Хромированное эхо

Слово прозвучало как приговор.

– Его идеальной дочери. Его гордости. Его доказательства, что Жак Дюран может создавать не только деньги, но и красоту. Ты – его шедевр. Единственное, что он любил больше своей империи.

Марк откинулся на спинку стула.

– И я решил: я возьму его шедевр. Я разберу его. Пойму, как он сделан. Найду трещины. Докажу старику Энцо – где бы он ни был сейчас – что его ошибка была не в том, что он доверился. А в том, что он доверился не тому. Что королева не обязана быть слабостью. Она может быть силой. Оружием. Совершенным инструментом.

Он посмотрел на неё с тем странным выражением, которое было смесью одержимости, восхищения и чего-то похожего на нежность хирурга к телу на операционном столе.

– Я превращу тебя в то, чем ты должна была быть с самого начала. Не галеристкой, играющей в красоту. А силой. Я уберу все эти иллюзии о морали, справедливости, доброте – всю ту позолоту, которой тебя покрыли воспитание и образование. И мы увидим, что останется под ней. Увидим, есть ли там металл. Или только пустота.

Тишина повисла между ними, тяжёлая как свинец.

Оливия смотрела на этого человека – Марка Леблана, который только что выложил перед ней всю карту своей мести, своей одержимости, своей покалеченной души – и пыталась понять, что она чувствует.

Жалость? Нет.

Страх? Да, но не только.

Что-то ещё. Что-то тёмное и запретное, о чём она не хотела думать.

Понимание.

Она поняла его. Поняла боль, которая превратилась в ненависть, которая превратилась в план, который стал смыслом жизни. Поняла, как человек может потратить двадцать лет на месть и считать это справедливым.