – Допустим, ты не галлюцинация, вызванная дешёвым вином. Допустим, это просто хреновый сон. Что дальше? Как мы здесь оказались? И, самое главное, как нам отсюда выбраться? У меня там… – она чуть не сказала «счёт за ипотеку подошёл», но вовремя остановилась, неотложные дела есть.

– Краткая версия, ибо времени в обрез – Осёл глубоко вздохнул. – Когда-то я был могущественным магом, но одно неудачное заклятие превратило меня в это прекрасное, но, увы, несколько ограниченное в социальных взаимодействиях животное. Моя магия… эээ… специфическая. Она связана с музыкой и тонкими переходами между мирами. Ваше вчерашнее выступление, энергия толпы, пиротехника, и всё такое, создало идеальный резонанс. Я лишь… подправил финальные ноты заклинания, которое и так уже витали в воздухе Купальской ночи. Вместо того чтобы закончиться, ваше шоу, я решил его немного продолжить. Правда, в несколько иной декорации и с более… основательным гримом.

– Ты нас похитил, меховой мешок с ушами! – прорычал Лёха-Пёс, с опаской трогая лапой свои новые, мохнатые и на удивление чуткие уши. – Верни всё как было, урод! У меня завтра первая тренировка в качалке! Я только вчера абонемент на год приобрёл! И девушка у меня новая… она фанатеет от бицепсов, а не от хвостов!

– С превеликим удовольствием верну вас в ваш мир гаджетов, кредиток и этих ваших «качалок», – парировал Осёл, – как только вы выполните свою небольшую миссию.

– Какую ещё к чертям собачьим миссию? Лёха прости.– Почти хором проорали Кот-Борис и Сашка-Трубадур. Борис в этот момент инстинктивно пытался поймать собственный хвост, вертясь на месте, и выглядел это крайне прикольно.

– Вы теперь – не абы какие «Бременские Идиоты». Отныне вы – королевские менестрели. По высшему указу. То есть по моей рекомендации, которую я уже мысленным посланием отправил ко двору князя Дрогона. Как бы вам сказать… Ваша музыка… – Осёл сделал паузу, подбирая слова, – это походу единственное, что может защитить это королевство от надвигающейся… тьмы. Ну, или вернуть мне моё привычное тело. В общем, вы теперь получили неплохой долгосрочный контракт. Поздравляю.

В ответ раздался горький, немного истеричный смех. Это у Люси сдали нервы.

– Их музыка? Кавер-версия «Яблочка» на три аккорда и «Калинка-Малинка» в рок-обработке? Это спасёт этот мир от тьмы? Ты, извини точно, не тот маг, кто должен отвечать за стратегическую оборону этого мира. А я вообще не при делах! Я здесь случайно, в бочке оказалась! Я модель, а не спасительница вселенных!

– В их музыке есть сила, которой нет в здешних заунывных напевах, – упрямо сказал Осёл. – Она… ритмичная. Энергичная. Заразительная. В ней есть дух. А если бы не ты Люси, то вообще ничего бы не вышло. А теперь, нам нужно поспешить, – он на мгновение обернулся и ускорил шаг по лесной тропе, – князь ждёт. И поверьте мне на слово, вы точно не хотите, чтобы он начал ждать вас всерьёз. Его серьёзное ожидание обычно заканчивается нанизыванием на кол.

Дальнейшая дорога до замка превратилась в настоящее сюрреалистичное действо. Музыканты довольно быстро стали обживаться в своих новых телах

Борис-Кот то и дело норовил залезть на ближайшее дерево, движимый внезапно проснувшимся инстинктом охотника. – Эх, птичка! – бормотал он, с ловкостью, которой сам у себя не подозревал, впиваясь когтями в кору. Спускался он обратно, уже ругаясь матом и с изумлением разглядывая свои мягкие, но невероятно цепкие лапы. – Ребят, я, кажется, теперь вааще многое могу, это ж круть, а как я этими коготочками смогу на клавишах лабать!

Стёпка-Петух, смирившись с перьями, обнаружил, что может издавать оглушительный крик, от которого с деревьев осыпалась хвоя и замолкали даже самые болтливые лесные птицы. Он пугал этим криком каждую букашку, пока Сашка не пригрозил оторвать ему голову и не сварить из него куриный бульон, который, по его словам, должен быть «на удивление наваристым».

Лёха-Пёс шёл молча, но его поведение изменилось кардинально. Он постоянно принюхивался к воздуху, его новые уши нервно подрагивали и поворачивались, улавливая малейшие шорохи. – Слышите? – вдруг говорил он, замирая. – Там, за бугром, кто-то копошится. Маленький, пушистый… наверное, заяц. Ой, или это крот? – Он чувствовал себя живым радаром.

А Люси просто пыталась не споткнуться о корни и не увязнуть в болотистой почве в своём невероятно дорогом и тяжёлом наряде. Платье, хоть и роскошное, было явно не для походов по дикому лесу. Каждый шаг давался с трудом, особенно когда бархат цеплялся за колючки, а босые ноги впивались во влажный, холодный мох. Но, несмотря на весь этот хаос, холод и абсурд, она с удивлением ловила себя на странном чувстве спокойствия. Как будто этот мир, хоть и чужой, и опасный, был лично для неё совершенно безопасным миром. Более лояльным что ли, чем тот, что она оставила за спиной, с его кредитами, фейковыми улыбками агентов и «дополнительными услугами» от «уважаемых клиентов».

Наконец, уставшие, продрогшие и изрядно потрёпанные, наши герои вышли на опушку и застыли в ошеломлённом молчании, впервые узрев владения князя Дрогона.

Замок был… своеобразным. Это был не утончённый дворец из сказок, а скорее архитектурный экспромт, гримаса хаотичной каменной кладки. Казалось, его не строили, а сбросили с обрыва, и он, ударившись о скалу, так и врос в неё, как гнилой зуб, который давно пора бы вырвать. Башни кособочились в разные стороны, словно поспорив, куда дует ветер, и так и застыли в немом удивлении друг перед другом. Стены, покрытые глубокими трещинами, дымились на влажном воздухе, источая стойкий букет, в котором смешались ароматы прокисшего вина и старого сортира, да ещё пожалуй лёгкой магии – последняя, видимо, была единственным, что не давало всей этой каменной махине развалиться в пух и прах.

Над входом в замок, похожий на раскрытую пасть какого-то доисторического чудовища, болтался на ржавой цепи пожелтевший череп. Сложно было сказать, кому он принадлежал – гигантскому медведю, карликовому дракону или, что было вполне в духе этого места, очень невезучему путешественнику, который слишком громко попросил пристанища.

Стражи у ворот – двое тощих молодцов в доспехах, которые явно последний раз приводились в порядок во времена прадедов этих самых охранников, уставились на труппу с таким леденящим душу подозрением, будто перед ними был не передвижной цирк на колёсах, а армия шпионов с плакатами: «Мы шпионы». Один из них, не сводя с них взгляда, что-то невнятно пробормотал своему напарнику, на что тот лишь тяжело вздохнул, почесал заросший щетиной подбородок и лениво махнул рукой, приглашая войти. Процедура досмотра, судя по всему, была заменена на ритуал молчаливого осуждения, который стражи успешно выполнили. Ворота скрипнули, пропуская их в царство абсурда.

Тронный зал не выглядел величественным, он больше походил на огромного размера пыточную с троном по центру. Едкий дым дешёвых факелов, от которого слезились глаза, и стойкий, навязчивый запах жареного мяса, свидетельствовали о том, что это не соблазнительный запах пиршества. Это скорее тревожное напоминание, конкретное и однозначное – «здесь совсем недавно, возможно, прямо в ту минуту, когда они входили в замок, кого-то живьём и с большим энтузиазмом жарили на вертеле».

Стены зала были увешаны чучелами и шкурами неведомых тварей, причём таксидермист явно был большим любителем абстракционизма – у многих глаза были разного размера и цвета, а оставшаяся часть застыла в вечном немом крике ужаса перед собственной уродливой участью.

В центре этого хаоса, на дубовом троне, который больше напоминал грубый столярный проект великана-недоучки, восседал сам хозяин этого безобразия – князь Дрогон Сварливый. Это был мужчина, чьё багровое лицо, обрамлённое гривой спутанных, седеющих волос, казалось, навсегда застыло в выражении глубочайшего недовольства всем мирозданием. Его выдающееся брюхо, напоминало настоящий монумент чревоугодию, оно гордо покоилось на поясе, как на фундаменте, и, казалось, жило своей собственной, независимой от хозяина жизнью. Он смотрел на входящих артистов как на надоедливых мух, которые вот-вот готовы покончить жизнь самоубийством в его утренней похлёбке. Взгляд говорил яснее любых слов: «А вот и свежее мясо для вертела. Интересно, как собачатина сочетается с куриным фаршем и запечённой кошачьей печенью?»

У наших героев, в свою очередь, сложилось стойкое впечатление, что их будущая судьба висит на волоске, и этот волосок уже начал неприятно пахнуть палёным. Перспектива выступления плавно трансформировалась в перспективу стать основным блюдом на княжеском ужине, а аплодисменты в довольное чавканье прислуги.

– Ну? – прогремел Дрогон, и его голос напоминал скрежет камней. – Это и есть «величайшие менестрели всех земель», о которых бормотал тот твой чародей? – спросил он у своего советника, худощавого мужчины в чёрном плаще с лицом, похожим на вяленую рыбу. – Похожи на шпионов. Или на демонов, головами которых пора украсить колоны моего величественного зала. Зачем вы здесь? Кто вас прислал? Говорите, пока я не велел снять с вас головы для украшения моих стен! Они у меня как раз устарели, им срочно нужен новый декор.

Люси почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Но неожиданно вперёд шагнул Сашка. Он был бледен, но на его лице играла блаженная, немного оторванная от реальности улыбка артиста перед выходом на сцену.

– Ваша… э-э-э… светлейшесть, – заговорил он, неуверенно кланяясь. – Мы – известные музыканты. Издалека. Очень-очень издалека. Мы принесли вам свою музыку в дар. Она… необыкновенна.